Гонка приближалась к повороту, за которым находился пригорок, довольно круто обрывавшийся вниз. Чуть в стороне от обрыва сидел спиной к дороге высокий джентльмен с хорошей выправкой, в котором без труда угадывался военный, и наносил мелкие мазки кистью на холст, стоящий перед ним на мольберте. Позади мольберта находились две дамы, одной из которых была Джоан Бейли. Их лица были обращены к улице. При виде происходящего дамы замерли, раскрыв рты.
- Пучеглаз! - в последний раз прозвенел боевой клич.
Одним прыжком длинноногий Пучеглаз нагнал чемодан, запрыгнул на него и свалился, ошеломленный. Чемодан, покачнувшись от неожиданного толчка, изменил направление и двинулся прямо к обрыву, распахиваясь на лету.
Пятнистая собака полетела в одном направлении. Бутылка шотландского виски - в другом. Чемодан как будто расправил огромные, дьявольские кожаные крылья и спикировал прямо на затылок полковника Бейли, завалив его нижним бельем Г.М. и впечатав лицом во влажный холст; чемодан, полковник и мольберт свалились на землю.
По меньшей мере на несколько секунд после того толпа очевидцев - собаки, дети, зеваки - окаменела, как изваяние Насмешливой Вдовы, которое высилось на некотором расстоянии. Однако всеобщее оцепенение не было вызвано прискорбным положением полковника Бейли.
На лугу, метрах в тридцати от них, стоял Том Уайат; он беседовал с двумя людьми, держащими теодолит. Услышав шум, Том медленно обернулся. В руках его был тяжелый терновый посох. Даже с дальнего расстояния было видно, как вытаращились его глаза, а брюшко заходило ходуном, набирая воздуха для боевого клича.
- Ха-а-а-а! - завопил Сквайр Уайат.
По оценкам Джоан Бейли, подобного вопля никто не слышал со времен разгрома наполеоновской гвардии при Ватерлоо. За долю секунды все - собаки, мальчики, девочки, даже их родители - развернулись кругом и, толкаясь, понеслись обратно, вверх по Главной улице. И вся масса на полном ходу врезалась в сэра Генри Мерривейла. Тот галантно изогнулся, но удержать равновесия не смог и снова плюхнулся на дорогу.
Только три крошечные фигурки из всей толпы остались стоять, парализованные страхом, у обрыва.
- Жуть! - прошептал юный Томми Уайат.
- Дядя Том! - пропищала девятилетняя девочка.
Пятнистая собака окидывала место действия ясным взором; она пыталась выглядеть столь же невинно, как и сам Г.М.
- Я с вас шкуру спущу! - заорал Сквайр, потрясая терновым посохом. - Чтоб мне провалиться, со всех троих спущу шкуру!
Троица, как будто у каждого над ухом спустили курок стартового пистолета, немедленно бросилась к широким воротам парка.
Темнело; на лугу, где произошла катастрофа, преподобный Джеймс, тяжело дыша, пытался помочь полковнику Бейли выбраться из-под чемодана, мольберта и красок.
Сэр Генри Мерривейл, опустив голову и ссутулясь, все сидел посреди дороги, как человек, который сдался под напором обстоятельств.
Дама, стоявшая рядом с Джоан Бейли, оказалась Стеллой Лейси. Покосившись на свою спутницу, она мягко попеняла ей:
- Джоан, прошу вас! В том, что случилось с вашим дядей Джорджем, я не вижу абсолютно ничего смешного.
- Н-н-н… - начала Джоан, но продолжать не могла.
Отвернувшись, недостойная племянница закрыла лицо руками и принялась раскачиваться взад-вперед. Стелла Лейси выразила легкое возмущение.
- Чувство юмора, Джоан, - заметила она, - заключается не в том, чтобы потешаться над беднягой, поскользнувшимся на банановой кожуре. Вульгарный, грубый фарс не имеет никакого отношения к юмору!
- Н-н-н…
Наконец полковник Бейли поднялся. Лицо его пестрело гаммой красок. Зеленая трава, асфальтово-черный оттенок каменного изваяния, синее вечернее небо казались бледными и выцветшими на фоне его физиономии. Полковник стоял прямой, как палка, в твидовом пиджаке и брюках-гольф. На шее у него, подобно гербам у славных рыцарей прошлого, болтались красные фланелевые кальсоны Г.М.
- Джоан! - крикнула Стелла Лейси.
- Н-но… это всего лишь акварель! Она… легко смывается водой! Д-достаточно намочить тряпку… Она н-н…
Полковник Бейли не обратил внимания на племянницу.
- Что за странная штуковина? - спросил он, сдерживаясь из последних сил и пиная чемодан носком ботинка. - И кто… - его тяжелая, покрытая веснушками морщинистая рука указала вверх, - кто тот джентльмен, что спускается сюда?
- Сэр Генри Мерривейл, - прошептал преподобный Джеймс. - Потомок стариннейшего и знатнейшего английского рода, - добавил он.
Надменный аристократ, о котором шла речь, величественной походкой приближался к ним. Спускаясь с обрыва, он поскользнулся и чуть было снова не оказался в сидячем положении, но крепкое ругательство, а также злость на подковырку судьбы удержали его на ногах. Смешно переваливаясь и отдуваясь, он подошел к полковнику Бейли.
- Послушайте! - начал он, резко поднимая вверх правую руку, словно приносил присягу. - Я клянусь всем, что только есть на свете, что в данном случае я абсолютно непричастен - не-при-ча-стен! - ко всей кутерьме. Меня не в чем упрекнуть. Я имею такое же отношение к тому, что произошло, как и швейцарские часы с кукушкой. Сейчас я вам докажу.
И он доказал. Когда Г.М. в ударе, он становился несравненным оратором, а его богатой жестикуляции мог бы позавидовать сам покойный сэр Генри Ирвинг. Живо поводя рукой из стороны в сторону, он описал ужасное происшествие. К тому времени преподобному Джеймсу с трудом удавалось сохранять на лице серьезную мину, но Г.М. намеренно не обращал на него внимания.
- Вот как все произошло, - подытожил он, - и да поможет мне Бог!
Некоторое время полковник Бейли не двигался. Затем он сделал именно то, что и следовало ожидать при данных обстоятельствах от человека военного. А именно - он запрокинул голову и разразился громким хохотом.
- Черт побери, отлично задумано! - Он снова пнул носком чемодан и, подумав, добавил: - Приходите сегодня к нам!
Г.М. поклонился и прижал руку к животу.
- Вот спасибо, сынок, - проговорил он. - Почту за честь принять столь лестное для меня приглашение.
- Славный малый! Джоан! Есть у нас сегодня что-нибудь особенное?
- Ах! - пробормотала Джоан, поняв, что опоздала. Ее розовые губки раскрылись. - Дядя Джордж, я…
- Может, карри? - предложил сияющий от радости полковник.
Джоан вздохнула с облегчением. Ее дядю можно было потчевать карри триста дней в году, и он, как правило, ничего не замечал и только провозглашал, что отлично пообедал.
- Дом наш вы легко найдете, - объяснял он Г.М. - Войдете в ворота парка и сразу поворачивайте налево - там есть дорожка, посыпанная гравием. Первый дом, какой попадется вам на пути, - наш. Поняли? Вот и прекрасно.
Полковник Бейли, не отличавшийся чванством, совершенно забыл о дикой раскраске своего лица. Он подобрал мольберт, измятый холст, кисти и большую коробку красок и сунул все под мышку. Его волосы цвета перца с солью, как и поседевшие усы, были коротко пострижены. Глаза, поблескивающие из-под косматых бровей, выдавали ум и проницательность. Ошибались те, кто сравнивал полковника Бейли с полковником Блимпом, твердолобым солдафоном с карикатур Доу.
- Приходите пораньше, - отрывисто добавил полковник, - и мы побеседуем всласть. Особенно приятно поговорить с парнем из военного министерства - о, я знаю, кто вы такой! - но не с таким скрытным, как большинство из них. До скорого!
И, швырнув красные фланелевые кальсоны Г.М. преподобному Джеймсу, который суетливо запихивал вещи обратно в чемодан, полковник усталой походкой направился домой. Через секунду викарий щелкнул замками и выпрямился. Его красивое лицо дышало решимостью. Но певучий голос прерывался от сбитого после бега дыхания.
- Полковник Бейли!
- Что? - откликнулся полковник с пригорка, поворачиваясь к преподобному Джеймсу.
- Вы не возражаете, - мягко спросил викарий, - если сегодня вечером я тоже зайду к вам по… одному церковному делу? Вы - единственный член приходской управы, с которым я намерен посоветоваться.
- Бросьте, - досадливо отмахнулся полковник Бейли. - Дело может подождать!
- Боюсь, что нет, сэр, - по-прежнему задыхаясь, возразил преподобный Джеймс. - Речь пойдет об анонимных письмах. Я недавно получил одно такое.
Полковник Бейли задумался.
- Ну ладно… - бросил он на ходу, поворачивая к воротам парка.
Атмосфера и настроение оставшихся резко переменились. Все вдруг почувствовали, что на лугу поднимается туман, а высокая, слегка накренившаяся фигура Насмешливой Вдовы находится не так уж и далеко.
Джоан не двигалась с места, стиснув руки; в ее голубых глазах застыло замешательство. Стелла Лейси, делавшая вид, будто все произошедшее ее не касается, устремила взгляд в пространство. Сэр Генри Мерривейл, который следил за всеми, уголком глаза заметил, что к ним, скатившись с обрыва, приближается кто-то новый.
Хорошо, что темпераментный Г.М. не заметил его раньше - Гордон Уэст наблюдал за гонкой из-за пня, упав на колени и опустив голову, чтобы подавить смех. Но сейчас от веселости не осталось и следа.
Жилистый и худой тридцатипятилетний Гордон Уэст был по-прежнему в старом свитере и выцветших фланелевых брюках. Рот и подбородок его с первого взгляда казались безвольными, но над ними светились живые карие глаза. Морщинки вокруг глаз все еще не разгладились после смеха; однако рот его презрительно кривился.
- Наверное, - заметил Г.М., обращаясь к викарию, - вы первый из всех заговорили об этих анонимных письмах. Так сказать, взбаламутили сонное болото, как гремучая змея. В чем дело?
В разговор вмешалась Стелла Лейси.
- Джоан, дорогая, - сказала она, едва заметно улыбаясь Г.М., дабы смягчить ядовитые слова, - по-моему, нам не следует слишком откровенничать с этим джентльменом. Его зовут Мерривейл, сэр Генри Мерривейл. - Гордон Уэст насторожился. Стелла Лейси возвысила голос. - Сэр Генри нашел убийцу в деле о пяти коробках, - прокричала она, - хотя никто не догадывался, кто им был. Он всегда помогает полиции!
- Ну и что? - возразила Джоан, хотя руки ее дрогнули. - Сегодня я сама… - Она осеклась. - Что за новые анонимные письма и зачем мистеру Хантеру советоваться с дядей?
Преподобный Джеймс стиснул зубы.
- Затем, - пояснил он, - что меня обвиняют… - Голос его дрогнул, - в незаконной связи с вами. Откровенно говоря, я хотел заручиться вашим согласием и согласием вашего дядюшки на то, чтобы завтра в церкви упомянуть ваше имя.
- В церкви? - вскричала Джоан.
Гордон Уэст подошел к Джоан. Он заговорил негромко и сипло:
- Вы сами придумали вставить письмо в проповедь? - Голос его звучал сдавленно.
- Да, точнее, прочесть его вслух.
Уэст медленно провел ладонью по щеке и подбородку; ему не мешало бы побриться. Для человека его роста ладонь была крупноватой.
- Письмо сейчас при вас? - спросил Уэст. - Можно мы с Джоан его прочитаем?
Далее случилась любопытная вещь. В магазине Данверса преподобный Джеймс порылся во внутреннем кармане и объявил, что, наверное, забыл письмо дома. Сейчас же, словно что-то вспомнив, он полез в боковой карман серого твидового пиджака и достал оттуда сложенный вдвое лист почтовой бумаги. На лице Г.М. не дрогнул ни один мускул.
- Можно, - разрешил преподобный Джеймс, но, взглянув Уэсту в лицо, замялся. - Простая формальность… - Он неуверенно рассмеялся. - Вы, конечно, вернете мне письмо? Обещаете?
- Хантер, - медленно сказал Уэст, - вы мне не понравились сразу, как приехали к нам. Сейчас вы нравитесь мне еще меньше. Но я буду с вами честен.
Преподобный Джеймс молча протянул письмо Джоан. Затем, заметно дрожа, он повернулся к Г.М., словно ища поддержки.
- Разумеется, мы все понимаем… - чересчур громко начал викарий.
Но Г.М. его не слушал.
На западе, за Главной улицей, на фоне кроваво-красного закатного неба чернела церковная колокольня. На лугу уже сгустились розоватые сумерки, из которых, хитро склонившись вперед, выступала Насмешливая Вдова. Г.М., сдвинув панаму на затылок, запрокинул голову и оглядывал каменное изваяние.
- Вот какой вопрос, сынок, - проворчал он, - можно влезть на ту фигуру?
- Влезть? - Викарий недоуменно сдвинул брови. - Ах, забраться на нее! Знаете, местные жители… довольно суеверны и вряд ли одобрят такое поведение. Да я бы и сам туда не полез. Издали она выглядит крепкой, но, возможно, треснула посередине и может обрушиться. - Преподобный Джеймс вернулся к главной теме. - Разумеется, мы все понимаем, - громче повторил он, - что инсинуации анонима просто нелепы! Если на то пошло, я даже не видел мисс Бейли с тех пор, как… со времени теннисного матча! По-моему, он состоялся в июле.
Г.М. развернулся на каблуках.
- Вот как? - негромко спросил он. - А почему вы ее избегаете?
- Из-избегаю? Я в-вас не понимаю…
- Очень трудно не встречаться с кем-то в такой крошечной деревушке, как ваша. Месяца за два вы невольно столкнетесь со всеми местными жителями на улице, в бакалейной лавке или где угодно.
Преподобный Джеймс оглянулся через плечо; сначала он посмотрел на бедную миссис Лейси, пришедшую в полное замешательство, затем на Джоан и Уэста. Страсти кипели на тихом лугу с такой силой, что хроникеру трудно было бы описать чувства, нелогичные поступки и жесты каждого из присутствовавших.
Гордон Уэст шагнул вперед и вручил викарию сложенный листок.
- Зачем вам нужно читать письмо вслух? - по-прежнему сипло спросил писатель. - Разве оно само по себе недостаточно жестоко?
- Я не хочу его читать. Ненавижу жестокость. Но я обязан исполнить свой долг.
- С чего вы взяли, что прочесть вслух письмо - ваш долг? Зачем читать его?!
- Затем, что я обязан убедить своих добрых прихожан в том, что и я тоже причастен ко всему, что здесь происходит. Я тоже жертва, хоть я и ни в чем не повинен. В противном случае они меня не послушают.
- Что вы скажете, Джоан? - осведомился Уэст.
Как ни странно, Джоан казалась спокойной, хотя щеки у нее слегка порозовели.
- Нет, - прошептала она. - Какой ужас! Но все же…
- Заметили, мистер Уэст? Мисс Бейли сама говорит "но все же…".
Все заметно нервничали. Стелла Лейси отвернулась.
- Тогда я вас предупреждаю, - заявил Уэст. - Если прочтете письмо, я в буквальном смысле слова сверну вам шею.
Теперь настала пора вспомнить, что преподобный Джеймс три года прослужил в лондонском ист-эндском приходе, где снискал уважение прихожан благодаря умению отправлять в нокаут самых непокорных.
- Не нужно ссориться, старина! - На губах викария играла улыбка человека, уверенного в своих силах боксера-любителя. Кроме того, Уэст был почти на полголовы ниже его.
- Да, не нужно, - согласился Уэст, также уверенный в своих навыках - он занимался дзюдо. - Скажу мягче. Если вы прочтете письмо завтра, то не сможете читать проповеди три недели… - Тут Уэст не выдержал: - Поняли, свинья вы этакая?!
Все молчали. Секунды показались нескончаемыми. Уэст смотрел на викария в упор, словно вызывая его на поединок. На лице преподобного Джеймса застыло несчастное и вместе с тем сочувственное выражение; он опустил голову.
Наконец, Уэст развернулся и широким шагом пошел прочь. Хотя он походя покосился на Г.М. и Стеллу Лейси, Джоан он словно бы и не заметил. В два прыжка поднявшись на пригорок, он стремительно зашагал к воротам.
- Гордон! - крикнула Джоан. Голос ее прерывался от волнения, и слова вырывались бессвязно. - Погоди! Пожалуйста, подожди! - И она, спотыкаясь, начала взбираться вверх следом за ним.
Кроваво-красное небо прорезал синий луч с золотым отблеском. Со стороны Главной улицы, казалось, не доносится ни звука. Три человека неподвижно стояли на лугу, под язвительно-насмешливым взором каменной Вдовы.
Глава 5
Джоан не догнала Уэста, поскольку была вынуждена по пути забежать домой. Они с дядей обитали в квадратном викторианском доме с высокими окнами метрах в ста слева от входа в парк. Вокруг шуршали первые палые осенние листья.
Поспешив в кухню, Джоан почти бросила пакетом с покупками в Поппи, служанку, и попросила ее приготовить ужин, так как она (Поппи) умеет готовить карри строго по рецепту, в то время как у нее (Джоан) другие дела.
Поппи бросила сентиментальный взгляд на потолок и согласилась.
Тогда Джоан побежала по утоптанной земляной тропинке, вьющейся между деревьями, и скоро очутилась у двухкомнатного домика Уэста, окруженного плодовыми деревьями.
Дверь была открыта. Джоан остановилась на пороге перевести дух. Внутри было темно.
Гордон Уэст сидел, закрыв лицо руками, на старом диване в своем кабинете, наполненном книгами и пыльными сувенирами.
- Я знаю, - не поднимая головы, заговорил он, - все дело в моем проклятом характере. Я ничего не могу с собой поделать, сам не знаю почему. Я говорю и делаю то, что вовсе не собирался, а потом не могу взять слова назад. Извини, что я сорвался. Но тебе, кажется, было все равно, прочтет этот высоколобый пастор письмо вслух или нет…
- Что ж, - ровным тоном отвечала Джоан, - раз не можешь найти виноватого, брось камень в невиновного.
- Джоан! - Пораженный, Уэст встал с дивана.
Как обычно в таких случаях, глаза ее наполнились слезами.
От Джоан, стоявшей в дверях, от ее стройной фигурки в белом платье, четко выделявшейся на фоне приглушенно-зеленой в сумраке листвы, исходило особое обаяние, о котором она не догадывалась и которым, главным образом, была обязана своей юности. Такой девушке не обязательно даже быть хорошенькой, но Джоан была красива. Из глаз ее хлынули слезы раскаяния.
- Милый! - вскричала она, подбегая к Уэсту с распростертыми объятиями.
Он поцеловал ее так страстно, а она ответила так порывисто, что даже деревенский дурачок (если бы здесь такой имелся) догадался бы, что в данном случае речь идет не о простом флирте.
- Ты правда любишь меня? - спросила Джоан. - На самом деле?
- Ты знаешь это, - глухо отвечал Уэст, сжимая ее плечи. - Ты для меня все на свете.
- Тогда, милый… Я вот о чем думаю…
- О чем?
- Нет, погоди, послушай! - Ненавидя саму себя, Джоан прильнула к любимому еще теснее и уткнулась лицом в вырез его свитера, отчего ее слова стали почти неразборчивыми. - Знаешь, Гордон, мне на самом деле все равно. Правда! Но ведь мы с тобой поженимся?
Уэст вздрогнул:
- Разумеется! Я уже…
- Ну, тогда… ах, вот самое ужасное! Мне и в голову не приходило ничего подобного до тех пор, пока…
- Пока что?
- Не важно. Милый, послушай! У тебя столько книг и других вещей… ты, наверное, прилично зарабатываешь?
- Да, - ответил Уэст, мрачно и загадочно улыбнувшись.
- Так почему бы нам действительно не пожениться? Не знаю, мне так… мучительно, так плохо, и я… - заторопилась она, - не знаю почему…
- Зато я знаю, - мрачно заявил Уэст. - И, клянусь Богом, я чувствую себя еще хуже! Погоди секунду! Я хочу кое о чем тебя спросить…
Мягко разомкнув объятия, он ощупью двинулся в зеленоватых сумерках к письменному столу. Поскольку Стоук-Друид находился близко к высоковольтной линии, здесь проложили электрический кабель; те, кто мог себе позволить провести электричество, пользовались его благами, а те, кто не мог себе этого позволить, жгли керосиновые лампы.