Мэр и олдермен города ждали судью у больших западных дверей собора. Там же находилось несколько фоторепортеров. Все собравшиеся почтительно поклонились. Судья кивнул в ответ. После небольшой заминки, которая дала фотографам хорошую возможность снять судью в разных ракурсах, а Бимишу убедиться, что он вошел в кадр, процессия наконец разобралась по ранжиру и двинулась через центральный неф под звуки государственного гимна.
Снаружи полицейские, выстроившись в линию от входа в собор лицом на север, приняли стойку "вольно". Напротив них, лицом на юг, стояла другая полицейская цепь, готовая эскортировать высокого гостя от собора к зданию суда. Поскольку резиденция судьи находилась в городе Маркхэмптоне, охранять августейшего визитера было обязанностью городской полиции. Однако выездная сессия суда проводилась под эгидой графства Маркшир, и поэтому стоять на страже всего, что касается слушаний, было равным образом обязанностью полиции графства. Соперничество между двумя силами правопорядка бывало острым, порой даже яростным, пока под председательством самого лорда-наместника высокое собрание властей графства и отцов города не достигло взаимоприемлемого компромисса: от резиденции до собора судья принадлежит городу, от собора до здания суда - графству. Во второй и последующие дни слушаний графство сменяет город приблизительно на полпути между резиденцией и судом. Таковы уж сложности маркширского самоуправления.
Главный констебль Маркхэмптона стоял во главе своих людей. Не будучи обделен чувством юмора, он, сохраняя серьезный вид, подмигнул своему "контрпартнеру", суперинтенданту полиции графства. Суперинтендант подмигнул ему в ответ, не потому, что видел в создавшейся ситуации нечто забавное, а потому, что, видимо, так следовало поступить на его месте. Неожиданно темноволосый коротышка в поношенном синем сержевом костюме, отделившись от толпы, приблизился к Главному констеблю. Он пробормотал ему в ухо несколько слов и, повернувшись, удалился. Главный констебль, казалось, не придал этому никакого значения, но как только человек ушел, кивком подозвал суперинтенданта.
- Этот парень, Хеппенстол… - тихо произнес Главный констебль. - Он опять здесь. Вчера вечером мои люди потеряли его след, но он где-то в городе. Передайте это своему шефу, ладно?
- Хеппенстол? - переспросил суперинтендант. - Боюсь, я не знаю… За что его разыскивают?
- Ни за что. Мы просто должны не спускать с него глаз, вот и все. Специальная служба передала нам информацию о нем. Сообщите своему шефу, он полностью в курсе дела. Если судья… Идут! Отряд, смирно!
Торжественная процессия снова выплыла на свет божий.
Маркхэмптонский Каунти-Холл, где предстояло проходить слушаниям, представлял собой здание восемнадцатого века, архитектура которого в Бедекере, без сомнения, была бы охарактеризована как "респектабельно-функциональная". Но как внутри, так и снаружи оно было запущенным до такого состояния, в какое впадают даже самые "респектабельно-функциональные" здания, когда их используют лишь от случая к случаю. Если власти и устранили в зале заседаний сквозняки, которые так беспокоили судью Баннистера, то это было единственным усовершенствованием, которое они предприняли за долгий период времени. Во всяком случае, Фрэнсис Петтигрю, откинувшись на спинку своего стула в ложе защитников и изучая потолок, заметил над карнизом пятно с отшелушившейся штукатуркой, издавна хорошо ему знакомое. Он со скукой подумал о том, сколько же лет прошло с тех пор, как он впервые увидел его, когда первый раз в качестве барристера участвовал в выездной сессии суда. Эта мысль произвела на него гнетущее впечатление. В своем отнюдь не юношеском возрасте он столь немногого добился в профессии, что напоминание о минувших годах не доставляло ему удовольствия.
На столе перед ним лежали два дела, не более интересные и не намного более высоко оплачиваемые, чем то, первое, которое вызвало в нем такой прилив энтузиазма в давно ушедшей молодости. Они только-только окупят его расходы на визит в Маркхэмптон. Помимо них, на столе лежала стопка листов - верстка, над которой он работал всю ночь. Он взглянул на верхнюю, титульную страницу: ""Оспорение изъятия имущества". Шестое издание. Под редакцией Фрэнсиса Петтигрю, магистра гуманитарных наук, бакалавра юридических наук, бывшего стипендиата колледжа Святого Марка, Оксфорд, бывшего научного сотрудника колледжа Всех Душ, бывшего блэкстоунского стипендиата по общему праву, члена Внешнего Темпла, барристера". Многократно повторенное слово "бывшего" разозлило его. Оно представилось ему лейтмотивом всей его жизни. Когда-то он собирался стать успешным и зарабатывать много денег. Когда-то он мечтал о мантии королевского адвоката и хотел войти в руководство своего инна. Когда-то - жениться и создать семью. А теперь, во внезапном порыве разочарования, из которого энергично старался исключить жалость к себе, он ясно увидел, что "когда-то" превратилось в "никогда". "В тарелке вишен, в конце концов, всегда остается слишком много косточек", - мрачно подумал он.
Оглядываясь на уверенного в себе и - теперь это можно сказать наверняка - блестящего молодого человека, начинавшего свою адвокатскую карьеру под этим самым облупленным потолком, ему оставалось лишь размышлять о том, что у него пошло не так. Поначалу казалось, что все идет хорошо, а потом все обернулось плохо. Тому есть - всегда была - масса оправданий, разумеется. Например, война - та, другая война, которую уже вытесняет в забытье ее преемница, - прервала его карьеру как раз тогда, когда появились признаки того, что он на подъеме. Или неверный выбор адвокатской конторы с ленивыми и некомпетентными служащими. Личные трудности, отвлекавшие от работы в критические моменты, - надолго затянувшаяся попытка завоевать Хильду, к примеру. Господи! Как она им вертела! И, говоря беспристрастно, как благоразумно и практично принимала решения! Все это припомнилось ему теперь, равно как и многое другое: предательство друзей, невыполненные обещания поддержки, его блестящие выступления, никем не оцененные. Но если быть честным, а сейчас он хотел быть честным с самим собой, не это стало основной причиной того, что Фрэнсис Петтигрю не добился в жизни значительного успеха - да что уж там, если действительно быть честным, почему не назвать вещи своими именами? - причиной того, что он потерпел фиаско. На самом деле причина в том, что самому Фрэнсису Петтигрю чего-то недоставало. Чего-то, чем в полной мере обладали другие, те, кого он - он это знал наверняка - во многих отношениях превосходил. Чего-то, что нельзя назвать ни характером, ни умом, ни везением, но без чего ни один из этих даров не способен выдвинуть своего обладателя в первые ряды. А коли так, то какая теперь ему, Фрэнсису Петтигрю, разница?
Он окунулся памятью в прошлое, не обращая внимания на нарастающие вокруг него шум и суету. Что ж, в целом его жизнь была не такой уж плохой. Если бы двадцать пять лет назад кто-нибудь сказал ему, что средний возраст он встретит, имея весьма скромную практику и подрабатывая занудными юридическими писаниями, такая перспектива показалась бы ему унизительной. И все же, оглядываясь на пройденный путь, он хоть и видел на нем некоторые вызывающие смущение отрезки, мало о чем сожалел. Он знавал недурные времена, умел удачно пошутить - то, насколько неискоренимая вольность речи мешала ему в профессии, было ему благополучно невдомек, - завел несколько хороших друзей и смог сохранить их дружбу. А кроме всего прочего, служба в выездном суде в высшей степени подходила ему. Жизнь на колесах была нужна ему как воздух. Год за годом он проводил ее в путешествиях по кругу: из Маркхэмптона в Истбери, все меньше и меньше помышляя о приработках, но будучи всегда уверенным в награде, которую приносит доброе товарищество. Конечно, Южный район уже не тот, каким был прежде. По сравнению со старыми временами гильдия стала скучным местом. Когда он вступил в нее, в ее рядах были выдающиеся персонажи - люди того типа, какой в наши дни уже и не встретишь, люди, породившие легенды о себе, которых вживе теперь и помнили-то разве что Петтигрю да еще несколько таких же, как он, ветеранов. Эта порода давно вывелась. Эти странные, милые, неистовые чудаки принадлежали ушедшей эпохе, а его преемников, едва ли способных породить хотя бы стоящий анекдот о себе, никто уже помнить не будет.
Так размышлял Петтигрю, ничуть не сознавая того, что в глазах членов гильдии моложе сорока он и сам уже был совершеннейшим персонажем "из бывших".
В зале суда началось какое-то шевеление. Снаружи, там, откуда в мирные времена должны были донестись бодрые звуки фанфар, послышались громкие команды суперинтенданта полиции. В следующий момент Петтигрю вместе со всеми присутствующими уже стоял, склонившись в низком поклоне. Если бы кому-нибудь довелось видеть его в эту минуту, он был бы удивлен необычным выражением враждебности не без примеси презрения на этом прочерченном морщинами, но, как правило, радушном лице. Среди здравствующих людей мало Кто мог вызвать такое выражение на обычно доброй физиономии Петтигрю, и, к несчастью, Барбер был одним из них.
- Тишина! - рявкнул судебный пристав собранию, которое и без того вело себя тише воды ниже травы.
Вслед за этим стоявший рядом с судьей Бимиш, его секретарь, с пафосом произнес раскатистым баритоном, которым откровенно гордился:
- Пусть все лица, имеющие отношение к судебным делам, которые подлежат рассмотрению и решению милордом королевским судьей в графстве Маркшир, в том числе заключенные, содержащиеся в тюрьме в ожидании суда над ними, займут свои места. - Никто не шелохнулся. Все "лица" были уже на положенном месте, и отряд судебных приставов зорко следил за тем, чтобы они не приблизились более ни на шаг к источнику правосудия. - Милорд королевский судья повелевает всем присутствующим лицам хранить полное молчание, пока будет зачитываться состав суда.
Все "присутствующие лица" продолжали хранить молчание. Секретарь суда подхватил эстафету, продолжив высоким дискантом: "Георг Шестой милостью Божьей…" После театральной декламации Бимиша его "выступление" наверняка разочаровало слушателей, но положенные формальности благополучно были доведены до конца. Секретарь поклонился судье, судья - секретарю. В предписанный процедурой момент его светлость нацепил поверх парика маленькую треугольную шапочку и в течение нескольких бредовых минут напоминал судейскую версию Макхита. Видение, однако, длилось недолго, вскоре шапочка была снята, чтобы не являться больше на свет божий до следующего на маршруте турне города.
Бимиш зарокотал снова. На сей раз его объектом был Высокий шериф, которому он вежливо повелел передать далее согласно предусмотренной процедуре "Раздельные судебные приказы и предписания, необходимые для того, чтобы милорд королевский судья мог вершить правосудие". При этих словах Картер, словно фокусник, извлек откуда-то свернутые в трубку и перевязанные бледно-желтой лентой бумаги, которые с поклоном вручил Хаббертону. Хаббертон с еще более глубоким поклоном вручил их Барберу. Барбер с легким кивком передал их секретарю ассизного суда. Секретарь положил их на свой стол, и что далее происходило с "Раздельными судебными приказами и предписаниями", не ведомо никому. Нет сомнений, что обо всех этих важных инструментах правосудия никто больше никогда слыхом не слыхивал.
Маленькая процессия опять выстроилась по ранжиру, вышла из зала и через несколько минут появилась снова. На этот раз на его светлости был короткий парик, а поверх мантии не было пурпурного, с белой оторочкой, капюшона. Это означало, что время церемоний закончилось и наступает час сурового уголовного правосудия. Для Дерека Маршалла, впервые сталкивавшегося с уголовным правом в действии, это был возвышенный и волнующий момент.
Судья коротко обсудил что-то шепотом с секретарем, после чего секретарь протрубил:
- Пусть предстанет перед судом Хорас Сидни Аткинс!
Робкий мужчина средних лет в сером фланелевом костюме, нервно моргая, встал со скамьи подсудимых, ошеломленный величием ассамблеи, собравшейся ради его правонарушения, и признал себя виновным в двоеженстве.
Маркхэмптонские ассизы наконец приступили к работе.
Глава 2
ОБЕД И РЕЗИДЕНЦИЯ
- Маршал! - сказал судья хриплым шепотом. Это был его особый, судейский шепот - нечто совершенно отличное от голоса, которым он - а по большому счету и вообще кто бы то ни было - пользовался обычно.
Дерек, сидевший слева от судьи, виновато вздрогнул. Несмотря на ревностное отношение к закону, он испытывал невыносимую скуку от вереницы ничтожных дел, рассматривавшихся первыми по списку. Не зная, чем занять себя, он ухватился за единственную оказавшуюся под рукой книгу - Библию, предназначенную для клятвы на ней свидетелей. Поскольку в графстве Маркшир проживало не много евреев, если не считать тех слишком богатых людей, которых в уголовном суде можно встретить нечасто, востребованность Пятикнижия в отличие от Евангелия для этой цели была здесь невелика. И Дерек с головой ушел в Книгу Исхода, когда его настиг властный окрик. С усилием заставив себя оторваться от нее и перенестись из суда фараона в куда менее интересный суд, где правосудие вершил Барбер, он склонил голову, чтобы уловить приказ великого человека.
- Маршал, - повторил судья, - пригласите Петтигрю на обед.
Шел второй день ассизов. На часах было 12.30, и Петтигрю как раз завязывал красные тесемки на папке со своим вторым, и последним, делом, собираясь покинуть здание суда. Барбер, если ему это было так нужно, мог послать приглашение в любой момент утренних заседаний. Откладывая его на последний миг, он, должно быть, сознательно сочетал удовольствие от демонстрации своего гостеприимства с созданием максимума неудобств для гостя. По крайней мере это было первое, что пришло в голову Петтигрю, когда он, раскланиваясь направо и налево, покинул зал и в промозглой унылой конуре, которая служила раздевалкой для членов суда в административном здании графства, получил это сообщение. Он планировал сесть на единственный дневной скорый поезд до Лондона, который отправлялся в час дня, и пообедать в пути. Если принять приглашение, то едва ли удастся избежать еще одной ночи в Маркхэмптоне. Более того, судья выразил желание отужинать в гильдии. А два застолья в компании Барбера - это уж чересчур для одного дня. С другой стороны, ничто не требовало его неотложного присутствия в Лондоне. Барбер, который ясно представлял себе состояние дел Петтигрю, тоже знал это и воспринял бы отказ как оскорбление. "А это означало бы, - рассудил Петтигрю, - что он затаит на меня зуб на весь оставшийся период турне". Аккуратно складывая парик в потертый жестяной футляр и характерным для себя образом наморщив нос, он обдумал все варианты.
- Обед с его светлостью, гм? - сказал он наконец. - А кто еще будет?
- Высокий шериф, капеллан и миссис Хаббертон.
- Это какая же? Та симпатичная, глупенькая на вид женщина, которая сидела позади него? Может, оно того и стоит… Ладно, приду.
Дерек, немного обескураженный бесцеремонным отношением к почти королевскому приглашению, уже собирался уходить, когда в раздевалку вошел еще один член суда, ровесник Петтигрю.
- Я закончил, - сказал вошедший. - Хочешь, возьмем такси на двоих до вокзала?
- Прости, не могу. Я остаюсь на обед.
- О! Полагаю, Папа Уильям тебя пригласил?
- Да.
- Хорошо, что тебя, а не меня. Пока!
Дерек, весьма заинтригованный, набрался храбрости спросить:
- Простите, сэр, а почему он назвал судью "Папой Уильямом"?
Петтигрю насмешливо посмотрел на него и спросил:
- Вы знакомы с леди Барбер?
- Нет.
- В ближайшее время, безусловно, познакомитесь. "Алису в стране чудес" читали?
- Разумеется.