Картрайт сел, зажав трубку между зубами. Он поставил локти на стол и взъерошил волосы на висках. Собственно говоря (в философическом смысле слова), он был просто смущен; в подобных случаях практичные тетушки настоятельно рекомендуют крепкий мясной бульон. В другое время он бы сам изумился своей откровенности.
- Ах, Тилли! Как странно устроен мир!
- Это уж точно. Но что же ты намерен делать?
- Делать?
- Да, Билл Картрайт! Вот как тебе нужно поступить. Воспользуйся моей подсказкой. Иди прямо к ней и обними ее.
- Вот так, да?
- Конечно. Поведи себя как первобытный человек. - Тилли вдруг посерьезнела и широко распахнула глаза. - Но предупреждаю тебя, милый. Первым делом тебе придется сделать следующее: избавься от своих зарослей.
- Каких еще зарослей?
- Вот от этих. От твоей… растительности на лице, - неприязненно выговорила Тилли. Она выпустила мощную струю дыма, нервно передернула широкими плечами и затушила окурок в пепельнице. - Иначе она просто даст тебе пощечину. Ты что, вчера родился? Неужели ты считаешь, что женщинам приятно, когда их колют конским волосом из матраса?
На Тилли снизошло вдохновение. Она смотрела куда-то вдаль, словно в глазок кинокамеры; жизнь казалась ей театральной кассой. Она склонилась к нему поближе:
- Ш-ш-ш! Слушай. У меня в комнате есть маникюрные ножницы. Я незаметно притащу их тебе, а потом тихонько уберусь отсюда. Подрежь бороду покороче, а потом сбрей ее в закутке. Я знаю, у тебя там есть бритва и все, что полагается, потому что, когда ты забываешь фонарик, ты ночуешь здесь, на диване. Долой растительность! И тогда - ты готов. Просто иди в соседний кабинет и… - Она торжественно показала на дверь.
- Ты хочешь, чтобы я…
- Ш-ш-ш!
- Ладно, хорошо. Но сейчас уже поздно, Тилли. Она скоро уйдет.
- Нет, не уйдет. Она самозабвенно трудится и очень злится. У нее есть бутылка молока и печенье; она заявила, что будет работать полночи. И потом… - Тилли вдруг замолчала и внимательно посмотрела на Картрайта. Глаза ее раскрылись еще шире. - Билл Картрайт, где твой боевой дух? Что с тобой стряслось? Пока я здесь, ты ни разу не заговорил ни о чем возвышенном! Ах ты, старый влюбленный сом! Ты боишься!
- Ш-ш-ш! - прошипел Картрайт.
- Скажешь, нет?
- Конечно нет, - возразил он, уверенный в том, что ничего не боится. - Если ты будешь так любезна заткнуть свой хорошенький ротик на пять секунд и позволишь мне вставить хоть слово, я постараюсь объяснить тебе мою позицию.
- Ну вот, так уже больше похоже на тебя, - обрадовалась Тилли. - Вперед, детка! Я слушаю.
Он положил трубку в пепельницу.
- Во-первых, Тилли, я кое-что заметил. Мне, конечно, не по себе, но не сильно. А вот с тобой явно что-то творится.
- Со мной?!
- Да. И мне очень интересно, с чего ты внезапно сделалась свахой. Нет, не подумай плохого, я тебе очень признателен. Но почему? Если точнее, что у тебя на уме?
- Ладно, ты сам напросился! - прошептала Тилли. Она некоторое время помолчала, собираясь с мыслями; лампа светила на нее сверху, и она казалась какой-то укороченной. Ее пухлые ручки сжались в кулаки; кожа на запястьях натянулась и блестела. Она повертела обручальное кольцо, сверкнувшее при свете лампы. - Моника славная девочка, Билл, - сказала она. - И если ты о ней не позаботишься, никто о ней не позаботится. Она боится, Билл.
- Боится? Но чего?
- Сдается мне, - Тилли посмотрела ему прямо в глаза, - кто-то собирается убить ее - возможно, уже сегодня.
Глава 7
ЗЛОДЕЙСКАЯ РОЛЬ СВЕТОМАСКИРОВОЧНОГО ЗАНАВЕСА
1
Все вернулось.
Нет пророка в своем отечестве! Над его предсказаниями потешались и Хаккетт, и Фиск. Билл Картрайт припомнил все свои опасения, отошедшие на второй план после начала войны; он вспоминал улики, которые никто не желал замечать, версии, которые никто не желал слушать. Он воспроизвел в памяти свою беседу со старшим инспектором Хамфри Мастерсом, которая состоялась в Лондоне две недели назад. Мастерс вежливо убеждал его: возможно, это все-таки была чья-то грубая и глупая шутка. Преступно сейчас беспокоить такими мелочами сэра Генри Мерривейла. И не следует засорять пустяковыми письмами и без того перегруженное почтовое ведомство.
Однако самую важную улику он по-прежнему хранил в нижнем ящике письменного стола.
- Откуда ты знаешь? - громко осведомился Картрайт у Тилли. Голос его эхом отразился от крашенных белой краской стен.
- Ш-ш-ш! По крайней мере, я так думаю.
- Но откуда ты знаешь?
- Ей приходят анонимные письма. На той неделе она получила два. А может, и больше - я просто не знаю.
Картрайт крепко схватил Тилли за руку повыше локтя и потащил в закуток, отделенный от рабочего кабинета стенкой. Здесь было маленькое окошко, которое не нуждалось в светомаскировочных шторах, так как его замазали снаружи черной краской. В закутке царил творческий беспорядок, поскольку Билл, как и Тилли, литрами поглощал кофе во время работы; но сейчас не было времени извиняться за кавардак. Закрыв дверь, он включил свет.
- А теперь, - сказал он, - перестань шептать и объясни, что ты имеешь в виду.
Тилли, видимо, испугалась серьезности, прозвучавшей в его голосе. Однако она дерзко выпятила подбородок.
- Прочти-ка, - заявила она. - Ну, смелее! Читай!
Тилли вытащила из кармана пиджака смятую половинку листа бумаги розоватого цвета - такую можно купить в универмаге Вулворта - и швырнула Картрайту. На листке темно-синими чернилами было написано:
"Привет, Ясноглазка! Я еще с тобой не покончил. Скоро папу и тетю Флосси ждет приятный сюрприз. С серной кислотой не вышло; но у меня для тебя припасено еще кое-что. В следующий раз тебе не удастся отскочить".
Каждое слово записки дышало злобой. Но Картрайт увидел именно то, что и ожидал увидеть.
Перед его мысленным взором предстала доска объявлений у входа в студийный павильон номер три; на доске мелом были нацарапаны слова. Фотокопия надписи лежала в нижнем ящике его стола. Насколько он мог судить без подробного сравнительного анализа, почерк автора записки и почерк, которым было написано объявление на доске, оказались идентичны.
Уильяму Картрайту стало нехорошо.
- Говоришь, она все время получает такие вот письма?
- По крайней мере, два. Одно пришло сегодня утром.
- Что в нем было?
- Не знаю, милый. Она их мне не показывала.
- Тогда как ты раздобыла эту записку?
- Украла, - сообщила ему Тилли, нимало не смущаясь. - Мне показалось, пора что-то предпринять.
- Ты ее украла?
- Да, из ее спальни. Я не могла прочитать письмо, которое она получила сегодня, только мельком его проглядела. В нем шла речь о "сегодняшней ночи". Маленькой Тилли показалось, что это слишком.
Картрайту стало трудно дышать.
- Ты говоришь, она получает такие письма уже неделю - и до сих пор никому ничего не сказала?
- Конечно нет, - проворчала Тилли, сердито вытягивая из кармана еще одну сигарету и закуривая. Табачные крошки прилипли к помаде, размазавшейся вокруг ее широкого рта; она, все еще злясь, соскребла их алым ногтем. - Девочка помешана на кино. Совсем рехнулась! Я в игре уже восемнадцать лет, видала, как такое случается с людьми. По-твоему, писать сценарии - скука смертная. А по-моему, сценарии - неплохой способ заработать на хлеб с маслом. Ну а она считает нашу работу просто чудом.
- Да.
- Она боится, что ее уберут отсюда и не позволят творить вблизи этих прекрасных павильонов и декораций… Слушай, Билл. Ходят слухи… Две или три недели назад произошел несчастный случай… с серной кислотой. Что там было?
Тилли напряженно всматривалась в него.
- Да, - ответил Билл.
Тилли презрительно хмыкнула. В глазах под морщинистыми веками сверкнуло смешанное выражение злости и страха.
- Девочка просто создана для тебя. Она совсем ребенок. Она смеется над анонимными письмами. Она не боится угроз; гораздо больше ее страшит, что о письмах узнает Томми Хаккетт, решит, что ей грозит опасность, и ради ее же блага выдворит ее отсюда. Видит Бог, я сдаюсь. Положение хуже некуда. Подумать только, по киностудии бродит маньяк! Да еще стоит лечь в постель, как начинает завывать воздушная тревога…
Картрайт понял, что сейчас у Тилли начнется истерика.
- Слушай, Тилли, прекрати, - устало заявил он. - Тебе абсолютно ничто не угрожает. Разве ты не знаешь?
- Прекрасно знаю. Я осведомлена о том, что в Англии есть войска ПВО. Я знаю, что, если немцы осмелятся сбросить бомбы на Лондон, на следующую ночь от Берлина останутся одни развалины. Но для меня это не утешение. Господи, как я буду рада, когда закончу работу и смогу вернуться в Штаты!
Картрайт пожал плечами:
- Тилли, если хочешь, ты можешь вернуться домой хоть сейчас.
Тилли ухмыльнулась и хлопнула пухлой ладонью по столику, на котором стояла горелка.
- Я хочу совсем другого, - заявила она. - Выпить коктейль и нормально поужинать. Вот и все. Раз англичане могут считать, что воздушная тревога - это не страшно, значит, и я могу. Странные вы люди: чем труднее вам живется, тем охотнее вы шутите. Вот только напряжение… совсем как у нашей юной коллеги, которая все время ждет, что с ней произойдет что-то ужасное.
Тилли вытащила из вместительного кармана фланелевого пиджака носовой платок и шумно высморкалась.
- Понимаешь, в чем дело? Она ничего мне не скажет! Я присутствовала при том, как она получила первое письмо. Я спросила: "Что-нибудь случилось, милочка?" А она мне: "Нет". И все.
- Как она получала письма? С обычной почтой?
- Нет. Их передавали с нарочным.
Картрайт изумленно посмотрел на свою собеседницу:
- С нарочным? В загородном клубе?
- Да, в загородном клубе. Их подсовывали под дверь. По крайней мере две штуки.
- Кто еще, кроме вас с ней, живет в клубе?
- Да практически вся банда. Томми Хаккетт, Говард Фиск, Дик Коньерс и Белла Дарлесс и… нет, мистер и миссис Гагерн получили, как и ты, плутократ, отдельный домик. Вот тебе еще одна парочка голубков. Но вообще в клуб может пройти кто угодно. - Вытерев нос, Тилли поморгала, сунула платок в карман и глубоко затянулась. - Вот и все, что мне известно. Не люблю совать нос не в свое дело, но я не хочу, чтобы нашей девочке было плохо. И если я чем-то сумею ей помочь, я помогу. Итак, Билл Картрайт, собираешься ты сбрить свои заросли и поговорить с Моникой начистоту или нет?
Он фыркнул:
- Можешь на меня положиться, Тилли. Хотя… к черту растительность. Борода подождет. Пока у нас есть дела поважнее…
- Вот дурак! - Изумленно покачав головой, Тилли склонилась к нему и крепко схватила его за плечи. - Да как ты не поймешь своей тупой башкой, насколько это важно?
Картрайт расправил плечи и сделал широкий ораторский жест, сбив на пол сковородку с кофейной гущей. Сковородка упала на пол с громким стуком.
- Милая Тилли, если моя борода настолько оскорбляет вселенную, очень хорошо. Я от нее избавлюсь. Ручаюсь! Но в данную минуту мне нужно кое-что сравнить. По-моему, я знаю, кто злодей, написавший письмо, - он потряс смятым листком, - хотя, убей меня бог, понятия не имею, зачем ему понадобилось пугать ее. Есть один тип, с которого я не спускаю глаз (я крайне осторожен, Тилли) вот уже три недели. А в моем письменном столе…
- Эй! - послышался голос Моники из соседней комнаты. И тут же застучали ее каблучки. - Эй! Где вы спрятались?
2
Когда парочка заговорщиков выбралась из закутка, Моника стояла посреди кабинета Картрайта.
Биллу стало страшно. Вдруг она подслушивала? Дело в том, что атмосфера в комнате изменилась. Моника, в черных брюках, синем свитере и наброшенной на плечи легкой курточке, держалась вполне непринужденно, хотя под глазами у нее залегли тени. Ее длинные мягкие волосы были слегка спутаны; кончики пальцев и щеки покрывали чернильные пятна.
- Ах, вот вы где, - почти небрежно произнесла она. - Тилли, что значит, когда говорится: камера "делает отъезд и наезд"?
- Что такое, дорогуша?
- Что значит "камера делает отъезд и наезд"?
Тилли объяснила, хотя Картрайт был уверен: он уже отвечал Монике на подобный вопрос недели две назад.
- Вот как, - сказала Моника.
Она побарабанила пальцами по письменному столу. Ей явно не хотелось уходить. Широко расставленные серо-голубые глаза над вздернутым носиком перебегали с Тилли на Картрайта.
Моника стояла в нерешительности.
- Я опустила маскировочные шторы, - продолжала она, как будто просто хотела нарушить неловкое молчание. - Я имею в виду, в твоем кабинете, Тилли.
- Спасибо, дорогуша.
- А ты не могла бы почаще делать это сама? Я… имею в виду, не могла бы ты сама проверять, чтобы они были опущены? Я всегда вздрагиваю, когда тот человек под окнами орет во всю глотку посреди ночи: "Свет!"
- Постараюсь, дорогуша.
Моника перестала барабанить пальцами по столешнице.
- О чем вы там шептались? - спросила она.
- Ни о чем, дорогуша. Ни о чем.
- Что толку скрывать? - не выдержал Картрайт. Он вытащил из кармана половинку розового листка бумаги и подсунул Монике. - Моника, мы говорили о вас. Надо все выяснить. Мы…
Он резко осекся, почувствовав, как эмоциональный градус в его кабинете резко скакнул вверх.
Дверь в коридор открылась; все трое вздрогнули, увидев сияющее, благодушное лицо Говарда Фиска.
- Добрый вечер всей компании, - прошептал он, постучав по внутренней филенке двери, чтобы обозначить свой приход. - Кстати, чем вы тут занимаетесь в такой поздний час?
Монике с трудом удалось взять себя в руки; она застыла на месте с полуоткрытым ртом и сжатыми кулаками. Тилли Парсонс громко закашлялась. Только сам Фиск, казалось, не обращал внимания на воцарившееся напряжение. Он переступил порог; от него пахло мокрым твидом. Старую шляпу он сдвинул на затылок.
- Вы здесь живете отшельниками, - пожаловался он. Сверкнули стеклышки его очков-половинок. - Вот уже неделю вы и носа к нам не кажете. Привет, Тилли. Привет, Моника. Привет, Билл. А теперь послушайте - вы все. Я пришел пригласить Монику поужинать.
Моника повернула голову набок.
- Поужинать? - повторила она.
- Да, поужинать. Я вывихнул ногу и свернул шею, пока пробирался к вам из главного корпуса без фонарика, и отказа я не приму. На улице нас ждет золотая карета - возможно, она заправлена бензином в последний раз. Мы едем в Лондон и будем транжирить деньги в "Дорчестере"; переодеваться необязательно. Итак, вперед, молодая леди!
- Но, мистер Фиск…
- Меня зовут Говард.
- Не могу, - сказала Моника. - Я бы с радостью, но не могу.
- Объясните почему.
Моника как будто впервые разглядела чернильные пятна на пальцах.
- Потому что… просто не могу, и все. Сегодня понедельник. Вы с мистером Хаккеттом в среду хотите взглянуть на законченный сценарий, а у меня еще масса недоделок. Нужно проработать детективную интригу. - Она покосилась на Картрайта.
- А, бросьте! Хаккетт платит вам не за то, чтобы вы так усердствовали. Один день ничего не решает. Поехали!
- Не могу. Мне очень жаль.
Говард Фиск переминался с ноги на ногу.
- Не знаю, в чем дело, - пожаловался он, - но мне никак не удается никуда вас вытащить. А вы, Тилли?
- Извините, меня уже пригласили.
Режиссер глубоко вздохнул. Вид у него сделался самый безутешный. Он повернулся к Монике:
- Ну что же, если вы упорно хотите быть такой деловитой… не зря же я сюда пришел! Позвольте вас на пять минут? Давайте посмотрим эпизод Б, про подземку. Как по-вашему, сумеем мы его закончить?
- Нет! - воскликнула Тилли Парсонс.
Восклицание вырвалось у нее непроизвольно. Ее скрипучий, прокуренный голос царапал нервы, как бормашина; все вздрогнули, но заметнее остальных - Фиск, который развернулся к ней в полном изумлении.
- Что такое? - спросил он.
За долю секунды Тилли удалось взять себя в руки. Она хрипло рассмеялась, потом уронила сигарету на линолеум и растоптала окурок ногой.
- Что за женщина, - насмешливо заявила она, имея в виду себя. - Просто похмелье, только и всего. Вчера я здорово нализалась с ребятами; до сих пор мне кажется, будто пол под ногами шатается. Не обращайте внимания!
- Конечно, - сказала Моника. - Мистер Фиск, прошу вас, пройдемте ко мне в кабинет.
Она распахнула дверь.
Поверх ее плеча они видели одну стену крошечного кабинетика. Вопреки своей буйной фантазии, Моника отличалась чрезвычайной аккуратностью в делах. На боковом столике у стены лежали стопка справочников, кипа белой бумаги с двумя ластиками и противогаз в кожаной сумке. Над ним на стене висел портрет каноника Стэнтона в рамке. Многие посетители при виде портрета ухмылялись; но, по мнению Картрайта, портрет придавал кабинету обжитой, уютный вид и создавал атмосферу искренности в доме притворства.
Дверь за Моникой и режиссером закрылась; Тилли покосилась на Картрайта.
- Ну вот, - мрачно сказала она, - ты все испортил. Зачем все вывалил про письма? И что ты намерен делать?
- Подожду, пока Говард уйдет, и вывалю остальное.
- Так я и думала, - кивнула Тилли. - В таком случае мне нужно кое-что сделать. Я сейчас вернусь. Никуда не уходи!
Он не слышал, как она ушла. Слова, написанные на розовой дешевой бумаге, рождали слишком много неприятных предположений.
"Привет, Ясноглазка! Я еще с тобой не покончил".
Он ведь говорил, что дело не кончено, и он был прав!
"Скоро папу и тетю Флосси ждет приятный сюрприз".
Картрайт подошел к столу. Достал из кармана связку ключей и отпер нижний ящик. В нем лежал напечатанный на машинке отчет о случившемся в студийном павильоне 23 августа; там же были показания тех, кто оказался на месте происшествия, о том, чем они занимались. В углу лежала пустая бутыль. Под бумагами хранилась увеличенная фотокопия надписи с доски объявлений.
Картрайт положил листок розовой бумаги рядом с фотографией и взял лупу.
Все совпадает, никаких сомнений. Почерк на доске тот же самый, что и в записке.
"С серной кислотой не вышло; но у меня для тебя припасено еще кое-что".
Во всем здании не было слышно ни звука; только из кабинета Моники доносились приглушенные голоса. Лампа под темным коническим абажуром ярко светила на металлические части пишущей машинки. Уильям Картрайт отложил лупу в сторону. Оглядел клавиатуру. На ощупь выбрал трубку, сунул ее в рот и принялся грызть.
Наконец, он выдвинул верхний ящик стола. В нем, кроме бумаги и конвертов, хранились наброски нового романа, в котором речь шла о некоем смертельном яде, о том, как его раздобыть, и о дьявольски изобретательном способе его применения. Если бы голова у Билла не была занята другими вещами, ему должно было бы хватить ума переложить наброски в нижний ящик и запереть на ключ.
Однако ни о чем таком он не подумал. Вставил лист бумаги в каретку машинки, проставил число и застучал по клавишам:
"Сэру Генри Мерривейлу Военное министерство Уайтхолл, SW1.
Дорогой сэр!
Я друг старшего инспектора Мастерса, полагаю, знакомство с ним - достаточная рекомендация. Не хочу тратить Ваше драгоценное время на вводные слова.