Чисто автоматически я подумал, что надо бы убрать бутылку и бокалы подальше, в надежное место. Мною не двигали подозрения, только странное чувство смятения. Как сказал Твиллс, это безумный спектакль. Но даже теперь меня бы испугало слово "убийство". В почтенных домах смерть выглядит респектабельно, сопровождается рыданиями родных и траурной одеждой. Разумеется, в чужих землях к убийствам мы относимся совсем по-другому, как к печальной, хотя и неотъемлемой части цивилизации - нечто вроде распространения кофе во Франции или сигарет в Германии, продукт иностранных умов. Но разве возможно убийство в старых особняках, убийство знакомых, каковых мы не можем вообразить бесчувственными созданиями?
Безумный спектакль… Жуткая пьеса, которую, вдруг подумалось мне, мог бы с удовольствием поставить Том Куэйл. Том частенько устраивал любительские домашние спектакли, сделав занавес из простыни на проволоке. И еще он удивительно хорошо рассказывал разные страшные истории. Я снова представил знакомую сцену: Том Куэйл сидит у камина, отблески пламени играют на его сосредоточенном лице, и он тщательно выговаривает слова, украшая фразы зловещими интонациями, а перепуганная Джинни Куэйл хнычет в углу. Я стоял в полумраке холла, а в моей голове проносились события этого вечера. Мой стук в дверь, так испугавший судью, его приступы молчания, а потом возбуждение. Статуя без руки. Кстати, как же все-таки она пропала? Нет, и впрямь безумный спектакль!
Я вошел в библиотеку и стал осматриваться. Она была ярко освещена, один из газовых рожков издавал легкое шипение. От порывов ветра подрагивали оконные рамы, отчего отблески пламени тоже дрожали в своих черных зеркалах и шевелились бархатно-кружевные шторы. Гипсовые украшения на потолке были невероятно грязными, а цветастый ковер на полу протерся в нескольких местах. Через обивку кресел то здесь, то там выпирали пружины. Виду них был весьма шаткий, украшения были отломаны. У комнаты был мрачно-флегматичный вид. Книжные шкафы взирали на меня - респектабельные, как матроны, плохие портреты в золоченых рамах своей основательностью напоминали ростбиф на большом столе.
Самая обычная, казалось бы, библиотека. И тем не менее в ней чувствовалась какая-то тайна, нечто загадочно-ужасное. И тут взгляд мой упал на мой бокал с темно-красным бренди, который я оставил на полу возле кресла, и мне сделалось слегка не по себе. Совсем недавно я мог бы выпить этот бренди и тогда… От чувства избавления от смертельной опасности к горлу подступила тошнота, по коже поползли мурашки. Я резко поднял голову - и увидел статую в углу.
Пламя в камине угасло. Каминная плита из коричневого обожженного дерева была такой же уродливой, как и все в доме. На ней была вязаная пыльная салфетка с красными султанами. У часов стоял бокал судьи. Он был почти пуст.
Что же это за яд? Я взглянул на стол в центре комнаты, где рядом с сифоном стояла пузатая бутылка. Подойдя к столу, взял ее в руки. Ферлак 1870 года. Я принюхался, хотя тут же вспомнил, что миндальный запах цианида не чувствуется в шерри-бренди. Да и цианид действует иначе.
Если бы кто-то пожелал убить… Нет, глупости! Но эта мысль вилась вокруг, словно надоедливый комар. Я попытался ее прихлопнуть. Без толку.
Было как-то странно смотреть на бутылку с ядом, стоявшую на столе среди самых будничных предметов. Рядом с ней на старой промокашке лежал маленький железный прибор для скрепления официальных бумаг и документов. Вокруг были разбросаны золотые скрепки. Ручки, трубка, банка с табаком. И книги. Похоже, это были различные справочники и словари, которыми пользовался Куэйл, когда работал над рукописью. Все они были заложены желтыми листочками в нескольких местах.
Но хватит попусту тратить время. Я взял бутылку, оба бокала и запер в шкафчике, откуда судья их вынимал. Ключ я положил в карман. Теперь поднос, который приносили миссис Куэйл.
В доме стояла тишина. Судья Куэйл упал в библиотеке без чувств - у меня в ушах все еще стоял грохот, когда он ударился головой о решетку камина, - но никто не вышел, никто не прибежал узнать, что стряслось. По словам Твиллса, Мери на кухне, а младший Мэтт Куэйл наверху с матерью. Пожалуй, надо подняться. Возможно, поднос все еще там. Только как мне объяснить свое появление? Во всяком случае, о яде лучше помалкивать.
Лестница была устлана красным цветастым ковром, но ступеньки немилосердно трещали. Перила шатались. Я чувствовал себя неуютно. Мне предстояла встреча с Мэтью Куэйлом - перспектива, вовсе меня не радовавшая. Интересно, изменился ли он с тех пор, как я видел его в последний раз? Мэтт был вечным студентом - и до того, как поступил в колледж, и после того, как его окончил. Мэтт неплохо играл на банджо - экстатически извиваясь во время игры. Он сам походил на банджо, струны которого перебирал кто-то невидимый на небесах, чтобы напомнить всем, что земной мир воистину прекрасен. Если можно было не участвовать в его увеселениях, то вы вполне могли сочувствовать его неудачам.
Комната миссис Куэйл находилась в передней части дома. Дверь в нее была открыта. У изголовья кровати тускло горела лампа. Абажур был обернут газетой. В ее свете я разглядел голубые обои с цветами и свидетельство о браке, висевшее над ореховым бюро.
В кровати лежала миссис Куэйл. Лицо ее было бледным, седые волосы растрепаны, щеки дряблые, губы синие, глаза закрыты, под ними мешки, грудь, прикрытая хлопчатобумажной ночной рубашкой, неровно подымалась и опускалась. Даже во сне у нее был вид измученный, удрученный, измотанный. Ее лицо словно плавало в неровном свете, за окнами завывал ветер. Она совсем недавно плакала.
Кто-то поспешно встал со скрипучего стула у кровати. На меня уставились удивленные глаза. В полумраке я разглядел лицо Мэтта Куэйла. Но я не сразу посмотрел на него. Женщина на кровати что-то прошамкала беззубым ртом во сне, из-под век скатилось несколько слезинок. У меня в горле возник ком. Все любили миссис Куэйл, и нам, мальчишкам, она позволяла шуметь сколько душе угодно.
Я махнул рукой Мэтту, чтобы он вышел в холл. Мэтт был высок, у него были голубые, чуть навыкате, глаза, каштановые, начавшие уже редеть волосы с пробором посредине и румяное лицо. Я точно знал, что он мне скажет: "Джефф, сукин сын!" - рассмеется и хлопнет меня по плечу, хотя мы не видели друг друга десять лет.
Я не ошибся.
- Какими же ветрами тебя к нам занесло? - осведомился Мэтт, и в его голосе послышалась искренняя радость. Он сунул в карман журнал, хлопнул меня по плечу еще раз и сказал: - Пошли в мою комнату. Мама немножко не в себе, но с ней все будет в порядке. Давненько я тебя не видел.
- Я пришел к твоему отцу, - начал объяснять я. - Он плохо себя почувствовал, и доктор Твиллс послал меня узнать…
- Насчет матери? - удивленно перебил меня Мэтт.
- Он предположил, что она что-то такое съела, и он хотел узнать, куда унесли поднос, - ему хотелось разобраться, что же все-таки вызвало у нее такую реакцию.
- Ясно. Ужин ей приносили. Она, понимаешь ли, нездорова. Джоанна - наша служанка - отнесла поднос вниз уже давно. Наверно, он на кухне. Но черт возьми, Джефф! Ты что, мальчик на побегушках? Пусть Уолтер сам сходит, если ему так надо.
- Как она сейчас? - спросил я.
Мэтт Куэйл странно посмотрел на меня. Возможно, он что-то разглядел, ибо сразу же оставил свою наигранную дружескую веселость. Он стал собой - серьезным, осторожным и вполне сообразительным. Впрочем, несмотря на свою профессионально сдержанную манеру, он явно нервничал. Свет из комнаты осветил его встревоженные глаза. Он откинул со лба свои длинные редкие волосы.
- Послушай, Джефф, - сказал он, пытаясь внести в интонацию шутливость, - ты, случайно, не вбил себе в голову чего-то такого и не сделался, часом, детективом? Господи, и это человек, с которым мы в детстве играли вместе!
- Господи, нет, конечно! Почему ты так решил?
- Откуда мне знать! Вы, писатели, на всякое способны. - Он улыбнулся вроде бы весело, но на самом деле нервно. - Вы люди с причудами.
- Причуды тут ни при чем, - сказал я, - и ты сам это знаешь.
Его глаза сузились.
- Что тебе известно? - спросил он.
- Кое-что. Но я не собираюсь заявлять об этом во всеуслышание. И я могу помочь.
Долгое время мы смотрели друг на друга. Наконец он тихо произнес:
- Что ж, попытка не пытка. А то мы все уже совсем тут обезумели. Пойди узнай насчет подноса и возвращайся. Я буду тебя ждать.
- Где остальные?
- Кларисса в клубе. У них там дамский бридж. Джинни отправилась на свидание с каким-то типом из города. Обеих какое-то время не будет.
Я кивнул, а Мэтт вошел обратно в комнату и закрыл за собой дверь. Все в доме, все до одного, озираются, боясь невидимого пугала. Я спустился вниз, прошел на кухню. Когда я распахнул скрипучую дверь, внутри кто-то слабо вскрикнул. Мери Куэйл вскочила со стула у белой плиты и уронила ложку с длинной ручкой. Бледная, с ртом, приоткрытым так, что виднелись розовые десны, она уставилась на меня. Потом села, сказала:
- Я больше так не могу. - И провела рукой по воспаленным векам.
Я обнял ее за плечи и почувствовал, как она дрожит.
- Мне надо следить за овсяной кашей, - быстро проговорила она и поспешно выключила газовую горелку. - Папе на завтрак. Он любит, чтобы каша была приготовлена именно так…
- Лучше расскажи мне все как есть, - посоветовал я. - Тебе станет легче. - Внезапно я вспомнил о предмете, который носил с собой с тех пор, как мне его подарил Бенколен, когда я помогал ему в деле Телье в Довиле. В моем бумажнике лежал знаменитый трехцветный значок, на котором был изображен открытый глаз и слова "Префектура Парижа". С улыбкой я показал значок Мери и сказал: - Кто знает, может, старый друг и впрямь сможет помочь.
- Я не могу рассказать тебе, Джефф! - воскликнула она с отчаянием в голосе. - Я имею в виду рассказать об… Просто несколько минут назад я вдруг так испугалась. Мне стало так страшно. Я боялась выйти из кухни - в холле темно… И в буфетной тоже…
- Что же ты увидела, Мери?
- Господь мне судья, Джефф, но… это было что-то белое.
- Привидение?
- Нет-нет… Это был не человек… Это было что-то маленькое, белое, размером… размером с руку.
Моя улыбка сама собой угасла.
- Так что же это было, Мери? - спросил я, стараясь говорить спокойно.
- Видишь, дверь в буфетную открыта. Вон там шкаф. На нем жестянка с кофе. Так вот, что-то белое пробежало по карнизу шкафа. Взад и вперед. Словно на ножках…
Я похлопал Мери по плечу и подошел к указанной двери. Я уже играл в такие игры темной ноябрьской ночью в Бримстон-клубе в Лондоне, когда мы с Бенколеном и сотрудниками Скотленд-Ярда устроили ловушку преступнику, именовавшему себя Джеком Кетчем. Но сейчас все выглядело куда страшнее. Слишком будничное окружение - овсянка на плите, кухня, отделанная белым кафелем. Я включил свет в маленькой буфетной. Деревянные полки шкафа над карнизом. Холодильник, мойка, сушилка, на ней пучок салата. Окно над мойкой было открыто. Я закрыл его на задвижку и вернулся в кухню.
- На шкафу лежит оберточная бумага, возможно, из окна подуло ветром, вот и показалось, что в кладовке кто-то бегает, - пояснил я Мери.
- Надеюсь, ты прав, - отозвалась Мери. Она смотрела на меня широко открытыми немигающими глазами и поглаживала нижнюю губу пальцем. - Да, Джефф, наверное, так оно и было.
- А почему бы тебе не подняться наверх к матери? Вдруг ей потребуется помощь, а Мэтт не знает, что делать.
Это возымело свое действие: Мери быстро поднялась со стула.
- Но сначала скажи: поднос, на котором носили ужин вашей матери, он еще здесь? Доктор Твиллс хотел бы взглянуть на тарелки и понять, какое блюдо вызвало у нее расстройство.
- Поднос? Ну конечно, Джефф. Он там, в буфетной. Разве ты его не видел?
- В буфетной?
- Да, на стуле. Я как раз хотела помыть тарелки. Ведь сегодня у Джоанны выходной.
- А их еще не мыли?
- Нет, я к ним не прикасалась.
Я снова вошел в буфетную и в углу увидел накрытый поднос. Его действительно трудно было заметить, свет не падал на стул. Впрочем, у меня возникло впечатление, что чья-то рука сбросила салфетку, которой был накрыт поднос.
- Миссис Куэйл ела на ужин то же, что и все остальные?
- Нет-нет, Джефф, она не в состоянии питаться, как мы: она слишком плохо себя чувствует. Она поужинала тостами на молоке и чаем. Вот и все. Ума не приложу, как это могло ей повредить! Почему вдруг Уолтер это решил?
- Кто готовил ей ужин? Джоанна?
- Нет, я. Все, как она любит. Чай крепкий…
- Ты сама отнесла поднос наверх?
- Нет, это сделал Мэтт. Он вертелся на кухне, шутил с Джоанной, и он сам предложил отнести… - Внезапно ее глаза затуманились, словно от слез, и она заговорила быстро-быстро, так, что я с трудом успевал понимать: - Джефф, скажи, ничего не случилось? Только не говори, что… - Ее пальцы судорожно сжимались и разжимались.
- Нет-нет, Мери, ничего такого не случилось. Просто я хотел выяснить, что к чему. Лучше поднимись наверх. Миссис Куэйл может нуждаться в твоей помощи.
- Мэтт такой беспечный, - пробормотала она, судорожно оправляя платье. - Но, Джефф, почему ты так расхаживаешь по дому? Ведь я видела тебя у папы… Где он?
- Он просил его не беспокоить. Он еще раз просматривает свою рукопись, прежде чем отдать ее мне.
- Понятно, - вздохнула Мери. - Я сама ее печатала. Джефф, но это же прекрасно! Господи, они ведь просто не дают ему покоя. Порой это меня так бесит, что я просто готова поубивать и Клариссу, и Джинни. Хотя они, конечно, не имеют в виду ничего такого… - Она быстро взглянула на меня, словно желая убедиться, что я отнюдь не усмотрел в ее словах проявления семейной лояльности. Я поднял поднос, и она, улыбнувшись, двинулась за мной.
Я страшно опасался, что доктор Твиллс окликнет меня из своей комнаты и раньше времени разгласит жуткие новости, но Мери благополучно поднялась на второй этаж, а я с подносом отправился в его кабинет.
Тем временем Твиллс поставил у стола ширму из белого полотна, и от яркой лампы на ней проступили четкие тени. Причудливый силуэт Твиллса мелькал вокруг неподвижного пятна со свешивающейся рукой. Я услышал, как зазвенели инструменты, выложенные на поднос, затем почувствовал сильный запах какого-то лекарства, но что именно это было, определить не мог. Из-за ширмы послышался стон, потом тяжкий вздох. Пальцы судорожно сжались на свешивающейся руке.
Затем из-за ширмы вышел доктор Твиллс. Выходя, он выключил лампу. Он медленно возвращал закатанные рукава в исходное положение. Лицо его было бледным, уголки рта опущены вниз.
- Он будет жить, - сказал Твиллс. - А, вы принесли поднос? Поставьте его вон туда. Сигаретки не найдется? М-да, еще немного, и случилось бы непоправимое.
Он устало опустился на стул и затянулся сигаретой.
- Это был… - начал я, но Твиллс меня перебил:
- Да, это яд. Я так и подумал. Причем не какой-то заурядный яд, а редкий и сильный. Если бы я не оказался прав в моем предположении… - Он махнул рукой, и вокруг его кротких глаз за стеклами очков появились морщинки. Твиллс улыбнулся. - А что касается названия яда, то это гидробромид гиоскина. Доза от четверти до половины грана смертельная. Сначала человек приходит в возбуждение, начинается подобие бреда, затем пересыхает в горле, во рту, зрачки стекленеют, потом головокружение, обморок, паралич, а через несколько часов и смерть.
- Первый раз слышу о таком яде.
- Неудивительно. Он встречается крайне редко. Гиоскин, собственно, используется лишь в инъекциях - я имею в виду официальным, законным путем. Его вводят при белой горячке, при менингитах, маниакальных состояниях. Не больше чем две сотых грана.
Твиллс уставился на кончик своей сигареты.
- Тогда каким же образом?.. - начал я.
- Каким образом кто-то из домашних получил доступ к этому яду? Увы, - удрученно признался доктор, - у меня самого есть пять-шесть гранов гиоскина.
Глава 4
ГИОСКИН В СИФОНЕ
В нем произошла удивительная перемена. Он словно не имел ничего общего с робким, стеснительным человеком со слабым подбородком, который зашел в библиотеку к судье Куэйлу. Внешне он вроде бы не изменился, но его мышиные глазки за толстыми стеклами очков глядели на меня с каким-то веселым любопытством. Он наморщил лоб, пошевелил скальпом и улыбнулся.
- Разумеется, я тут ни при чем, мистер Марл, - пробормотал он. - Иначе я бы так быстро не оживил его… Нет, просто этот гиоскин принадлежал мне. Когда я работал в психиатрическом отделении больницы Бельвю, он мне порой бывал необходим. Только врач может его достать. У аптекарей, как я понимаю, таких средств купить нельзя.
- А что с вашими запасами?
- Исчезли. Я обнаружил это только сегодня вечером. Случилось то, чего я боялся. - Он тяжело вздохнул.
- Почему?
Он развел руками и заговорил не без раздражения:
- Послушайте, мистер Марл, вы же прекрасно понимаете, что все это означает.
- Стало быть, - заметил я, - давайте начистоту. Все это очень смахивает на попытку убийства.
- Да, но, слава Богу, пока незачем привлекать полицию. Не понимаю, почему бы нам самим не попытаться во всем этом разобраться. Кто-то проник ко мне - когда именно, не могу сказать, потому что я давно уже не заглядывал в этот шкаф, - и похитил гиоскин.
- Ваш кабинет не запирается?
- Нет, - отозвался он и добавил с неожиданной горечью: - У нас тут нет маленьких детей. И я не занимаюсь врачебной практикой. Это скорее лаборатория… Итак, кто-то пробрался сюда и взял шесть гранов смертельного яда. Кроме того, в этом доме гуляют еще два яда.
- Еще два яда?
- Ну да. Я понял, что случилось с миссис Куэйл, и оказал ей соответствующую помощь. Только я не ставил в известность прочих домочадцев, иначе они посходили бы с ума. Когда я исследую содержимое этого подноса, то смогу сказать все как есть. Похоже, в течение нескольких дней кто-то давал ей мышьяк. Я заподозрил неладное лишь сегодня, когда узнал об исчезновении гиоскина. Мышьяк, знаете ли, штука коварная и застает врасплох, если вы, конечно, не разбираетесь во всем этом.
- А третий яд?
Доктор Твиллс затушил окурок, попросил у меня новую сигарету, закурил.
- Это, - сказал он, нервно покосившись на ширму, - я бы не хотел пока обсуждать. Кое-кто, похоже, имеет свои виды на миссис Куэйл, но… Короче, я уже сказал, что сначала хотел бы во всем сам удостовериться. Боже упаси, чтобы случился скандал. - Твиллс встал и стал расхаживать по комнате, размахивая руками. - Не знаю, может быть, я очень мрачно смотрю на мир, но у меня нет сил уживаться с этой семейкой. Они меня пугают до смерти. Сам не понимаю, что тут со мной происходит. Когда я нахожусь в чьем-то другом обществе, со мной все в порядке. Попросите меня разобраться с пациентом, задайте мне какую-то задачу - и начинаю глубоко дышать, нервное напряжение исчезает. Я чувствую себя человеком. Но эти люди смотрят на меня так, словно желают сказать: ну, какой от тебя толк? Да, я не играю в гольф, я не играю в бридж - и очень этому рад. Более того, я не умею танцевать. И еще я человек не светский, и одежда сидит на мне вкривь и вкось. Вы знаете Клариссу? - спросил он, мигая своими мышиными глазками.
- Да. Она красавица.