И пока его взгляд следил за ними, Морс почувствовал, что его пронзает ревность. Тело молодого человека плотно прижималось к ее телу. Он окончательно решил остаться, как она и просила, но когда музыка закончилась, и только что преображенная Несси, притворяясь, что падает от усталости, стала центром восторженного восхищения, Морс оставил пластиковый стакан на столе и ушел.
В 9:30 на следующее утро, проспав ночь как-то неспокойно, он позвонил в больницу "Джон Редклиф" и попросил соединить его с отделением 7С.
– Можно мне поговорить со старшей сестрой, пожалуйста?
– Что сообщить, кто ее спрашивает?
– Это… – это личный звонок.
– Боюсь, что вы не можете звонить сюда по личным вопросам. Если желаете, сообщите свое имя…
– Просто скажите ей, что один из старых пациентов ее отделения…
– Не сестру ли Маклейн ищете?
– Да.
– Она уволилась – уволилась официально на прошлой неделе. Она будет директором Института медсестер…
– Она покинула Оксфорд?
– Уезжает сегодня. Она оставалась до сегодняшнего дня ради одного празднования прошлым вечером…
– Понятно. Сожалею, что побеспокоил. Похоже, я чего-то не понял.
– Да, похоже.
– И куда она уезжает?
– В Дерби – Королевская больница в Дерби.
Глава тридцать восьмая
Само назначение термина "трущобы" отражает отношение среднего класса к блокированной застройке, где великие ценности применяют к скромным ситуациям.
Джеймс Стивенс Кёрл, "Эрозия Оксфорда"
Так как быстрая езда была его единственным значительным пороком (кроме яиц с жареным картофелем), Льюис пришел в восторг от приглашения сесть за руль "Ланчии", хотя бы и в один их своих выходных. Машина была мощной, и мысль о прямом отрезке от магистрали М1 до поворота на шоссе А52 была приятна для Льюиса. Морс ни в малейшей степени не пытался скрыть тот факт, что главной целью их миссии было узнать, существует ли до сих пор улица Спринг-Стрит – как это было до 1976 года – на северных окраинах Дерби.
– Окажите мне услугу, Льюис – это все, о чем я прошу!
Льюиса не было нужды долго упрашивать. Важным "плюсом" в его жизни стал момент, когда Морс дал понять шефам, что именно с сержантом Льюисом его мозг работает лучше всего. И сегодня – переведя "Ланчию" на платный отрезок по М1 до Видена, Льюис почувствовал себя полностью довольным удачно устроенной за все эти годы жизнью с того времени и до этого дня. Он, конечно, знал, что их нынешнее расследование – это гиблое дело. Но с такими делами были незнакомы до сих пор в полиции Оксфорда.
Оказалось, что найти Спринг-Стрит было делом не легким, несмотря на карту города, купленную в каком-то газетном киоске на углу северного предместья. Сам Морс все больше раздражался, так как пешеходы, к которым обращался с вопросами Льюис через окно автомобиля, видимо, были или в полном неведении, или взаимно друг другу противоречили. В конце концов "Ланчию" отправили в один район, огражденный временным забором как при строительных работах, табличка на котором гласила: "Комплекс благоустройства Дерби". Два желтых крана внушительной высоты двигали свои широкие арки взад-вперед над бригадами-разрушителями, работавшими внизу.
– Может быть уже слишком поздно, а? – осмелился высказаться Льюис.
Морс опустил стекло и заговорил с одним рабочим в белом шлеме на голове, полностью покрытом кирпичной пылью.
– Вы уже срыли Спринг-Стрит?
– Скоро дойдем до нее, приятель, – ответил человек и показал неопределенно на следующий ряд одинаковых домов.
Морс, задетый в известной степени фамильярностью обращения "приятель", поднял стекло, не поблагодарив, и показал столь же неопределенно Льюису на ряд домов. Последний вскоре остановил "Ланчию" за одним большим мусорным контейнером двумя улицами далее. Молодая темнокожая женщина, катившая детскую коляску, заверила Морса, что да, это и была Спринг-Стрит, и двое мужчин вышли из машины и осмотрелись.
Может быть, десятки лет назад квартал видел лучшие времена. Все же, если судить по его сегодняшнему виду, казалось сомнительным, чтобы какое бы то ни было из этих зданий, вообще когда-то фигурировало в "подходящей" категории жилья. Построенные, видимо, в первой половине XIX века, многие были полупусты, а некоторые – с дверьми и окнами, полностью забитыми досками. В нескольких, очевидно, еще жили, потому что кое-где из узких желтых труб каминов поднимался дым к серому небу, и белые кружевные занавески украшали все еще целые стекла окон.
С отвращением Морс уставился на смятые пивные банки и выброшенную упаковочную бумагу от рыбы с чипсами, валяющиеся на узком тротуаре. После медленно двинулся и остановился перед дверью, окрашенной в цвет, который 50 лет назад был голубым, с привинченной над ней табличкой с номером 20. Здание стояло в ряду из шести домов; продолжая идти, Морс подошел к двери еще одного брошенного дома, над которой, если судить по очертаниям, некогда стояла цифра 16. Тут Морс снова остановился и махнул Льюису приблизиться – теперь взгляды обоих были направлены на два соседних дома с окнами и дверьми, забитыми досками, которые должны были помешать незаконному заселению и вандалам. Первый из них, несомненно, когда-то был 14, а второй 12.
Последний, представляющий собой жалкого вида объект предпринятого Морсом путешествия, торчал на углу; табличка "Бертон-Роуд" все еще была прикреплена к другой его боковой стене, несмотря на то, что и следа от самой Бертон-Роуд уже не осталось. Под табличкой был створка деревянных ворот, жалко висящая на одной из своих проржавевших петель и ведущая на небольшой, покрытый мусором и коричневатым бурьяном задний двор, в котором обнаружились античный детский велосипедик на трех колесах и совсем новая тележка из супермаркета. Потемневшие красные кирпичи с внешней стороны стен были сильно раскрошены, а единственный оконный проем было полностью разбит, и внутренняя часть сиротливого маленького жилища была открыта природным стихиям. Морс сунул голову в дыру разбитого окна над почерневшим подоконником и моментально выдернул с ужасной брезгливостью: в углу бывшей кухни лежала, как оказалось, кучка испражнений, а около нее половинка белого хлеба, высохшего и позеленевшего от плесени.
– Не слишком приятный вид, не так ли? – прошептал Льюис, выглядывая из-за плеча Морса.
– Она выросла здесь, – сказал Морс тихо. – Жила тут с матерью… и с отцом.
– И со своим братом, – добавил Льюис.
Да! Морс забыл про брата, младшего брата Джоанны, мальчика, окрещенного Дэниелом по имени своего отца – полностью забыл о нем.
Морс неохотно оставил узкий задний двор и медленно вернулся к передней части, встал посреди заброшенной улицы и осмотрел маленький дом, в котором Джоанна Керрик – Донаван – Франкс, вероятно провела – сколько? – первые 20 лет своей жизни. Полковник не упоминал точно, где она родилась, но… Морс припомнил годы: родилась в 1821 и вышла замуж за "великого человека" в 1842 году. Насколько удачно было бы найти какой-нибудь дом, отмеченный годом постройки! Но Морс не видел и следа ничего подобного. Если дом был построен около 1820 года, неужели она провела эти 20 лет в и около этой тесной, жалкой кухни, боровшейся за пространство с мойкой, медной посудой, прессом для отжима постиранного белья, печкой для готовки и с родителями?.. И с младшим братом? У него, Морса, были собственные яркие воспоминания о подобной махонькой кухне в доме, который (как ему сказали) был снесен, чтобы освободить место для магазина ковров. Но он никогда туда не возвращался. Человек никогда не должен совершать ошибку и возвращаться, жизнь чудесно идет своим ходом без тебя (благодарим покорно) и другие люди великолепно живут и работают – даже если ограничиваются продажей ковров. Да, это почти всегда ошибка: так, например, возвращение в больницу было ошибкой; или его намерение приехать в Королевскую больницу в Дерби и равнодушно сообщить Несси, что просто случайно проезжал через город, что просто хочет поздравить ее с назначением Большим Белым Боссом…
Льюис говорил что-то, пока эти и подобные мысли вертелись снова и снова в голове Морса, и он не слышал и слова из сказанного.
– Простите, Льюис?
– Я только говорю, что мы так делали, это… над макушкой головы, говорю, и ставили дату возле нее.
Морс, неспособный истолковать эту явную белиберду, кивнул, как будто все понял, и пошел к машине. Огромная, написанная белым спреем надпись на стене одного из домов в следующем ряду, бросилась ему в глаза: "Руки прочь от Чили" – несмотря на то, что с трудом можно было разобрать, кого этот потонувший в невежестве квартал, призывал к такому действию – или скорее к такому бездействию. "Попробуйте Гео. Чай Ламли – один шиллинг и два пенса" – выглядело более уместно, и было нарисовано краской на заложенном кирпичами окне первого этажа следующего дома. Первоначально буквы были выписаны синей краской на желтом фоне, но теперь она побелела до того серого, каким красят военные корабли. Надпись (настолько старая), что Джоанна могла бы видеть ее каждый день, отправляясь в школу или играя на этой улице – надпись из прошлого, которую бригада разрушителей скоро вымарает из архивов местной истории одним взмахом гигантских шаров, подобных шарам в кегельбане.
Точно так же, как и вандалы из Оксфордского муниципального совета, когда…
Оставь, Морс!
– Теперь куда, сэр?
Нужно было совсем небольшое усилие, чтобы сказать это, и он сумел:
– Думаю, что прямо домой. Если нет чего-то другого, что вы хотели бы посмотреть.
Глава тридцать девятая
То, что казалось целью прихода –
Лишь скорлупа, оболочка намеренья,
Из которой проклюнется цель, когда уже поздно,
А то – не проклюнется вовсе. Либо нет тебе цели,
Либо цель вне пределов твоих,
Либо сменилась в конце.Т.С. Элиот, "Четыре квартета: Литтл Гиддинг"
Морс редко вел разговоры в машине и молчал, как обычно; за это время Льюис преодолел расстояние в несколько миль до магистрали. И также, обычным образом, ум его плутал по своему сложному механизму, и он все яснее осознавал присутствие некоего незначительного раздражителя. Его всегда беспокоило, если он чего-то не понял, если чего-то не расслышал – даже в мелочах:
– Что точно вы объясняли мне там, у дома?
– Имеете в виду, когда вы меня не слушали?
– Просто скажите мне, Льюис!
– Я только рассказывал о временах, когда мы были детьми, только и всего. Мы измеряли, насколько подросли. Это всегда делала мама – в каждый день рождения – на стене кухни. Предполагаю, что та кухня напомнила мне об этом. Не в гостиной – там были самые красивые обои, и, как я говорил, она прикладывала линейку над моей головой, вы понимаете, и после отчеркивала и ставила дату…
Морс уже не слушал.
– Льюис! Двигайте обратно!
Льюис посмотрел на него слегка озадачено.
– Я просто сказал: вернитесь, – продолжил Морс, на этот раз тихо. – Осторожно, как вы любите – когда это возможно, Льюис, не нужно подвергать опасности пешеходов и местных домашних любимцев. Но просто, вернитесь.
Палец Морса надавил на кухонный выключатель, но тот произвел лишь пустое щелканье, несмотря на наличие, похоже наскоро вкрученной в патрон лампочки, свисавшей без абажура с досок, покрытых осыпающейся штукатуркой. Желтоватые, к тому же еще и пожелтевшие обои отклеились от стен в нескольких местах неровными полосами, а во влажном верхнем углу над мойкой висел огромный кусок.
– Где примерно вас измеряли, Льюис?
– Тут, сэр.
Льюис встал у внутренней двери на кухню спиной к стене, положил левую ладонь горизонтально на голову и оценил точку, на которой концы его пальцев отметили рост.
– Вот, метр и восемьдесят два – если, конечно, я немного не уменьшился.
В этом месте обои были заляпаны несметным количеством отпечатков пальцев, будто их не обновляли более полувека, а рядом с неработающим выключателем для лампы, штукатурка отвалилась и открыла часть кирпичной перегородки. Морс оторвал ленту желтых обоев и обнаружил под ними неожиданно хорошо сохранившиеся голубенькие цветочки. И двое мужчин стояли молчаливо и неподвижно там, где с каждой минутой становилось все темнее и чувствительно прохладнее.
– Все таки, догадка стоила того, правда?
– И еще как, сэр!
– Ну, кое-что мы знаем наверняка! Это то, что мы не будем торчать здесь до наступления темноты, и обдирать напластанные поколениями обои со стен!
– Но ведь это не займет много времени?
– Что? Все эти проклятые?..
– Мы знаем, где искать.
– Знаем?
– Я хочу сказать, что это только небольшой домик, и если мы поищем на высоте от метра до метра и тридцати шести и при этом только на первом этаже…
– Знаете, что вы гений?
– А у вас есть хороший фонарик в машине.
– Нет, – признался Морс. – Боюсь, что…
– Не имеет значения, сэр! У нас есть около получаса, пока совсем не стемнеет.
Было четыре без двадцати, когда из узкого коридорчика долетел по детски возбужденный крик Льюиса.
– Здесь что-то есть, сэр! И думаю, что я…
– Осторожнее! Осторожнее! – бормотал Морс, нервно приближаясь к нему с победоносным пламенем в серо-синих глазах.
Постепенно обои были отклеены; за это время проблески того декабрьского дня все еще просачивались сквозь грязное потолочное оконце над головами Морса и Льюиса, а они бросали на стену время от времени полные невероятного волнения взгляды. Потому что там, поверх некогда оригинальной штукатурки под тремя позднее наклеенными пластами обоев – все еще ясно различающимися – обнаружились две колонки черточек. Та что правее состояла из серии из восьми измерений, самое нижнее из которых было на высоте около метра и восьми сантиметров от пола, а самое верхнее – около метра и пятидесяти пяти, и рядом с каждой чертой были записаны дата и год, когда она была сделана. Левая колонка содержала только два измерения (но имела четыре даты), диагонально отвалившаяся штукатурка категорически исключала возможность найти другие доказательства в нижней части стены.
Несколько мгновений Морс стоял в сумрачном коридорчике, взирая на стену, как на священную реликвию.
– Льюис, найдите фонарик! И рулетку!
– Где?..
– Где угодно. У каждого есть фонарик, человече.
– Кроме вас, сэр!
– Скажите им, что вы из Горгаза, и что обнаружена утечка в № 12том.
– Дом не газифицирован.
– Двигайтесь, Льюис!
Когда Льюис вернулся, Морс все еще разглядывал надписи на стене – весь лучащийся от счастья при виде восьми линий справа.
Взяв фонарик, он радостно осветил доказательства на стене. Новый свет (скажем так), брошенный на ситуацию, быстро подтвердил, что все написанное внизу их нынешнего открытия, было безвозвратно потеряно. Опять же, благодаря новому, более яркому освещению, они смогли разобрать одну букву между двумя колонками измерений, которая была чуть ближе к правой колонке и вероятно относилась к ней.
Буква "Д"!
Дэниел!
Черточки справа, похоже, отмечали рост Дэниела Керрика, и если это так, то тогда левые принадлежали Джоанне Франкс!
– И вы думаете то же самое, Льюис?
– Предполагаю, что да, сэр.
– Джоанна вышла замуж в 1841 или 1842 году. – Морс говорил сколько для самого себя, столько же и для Льюиса, – и это точно совпадает, так как измерения заканчиваются в 1841 году и при этом у нее был такой же рост, как в 1840 году. А ее младший брат Дэниел постепенно ее догнал – они были почти одинакового роста в 1836 году, а в 1841 году он был на несколько сантиметров выше.
Льюис не мог не согласиться.
– А и естественно, что они так расположены, сэр, верно? Первая Джоанна и потом младший брат, справа от нее.
– Дааа.
Морс взял белую рулетку и опустил ее, размотав до пола.
– Эта измеряет только до метра и пятидесяти пяти.
– Не думаю, что нам потребуется длиннее, сэр.
Льюис был прав. В то время как Морс держал нулевой конец рулетки у предполагаемого верхнего конца роста Джоанны, Льюис осветил фонариком нижнюю часть и встал на колено на грязные красные плитки. Нет! Естественно, здесь не было нужды в рулетке большей длины, так как примерная высота была всего около метра и сорока пяти, но как было известно, женщина, выловленная из "Канала Герцога", была ростом метр и шестьдесят два – почти на семнадцать сантиметров выше, чем Джоанна, когда она оставила Спринг-Стрит, чтобы выйти замуж! Возможно ли – даже если допустить, что случаются чудеса – что она выросла на семнадцать сантиметров между двадцатью одним и тридцатью восьмью годами своей жизни? Он высказал вслух свои мысли:
– Я не считаю, сэр, что какая-либо женщина могла бы…
– Нет, Льюис – и я так не считаю! Если и есть такая возможность, то, по крайней мере, прецедентов до сих пор не существовало.
– Так что вы правы, сэр…
– Без тени сомнения? Да, думаю, что да.
– Без всякого сомнения? – спросил Льюис тихо.
– Полагаю, всегда присутствует пресловутый один процент сомнения для большинства вещей.
– Вы, однако, были бы более довольны, если бы…
Морс кивнул:
– Если бы смог найти еще чуть-чуть, да. Чуть-чуть вроде "Дж." тут на стене или… Не знаю.
– Тогда здесь больше ловить нечего, сэр?
– Уверен, что нечего, – сказал Морс, но лишь после того, как совсем недолго поколебался.
Глава сороковая
Мир круглый, и то, что кажется концом, может оказаться началом.
Айви Бейкер Прист, в журнале "Парэйд"
Вопрос прозвучал как кульминация:
– Теперь куда, сэр?
Морс не знал, да и мысли его были далеко:
– Они совершили это очень давно, и при этом достаточно подло, – сказал он медленно. Что несомненно представляло собой правильное мнение, но едва ли было ответом на вопрос.
Льюис настоял на своем – в результате они вместе отыскали бригадира объекта, которому показав служебное удостоверение, Морс передал инструкции относительно недвижимого имущества, расположенного на Спринг-Стрит №12. И он постарался, чтобы его пожелания прозвучали как приказы, за которыми стоят внушающие страхопочитание руководящие органы, отвечающие как за МИ-5, так и за МИ-6, причем специально подчеркнул, что нужно немедленно сделать серию снимков стены коридора. Да, конечно, бригадир считал, что ему не составит никакого труда позаботиться обо всем. В сущности, он достаточно умело управлялся с фотоаппаратом, как сам не совсем скромно заявил. И, после того, как Льюис уже вернул фонарик и рулетку смотревшему немного озадаченно хозяину, послеобеденные события закончились.