Слова его следовали за мыслью, но он отдавал себе отчет, что всетаки они за ней не поспевают. Вот если бы рассказать все по порядку, не торопясь, с подробностями, объяснить, что…
- Мы уже почти год, как… Меньше года… С рождества…
- Ваша связь началась год назад?
- Наоборот. Окончилась.
- Совсем?
- Да.
- Это вы ее прервали?
Ален отрицательно покачал головой. Впервые в жизни он осознал, как трудно, даже невозможно все объяснить. Объяснить то, что было между ним и Адриеной. В отчаянии он чуть не обхватил голову руками.
- Это не было связью.
- Как же вы это назовете?
- Не знаю. Это произошло…
- Расскажите же, как это произошло.
- Почти случайно. Мы с Мур-мур тогда еще не были женаты, но жили уже вместе.
- Когда это было?
- Лет восемь назад. Еще до того, как стал выходить мой журнал. Я тогда зарабатывал газетными репортажами, статьями. Писал песенки. Мы жили в отеле близ Сен-Жермен-де-Пре. Мур-мур тоже работала.
- Она была тогда студенткой?
Комиссар снова заглянул в досье, чтобы освежить в памяти историю, а Ален подумал: что там еще написано у него в этой папке?
- Да. Она занималась на втором курсе философского факультета.
- Продолжайте.
- Однажды…
Шел дождь, как сегодня. Возвратившись домой в конце дня, он вместо жены застал в комнате Адриену.
- Жаклина не вернется к обеду. У нее интервью с каким-то американским писателем в отеле "Георг V".
- Что ты здесь делаешь?
- Забежала к ней поболтать. Но она меня бросила, и я решила дождаться тебя.
В то время ей еще не было двадцати. Насколько сестра ее была живой и энергичной, настолько Адриена казалась холодной, даже вялой.
Комиссар ждал, почти не скрывая нетерпения. Он закурил сигарету, протянул пачку Алену, тот тоже закурил.
- Это случилось так просто, что не расскажешь.
- Она вас любила?
- Вероятно. Два часа назад я безусловно сказал бы "да". Но теперь не осмелился бы.
Слишком все изменилось с той минуты, когда стеснительный и вежливый инспектор подошел к нему у подъезда и попросил разрешения подняться с ним наверх.
- Я думаю, что все сестры… Нет, пожалуй, не все, но многие. Даже среди своих знакомых я знал ряд случаев…
- Ваша связь продолжалась примерно семь лет?
- Это не было связью. Я хочу, чтобы вы меня поняли. Мы никогда не объяснялись друг другу в любви. Я продолжал любить Мур-мур и через несколько месяцев на ней женился.
- Что вас заставило решиться на этот шаг?
- Что заставило? Но…
А в самом деле, что его заставило? По правде сказать, в ту ночь, когда Ален сделал ей предложение, он был чертовски пьян.
- Вы ведь и так жили вместе. Детей у вас не было.
Он сидел за столом в пивной, окруженный такими же захмелевшими, как он, приятелями, и вдруг заявил:
- Через три недели мы с Мур-муркой поженимся.
- Почему через три?
- Столько требуется для оглашения.
Разгорелись споры. Одни утверждали, что брак заключают уже через две недели после оглашения, другие уверяли, что через три.
- Ладно, увидим. А ты, Мур-мур, что об этом думаешь?
Она прижалась к нему и ничего не ответила.
- После женитьбы вы встречались с вашей свояченицей?
- Обычно вместе с женой.
- А кроме этого?
- Да, мы иногда встречались. Был период, когда мы виделись еженедельно.
- Где?
- У нее в комнате. Она осталась там жить после того, как Мур-мур вышла замуж.
- Адриена работала?
- Слушала лекции по истории искусств.
- А после того как вышла замуж?
- Сначала уехала с мужем в свадебное путешествие. А когда вернулась, позвонила мне и назначила свидание. Мы отправились на улицу Лоншан, и я снял там меблированную комнату.
- Ваш свояк ни о чем не подозревал?
- Конечно, нет.
Ален был поражен таким вопросом. Ролан Бланше был слишком занят своей финансовой инспекцией и слишком уверен в себе, чтобы хоть на минуту допустить, что его жена может иметь связь с другим мужчиной.
- Надеюсь, вы не задали ему этого вопроса?
- Разве недостаточно того, что случилось? - довольно сухо ответил полицейский. - А ваша жена?
- Тоже нет. Она считала нас добрыми друзьями. Как-то раз, вначале, еще до замужества сестры, Мур-мур сказала мне:
- Как жаль, что мужчинам нельзя жениться сразу на двух женщинах.
Я понял, что она имеет в виду Адриену.
- А потом? Она не изменила своего мнения?
- После того, что произошло, я и сам не знаю, что вам ответить. Случалось, мы с Адриеной не виделись по два-три месяца. У нее было двое детей. У нас рос сын. Их загородный дом находился в другой стороне, в Орлеанском лесу.
- Что же произошло на рождество?
- Это было за день до сочельника. Мы встретились…
- По-прежнему на улице Лоншан?
- Да, мы оставались ей верны. Праздники нам предстояло провести врозь, и мы решили распить бутылку шампанского до встречи в Новом году.
- По чьей инициативе произошел разрыв? Алену надо было собраться с мыслями.
- Вероятно, по ее. Понимаете, мы встречались уже только по привычке. Я все чаще и чаще бывал занят. Она сказала что-то вроде: "От нашего чувства уже ничего не осталось, ты согласен, Ален?"
- Вам тоже хотелось покончить с этой связью?
- Быть может… Вы задаете мне вопросы, которых сам я себе никогда не задавал.
- Да, но поймите, что еще два часа назад я и не подозревал о существовании вашей жены или вашей свояченицы, и если мне знакомо ваше имя, то только благодаря журналу.
- Я пытаюсь ответить.
Ален словно просил прощения, а это было вовсе не в его характере. Да и вообще, с той минуты, как он переступил порог уголовной полиции, все его поведение, мысли, чувства, слова были не в его характере.
- Помнится, я хотел приласкать ее в последний раз.
- Она уступила?
- Она предпочла, чтоб мы расстались добрыми друзьями.
- А потом?
- Все было в порядке. Мы с Мур-мур не раз у них ужинали. Встречали ее с мужем в театре, в ресторане.
- В поведении вашей жены никаких перемен не произошло?
- Нет… Не знаю… Простите, что я так часто произношу эти слова, но мне, право, нечего больше сказать.
- Вы с женой всегда ужинаете вместе?
- Почти каждый вечер…
- Вдвоем, без посторонних?
- Нет, вдвоем - редко. У нас много друзей, и часто приходится присутствовать на всевозможных ужинах, коктейлях…
- Как вы проводите конец недели?
- Суббота у нас обычно спокойный день. Но на Мур-мур почти всегда висит какая-нибудь недописанная статья. Случается, я уезжаю, а она остается в Париже до воскресенья, чтобы закончить работу. Мур-мур набила себе руку на интервью с приезжими знаменитостями… Но, может быть, вы мне скажете наконец, почему она все-таки убила сестру?
Его вдруг охватило негодование, он сам себе удивился. Так обнажаться перед каким-то полицейским, который от усталости слушает его вполуха! Выворачивать перед ним наизнанку свою семейную жизнь, свои интимные отношения!
- По-моему, как раз мы оба и пытаемся это выяснить.
- Нет, невероятно…
- Что невероятно?
- Что она вдруг ни с того ни с сего приревновала меня к Адриене и из ревности…
- Вы с женой очень любили друг друга?
- Я вам уже сказал.
- Вы мне рассжазывали о начале вашей совместной жизни в Сен-Жерменде-Пре. А с тех пор?
- Нет, мы друг друга любим…
Разве его теперешнее состояние не доказательство? Он настолько подавлен, что самого себя не узнает. Каких-нибудь полчаса или час назад Мур-мур, наверно, сидела в этом же самом кресле, и та же самая лампа под молочно-белым абажуром освещала ее лицо.
- Вы у нее тоже об этом спрашивали?
- Она отказалась отвечать на мои вопросы…
- А она призналась?
У Алена появился луч надежды.
- Только в том, что убила свою сестру.
- Но почему? Она объяснила?
- Нет. Я предложил ей вызвать адвоката по ее выбору.
- Что она ответила?
- Что вы сами, если захотите, можете нанять адвоката, а ей все равно, будет адвокат или нет.
Ей все равно… Неужели Мур-мур так сказала? Эти слова не вяжутся с нею, с ее манерой говорить. Она, наверное, выразилась иначе.
- Как она держалась?
- На вид спокойно. Даже удивила меня. Посмотрела на часы и вдруг сказала: "Мы с Аленом должны были встретиться дома в половине восьмого. Он будет беспокоиться".
- Она была взволнована?
- По правде сказать, нет. У меня в этом кабинете перебывало немало людей, только что совершивших преступление. Но я не помню, чтобы ктонибудь из них так владел собой, был до такой степени спокоен.
- Вы просто не знаете Мур-мур.
- Если я правильно понял, вам нечасто приходилось проводить время вдвоем? Я имею в виду последние годы.
- Да, нечасто. Вместе-бывали, но с глазу на глаз-лишь перед сном, и то не всегда. Не забывайте о моей профессии, она вынуждает меня встречаться с людьми с утра до вечера, а зачастую и после полуночи.
- У вас есть любовница, господин Пуато? Опять любовница! Слово, лишенное смысла. Ветхозаветное понятие.
- Если вы имеете в виду, сплю ли я с другими женщинами, кроме жены, признаюсь откровенно - да. И не с одной. Всякий раз, как представляется случай, но только стоящий…
- Принимая во внимание направление вашего журнала, в подобных случаях, вероятно, недостатка нет.
В голосе комиссара прозвучала зависть.
- Теперь давайте подытожим: вы ничего не знаете. У вас была связь со свояченицей, но с декабря прошлого года эта связь прекратилась, и, насколько вам известно, ваша жена о ней не подозревала. Тем не менее нам нужно будет все это уточнить. Тогда мы, возможно, что-то и поймем.
Ален с любопытством взглянул на комиссара, он почувствовал себя задетым. Что надеется понять полицейский, ничего не знающий об их жизни, когда он сам ни черта не может понять?
- Кстати, для какой газеты работает ваша жена?
- Для всех понемножку… Она то, что называется по-английски free lance, иначе говоря, журналист, не связанный с определенной редакцией. Она работает по собственному почину. Принимаясь за статью или серию статей, она уже заранее знает, в какую газету или журнал их предложить. Часто печатается в английских и американских журналах.
- А для вашего еженедельника она что-нибудь делает?
- Вы мне уже задавали этот вопрос. Нет. Это не ее жанр.
- У вас есть адвокат, господин Пуато?
- Разумеется.
- В таком случае, может быть, вы попросите его сегодня вечером или завтра утром связаться со мной? Комиссар с облегчением вздохнул и поднялся.
- Я попрошу вас пройти в соседнюю комнату. Вы повторите свои основные показания, а стенограф их зафиксирует.
Как это до него сделал Бланше. И что Бланше мог им рассказать? Интересно, как он вынес это унижение? Занимать такой видный пост во Французском банке и попасть на допрос к полицейскому!
Комиссар открыл дверь.
- Жюльен, сейчас господин Пуато изложит вам вкратце свои показания. Вы их зафиксируете, а завтра в течение дня он зайдет их подписать. Мне уже давно пора домой.
Он повернулся к Алену:
- Простите, господин Пуато, что задержал вас. До завтра.
- Когда я увижу жену?
- Это уже дело следователя.
- Где она будет ночевать?
- Внизу, в камерах предварительного заключения.
- Могу я передать ей что-нибудь из вещей, может быть, белье, предметы туалета?
- Если хотите. Но обычно, в первую ночь… Он не закончил фразы.
- Только чемодан вам придется доставить на набережную Орлож.
- Знаю.
Камеры, дворы, кабинет, где женщины проходят медицинский осмотр. Лет десять назад он написал об этом репортаж.
- Когда вы мне понадобитесь, я вам позвоню. Помощник комиссара надел шляпу, натянул плащ.
- Может быть, дома вам что-нибудь придет в голову. Спокойной ночи, Жюльен.
Этот кабинет был поменьше- чем первый. И мебель не красного, а светлого дерева.
- Фамилия, имя, возраст, служебное положение?
- Ален Пуато, родился в Париже, площадь Клиши, тридцать два года, издатель журнала "Ты".
- Женаты?
- Женат, имею сына. Адрес в Париже: улица Шазель, 17-а. Основной адрес: Сент-Илер-ла-Виль, вилла "Монахиня".
- Итак, вы признаете…
- Я ничего не признаю. Ко мне в квартиру явился полицейский инспектор и спросил, есть ли у меня оружие. Я ответил, что есть, и стал искать свой браунинг в ящике, где он обычно лежит. Там его не оказалось. Инспектор привез меня сюда, и комиссар-не помню, как его фамилия…
- Помощник комиссара Румань.
- Совершенно верно. Так вот, комиссар Румань сообщил мне, что моя жена убила свою сестру. Он показал мне браунинг, который я как будто узнал, хотя на нем нет никаких опознавательных знаков и я им никогда не пользовался. Комиссар спросил меня, известны ли мне мотивы преступления, совершенного моей женой, я ответил, что они мне неизвестны.
Он шагал взад и вперед, как у себя в кабинете, и нервно курил сигарету.
- Это все?
- Был затронут еще один вопрос, но я полагаю, что в протоколе он фигурировать не должен.
- Что за вопрос?
- О моих взаимоотношениях со свояченицей.
- Интимных?
- Да, но с тех пор…
- Давно?
- Вот уже год, как между нами все кончено.
Жюльен почесал лоб кончиком карандаша.
- Если комиссар найдет нужным, мы успеем это добавить.
- Я могу быть свободен?
- Мне вы больше не нужны, а раз комиссар с вами уже поговорил…
Он снова очутился в длинном сыром коридоре. Старухи в застекленной приемной уже не было. За зеленым столом сидел другой служитель, тоже с серебряной цепью и бляхой.
На улице по-прежнему лил дождь, дул ветер, но Ален не ускорил шага и, пока добрался до машины, успел основательно промокнуть.
2
И снова, наклонясь к ветровому стеклу, чтобы лучше разглядеть дорогу, Ален вел машину по Елисейским полям и даже не пытался собраться с мыслями. Он был зол на стеснительного инспектора, и на комиссара Руманя, и на равнодушного стенографа Жюльена за то, что они его унизили, вернее, так сбили с толку своими вопросами, что он еще и сейчас не может прийти в себя.
Увидев свободное место для стоянки перед входом в бар, он резко затормозил, и в него чуть не врезалась шедшая следом машина. Человек, сидевший за рулем, размахивал руками, извергая поток брани. Алену необходимо было пропустить стаканчик. В этот бар он попал впервые, и бармен его тоже не знал.
- Двойное виски.
В последние годы он много пил. И Мур-мур тоже. Много пили все их друзья, все его сотрудники. У Алена было преимущество: он никогда понастоящему не пьянел и не вставал наутро с тяжелой головой.
Нет, это невероятно, чтобы жена, через год после…
Он чуть не повернулся вполоборота, чтобы заговорить с ней, как будто она сидела рядом. Как обычно.
Для чего помощнику комиссара понадобилось так подробно копаться в их отношениях? Разве в таких делах что-нибудь объяснишь? "Вы с женой очень любили друг друга?" А что это вообще означает - любить?
Все было совсем, совсем не так. Откуда знать об этом какому-то полицейскому! Ален, бывало, сидит у себя в редакции на улице Мариньяно. Или в типографии. Мур-мур звонит ему по телефону:
- Какие у тебя планы на вечер? Он не спрашивает, откуда она звонит. Она не спрашивает, что он делает.
- Пока никаких.
- Когда мы встретимся?
- Давай в восемь в "Колокольчике".
"Колокольчик" - бар напротив редакции. В Париже немало баров, где они назначали друг другу свидание. Порой Мур-мур терпеливо ждет его час-полтора. Он подсаживается к ней.
- Двойное виски.
Они не целуются при встрече, не задают друг другу вопросов. Разве что:
- Где сегодня будем обедать?
В каком-нибудь более или менее модном бистро. И если идут туда вдвоем, то там непременно встречают приятелей и составляется стол на восемь-десять человек.
Она сидит возле него. Он не обращает на это особого внимания. Важно, что она рядом. Она не мешает ему пить, не пытается удержать от идиотских выходок, когда, например, в полночь он выскакивает на мостовую перед мчащейся машиной, чтобы проверить быстроту реакции у водителя. Десятки раз он мог погибнуть. Его приятели тоже.
- Ребята, пошли к Гортензии. Дадим там жизни!
Ночной кабак, где они часто бывают. Гортензия питает к ним слабость, хотя и побаивается.
- У тебя можно подохнуть со скуки, старушенция. А кто этот старый хрыч, что сидит напротив?
- Тише, Ален! Это влиятельный человек, он…
- Да? А по-моему, галстук у него что-то… не смотрится.
Гортензия покорно замолкает. Ален встает, подходит к господину, вежливо здоровается.
- Знаете, мне что-то не нравится ваш галстук. Ну, просто совсем не нравится.
Атакуемый обычно сидит не один, он теряется, не знает, что сказать.
- Вы позволите?
Одним движением руки Ален срывает с него галстук и выхватывает из кармана ножницы. Чик-чик!
- Можете сохранить на память! - И он протягивает куски искромсанного галстука хозяину.
Некоторые из подвергшихся нападению цепенеют, не решаются рта раскрыть. Другие негодуют. Но и эти в конце концов, как правило, сматывают удочки.
- Бармен, еще стаканчик.
Он выпил его залпом, вытер губы, заплатил и снова пересек завесу дождя, чтобы укрыться в машине.
Войдя в квартиру, Ален зажег все лампы. Чем бы сейчас заняться? Без Мур-мур дома было непривычно.
Теперь он мог бы сидеть у Питера, на авеню Сюффрен, в новом ресторане, где они договаривались сегодня поужинать. Он и еще человек десять знакомых. Может, позвонить им, извиниться?
Он пожал плечами и направился в угол, где стоял бар. Когда-то в этой комнате работал знаменитый художник-портретист, имя которого теперь всеми забыто. Этак в году 1910-м.
- Твое здоровье, старушка!
Он протянул стакан в пустоту, к воображаемой Мур-мур. Потом внимательно посмотрел на телефон.
Позвонить? Кажется, ему надо кому-то позвонить. Кому - он забыл. Ален с утра ничего не ел. А, ерунда, он не голоден.
Будь у него близкий друг…
У Алена были приятели. Да, приятелей было сколько угодно: сотрудники по редакции, актеры, режиссеры, певцы, не считая барменов и метрдотелей.
- Послушай, крольчишка!
Крольчишка… Так он называл всех. И Адриену тоже. С первого же дня их знакомства. Кстати, начал не он. На его вкус, она была слишком холодной, слишком пресной. Но тут он ошибся. Пресной она не была. Он убедился в этом в первые же месяцы.
Интересно, а что думал о ней этот идиот, ее муж? Ален не любил Бланше. Он презирал людей такого типа-уверенных в себе, исполненных чувства собственного достоинства, надутых и без малейшего проблеска фантазии.
А если ему позвонить? Так, только чтобы узнать, как он всё это воспринял.
Взгляд его упал на комод, и он вспомнил, что нужно отнести Мур-мур белье и туалетные принадлежности. Он прошел в коридор, отворил степной шкаф, выбрал чемодан подходящего размера.