Мысль, что он не может разобраться в деле Буле, приводила его в ярость. Это становилось уже вопросом престижа. Перед его глазами то и дело возникали одни и те же картины: Эмиль Буле в темно-синем костюме стоит на пороге "Лотоса", возвращается в кабаре, звонит – безрезультатно! – по телефону, ходит взад и вперед, под безразличным взглядом гардеробщицы снова звонит, потом еще…
Ада уже вернулась домой. Антонио занимается первыми посетителями на улице Берри. Во всех четырех кабаре бармены расставляют бокалы, бутылки, музыканты настраивают инструменты, девицы в грязных комнатенках облачаются в безвкусные наряды, чтобы затем занять свои места за маленькими столиками на одной ножке.
Буле наконец дозвонился, поговорил, но ушел не сразу… Свидание должно было состояться через какое-то время… Ему назначили определенный час…
Он снова выжидал у входа в кабаре, несколько раз вынимал из кармана часы и вдруг направился вниз по улице Пигаль…
Буле пообедал в восемь вечера. Согласно заключению врача, он умер спустя часа четыре или пять, то есть между полуночью и часом ночи.
"Лотос" он покинул в половине двенадцатого.
Ему оставалось жить от получаса до полутора часов.
Итак, он не имел отношения к смерти Мазотти. Те, кто остался из корсиканской банды, Буле не знали, да у них и не было ни малейшего повода убивать его.
Наконец, никто из преступной среды не обстряпал бы это дело так, как обстряпал его убийца: он задушил Буле и хранил труп двое суток, чтобы потом с риском для себя подбросить его на улицу Рондо.
Аде ни о каком свидании зятя известно не было. Мсье Резону тоже Антонио, как он заверяет, рассказал все, что знал. И даже Микей, имевший неплохой шанс разобраться, пребывает в неведении.
Мегрэ, мрачный, уже снова сидел в своем кабинете, сжимая зубами мундштук трубки, когда в дверь постучал Люка. Вид у него был отнюдь не торжествующий, нет, он не походил на человека, которому только что улыбнулась удача.
Мегрэ лишь молча взглянул на него.
– Я не узнал почти ничего нового, патрон. Разве только одно – во вторник вечером и ночью Антонио не покидал свое кабаре ни на минуту…
Черт побери! Это было бы слишком просто!
– Я повидал его жену, она итальянка, ждет ребенка… Они занимают нарядную квартирку на улице Понтье…
Пустой взгляд комиссара обескураживал Люка.
– Я же не виноват… Так вот, все их очень любят… Я поговорил с консьержкой, с поставщиками, с теми, кто живет рядом с кабаре… Потом снова зашел на улицу Виктор-Массе… Попросил у счетовода – он сидел у себя в кабинете – адреса нескольких артисток, которые выступают в заведениях Эмиля Буле… Две из них еще спали, обе в одной и той же гостинице…
У Люка было такое ощущение, будто он разговаривает со стенкой, тем более что Мегрэ время от времени поворачивался к нему спиной и смотрел на Сену…
– Еще одна живет в квартирке на улице Лепик, у нее ребенок и…
Люка растерянно замолчал, потому что комиссар казался очень раздраженным.
– Я не хочу сказать, будто то, что я узнал… Естественно, все они в какой-то степени ревниво относятся к Аде… Они считают, что рано или поздно она стала бы любовницей своего зятя, но пока ничего подобного не произошло… Из-за одного только Антонио это было бы нелегко…
– Все?
Люка сокрушенно развел руками.
– Что мне делать теперь?
– Что хочешь…
Мегрэ вернулся домой спустя добрый час, просидев, чертыхаясь, еще какое-то время над этим дурацким проектом по реорганизации, которая все равно пройдет не так, как он наметит.
Докладные записки, вечные докладные записки! У него спрашивают его мнение. Его просят разработать детальный план. Потом большая часть его докладных застревает в кабинетах начальства и о них больше не слышишь. Слава богу, что хотя бы не принимают решений противоположных тому, что он предложил.
– Сегодня вечером я уйду… – ворчливым голосом объявил он жене.
Она знала, что лучше ни о чем не расспрашивать его. Он сел за стол и стал смотреть телевизор, время от времени бормоча:
– Глупо!
Потом он пошел в спальню сменить рубашку и галстук.
– Не знаю, когда я вернусь… Пойду на Монмартр в ночные кабаре…
Он говорил с таким видом, словно пытался вызвать у нее чувство ревности, и был раздосадован, увидев на ее лице улыбку.
– Ты бы взял зонтик… По радио обещали грозу…
В сущности, если у Мегрэ и было плохое настроение, то только по одной причине: его не оставляло ощущение, что он пожинает плоды собственной ошибки. Он был убежден, что в какой-то момент днем, он не смог бы точно определить, в какой именно, он был на пути к истине.
Кто-то сказал ему что-то весьма существенное. Но кто? Он повидал сегодня столько народу!
В девять часов он сел в такси, в девять двадцать остановился у дверей "Лотоса", где его встретил Микей и, заговорщицки подмигнув, откинул перед ним красную бархатную портьеру.
Музыканты в белых смокингах еще не заняли свои места, а болтали в углу. Бармен за стойкой перетирал бокалы. Красивая рыжая девица в платье с глубоким декольте подравнивала в сторонке ногти.
Никто не спрашивал Мегрэ, зачем он пришел, словно все всё знали. Лишь поглядывали на него с любопытством.
Официанты расставляли на столах ведерки с шампанским. Из комнаты в глубине зала вышла Ада в темном костюме, с блокнотом и карандашом в руке, заметила Мегрэ и, немного поколебавшись, направилась к нему.
– Брат посоветовал мне открыть кабаре… – проговорила она с некоторым смущением. – По правде говоря, никто из нас не знает толком, что нам надо делать… Ведь по случаю траура, кажется, не принято закрывать…
Глядя на ее блокнот и карандаш, он спросил:
– Чем вы намеревались заняться?
– Тем же, чем занимался в этот час каждый вечер мой зять… Уточнить с барменами и метрдотелями запасы шампанского и виски… Потом организовать переход артисток из одного кабаре в другое… Какая-нибудь из них, как всегда, не явится… Каждый вечер приходится в последний момент производить замены… Я уже побывала в "Голубом экспрессе"…
– Как чувствует себя ваша сестра?
– Она ужасно подавлена… Это счастье, что Антонио весь день провел у нас… Приходили из похоронного бюро… Завтра утром должны перевезти тело домой… Телефон не умолкает ни на минуту… Еще нужно заняться уведомительными письмами…
Она не теряла головы и, разговаривая, так же, как это делал бы Буле, продолжала следить за приготовлениями в зале. Она даже прервала разговор, чтобы сказать молодому метрдотелю:
– Нет, Жермен… Класть в ведерки лед еще рано…
Новичок, наверно!
Мегрэ спросил на всякий случай:
– Он оставил завещание?
– Нам ничего не известно, и это во многом усложняет наши дела, так как мы не знаем, какие меры принимать…
– У него был нотариус?
– Понятия не имею… Скорее всего нет… Я позвонила его адвокату метру Жан-Шарлю Гайару, но того не оказалось дома… Он сегодня спозаранку уехал в Пуатье на защиту и вернется поздно вечером…
Кто уже говорил ему об адвокате? Мегрэ покопался в своей памяти и вытянул наконец оттуда малопривлекательный образ мсье Резона, сидящего в своем маленьком кабинетике на антресолях. О чем тогда шла речь? Мегрэ спросил, не производятся ли некоторые расчеты из рук в руки, чтобы избежать налогов…
Мегрэ восстановил цепочку разговора. Счетовод заверил, что мсье Эмиль не принадлежал к числу людей, склонных к мошенничеству и рискующих своим добрым именем, что он придерживался правила все делать в рамках закона и его декларации о доходах составлялись адвокатом…
– Вы думаете, по поводу завещания ваш зять мог обратиться к нему?
– Он советовался с ним во всем… Не забывайте, на первых порах он совсем не разбирался в делах. Когда он открыл "Голубой экспресс", соседи подали на него в суд, я не знаю, за что… Возможно, музыка мешала им спать…
– Где он живет?
– Метр Гайар?.. На улице Ла Брюйер, небольшой особняк в середине улицы…
Улица Ла Брюйер! Не более чем в пятистах метрах от "Лотоса"! Чтобы попасть туда, достаточно спуститься по улице Пигаль, пересечь Нотр-Дам-де-Лоретт и немного ниже повернуть налево.
– Ваш зять часто виделся с ним?
– Один-два раза в месяц…
– Вечерами?
– Нет, днем. Чаще всего после шести часов, когда метр Гайар возвращался из Дворца правосудия…
– Вы сопровождали его?
Она помотала головой: нет.
Возможно, это было смешно, но комиссар уже не выглядел брюзгой.
– Я могу позвонить?
– Вы хотите подняться наверх или позвоните из кабины?
– Из кабины…
Так же, как Эмиль Буле, с той лишь разницей, что Буле начал звонить только около десяти часов вечера. Сквозь стекло Мегрэ увидел гардеробщицу Жермен, которая расставляла в старой коробке от сигар розовые картонные карточки.
– Алло! Это квартира метра Гайара?
– Нет, – мсье… Это аптека Леко…
– Извините…
Должно быть, он ошибся, когда набирал номер. Он набрал снова, более внимательно, и услышал отдаленные гудки. Прошла минута, другая, но никто не ответил.
Трижды он заново набирал номер, и все безрезультатно. Выйдя из кабины, он поискал глазами Аду… В конце концов он нашел ее в каморке, где переодевались две женщины. Они не обратили на него ни малейшего внимания и даже не попытались прикрыть голые груди.
– Метр Гайар холостяк?
– Не знаю. Я никогда не слышала о его жене. Но возможно, он женат. Мне не приходилось бывать у него.
Немного погодя, стоя у двери, Мегрэ расспрашивал Микея.
– Вы знаете Жан-Шарля Гайара?
– Адвоката? Слышал это имя. Три года назад он защищал Большого Люсьена, и того оправдали…
– Он также адвокат вашего хозяина…
– Это меня не удивляет… Он слывет докой…
– Вы не знаете, он женат?
– Простите меня, мсье Мегрэ, но он не из числа моих клиентов, и при всем своем огромном желании я ничего не могу сказать вам…
Комиссар вернулся в кабину, снова позвонил, и снова безрезультатно.
Тогда он наудачу набрал номер Шаванона, члена суда, которого знал с незапамятных времен, и ему повезло, тот оказался дома.
– Это Мегрэ… Нет, у меня в кабинете не сидит клиент для вас. Впрочем, я не на набережной Орфевр… Я хотел бы кое-что узнать. Вы знакомы с Жан-Шарлем Гайаром?
– Как и со всеми остальными… Я встречаюсь с ним во Дворце правосудия, однажды мне довелось завтракать с ним… Но этот господин слишком важная персона для такой мелкой сошки, как я…
– Он женат?
– Думаю, да… Впрочем, подождите… Да, я уверен в этом… Он женился вскоре после войны на какой-то не то певичке, не то танцовщице из "Казино де Пари"… Вот, пожалуй, все, что я могу позволить себе сказать…
– Вы никогда не видели ее?.. Не бывали у него дома?..
– Меня туда не приглашали…
– Они не разведены?.. Живут вместе?..
– Насколько мне известно, да…
– Вы не знаете, она сопровождает его, когда он едет на защиту в провинцию?..
– Почти никогда…
– Благодарю вас…
Он снова тщетно пытался дозвониться на улицу Ла Брюйер, и гардеробщица смотрела на него все с большим и большим любопытством.
Наконец, он решился покинуть "Лотос" и, кивнув Микею, стал медленно спускаться по улице Пигаль. На улице Ла Брюйер он сразу же нашел особняк, который, в общем, оказался обычным небольшим жилым домом – таких много в провинции, и они еще сохранились в некоторых районах Парижа.
Все окна были темнее. На медной табличке значилось имя адвоката. Мегрэ нажал кнопку, которая находилась под табличкой, и за дверью послышался звонок.
Никакого отклика. Он позвонил во второй раз, в третий, и все так же тщетно, как и по телефону.
Почему он перешел на другую сторону улицы, чтобы окинуть взглядом весь дом?
В тот момент, когда он поднял голову, в темном окне на втором этаже одна из занавесок колыхнулась, и он мог бы поклясться, что заметил там чье-то лицо.
Глава 5
Можно было подумать, что Мегрэ разыгрывает роль владельца ночных кабаре и, несмотря на различие в ширине плеч и в весе, старается вообразить себя Эмилем Буле. Неторопливо прохаживался он по нескольким улочкам, составлявшим мир бывшего помощника метрдотеля Трансатлантической компании, и по мере того, как шли часы, улочки эти меняли свой облик. Одна за другой зажигались неоновые вывески, на порогах ночных заведений появлялись швейцары в расшитой галуном форме.
Не только звуки джаза, доносившиеся из кабаре, уже по-иному сотрясали воздух, но и прохожие стали иные. Ночные такси начинали высаживать своих клиентов, и какая-то новая девица уже вышагивала из темноты в свет вывесок и обратно.
Женщины окликали его. Он шел, заложив руки за спину. Мсье Эмиль тоже ходил, заложив руки за спину? Но уж, во всяком случае, он не дымил трубкой. Он сосал мятные конфетки.
Мегрэ спустился по улице Нотр-Дам-де-Лоретт до "Сен-Троп". Некогда он знавал здесь заведение под другой вывеской, и тогда оно было любимым местом встреч "дам в смокингах".
Так ли уж изменился Монмартр? Да, ритмы оркестров были иные. Больше появилось неоновых вывесок и реклам, но люди напоминали тех, прежних. Лишь некоторые изменили амплуа, как, например, швейцар "Сен-Троп", который дружески поздоровался с Мегрэ.
Это был великан с белой бородой, русский эмигрант, который много лет в другом кабаре квартала красивым басом пел старинные романсы своей родины, аккомпанируя себе на балалайке.
– Вы помните вечер последнего вторника?
– Я помню все вечера, которые даровал мне господь! – выспренне ответил старый вояка.
– В тот вечер ваш хозяин приходил сюда?
– В половине десятого, с красивой барышней.
– Вы хотите сказать – с Адой? А потом он не возвращался один?
– Клянусь святым Георгием!
Почему святым Георгием? Мегрэ вошел, окинул взглядом бар, круглые столики на одной ножке, за которыми, окутанные оранжевым светом, сидели первые посетители. Похоже, о его приходе уже предупредили, потому что персонал – метрдотель, музыканты и танцовщицы – следили за ним глазами, в которых читалось любопытство и тревога одновременно.
Пробыл ли Буле здесь дольше? Мегрэ пошел обратно, у двери "Лотоса" снова кивнул Микею, затем девушке-гардеробщице и попросил у нее жетон.
В застекленной кабине он еще раз – и опять безуспешно! – попытался дозвониться на улицу Ла Брюйер.
Потом он заглянул в "Голубой экспресс", внутреннее убранство которого напоминало пульмановский вагон. Оркестр там играл так оглушительно, что он тут же поспешил уйти и, погрузившись в спокойствие и темноту другого конца улицы Виктор-Массе, дошел до сквера Анвер, где были открыты всего два кафе.
То, что находилось под вывеской "Кружка пива из Антверпена", напоминало старую провинциальную пивнушку. У окон завсегдатаи играли в карты, в глубине можно было увидеть бильярд, вокруг которого не спеша, почти торжественным шагом ходили двое мужчин.
Один из них был мсье Резон. Без пиджака. Его толстопузый партнер – с сигарой в зубах и в зеленых подтяжках.
Мегрэ не вошел, он остановился на пороге, словно это зрелище заворожило его, на самом же деле он думал о другом и вздрогнул, когда чей-то голос произнес рядом:
– Добрый вечер, патрон…
Это был Лапуэнт, получивший задание заняться счетоводом. Он проговорил:
– А я как раз собирался домой… Я выяснил, что он делал во вторник вечером… Из кафе ушел в четверть двенадцатого… Позже половины двенадцатого он никогда не задерживается… Меньше чем через десять минут был уже дома… Консьержка убеждена… Именно в этот вечер она долго не ложилась спать, поджидала из кино мужа и дочь… Она видела, как мсье Резон вернулся, и уверена, что больше он не выходил…
Юный Лапуэнт был сбит с толку, потому что Мегрэ, казалось, не слушал его.
– У вас есть новости? – рискнул спросить он. – Хотите, чтобы я остался с вами?
– Нет. Иди спать…
Он предпочел снова начать свой обход в одиночестве, вскоре опять вошел в "Голубой экспресс", как раз в тот момент, когда там открывали занавес, и бросил взгляд в глубь зала, как некоторые посетители, которые прежде чем войти, хотят убедиться, что они найдут здесь то, что ищут.
Потом – снова "Лотос". Снова Микей, занятый таинственным разговором с двумя американцами, – должно быть, сулил им запрещенные развлечения, – подмигнул ему.
Теперь Мегрэ не нужно было просить жетон для телефона, и звонок – уже не в первый раз! – опять зазвучал в доме, который внешне отныне был знаком Мегрэ и в котором, он был убежден, тогда колыхнулась занавеска.
Он даже растерялся немного, когда ему ответил мужской голос:
– Я слушаю…
Он уже не надеялся больше на это.
– Мэтр Жан-Шарль Гайар?
– Да, это я… Кто со мной говорит?..
– Комиссар Мегрэ из Уголовной полиции…
Молчание. Потом несколько нетерпеливым голосом:
– Так… Да, я слушаю…
– Простите, что беспокою вас в такое время…
– Вы чудом застали меня… Я только сейчас вернулся машиной из Пуатье и перед сном просматривал корреспонденцию…
– Могли бы вы принять меня на несколько минут?
– Вы звоните с набережной Орфевр?
– Нет, я в двух шагах от вас…
– Я вас жду…
Все тот же Микей у двери, еще более оживленная улица, женщина, которая вынырнула из какого-то закоулка и положила ладонь, на руку комиссара, но внезапно отпрянула, узнав его.
– Я не хотела оскорбить вас… – пробормотала она.
Наконец, словно оазис, он нашел тишину и покой на улице Ла Брюйер, где перед домом адвоката стояла длинная американская машина нежно-голубого цвета. Над дверью горела лампочка. Мегрэ одолел три ступеньки, ведущие к двери, и, прежде чем он успел нажать на кнопку звонка, она отворилась, и он увидел холл, выстланный белыми плитами.
Жан-Шарль Гайар был такой же высокий, такой же широкоплечий, как и русский швейцар в "Сен-Троп". Лет сорока пяти, розовощекий, крепкий, словно игрок в регби, он, должно быть, прежде состоял из одних мускулов и лишь недавно начал обрастать жирком.
– Входите, комиссар…
Он закрыл дверь, через коридор провел гостя в свой кабинет – довольно просторную комнату, обставленную комфортабельно, но без кричащей роскоши, освещенную только лампой под зеленым абажуром, которая стояла на столе, частью заваленном только что распечатанными письмами.
– Садитесь, прошу вас… У меня был утомительный день, к тому же в дороге я попал в сильную грозу, и это задержало меня…
Мегрэ завороженно смотрел на левую руку своего собеседника: на ней не хватало четырех пальцев. Остался только большой.
– Я хотел бы задать вам два-три вопроса по поводу одного из ваших клиентов…
Адвокат проявил беспокойство? Или просто интерес? Трудно сказать. У него были голубые глаза и светлые волосы, стриженные ежиком.
– Если это не профессиональная тайна… – проговорил он.
Он сел против комиссара, правой рукой поигрывая пресс-папье из слоновой кости.
– Сегодня утром обнаружили тело Буле…
– Буле? – переспросил адвокат, словно отыскивая это имя в недрах своей памяти.
– Хозяин "Лотоса" и других кабаре…
– А-а… Да-да… знаю…
– Он недавно приходил к вам, не так ли?
– Смотря по тому, что вы называете недавно…
– Во вторник, например…
– Во вторник на этой неделе?
– Да…