*
Жерве Жармон жил в шикарном доме на бульваре Араго. Дверь им открыла девушка в сером костюме, за ее юбку цеплялся мальчишка.
- Ты кто?
- Меня зовут Лола, я пришла к твоему дедушке.
- У деды никогда нет времени. Потому что он все время работает. А ты кто?
- Ингрид Дизель.
- Смешное имя. А платье у тебя дурацкое.
- Гаспар, прекрати дерзить и поздоровайся с дамами, - устало приказала барышня.
- Не-а!
- Гаспар!
- Я хочу играть в "Total Armageddon-2" на твоем компе.
Девушка виновато улыбнулась Ингрид и Лоле и указала на приоткрытую дверь. Она предложила им войти одним: юный Гаспар связывал ее по рукам и ногам. Лола поблагодарила и последовала ее совету.
- Вот видишь, Ингрид, еще рано отчаиваться. "Бывают минуты, когда отсутствие людоедов ощущается крайне болезненно".
- Это ты придумала?
- Скорее Альфонс Алле.
Они вошли в заставленную гостиную. На позолоченной подставке возвышалась арфа. Дорогие супницы, часы, бонбоньерки, вазы для фруктов, табакерки громоздились на старинных столиках и комодах. Целая коллекция картин воспевала женские прелести. Сцены полевых работ чередовались с изображениями томных пышнотелых богинь, вкушающих отдых под сенью увитых зеленью храмов. Над камином румяная крестьянка в кружевном чепце позировала на тропинке у сверкающей речки. Ее корзинку переполняли яблоки, написанные столь искусно, что казалось, стоит протянуть руку, чтобы отведать сочный плод. На фоне изобилия розовой плоти, сокровищ фруктового сада и нив особенно резко выделялся человек, сидящий за письменным столом из красного дерева: старик, освещенный цветочной лампой в стиле модерн.
Альберта не преувеличивала. Лола подумала, что владелец мастерских похож на столетнюю черепаху, утонувшую в бежевом костюме. Над слезящимися глазами нависали густые брови, контрастирующие с лысиной. Несколько уцелевших прядок торчало из-за ушей с обвисшими, словно у будды, мочками. Гостьи расположились в клубных креслах, в которых, наверное, со времен Безумных годов нежились тысячи седалищ, и Лола поблагодарила Жерве Жармона за то, что он согласился их принять. Она напомнила ему о цели визита.
- Я прекрасно помню о нашем телефонном разговоре, мадам, - промолвил Жармон хрипловатым, но твердым голосом. - Я расскажу вам, что знаю о Лу Неккер. Очаровательная и очень целеустремленная для столь юного возраста особа. Какое чудовищное преступление, не правда ли?
- В самом деле.
- Мы были в прекрасных отношениях, и я намерен поместить ее в свои мемуары. Но прежде всего, не желаете ли портвейна?
- С удовольствием.
Жерве Жармон нажал кнопку звонка на письменном столе, и в дверном проеме не замедлило появиться гладкое и скромное личико мадемуазель Амели.
- Амели, милочка, не будете ли вы так добры принести нам портвейн и четыре бокала?
- Четыре, месье Жармон?
- Один для вас. Я знаю своего внука Гаспара, глоточек портвейна поможет вам продержаться до прихода его родителей.
- Хорошо, месье Жармон.
- Вы ведь тоже артистка, мадемуазель Дизель?
Лола испепелила Ингрид взглядом. Сейчас не время пускаться в разглагольствования о художественном раздевании по методу Дизель. Американка просто пояснила, что она друг Брэда Арсено, которого несправедливо подозревают в убийстве.
- А я был готов поспорить, что вы артистка, мадемуазель. Ваш наряд, стиль, манера держаться… На чем мы остановились, мадам Жост?
- На ваших мемуарах.
- Ах да, на моих мемуарах. Так вот, мадемуазель Амели помогает мне работать над ними. Я задумал написать о необыкновенных людях, которых встречал в своей жизни. Таких, как юная Неккер. Центр искусств Жармона - потрясающая была идея.
- Была?
- Мне бы хотелось помочь этим молодым дарованиям. Но до меня дошли слухи о наркотиках, потасовках, к тому же мне говорили, что помещение плохо содержится.
- Кто-то сообщает вам о состоянии мастерских?
- Я способен распознать тревожные признаки, - продолжал Жармон, пропустив мимо ушей вопрос Лолы. - Так что, вероятно, я продам мастерские подрядчикам, которые сумеют о них позаботиться. В Париже всегда не хватает престижных офисов и квартир.
- Вероятно, продадите?
- У меня впереди уже не девяносто четыре года жизни, но я по-прежнему думаю, что ни одно решение не следует принимать второпях. В нужное время я сделаю правильный выбор.
- Вы готовы сообщить мне, какого вы мнения о Жильбере Марке?
- Хотя вы мне очень симпатичны, мадам, и я ценю вашу преданность другу, которого, несомненно, оклеветали, но я не могу исполнить вашу просьбу. Месье Марке - достойный собеседник, возможный партнер, и, пока не доказано обратное, я обязан проявлять к нему уважение, в котором никому не отказываю.
Пусть Жерве Жармон и смахивал на доисторическую черепаху, голова у него варила. Лола оставила в покое Марке и вернулась к Лу Неккер. Жармон рассказал, что рокерша Лу не скупилась на уговоры, убеждая его стать меценатом. Она все продумала. ЦИЖ был бы обителью творчества. Лу собиралась восстановить подвал, сохранив копер, и устроить там кабаре с умеренными ценами, где проходили бы самые разные представления, от цирковых выступлений до рок-концертов. А еще она мечтала о днях открытых дверей, чтобы публика и СМИ могли увидеть произведения живописцев и скульпторов Центра. Предлагала приглашать европейских художников.
- Где она рассчитывала найти деньги на подобный проект? - спросила Лола. - У вас?
- Обивая пороги. Обращаясь в мэрии, отделы культуры, к частным инвесторам. Эта девушка обладала невероятной решимостью и харизмой. К ней нельзя было не прислушаться. Видите ли, я знал довоенный Париж: по ночам жизнь бурлила, не то что теперь. Развлечения стоили дешево, по вечерам в кабаре и кафе хватало публики. Так вот, Лу Неккер хотела вернуть дух той эпохи, вдохнуть жизнь в свой квартал, заставить людей выйти из дома. Какое чудовищное преступление.
- Я так и не поняла, почему Орден также намерен продать недвижимость.
- Цены в Париже неимоверные. Существующие ограничения в равной степени затрагивают и предприятия, и религиозные организации. Монастырей много, а монахов все меньше. Матье Шевийи, казначей Ордена, весьма компетентный человек. Он находит сделку разумной.
- Вы с ним знакомы?
- Имел удовольствие. Шевийи полагает, что французская экономика переживает не лучшие времена, она на грани банкротства. По его мнению, монахиням стоит перебраться в провинцию. Помимо прочего, Шевийи считает, что цены уже не вырастут и сейчас самое время получить для Ордена максимальную прибыль. Но, несмотря на обоснованность его доводов, ему с трудом удалось убедить сестру Маргариту.
- Почему?
- Она очень привязана к наследию своего предка. Сад и теплица - свидетельства блестящей эпохи. С годами это достояние таяло на глазах. И я признаю, что тут есть и моя вина. Видите ли, я промышленник. Когда я в тридцатых годах приобрел участок под свои мастерские, мне пришлось уничтожить часть великолепного сада. В восемнадцатом веке собственность Жибле де Монфори представляла собой прекрасную дворянскую усадьбу, выходившую на поля.
- Вы согласны сообщить мне координаты Матье Шевийи?
- Мы ведь можем доверять друг другу, не так ли? Мадемуазель Амели с удовольствием вам их передаст.
Попрощавшись, Ингрид и Лола вернулись к девушке. Она освободилась от Гаспара, но все же выглядела расстроенной. Амели увела Ингрид и Лолу подальше от хозяйских ушей.
- За пятьсот евро я готова поделиться с вами сведениями о Жильбере Марке.
У Лолы округлились глаза. Ингрид вынула чековую книжку.
- Ради Брэда, - пояснила она, посмотрев на Лолу.
- Хорошо, но оно того стоит?
- Окупится с лихвой, - заверила их Амели. - Я не хочу на вас давить, но у меня нет выбора. Я магистр экономики, но вот уже два года не могу найти другой работы, кроме поиска информации, машинописи и присмотра за испорченным, избалованным внуком Жармона.
- Договорились. Мы вас слушаем, - сказала Лола.
Амели объяснила, что Жерве Жармон просил ее, используя свои познания в экономике, оценить кредитоспособность генерального президента фирмы "Батикап" и инициатора проекта "Толбьяк-Престиж".
- Жильбер Марке проявил себя в начале восьмидесятых, когда подскочили цены на недвижимость. Но он увлекся. В восемьдесят шестом году он занял сорок пять миллионов франков в Инвестационном банке "Шуллер и Нарбо", чтобы перестроить помещения бывшей фирмы, занимавшейся скачками. Цены рухнули. Марке прогорел. К несчастью, та же участь постигла и банк.
- "Шуллер и Нарбо" обанкротились?
- Вот именно. И теперь во всей Европе не найти банкира, который ссудил бы владельцу "Батикап" даже десять сантимов. Он не раз пытался подняться. Сейчас его загнали в угол. "Толбьяк-Престиж" - его последний шанс. Если он его упустит, для него это конец.
- Но я слышала, что он готов выложить за эту сделку тридцать миллионов евро.
- Все верно. И я полагаю, что он нашел экзотические источники финансирования.
- То есть?
- В любом налоговом раю, кишащем нечистоплотными биржевыми операторами.
- Из тех, что загорают на солнышке, а трудятся в тени?
- Они самые. Но это только догадки. У меня нет возможности ловить рыбку на такой глубине.
Лола задумалась.
- Марке работает в одиночку?
- Поначалу он приходил на встречи один. А потом, получше узнав Жармона, появился с красивой женщиной. Не больше тридцати лет, сексуальная, загорелая. Светлые гладкие волосы, над которыми поработал дорогой стилист. И на наряд она денег не пожалела, выглядела потрясающе. Косметика, громкий смех. Наверняка американка. Марке переводил Жармону.
- Вы знаете, как ее зовут?
- Мадам Хатчинсон. Она просила называть ее Хатч. Так ей больше нравится.
Мадемуазель Амели убрала в карман своего серого костюма чек Ингрид. И, снова став очаровательной секретаршей и нянькой Жерве и Гаспара Жармонов, сообщила гостьям адрес Матье Шевийи и с достоинством проводила их до дверей.
*
Вечером Лола мечтала об одном: поскорее вернуться к приключениям Луи-Гийома. Удобно устроившись в любимом кресле, она, не скупясь, налила своего самого почтенного портвейна и вновь погрузилась в "Господина пряностей".
Луи-Гийом и его спутники открыли Таити. Бугенвилль окрестил остров "Новой Киферой". Луи-Гийом скорее назвал бы его "Утопией": "Это сладостное имя как нельзя лучше подходит единственной в своем роде стране, где в согласии живут люди, которых не коснулись пороки Запада; свободные существа, не ведающие никчемных ужимок стыдливости, зависти и раздоров…". Однако он тоскует по своей юной супруге. Как хотелось бы ему вместе с ней наслаждаться красотами тропиков! "В этих скользящих или неподвижных облаках я нашел все краски мира. Бронзу горделивых статуй, коричневый цвет плодородной земли, серебристо-серые оттенки, напоминающие дым, ярко-красные, как пламя в кузнечном горне, и фиолетовые - роскошнее, чем сапфиры султана. Ветры здесь подобны ласкам, почти столь же нежным, как ваши, моя душенька Эглантина. И все живое, вплоть до самой мелкой букашки, стрекочет, щебечет, заливается. С крутых горных склонов на золотистые скалы низвергаются бирюзовые потоки…"
13
Ману собрал своих подчиненных под сенью Миттерана, Жискара, Помпиду и такого уродского пугала, что просто руки чесались натянуть на него мешок. Хотя то тут, то там раздавались сдержанные смешки и шепотки, ребята вроде слушали, о чем он толкует, и все пообещали держать этот военный совет в тайне от начальства. Едва прознав об исчезновении Брэда-Бернара, Блез Макер, никого не спросив, позвонил легавым - поступок, достойный самодура и подхалима и не делавший ему чести. Сообща порешили, что в парижских парках орудует серийный убийца, не имеющий ничего общего со стариной Брэдом-Бернаром, и пора им самим загнать зверя, пока полиция идет по ложному следу.
- Заметили, что он нападает, когда парки закрыты? В парке Андре Ситроена убийство произошло посреди ночи. А в Монсури - перед самым рассветом.
Все дружно закивали кепками.
- Вот что я предлагаю: мы поджарим ему задницу.
Послышались перешептывания, а Жан-Кристоф загоготал во весь голос.
- К чему ты клонишь? - насупился Малыш Луи.
- Слыхал об электрических оградах на пастбищах для скота?
- Само собой. Скотов я повидал достаточно.
- Натянем электрические провода у входа в парки и в незащищенных местах, вроде дырявых решеток и низких стен. И будем следить. Как завидим, что кто-то примеривается напасть на женщину, поджарим ему яйца и схватим за шиворот. Потолкуем с ним и, если это тот, кто нам нужен, задаром сдадим в участок. Ясное дело, вы мне скажете, что сотрудничать с полицией негоже.
Послышались невнятные протесты - мол, взбредет же такое в голову!
- Да я и сам знаю, и не будь Брэд-Бернар по уши в дерьме, я бы с вами согласился. И тоже бы заблеял: Ману, ты продажная шкура. Но приходится принимать неприглядную реальность такой, какая она есть. Пора сплотиться и идти в атаку. Так что будем пытать, допрашивать…
- И сдавать легавым, - закончил Жермен Пишон, великий мастер английского паркового рококо.
- Вот-вот. Проще некуда.
- Так ведь по ночам в парках ни души, - заметил Константен-Нормандец. - Ни убийц, ни жертв. Монсури и Ситроен - исключение. И случайность. Если извращенец станет подстерегать женщин в таких местах, к тому же в неурочное время, значит, у него терпение секвойи, у которой тысяча лет в запасе.
Ману понимал, что Константена ему так просто не убедить. Он специалист по корням и привык докапываться до самой сути.
- Этот сукин сын терпелив, - ответил Ману, - но ему не пришлось ждать тысячу лет, чтобы найти две жертвы. А у Брэда-Бернара в запасе только одна его ни в чем не повинная жизнь, и не годится тратить ее на легавых.
Поразмыслив, Константен пожал плечами.
- Ладно, но когда же нам спать? - вмешался Малыш Луи.
- Прячешься за чучело и спишь себе стоя, а начальник ничего не видит, - встрял Жермен Пишон.
- Без паники, - продолжал Ману. - Мы успеем и дело сделать, и выспаться всласть. Все зависит от организации труда. Надо правильно разделить время. Время вкалывать, время отдыхать…
- И время электричество врубать! - добавил Жермен Пишон, чувствуя себя в ударе.
- Вроде того, - подтвердил Ману.
- А сейчас какое время? - поинтересовался Малыш Луи.
- Время обсуждать.
- Про такое ты нам не говорил.
- Это совсем короткое время, заодно прогуляемся. Надо перетереть это дело с садовниками. Не пропустив ни одного. Нам самим не под силу электрифицировать Париж. Покупку оборудования я беру на себя, но нужно, чтобы они показали нам распределительные щиты, да и вообще подсобили.
- Хочешь, чтобы мы разорвались!
- Спокуха, мы разделимся. Малыш Луи, ты пойдешь в парк Келлермана, здесь недалеко. Ты, Жан-Кристоф, в Люксембургский сад. А ты, Жермен…
- В Бютт-Шомон! Там рядом живет моя свояченица. Напрошусь к ней в гости. Она здорово готовит.
- А я могу потолковать с ребятами из Монсо, - предложил толстяк Пьеро. - Мне нравятся девчонки, которые там загорают.
- Тогда я - в Тюильри, - подхватил Константен. - Правда, в сумерках там по кустам больше ошиваются парни, которые любят парней. Можно поджарить не того.
- И то верно. Как-то трудно представить себе извращенца, который набрасывается на женщину в кустах, где уже засели другие извращенцы.
- Ну а я переговорю с парнями из парка Жоржа Брассанса. Заодно загляну и в парк Ситроена. Ведь извращенец запросто может вернуться на старое место.
- Поэтому я проведу ток и здесь, в Монсури, - продолжал Ману. - Говорил я вам, все проще некуда.
- Ну а платить ты как собираешься? - спросил Малыш Луи, у которого даже в это чудесное ясное утро в голове не просветлело.
- Позаимствую в кассе Монсури, черт возьми. И ребятам посоветую сделать то же самое у себя в парках. Помните, что, защищая Брэда-Бернара, мы защищаем самих себя. Пусть и не по правилам, зато ради доброго дела. Это КСО.
- Чего-чего? - переспросил Малыш Луи.
- Касса спасательных операций. Вот видишь, проще не бывает.