- Три минуты назад. Позвонил главврач. Он заверил меня вкратце, что практически у каждого сотрудника есть алиби на время смерти, и объяснил, почему преступление не мог совершить кто-либо из пациентов. Потом трубку взял доктор по фамилии Штайнер. Он напомнил, что мы встречались лет пять назад на обеде у его последнего зятя. Доктор Штайнер обосновал мнение главврача и старательно изложил свою интерпретацию психологического состояния убийцы. Они читали все лучшие детективные романы. Никто из них не притрагивался к телу, никого не выпускали из здания и не впускали в него, все сотрудники собрались в одной комнате, чтобы быть друг у друга на глазах. Вы лучше поторопитесь, Адам, а то они раскроют преступление еще до вашего появления.
- Кто Там главврачом? - спросил Далглиш.
- Доктор Генри Этеридж. Вы могли видеть его по телевизору. Он ведущий психиатр, посвятивший жизнь тому, чтобы сделать эту профессию респектабельной. Представительно выглядит, ортодокс, серьезен.
- Я видел его в суде, - сказал Далглиш.
- Разумеется. Помните случай с Ротледжем? Он практически заставил меня прослезиться, а я знал Ротлсджа лучше, чем кто бы то ни было. Этеридж - блестящий защитник в процессе, если, конечно, становится им. Найдите мне психиатра, который респектабельно, выглядит, правильно говорит по-английски, не шокирует присяжных и не вызывает раздражение судьи. Ответ только один - Этеридж. Ну, пока. Желаю удачи!
Шеф ошибался, считая, что его сообщение прервет прием. Вечеринка уже давно достигла той стадии, когда уход одного гостя остается совершенно незамеченным. Далглиш поблагодарил хозяина, небрежно помахал рукой на прощание нескольким знакомым, попавшимся на глаза, и почти незаметно вышел из здания. Он и не пытался снова найти Дебору Риско. Его мозг уже был занят предстоящей работой, кроме того, он чувствовал, что спасен в лучшем случае от упреков, в худшем - от какого-нибудь глупого поступка со своей стороны. Неожиданная встреча, короткая, манящая ложными надеждами, ничего не решающая и выбивающая из колеи, осталась позади.
Далглиш пересек площадь и оказался у высокого здания в григорианском стиле, где находилась клиника Стина, На ходу он раскладывал по порядку крохи информации об учреждении, в которое направлялся. В широко известной остроте говорилось: вам надо быть исключительно здравомыслящим человеком, чтобы вас приняли на лечение в Стин. "Несомненно, у клиники хорошая репутация, и, скорее всего, незаслуженная", - подумал Далглиш. При отборе пациентов уделялось большее внимание их интеллекту и социальному положению, чем психическому состоянию, а также проведению диагностических процедур. Занесение затем в список очередников на лечение гарантировало, что лечебный эффект времени сможет оказать на пациентов максимум воздействия еще до того, как они посетят первый психотерапевтический сеанс.
В Стине, вспомнил Далглиш, имеется Модильяни. Конечно, это не самое известное полотно, представляющее художника с лучшей стороны, но это был, неоспоримо, Модильяни. Картина висела на первом этаже, в канцелярии, ее в знак благодарности подарил бывший пациент, и это показывало, что клиника пользуется немалым вниманием общественности. Другие клиники Национальной службы здоровья украсили свои стены репродукциями из художественной библиотеки Красного Креста. Сотрудники же Стина не скрывали, что предпочитают второразрядные оригиналы первоклассным репродукциям. И проверяли подлинность второразрядных оригиналов.
Сам дом, возведенный, как уже говорилось, в григорианском стиле, располагался на южном углу площади, удобный, скромный и в целом приятный. Сзади дома узкий проход вел к Линкольн-сквер. Имелся подвальный этаж, обнесенный оградой. Перед фасадом ограда изгибалась вокруг широкой лестницы, ведущей к двери, и поддерживала две чугунные опоры для ламп. Справа от двери висела скромная бронзовая табличка с выгравированным названием: "Совет управления больницами" - и ниже: "Клиника Стина". Никакой другой информации не было. Клиника не объясняла внешнему миру свои функции, не привлекала массы возможных пациентов видимостью лечения или выздоровления. В стороне были припаркованы четыре автомашины, но не полицейские. Дом выглядел спокойным. Дверь оказалась закрыта, но лучи света падали на элегантного Адама из веерообразного окна над дверью и пробивались между неплотно задернутыми шторами из окон комнат нижнего этажа.
Дверь открылась прежде, чем он убрал палец с кнопки звонка. Далглиша ждали. Молодой человек в униформе портье открыл дверь и впустил его, не говоря ни слова. В холле горел яркий свет, после прохлады осеннего вечера здесь было очень тепло. Налево от двери располагалась стеклянная конторка с телефонным коммутатором. Второй портье, значительно старше первого, сидел там за столом со страдальческим видом. Скользнув по инспектору тусклым взглядом, он вернулся к созерцанию поверхности стола, будто прибытие Далглиша грозило ему несчастьем, которое, если его не замечать, может, и минует. От группы людей в центре холла отделился главврач и протянул руку для приветствия так поспешно, словно встречал не инспектора полиции, а желанного гостя.
- Старший инспектор Далглиш? Мы рады видеть вас. Позвольте, я представлю моих коллег - доктора Джеймса Багли и секретаря Совета управления больницами мистера Лоде.
- Вы приехали сюда очень быстро, сэр, - сказал Далглиш Лоде.
- Я не знал об убийстве, пока не прибыл сюда две минуты назад, - объяснил секретарь. - Мисс Болам позвонила мне сегодня во время ленча и сказала, что ей необходимо срочно меня видеть. В клинике что-то произошло, и она нуждалась в моем совете. Я приехал как можно быстрее и узнал, что она убита. В связи с этими обстоятельствами вижу, у меня не одна причина оказаться здесь. Мисс Болам обнаружила что-то, хотела посоветоваться.
- Что бы то ни было, боюсь, вы приехали слишком поздно, - произнес доктор Этеридж.
Далглиш заметил, что он намного ниже, чем казался на телевизионном экране. Его большая, удлиненным куполом голова в ореоле белых волос, нежных и прекрасных, как у ребенка, выглядела слишком тяжелой для хрупкого тела, что старило его и одновременно придавало несобранный вид. Далглиш затруднялся определить возраст доктора, но предположил, что ему, должно быть, скорее семьдесят, чем шестьдесят пять, нормальный пенсионный возраст для консультанта. У него было лицо несокрушимого гнома, щеки покрывал будто нарисованный румянец, брови возвышались над глазами поразительной синевы. Далглиш почувствовал, что эти глаза и проникновенный голос не единственные из ценных профессиональных качеств главного врача.
В противоположность ему доктор Джеймс Багли был ростом шести футов, почти так же высок, как Далглиш, и создавал впечатление очень утомленного человека. Ой носил длинный белый пиджак, свободно висевший на его сутулых плечах. Несмотря на более молодой возраст, в нем не было и капли энергии, которой отличался главный врач. Прямые серо-стальные волосы. Время от времени он отбрасывал их с глаз длинными, покрытыми пятнами никотина пальцами. Костистое Лицо доктора вполне можно было назвать красивым, но тусклая кожа и такие же тусклые, невыразительные глаза придавали ему выражение постоянной усталости.
- Вы, конечно, хотите увидеть тело непосредственно на месте, -- сказал главврач. - Я попросил Питера Нагля, нашего второго портье, пойти с нами вниз, если вы не возражаете. Его стамеска оказалась одним из орудий преступления, он сам, разумеется, не мог сделать этого, бедный парень, но я не сомневаюсь, вы захотите задать ему несколько вопросов.
- Я хочу расспросить о происшедшем каждого, - заметил Далглиш.
Главврач, несомненно, помнил о своих обязанностях. Доктор Багли, который пока не произнес ни слова, казалось, был рад признать это положение. Лодс, очевидно, решил занять позицию наблюдателя. Когда они двинулись к лестнице, ведущей в подвал, он встретился с Далглишем глазами. Всего лишь мгновение длился этот взгляд, но Далглишу почудилась в нем скрытая насмешка и показное бесстрастие.
В подвале все стояли- молча, наблюдая, как Далглиш присел на корточки у тела. Он не прикоснулся ни к чему, кроме расстегнутого шерстяного джемпера и блузки, из-под которых виднелась рукоятка стамески. Металл вошел в тело до конца. Там была очень маленькая ранка, она не кровоточила. Короткая комбинация женщины обнажала грудь и делала видимым место ужасного, точно рассчитанного удара. Такая обстоятельность рождала предположение о том, что убийца хорошо разбирался в анатомии. "Исполнить" преступление именно так было более просто, чем попытаться пронзить сердце одним ударом. Чтобы с подобными знаниями и силой действовать наверняка, имелось несколько путей.
Далглиш поднялся и повернулся к Питеру Наглю.
- Это. ваша стамеска?
- По-видимому. Она похожа на мою, и моей нет в ящике с инструментами.
Несмотря на пропуск обычного "сэр", в голосе, негромком и хорошо поставленном, не было и следа дерзости или негодования.
- Чем вы объясните, что стамеска оказалась здесь? - спросил Далглиш.
- Даже не знаю... Надеюсь, вы не думаете, что я умолчал бы, если бы знал?
Главврач бросил на Нагля хмурый предостерегающий взгляд и положил руку на плечо портье.
- На этот раз все, Нагль, - мягко сказал он, не советуясь с Далглишем. - Вы еще обождете снаружи, не так ли?
Далглиш не возражал, когда портье спокойно, без лишних слов удалился.
- Бедный парень! То, что использовали его стамеску, разумеется, потрясло его. Неприятно, что он оказывается как-то причастным к делу. Но вы убедитесь, старший инспектор, что Нагль - один из нескольких сотрудников, которые имеют полное алиби на предполагаемое время смерти.
Далглиш не стал объяснять, что это уже само по себе чрезвычайно подозрительно.
:- Как вы считаете, когда приблизительно наступила смерть? - спросил он.
- Думаю, совсем недавно, - ответил доктор Этеридж, - У. доктора Багли мнение такое же. В клинике сегодня очень тепло, мы уже включили центральное отопление, так что тело остывало медленно. По-моему, оно еще теплое. Я, правда, в таких делах чуть выше дилетанта.
В ожидании вас мы подсчитали, что смерть наступила не более часа назад. Так, по крайней мере, выходит со слов старшей сестры Амброуз - она была последним человеком, который видел мисс Болам живой. Приблизительно в шесть двадцать Калли, старший портье, сообщил мне, что мисс Болам звонила ему по внутреннему телефону около шести пятнадцати, сказав, что спускается в подвал, и попросила направить мистера Лодс, когда он прибудет, в ее кабинет. А еще через несколько минут старшая сестра вышла из кабинета электроконвульсивной терапии нижнего, этажа и пересекла холл - в комнате ожидания она хотела передать, мужу пациентки, что та' может отправиться домой. Старшая сестра увидела мисс Болам, пересекающую холл по направлению к лестнице, ведущей в подвал. После этого никто не видел ее живой.
- За исключением убийцы, - произнес Далглиш.
Доктор Этеридж удивленно посмотрел на него:
- Да, действительно; я имею в виду, что ее не видел живой никто из нас. Мы спрашивали старшую сестру Амброуз о времени, и она вполне уверенно...
- Я хотел бы видеть старшую сестру Амброуз и второго портье.
- Конечно. Разумеется, вы хотите увидеть каждого. Мы предупредили домашних, что сегодня вечером задержимся, конечно, не объясняя причины. А потом обыскали здание и установили, что двери в подвал и на нижний этаж с внутренней стороны закрыты на засов. Никто ни к чему, разумеется, не прикасался. Я собрал всех сотрудников в кабинете для консультаций в передней части нижнего этажа, за исключением старшей сестры и сестры Болам, которые находились с оставшимися пациентами в комнате ожидания. Кроме мистера Лоде и вас, в здание никто не входил.
- Вы, доктор, кажется, позаботились обо всем, - сказал Далглиш.
Он стоял и смотрел на тело.
- Кто ее обнаружил? - спросил он.
- Одна из двух медицинских секретарей - Дженни Придди. Калли, старший портье, почти весь день жаловался на боли в желудке, и мисс Придди пошла разыскивать мисс Болам, чтобы спросить, не может ли он уйти домой раньше. Мисс Придди очень расстроена, но именно она сообщила мне...
- Я думаю, будет лучше, если я услышу это непосредственно от нее. Была та дверь заперта?
Вопрос прозвучал учтиво, но Далглиш почувствовал, что все удивлены. Впрочем, тон главного врача не изменился.
- Обычно закрыта, - ответил он. - Ключ висит вместе с другими ключами в служебной комнате портье, здесь, в подвале. Стамеска находилась там же.
- А эта статуэтка?
- Ее взяли из кабинета трудовой терапии, также в подвале. Статуэтку вырезал из дерева один из наших пациентов.
До сих пор отвечал только главный врач. За все это время доктор Багли не произнес ни слова. Но тут он неожиданно заговорил:
- Мисс Болам сперва оглушили статуэткой, а затем нанесли удар в сердце, кто-то хорошо осведомленный в этом деле или дьявольски везучий. Это очевидно. Неясно другое - почему здесь такой кавардак с медицинскими документами. Она лежит на них, значит, это произошло до убийства.
- Возможно, результат борьбы, - предположил доктор Этеридж.
- Не похоже. Документы вытаскивали с полок и разбрасывали вокруг. Должна быть причина. И пока я не вижу ничего, что могло бы стать поводом для убийства.
Питер Нагль, который, по-видимому, стоял за дверью, вошел в комнату.
- Там звонят в дверь, сэр. Может, это также из полиции?
Далглиш заметил, что регистратура почти звуконепроницаема. Звонок у парадной двери был резким, но он Не услышал его.
- Хорошо, - сказал он. - Мы поднимемся наверх.
Когда они все вместе направились к лестнице, доктор Этеридж сказал:
- Я хотел бы, старший инспектор, чтобы вы встретились с пациентами, и как можно скорее. У нас осталось только двое: мужчина, с которым занимается психотерапией мой коллега доктор Штайнер, и женщина, принимающая лечение ЛСД здесь, внизу, в подвальном процедурном кабинете. Доктор Багли может объяснить вам, в чем состоит лечение, она его пациентка, но вы, увидев ее, сами убедитесь, что она пока не способна покинуть постель и, очевидно, ничего не знает об убийстве. Пациенты во время лечения становятся полностью дезориентированными. Медсестра Болам была с нею весь вечер.
- Медсестра Болам? Она родственница убитой?
- Это ее двоюродная сестра, - коротко ответил доктор Багли.
- А ваша потерявшая ориентировку пациентка, доктор? Она может знать, оставляла ли медсестра Болам во время лечения ее одну?
- Медсестра Болам не оставляла ее, - отрывисто сказал доктор Багли.
Они поднялись по лестнице навстречу приглушенному гулу голосов в холле.
Этот звонок в дверь клиники Стина принес с собой атрибуты и искусство совершенно чуждого мира. Спокойно, без суеты занимались своим делом эксперты по насильственной смерти. Далглиш с сержантом полиции и фотографом скрылись в регистратуре. Специалист по дактилоскопии, маленький и толстощекий, как хомяк, с крошечными изящными руками, внимательно осматривал дверные ручки, замки, ящик с инструментами и статуэтку Типпетта.
Детективы в штатском, ошеломляюще похожие на телевизионных актеров, играющих детективов в штатском, методично проводили обыск в каждой комнате и буфете клиники, проверяя, нет ли действительно в помещениях постороннего лица и надежно ли закрыты изнутри задние двери нижнего этажа и подвала. Сотрудники клиники, изолированные от этой кипучей деятельности в кабинете для консультаций, куда спешно перенесли дополнительные стулья из комнаты ожидания, чувствовали, что их родная земля захвачена чужеземцами, а сами они попали в руки неумолимого аппарата юстиции и впереди их ожидают Бог знает какие трудности и несчастья. Только секретарь Совета оставался невозмутимым. Он устроился в холле, похожий на сторожевого пса, и терпеливо сидел там один, пока его не позвали на допрос.
Далглиш занял кабинет мисс Болам. Это была маленькая комната на нижнем этаже, расположенная между главной канцелярией, кабинетом электроконвульсивной терапии и кабинетом реабилитации. Напротив располагался комплекс из двух кабинетов для консультаций и комнаты ожидания.
Кабинет представлял собой отгороженную дальнюю часть большой комнаты. По сравнению с высотой потолка он был явно тесен и отличался странными пропорциями. Помещение заполняла разностильная мебель, говорящая об отсутствии личного вкуса хозяйки, о его проявлении свидетельствовала только большая ваза с хризантемами, стоявшая на одном из шкафов с картотекой. У стены находился старомодный сейф, у другой вытянулись в ряд зеленые металлические шкафы с картотекой. На почти пустом письменном столе лежали конторский настольный календарь, блокнот для заметок и маленькая стопка манильских папок. Далглиш осмотрелся.
- Располагаемся, - сказал он. - Так, ясно, здесь личные дела персонала, но только женщин. Между прочим, собственного досье мисс Болам нет. Странно, почему она забрала их сюда.
- Сверка с ежегодной книгой учета служащих или что-нибудь подобное, - подсказал сержант Мартин.1
- Возможно. Но почему только досье женщин? Ну ладно, это едва ли надо решать немедленно. Давайте заглянем в записную книжку.
Мисс Болам оказалась одним из тех администраторов, которые предпочитают не полагаться на память. Верхний лист раскрытой записной книжки, начинающийся с даты, был весь заполнен заметками, сделанными наклонным, почти детским почерком.
"Медицинский совет - сказать гл. вр. о предложении Упр. охраны здоровья подростков.
Сказать Наглю - про разорванный шнур у фрамуги в кабинете мисс Каллински.
Миссис Шортхауз?, Предоставить".
Эти записи, по крайней мере, что-то объясняли, но памятка пониже, явно сделанная в спешке, была менее определенной:
"Женщина. Здесь восемь лет. Прибыть перв. в понедельник".
- Похоже на беглую запись телефонного разговора, - сказал Далглиш. - Конечно, это мог быть личный звонок, не имеющий никакого отношения к. клинике. Врач мог вызвать пациента на обследование или пациент сам попросил его принять. Кто-то, очевидно, рассчитывал пробыть сюда в первый понедельник или быть первым в понедельник. Под рукой дюжина возможных толкований, и ни одно не касается убийства. Может, так? Кто-то позвонил по телефону о женщине, и мисс Болам взялась проверить досье каждой сотрудницы, за исключением себя. Зачем? Установить - какая из них уже бывала здесь восемь лет назад? Нет, все притянуто за уши. Лучше оставим на время догадки и займемся людьми. Думаю, первой надо пригласить машинистку, девушку, которая нашла тело. Этеридж сказал, что она была расстроена. Надеюсь, теперь она уже успокоилась, а не то как бы нам не провести здесь половину ночи.