- Итак, - пробурчал Мегрэ, которому кусок не шел в горло, - не очутись я здесь, старик Анджелино несомненно был бы жив.
Он ожидал возражений, надеялся их услышать, но О'Брайен произнес только:
- Возможно.
- Значит, если произойдут новые несчастные случаи…
- То это будет по вашей вине, так ведь? Вы так думаете? И я тоже так думаю с первого же дня. Вспомните наш обед в день вашего приезда.
- Стало быть, я должен оставить этих людей в покое?
- Сейчас уже слишком поздно…
- Что вы хотите этим сказать?
- Слишком поздно, потому что этим делом занялись и мы, потому что в любом случае, даже если вы выйдете из игры и завтра же отправитесь в Гавр или в Шербур, "они" все равно не будут чувствовать себя в безопасности.
- Маленький Джон?
- Понятия не имею.
- Мак-Джилл?
- Не знаю. Скажу сразу же, что это дело веду не я. Завтра или послезавтра, когда настанет время и когда пожелает мой коллега - ведь меня все это не касается, он сам себе хозяин, - я вам его представлю. Он славный человек.
- Вроде вас?
- Ничего подобного. Потому-то я и сказал, что он славный. Я ему только что звонил. Он хочет, чтобы я сейчас же дал ему более точные сведения о тех двух людях, которых он должен защищать.
- Это сумасшедшие, - буркнул Мегрэ.
- Как вы сказали?
- Сказал, что это сумасшедшие! А если и не настоящие сумасшедшие, так, во всяком случае, несчастные маньяки, которые рискуют поплатиться головой за свою болтливость, а болтали они, потому что хотели мне помочь. И в довершение всего, сам того не желая, я из-за этого дурака, плаксы-клоуна, разыграл, чтобы их растрогать, чувствительную сцену.
О'Брайен таращил глаза, изумляясь тому, как разволновался Мегрэ, как чеканил каждое слово, как яростно жевал.
- Вы, конечно, скажете мне, что ничего серьезного я не узнал и что игра не стоила свеч. Но, быть может, мы по-разному представляем себе полицейское расследование.
Ласковая улыбочка собеседника раздражала Мегрэ.
- Мой утренний визит в дом на Сто шестьдесят девятой улице тоже вас позабавил, не так ли? И уж наверняка вы расхохотались бы, если бы видали, как я там обнюхивал все углы и стучался во все двери в обществе какого-то мальчишки. Но хотя я в Америке всего несколько дней, утверждаю, что теперь о Маленьком Джоне и о другом "J" мне известно больше, чем вам, Это, конечно, вопрос темперамента. Вам нужны только факты, точные факты, так ведь? Ну а мне…
Внезапно он замолчал, видя, что его собеседник, несмотря на все усилия сдержаться, вот-вот расхохочется, и решил посмеяться вместе с ним.
- Простите… Только что я побывал в самом дурацком положении за всю жизнь… Вот послушайте.
Он рассказал про свой визит к старику Жермену и описал Люсиль и ее транс, очень может быть - притворный.
- Понимаете, почему я боюсь за них? - заключил он свою повесть. - Анджелино что-то знал, и его убрали. Может быть, Анджелино знал больше других? Это возможно. Но я целый час просидел у бывшего коверного. И там же была Люсиль.
- Ясно. И все же не думаю, чтобы им грозила какая-то опасность.
- Бьюсь об заклад, что вы, как и я, полагаете, что те люди ждут опасности со Сто шестьдесят девятой улицы. Утвердительный кивок.
- Необходимо срочно узнать, жила ли эта Люсиль в том же доме напротив портняжной мастерской. И можно ли обнаружить в полицейских архивах следы трагического или несчастного случая, который произошел в этом доме лет тридцать тому назад?
- Здесь это сложнее, чем у вас. Особенно если эта трагедия не приобрела, так сказать, официального характера, если не было проведено расследование. Я знаю, что во Франции можно было бы в комиссариате полиции разыскать следы всех жильцов этого дома или упоминания об их смерти.
- Значит, вы тоже думаете…
- Ничего я не думаю. Повторяю, расследование веду не я. Меня бросили на другое дело, которое отнимет у меня несколько недель, если не месяцев. Сейчас мы выпьем коньяку, и я позвоню коллеге. Между прочим, я знаю, что сегодня он ездил в иммиграционное бюро. Там есть список всех, прибывших в Соединенные Штаты. Постойте… Вот что я записал на клочке бумаги.
Все те же небрежные жесты - О'Брайен как бы хочет умалить значение того, что сделал. А может, в этом больше скромности по отношению к Мегрэ, чем административной осторожности?
- Вот дата приезда Мора в Соединенные Штаты. Жоашен Жан Мари Мора, родился в Байонне, двадцать два года, скрипач. И название судна, давно уже не существующего: "Аквитания". Что касается второго "J", то речь тут может идти только о Жозефе Эрнесте Доминике Домале, двадцати четырех лет, родился тоже в Байонне. Записался не как кларнетист, а как композитор. Надеюсь, вы улавливаете разницу? Мне дали и другую справку - это, может быть, не так уж важно, но я думаю, что должен вам сказать. Через два с половиной года после прибытия в Америку Джоаким Мора, который теперь требует, чтобы его называли Джон Мора и который жил в Нью-Йорке на Сто шестьдесят девятой улице в известном вам доме, покинул Америку и отправился в Европу, где провел почти десять месяцев. Возвратился он на английском пароходе "Мултан". Не думаю, чтобы мой коллега потрудился запросить Францию. Но, зная вас…
Мегрэ подумал об этом в ту самую минуту, когда его собеседник упомянул Байонну. Мысленно он уже составил телеграмму в байоннскую полицию:
"Прошу срочно сообщить все сведения Жоашене Жане Мари Мора и Жозефе Эрнесте Доминике Домале выехавших Франции… году…"
Мысль заказать выдержанный арманьяк в бокалах, специально предназначенных для дегустации, принадлежала американцу. И он же первым закурил трубку.
- О чем вы думаете? - спросил он, видя, что Мегрэ сидит задумчиво и неподвижно, вдыхая аромат коньяка.
- О Джесси.
- И что вам неясно?
Это было похоже на игру: у одного вечная улыбочка, словно держащаяся на резинке для вящей предосторожности, у другого - притворно недовольная хмурая гримаса.
- Да вот: чьей матерью она была?
На секунду улыбка исчезла с лица рыжего капитана, и, пригубив коньяк, он произнес:
- Это зависит от свидетельства о смерти, так ведь?
Они поняли друг друга. И ни у одного из них не возникло желания развить свою мысль.
Мегрэ, однако, не смог удержаться и проворчал, изображая скверное настроение, хотя оно уже прошло:
- Если его найдут! Ведь ваша проклятая свобода личности не позволяет вам вести списки живых и мертвых!
О'Брайан ограничился тем, что кивнул официанту на пустые бокалы:
- Повторите! И прибавил:
- А ваш бедный сицилиец, должно быть, умирает от жажды, стоя на тротуаре.
Глава 7
Было, конечно, уже поздно - около десяти. Часы Мегрэ остановились, а "Бервик", в отличие от "Сент-Рейджи", не простирал свою заботливость о постояльцах до того, чтобы повесить на стенах электрические часы. А впрочем, не все ли равно, который теперь час? В это утро Мегрэ не спешил. По правде говоря, никакого точного плана у него не было. С тех пор как он приехал в Нью-Йорк, его пробуждение впервые было встречено настоящим весенним солнышком, лучи которого проникали в спальню и в ванную комнату.
Кстати, именно из-за солнца он повесил зеркальце на оконную задвижку - так он делал по утрам, когда брился, в Париже, на бульваре Ришар-Ленуар, и, пока брил подбородок, на щеке его всегда играл луч солнца. Не ошибка ли думать, что большие города отличаются друг от друга, даже если речь идет о Нью-Йорке, который изображается а книгах в виде чудовищной мясорубки, перемалывающей людей?
И вот он, Мегрэ, в Нью-Йорке, и здесь есть и оконная задвижка - как раз на такой высоте, какая удобна для бритья, - и косой солнечный луч, который заставляет его жмуриться, а напротив, не то в канцелярии, не то в ателье, над ним хихикают две девушки в белых блузках.
В это утро ему пришлось трижды браться за бритье, так как два раза его отрывали телефонные звонки. В первый раз голос, казалось, доносился издалека; Мегрэ его как будто слышал не так давно, но узнать не мог.
- Алло! Комиссар Мегрэ?
- Ну да!
- В самом деле комиссар Мегрэ?
- Ну да!
- Комиссар Мегрэ у телефона?
- Да, черт побери!
Тут жалобный, почти трагический голос произнес:
- Это Роналд Декстер. Я очень огорчен, что пришлось вас побеспокоить, но мне совершенно необходимо с вами поговорить.
- Есть что-нибудь новенькое?
- Умоляю вас назначить мне встречу как можно скорее.
- Вы далеко от меня?
- Не очень.
- А это очень срочно?
- Очень.
- В таком случае приходите в гостиницу сейчас же и поднимайтесь ко мне в номер.
- Благодарю вас.
Мегрэ улыбнулся было, но по некотором размышлении решил, что в тоне голоса клоуна было что-то тревожное.
Не успел он снова намылить щеки, как телефон зазвонил опять. Мегрэ кое-как вытер лицо.
- Слушаю.
- Комиссар Мегрэ?
На этот раз говорили отчетливо, слишком отчетливо и с резким американским акцентом.
- Я у телефона.
- С вами говорит лейтенант Льюис.
- Слушаю вас.
- Мой коллега О'Брайен сказал, что мне было бы полезно как можно скорее связаться с вами. Не могу ли я встретиться с вами сегодня утром?
- Простите, лейтенант, но у меня остановились часы. Который теперь час?
- Половина одиннадцатого.
- Я охотно пришел бы к вам, но, к сожалению, минуту назад назначил свидание у себя в номере. Впрочем, возможно и даже скорее всего, что речь пойдет об интересующем вас деле. Вам нетрудно будет зайти ко мне в "Бервик"?
- Через двадцать минут буду у вас.
- Есть что-то новенькое?
Мегрэ был уверен, что его собеседник еще держал трубку у уха, когда он задал этот вопрос, но лейтенант притворился, что не слышит, и прозвучали гудки отбоя.
Двое сразу! Мегрэ оставалось только покончить с бритьем и одеться. Не успел он позвонить в room-service и заказать завтрак, как в дверь постучались.
Это был Декстер, Вид у него был такой, что Мегрэ, привыкший уже к его странностям, посмотрел на него с крайним изумлением.
Он никогда не видел, чтобы человек был так бледен. Клоун был похож на лунатика.
Но он не был пьян: на лице у него не было плаксивой гримасы, свидетельствовавшей об опьянении. Напротив, он, казалось, владел собой, и все же в нем было что-то странное.
Он застыл в дверях, похожий на актера из кинокомедии, который только что получил дубинкой по голове и, прежде чем рухнуть, еще какое-то время держится на ногах, глядя перед собой пустыми глазами.
- Господин комиссар… - начал он, еле ворочая языком.
- Войдите и закройте дверь.
- Господин комиссар…
Тут Мегрэ понял, что Декстер, хоть и не пьян, но после чудовищной попойки. Он чудом держался на ногах. Малейшее движение вызывало у него в голове килевую и бортовую качку одновременно, лицо морщилось от боли, а руки машинально искали опоры.
- Сядьте!
Клоун отрицательно покачал головой. Если бы он сел, его бы наверняка тут же сморил непобедимый сон.
- Господин комиссар, я подлец.
С этими словами он дрожащей рукой порылся в кармане куртки и выложил на стол сложенные купюры - американские банкноты. Комиссар посмотрел на них с удивлением.
- Здесь пятьсот долларов.
- Ничего не понимаю!
- Пять банкнот по сто долларов. Совсем новенькие. И не фальшивые, не беспокойтесь! Впервые в жизни я получил пятьсот долларов сразу. Вы это понимаете? У меня в кармане целых пятьсот долларов!
Метрдотель вошел с подносом, на котором были кофе, яичница с беконом, варенье, но Декстера, который страдал булимией (Ненормальное усиление аппетита) и всегда мечтал о какой-нибудь еде не меньше, чем о пятистах долларах, затошнило от запаха и вида еды. Он отвернулся с таким видом, словно его вот-вот вырвет.
- Не хотите чего-нибудь выпить?
- Водички.
Он выпил два, три, четыре стакана - один за другим, не переводя дыхания.
Капли пота сверкали на бледном лбу; он держался за стол, но все равно раскачивался всем своим длинным тощим телом.
- Скажите капитану О'Брайену, который всегда считал меня порядочным человеком и рекомендовал вам, что я подлец.
Он протянул Мегрэ банковые билеты:
- Возьмите их. Делайте с ними что хотите. Они мне не принадлежат. Сегодня ночью… Сегодня ночью…
Казалось, он собирается с силами, чтобы преодолеть самое трудное.
- …сегодня ночью я продал вас за пятьсот долларов. Телефонный звонок.
- Слушаю… Что? Вы уже внизу?.. Поднимайтесь, лейтенант… Я не один, но это неважно.
- Это из полиции? - с горькой улыбкой спросил клоун.
- Не бойтесь. Можете говорить при лейтенанте Льюисе. Это друг О'Брайена.
- Пусть делают со мной что хотят. Мне все равно. Лишь бы поскорее.
Ноги под ним буквально подгибались.
- Входите, лейтенант. Рад познакомиться с вами. Вы знакомы с Декстером?.. Ну, неважно, его знает О'Брайен. Думаю, что он может рассказать нам нечто весьма любопытное. Садитесь, пожалуйста, вот в это кресло; Декстер будет рассказывать, а я пока перекушу.
Комната казалась почти веселой благодаря солнцу, заливавшему ее косыми лучами, в которых плясали золотые пылинки Мегрэ все-таки был не уверен, правильно ли он поступил, пригласив лейтенанта присутствовать при разговоре с Декстером. Ведь О'Брайен не солгал, когда сказал накануне, что лейтенант - человек совсем другого склада, нежели он.
- Счастлив познакомиться с вами, комиссар.
Но сказал это Льюис без улыбки. Чувствовалось, что он на работе; уселся в кресло, положил ногу на ногу, закурил сигарету и, хотя Декстер еще и рта не раскрыл, вытащил из кармана записную книжку и карандаш.
Это был среднего роста, ни толстый ни тонкий, интеллигентного вида мужчина - его можно было принять, например, за преподавателя; у него был длинный нос, очки с толстыми стеклами.
- Если нужно, можете записать мои показания, - произнес Декстер таким тоном, как будто уже прочитал свой смертный приговор.
Но лейтенант не шевельнулся; держа карандаш в руке, он смотрел на клоуна с поразительным хладнокровием.
- Было, наверное, часов одиннадцать вечера. Точно сказать не могу. Может быть, ближе к полуночи. Я зашел в бар поблизости от муниципалитета. Пьян не был. Клянусь, я не был пьян, можете мне поверить. Два человека облокотились на стойку рядом со мной, и я понял, что это не случайно, что они искали меня.
- Вы могли бы их опознать? - спросил лейтенант. Декстер посмотрел сперва на него, потом на Мегрэ, как бы спрашивая, к кому он должен обращаться.
- Они искали меня. Такие вещи чувствуешь. Я догадался, что они из банды…
- Из какой банды?
- Я очень устал, - произнес Декстер. - И если меня будут все время перебивать…
Мегрэ, уплетая яичницу, не смог сдержать улыбки.
- Они предложили мне выпить, и я понял, что они хотят что-то у меня выведать, Видите, я не пытаюсь ни обманывать вас, ни оправдывать себя. Я понимал также, что, если выпью, - я погиб, но все-таки выпил не то четыре, не то пять scotches - точно не помню. Они говорили мне "Роланд", хотя я не назвал им своего имени. Потом повели меня в другой бар. Потом в третий, но на сей раз мы ехали на машине. И в этом баре мы все втроем поднялись в бильярдную, где никого не было. Я подумал, уж не собираются ли они убить меня. Один из них запер дверь на ключ и сказал мне: "Сядь, Роналд. Ты ведь бедняк, верно? И всю жизнь был бедняком. И если ты ничего не смог добиться в жизни, то лишь потому, что у тебя не было денег, не с чего было начинать". Вы сами, господин комиссар, видели, каким я бываю, когда выпью. Я вспомнил себя маленьким ребенком, вспомнил всю свою жизнь: я всегда был беден, всегда старался заработать хоть несколько долларов. И я заплакал.
Что мог записывать за ним лейтенант Льюис? А ведь он что-то писал в своей книжечке и при этом был так серьезен, как если бы допрашивал опаснейшего преступника, - Тут один из них - тот, что повыше, - вытащил из кармана банкноты, новенькие банкноты по сто долларов. На столе стояла бутылка виски и содовая. Не знаю, кто их принес, - не помню, чтобы в бильярдную заходил официант. "Пей, болван", - сказал мне тот тип. Я выпил. Потом он пересчитал билеты у меня на глазах, сложил их и сунул в карман моей куртки. "Видишь, мы с тобой по-хорошему. Тебя можно было бы выпотрошить другим способом - припугнуть: ты ведь трус. Но мы такие же бедняки, как ты, и решили, что лучше будет заплатить тебе. Понимаешь? Ну а теперь - к делу! Ты расскажешь нам все, что знаешь. Понятно?" Клоун посмотрел на комиссара своими блеклыми глазами и выговорил:
- Я сказал им все.
- Что вы им сказали?
- Всю правду.
- Какую правду?
- Что вам известно все.
Комиссар, все еще не понимая, нахмурился и в раздумье закурил трубку. Он спрашивал себя, рассмеяться ему или принять всерьез печального клоуна; такого чудовищного похмелья Мегрэ никогда прежде ни у кого не видал.
- Что мне, собственно, известно?
- Прежде всего, правда о "J and J".
- Да какая правда, черт возьми?
Несчастный малый посмотрел на него с таким глубоким изумлением, словно спрашивал себя, уж не играет ли Мегрэ с ним в прятки.
- Что Джозеф тот, который играл на кларнете, - был либо мужем, либо любовником Джесси. Вам это прекрасно известно.
- Вот как?
- И что у них был ребенок.
- Что-что?
- Джоз Мак-Джилл. Кстати, обратите внимание на имя - Джоз. И по времени сходится. Я видел, как вы сами подсчитывали. А Мора, то есть Маленький Джон, тоже был влюблен и ревновал. Он убил Джозефа. А может, потом убил и Джесси. Если только она не умерла с горя.
Теперь уже комиссар смотрел на клоуна в полном недоумении. А еще больше удивляло его, что лейтенант Льюис лихорадочно записывает за Декстером.
- Потом, когда Маленький Джон разбогател, его стали мучить угрызения совести, и он позаботился о ребенке, но никогда его не навещал. Даже наоборот - отправил в Канаду с некой миссис Мак-Джилл. Мальчишка, который взял себе фамилию старухи шотландки, понятия не имел о фамилии человека, который пришел к нему на помощь.
- Продолжай, - покорно вздохнул Мегрэ, в первый раз обращаясь к Декстеру на "ты".
- Вы это знаете лучше меня. Я рассказал им все. Мне необходимо было заработать пятьсот долларов, понимаете? Ведь оставалась же еще у меня капля порядочности! Маленький Джон тоже был женат. Во всяком случае, у него появился ребенок, которого он отправил учиться в Европу. Миссис Мак-Джилл умерла. А может, Джоз удрал от нее. Не знаю. Возможно, вы знаете, а мне не сказали. Но сегодня ночью я вел себя так, как будто вам известно все. Они давали мне виски большими стаканами. Можете мне не верить, но мне было так стыдно, что я решил идти до конца… На Сто шестьдесят девятой улице жил портной-итальянец, который знал всю историю от начала до конца и который, наверно, видел, как произошло убийство. В конце концов Джоз Мак-Джилл встретил его - как это произошло, не знаю, но, конечно, по чистой случайности. И тут он узнал правду о Маленьком Джоне.