- Должен признаться, что меня это удивляет. Я считаю тебя умным человеком.
- Тогда поверьте: я пришел к вам не потому, что Саймону вздумалось подшутить надо мной. Патрик не убивал себя. Его убил Саймон. Преднамеренно. Более того, я знаю, как он это сделал.
И Брет рассказал викарию о своей догадке.
- Но, Брет, у тебя же нет никаких доказательств. То, что ты мне рассказал - просто гипотеза. Очень остроумная и весьма вероятная гипотеза - это я признаю. У нее есть одно большое достоинство: она чрезвычайно проста. Но у тебя нет никаких доказательств в ее подтверждении.
- Если полиция узнает правду, доказательства можно будет найти. Я пришел к вам не за этим. Я пришел посоветоваться, как поступить: пойти в полицию или оставить все как есть.
Брет объяснил викарию стоявшую перед ним дилемму.
К его удивлению, викарий - хотя сам он, сомневаясь в личности Брета, оставил все как есть и никому не сказал о своих сомнениях - в этом вопросе никаких сомнений не имел. Если было совершено убийство, надо отдать дело в руки правосудия. Решать такой вопрос самому - это анархия.
Другое дело, что у Брета нет никаких доказательств вины Саймона. Ему в голову втемяшилась мысль об убийстве, он швырнул это обвинение в лицо Саймону, а тот, в силу своей всем известной склонности к розыгрышу, оговорил себя. А потом Брет придумал стройную теорию, под которую подогнал это признание.
- И вы думаете, что я с четырех часов брожу под дождем просто из-за того, что Саймон меня разыграл? Вы думаете, я пришел бы к вам признаться, что я не Патрик, если бы Саймон просто надо мной пошутил? - Викарий молчал. - Скажите мне, мистер Пек, вас удивило самоубийство Патрика?
- Чрезвычайно.
- А вы знаете кого-нибудь, кто не удивился?
- Нет. Но самоубийство всегда захватывает людей врасплох.
- Ладно. Видно, мне вас не убедить, - сказал Брет.
Они помолчали. Потом викарий промолвил:
- Теперь мне ясно, что ты имел в виду, когда говорил про "ров в Дофане". Тебе дали в приюте прекрасное образование.
- Да, Библию мы выучили назубок. Саймон, между прочим, тоже знает эту притчу.
- Наверно, знает. Но почему ты так думаешь?
- Когда он услышал, что Патрик возвращается домой, он стал кричать, что этого не может быть, но в глубине души боялся: вдруг это правда? Ведь там, в притче, жертва чудом осталась в живых. И он боялся - вдруг Патрик каким-то чудом тоже остался жив. Я это точно знаю, потому что в день моего приезда он вошел в гостиную напряженный, как струна, явно ожидая, что случится что-то ужасное. И какое же при виде меня он испытал облегчение! Смешно вспомнить.
Брет допил чай и вопросительно посмотрел на викария. Все-таки их разговор облегчил ему душу.
- Саймон, между прочим, сыграл надо мной не одну шуточку. В первый же день он отправил меня проездить Тимбера, не предупредив, что лошадь уже убила человека. Но вы, наверно, полагаете, что тут опять проявилась его "склонность к розыгрышу". А в Бьюресе он перед самым стартом ослабил подпругу на лошади, на которой я собирался выступать. Ну что ж, это, видимо, опять было "чувство юмора".
Викарий внимательно глядел на Брета.
- Я вовсе не защищаю Саймона - у него много слабостей и недостатков. Но одно дело подстроить ловушку - даже смертельно опасную ловушку - самозванцу, человеку, который отобрал у тебя состояние, и совсем другое - убить любимого брата. И почему, кстати, Саймон сразу не заявил, что ты не Патрик, раз он точно это знает?
- По той же причине, по которой этого не сделали вы.
- А… Все просто сочли бы, что он завидует.
- Да. А потом, безнаказанно избавившись от одного Патрика, он был уверен, что ему ничего не будет стоить избавиться и от второго.
- Брет, как бы мне хотелось убедить тебя, что все это плод твоего воображения.
- Вы слишком высокого мнения о моем воображении.
- Тебе надо окинуть честным и критическим взглядом все происшедшее - и ты поймешь, что это чудовищное обвинение выросло у тебя в уме из пустяков. Ты построил его своими собственными руками.
И на этом викарий стоял вплоть до ухода Брета в два часа ночи.
Он предложил ему остаться на ночь у себя в доме, но Брет попросил только сухой плащ и электрический фонарик. И под непрекращающимся дождем пошел по размытой тропинке в Лачет.
- Приходи ко мне, прежде чем что-нибудь предпринять, - сказал ему на прощанье викарий. Но он все-таки помог Брету. Он ответил на главный вопрос: интересы правосудия выше наших личных привязанностей.
Парадная дверь Лачета была не заперта, а на столике в прихожей лежала записка Беатрисы: "Суп в кастрюле на плите", и стоял серебряный кубок на подставке из черного дерева, в котором лежала визитная карточка. На ней рукой Элеоноры было написано: "Ты забыл забрать кубок, воображала!"
Брет потушил свет и прокрался на цыпочках в свою комнату. Кто-то положил ему в постель грелку. Он заснул, едва успев положить голову на подушку.
ГЛАВА 29
Утром в пятницу Саймон вышел к завтраку в самом лучезарном расположении духа и весело поздоровался с Бретом. Взяв газету, он прокомментировал расследование по делу "мертвеца в сундуке", высказался о Тэтти Тэкер (показания которой, по мнению суда, "не стоили ломаного гроша") и осудил отравление как способ избавиться от родственника, превратившегося в обузу. По нему никак нельзя было догадаться, что в их отношениях с Бретом наступил новый этап, разве что изредка в глазах у него мелькал злорадный огонек. Видимо, он не сомневался, что они с Бретом накрепко "повязаны одной веревочкой".
Элеонора тоже вела себя с Бретом как обычно, хотя в ней чувствовалась какая-то скованность, как у человека, сознающего, что он нарушил светские приличия. Она предложила поехать после обеда в Вестовер и заказать гравировку на выигранных кубках.
- Как приятно будет опять видеть на кубке имя "Патрик Эшби", - сказала она.
- Еще бы! - подтвердил Саймон.
Саймон, очевидно, собирался извлекать из жизни максимум удовольствия, изводя Брета намеками и насмешками. Но когда Брет на вопрос Беатрисы, где он провел вечер, ответил, что был у викария, Саймон насторожился. После этого Брет несколько раз ловил на себе его изучающий взгляд.
Когда после обеда Элеонора с Бретом садились в машину, чтобы ехать в Вестовер, появился Саймон и стал требовать, чтобы ему тоже позволили втиснуться в "блоху". "В конце концов один из кубков принадлежит мне, - заявил он, - и мое право решать, что на нем будет написано и каким алфавитом: латинским, арабским, древнееврейским, греческим или кириллицей, - или даже стенографическими значками".
Небрежному обаянию Саймона настолько трудно было противиться, что даже Брет на секунду усомнился: а не прав ли был викарий, уверяя, что все его обвинения построены на песке. Но он вспомнил про лошадь, которую Гейтс купил для своей дочки Пегги, и решил, что реакция Саймона на эту покупку больше говорит о его характере, чем его покоряющий юмор.
Договорившись с гравером о надписях, Саймон и Элеонора отправились в кафе пить чай, а Брет сказал, что ему надо кое-что купить. Он уже решил, где искать выход из создавшегося положения. Идти в полицию не имело смысла - там ему поверят не больше, чем викарий. У него просто нет доказательств. Если даже Джордж Пек, который не питает иллюзий относительно Саймона, отказывается верить в его преступление без вещественных доказательств, то полиция, для которой Саймон - не юноша с сомнительными принципами, а мистер Эшби из Лачета - и подавно не поверит Брету.
И Брет решил добыть эти самые вещественные доказательства.
Он пошел в гавань, зашел в магазин, торгующий корабельным товаром, и там, хорошенько посоветовавшись с продавцом и перебрав несколько мотков, купил двести футов крепкой веревки. Она была очень тонкой - почти бечевка, - но по прочности не уступала стальному канату. Он попросил продавца упаковать ее в картонную коробку и доставить в гараж, где они оставили "блоху". Получив коробку в гараже, он положил ее в багажник, и, когда Элеонора и Саймон пришли, чтобы ехать домой, Брет сидел в машине и с невинным видом читал вечернюю газету.
Они втиснулись в машину, и Элеонора уже включила зажигание, когда Саймон воскликнул:
- Погоди! Мы забыли отдать им старую покрышку.
Он вышел из машины, открыл багажник и вынул покрышку.
- А что в этой коробке, Нелл?
- Какой коробке? - спросила Элеонора. - Это не наша коробка.
- Это моя коробка, - сказал Брет.
- А что там?
- Секрет.
- "Джеймс Фрайер и сын. Корабельный товар", - прочитал Саймон.
Тьфу, черт! Брет и не заметил на коробке надпись. Саймон захлопнул багажник и влез в машину.
- Что ты там купил, Брет? Маленький кораблик в бутылке? Да нет, коробка для этого великовата. Просто модель судна - безо всякой бутылки? Галлеон в полной оснастке, которыми жители пригородов украшают свои буфеты, чтобы напомнить себе, что они принадлежат к нации мореходов и утешить морехода, который перевешивается через борт во время прогулки в Маргейт?
- Да ну тебя, Саймон! В самом деле, что там, Брет? Это и вправду секрет?
Если Саймон захочет узнать, что в коробке, он все равно так или иначе дознается. Не стоит секретничать и распалять его любопытство. Лучше сказать вроде как правду.
- Ну ладно, скажу. Мне кажется, что я разучился бросать лассо, вот я и купил веревку попрактиковаться.
Элеонора пришла в восторг.
- Брет, покажи мне, как это делается! Сегодня вечером, ладно?
- Нет уж. Сначала я поупражняюсь без свидетелей.
- Но ты меня научишь бросать лассо?
- Конечно, научу.
Если веревка сослужит свою службу, Элеонора его скоро возненавидит.
Когда они приехали в Лачет, Брет достал коробку из багажника и оставил ее на виду в прихожей. Беатриса спросила, что в ней, и была вполне удовлетворена его ответом. Больше на коробку никто внимания не обращал. "Как жаль, что в последние дни пребывания в Лачете мне приходится лгать дорогим людям", - подумал Брет. И сам удивился: почему у него так нехорошо на душе от этой маленькой лжи, когда все это время он лгал на каждом шагу?
А ведь еще можно оставить все как есть. Оставить веревку валяться в прихожей и не пытаться с ее помощью добыть улики. Эта веревка не годится для лассо, но можно поменять ее в магазине на такую, которая годится.
Однако, когда наступила ночь и Брет оказался у себя в комнате, он понял, что выбора у него нет. Он проделал путь через океан и обратно для того, чтобы изобличить убийцу. И он его изобличит.
Еще не оправившись от возбуждения скачек и ночного бала, все рано легли спать. Брет подождал до половины первого, потом вышел в коридор. Свет ни у кого не горел, и нигде не раздавалось ни звука. Брет спустился в прихожую и взял со столика коробку с веревкой. Открыл окно в столовой и вылез в темный сад. Потом тихо закрыл окно за собой. Подождал, не раздастся ли чей-нибудь голос, но все было тихо.
Осторожно ступая по усыпанной гравием дорожке, Брет дошел до травянистого выгона и сел на землю в тени деревьев, где его не было видно из окон. Там он достал из коробки веревку и начал навязывать узлы, на которые он будет опираться ногами во время спуска в карьер. Ему не нужно было освещения - его пальцы ловко делали привычное дело. Давно уже у него не было в руках веревки, и это знакомое ощущение придавало ему уверенности и спокойствия. Веревка была очень хорошего качества, вязать узлы было легко, и Брет чувствовал благодарность к фирме "Джеймс Фрайер и сын".
Закончив эту работу, Брет смотал веревку и перебросил моток через плечо. Через полчаса взойдет луна. Это будет тоненький серп и света он даст немного, но Брет захватил с собой два сильных электрических фонарика, а яркого лунного света ему сегодня и не нужно.
Он шел, останавливаясь через каждые несколько шагов, оглядываясь и прислушиваясь: не идет ли кто-нибудь следом? Но в полумраке ночи он не заметил ни малейшего движения. Даже кошки.
Когда Брет достиг подножия холма Десять буков, небо посветлело; всходил месяц, и он нашел тропинку, которая вела в Вестовер, без помощи фонарика. Некоторое время он шел по ней, а потом, завидев на фоне неба силуэт буков, свернул вправо и вскоре дошел до кустов, которые росли по краю отвесного обрыва старой каменоломни. Там он сел на землю и стал ждать. Но и на этот раз не услышал никаких звуков - только где-то на склоне вдруг пробежала овца.
Брет обвязал конец веревки вокруг ствола самого большого из выросших здесь самосевом молодых буков и сбросил моток через край обрыва. У каменоломни был и пологий край, где раньше оставался узкий проход, но этот проход давно завалило и там росли непроходимые кусты колючего шиповника. Старый Абель рассказал ему об этом в тот день, когда они сидели на холме и разговаривали о детстве Патрика. Абелю однажды пришлось спасать угодившую в карьер овцу. И он сказал, что в каменоломню гораздо легче спуститься по веревке с отвесного края. Вернее, иначе на дно каменоломни вообще нельзя попасть. Когда Брет спросил, есть ли там вода, Абель сказал, что воды там нет; во всяком случае не было двадцать лет тому назад, когда он лазал туда за овцой: под холмом есть проток, через который вода вытекает в море.
Брет подергал веревку, попробовал, не перетирается ли она в том месте, где привязана к дереву. Но у дерева был гладкий ствол, а там, где веревка лежала на каменистом выступе, Брет подложил под нее охапку травы. Брет спустил ноги с края обрыва, нащупал ступнями первый узел. Теперь, когда его глаза были на одном уровне с землей, он отчетливее увидел силуэты кустов на фоне сильно посветлевшего неба, а сверху - тень больших деревьев.
Ногами он опирался об узел, но руками еще держался за натянувшуюся под его весом веревку поверх обрыва.
- Не хотелось бы, чтобы ты отбыл в мир иной, не услышав от меня слова прощания, - раздался вдруг насмешливый голос Саймона. - Я мог бы просто перерезать веревку, и пусть бы ты думал - если у тебя останется время подумать - что она оборвалась. Только это как-то неинтересно.
Брет увидел его силуэт. Саймон стоял на одном колене над натянутой веревкой почти на краю обрыва. Брет мог бы достать до него рукой.
"Какой же я дурак", - чертыхнулся про себя Брет. Он недооценил Саймона. Саймон действовал наверняка. Он не стал дожидаться, пока Брет выйдет из дома, не стал красться следом за ним. Он просто пришел сюда заранее и ждал.
- Тебе ничего не прибавится от того, что ты перережешь веревку, - сказал Брет. - Я зацеплюсь за кусты на склоне и буду кричать, пока кто-нибудь не придет.
- Ничего подобного. Я эту каменоломню знаю, как свои пять пальцев. Прямо-таки сроднился с ней. - Саймон тихонько засмеялся. - Никаких кустов тут нет - летишь до дна без задержки.
А что, если соскользнуть на дно каменоломни прежде, чем Саймон перережет веревку? Собственно говоря, узлы Брет навязал для того, чтобы легче было карабкаться наверх. На них можно просто не обращать внимания. Сколько ему останется до дна, когда Саймон разгадает его замысел?
А, может, лучше… Да! Оттолкнувшись ступнями от узла, Брет резко подтянулся и занес колено над краем обрыва. Но Саймон, видимо, держался рукой за веревку, потому что он почувствовал, как она дрогнула.
- Нет, шалишь, - проговорил он и с силой наступил каблуком на руку Брета. Брет схватил его другой рукой за ногу, вцепившись пальцами в верхний край ботинка. Саймон ударил его по руке ножом. Брет вскрикнул, но ногу не отпустил. Выдернув правую руку из-под каблука Саймона, он ухватил его за щиколотку. Своим телом он закрывал от Саймона веревку, а чтобы рассечь ее позади себя, Саймону нужно было повернуться. Этого Брет ему не давал. Стоя на краю обрыва, человек чувствует себя очень неуверенно, если его держат за ногу.
- Пусти! - прошипел Саймон, размахивая ножом.
- Перестань резать мне руки, - задыхаясь, проговорил Брет, - а то я стащу тебя вниз.
- Пусти! Пусти! - совершенно потеряв голову, кричал Саймон, нанося Брету один удар за другим и не воспринимая его слов.
Брет отпустил край ботинка и освободившейся рукой схватил Саймона за кисть, когда тот в очередной раз попытался ударить его ножом. Теперь он правой рукой держал Саймона за щиколотку, а левой вцепился в кисть его правой руки.
Саймон дико закричал и попытался вырваться, но Брет держал его крепко. Он чувствовал себя более уверенно, опираясь ногами об узел на веревке, тогда как Саймону ухватиться было не за что. Саймон пытался вырвать правую руку, и тут Брет, рванувшись вверх, отпустил его щиколотку и схватил за левую руку. Теперь он держал Саймона за обе руки, и тот стоял над ним, согнувшись над краем обрыва.
- Брось нож, - сказал Брет.
И тут дерн на краю обрыва пополз вперед. Для Брета это не представляло опасности - его только чуть отжало от стены. Но Саймон, который упирался в землю ногами, стараясь выдержать вес Брета, потерял равновесие.
Брет с ужасом увидел, что Саймон падает прямо на него. Удар выбил у него из-под ног узел, и он полетел вниз в темноту.
В голове у Брета взорвался ослепительный фейерверк, и сознание покинуло его.
ГЛАВА 30
Беатриса сидела в паршивой грязной закусочной, перед ней в лужице выплеснувшейся на блюдце жижи стояла чашка кофе, и она в сотый раз за последние сорок восемь часов читала вывешенный на стене больницы призыв к водителям автомашин: "Больница! Просьба не подавать звуковых, сигналов!". Было только семь часов утра, но закусочная открывалась в шесть, и, пока она тут сидела, кто-нибудь обязательно завтракал за одним из столиков. Но Беатриса не замечала других посетителей. Она сидела перед чашкой остывшего кофе и глядела через дорогу на стену больницы. За эти два дня в закусочной привыкли к ее присутствию. Время от времени кто-нибудь из сестер или врачей ласково говорил ей: "Сходите лучше чего-нибудь поешьте". Тогда она переходила через дорогу, некоторое время сидела в закусочной перед чашкой кофе и потом возвращалась в больницу.
Ее жизнь теперь сводилась к этому маятниковому движению из больницы в закусочную и обратно. Она почти не помнила прошлого и была не в силах представить себе будущее. Осталось только настоящее - жуткое, тоскливое полусуществование. Прошлой ночью ей дали койку в комнате сестер, а предыдущую ночь она провела в приемной. Она постоянно слышала одни и те же две фразы: "Положение то же" и "Сходите лучше чего-нибудь поешьте". Они наводили на нее такую же тоску, как и призыв к водителям на стене больницы.
К Беатрисе подошла неряшливая официантка, забрала остывший кофе и поставила перед ней новую чашку.
- У вас кофе совсем остыл, - сказала она, - а вы даже глотка не отпили.
На блюдце в новой порции тоже была выплеснувшаяся лужица. Беатриса была благодарна неряшливой официантке, но ее коробило, что официантка наслаждается своей хотя бы косвенной причастностью к драматическим событиям, которые привели Беатрису в эту закусочную.
"Просьба не подавать звуковых сигналов…" Господи, сколько раз можно читать эту надпись! Надо смотреть на что-нибудь другое. Может быть, на клетчатую клеенку на столе. Один, два, три, четыре, пять, шесть… Нет, считать квадратики - это тоже безумие.
Открылась дверь и вошел доктор Спенс. Его рыжие волосы были взъерошены, лицо покрыто щетиной.
- Кофе! - бросил он официантке и сел за столик Беатрисы.
- Ну как? - спросила она.
- Пока жив.