– Перипатетик, – сказал я, – проиграл двухмильную скачку с препятствиями в Сандауне, отстав на четыре корпуса. Скакал Джо Нантвич. Стартовая цена была одиннадцать к десяти – она показывала безусловного фаворита. "Л. С. Перт" должна была получить грандиозный барыш, предлагая одиннадцать к десяти.
Я взял второй билет и прочел: "Сакбэт, 10 октября. Пять фунтов из расчета шесть к одному". Я открыл программу на этот день. Сакбэт остался без платного места в Ньюберри, и скакал на нем Джо Нантвич. Лучшая цена, предложенная вообще, была пять к одному, а перед стартом – семь к двум.
Я положил билет Сакбэта на стол и взял третий. "Малабар, 2 декабря. Восемь фунтов из расчета пятнадцать к восьми". Я положил билет и открыл справочник на 2 декабря. Малабар пришел четвертым в Бирмингеме. Скакал Джо Нантвич. Стартовая цена была шесть к четырем.
Лодж и мой отец молча сверяли билеты со справочником.
– Точно так же я пересмотрел и все остальные, – сказал я. – Все эти лошади проиграли. И только на одну из этих лошадей он получил лучший расчет, чем можно было ожидать. Но скакал на ней не Джо, а какой-то аутсайдер, шедший из ста к шести.
– Как бы я хотел, чтобы ипподромная братия считала целыми числами, – жалобно сказал Лодж.
– Разве вы не слышали, – сказал я, – как заядлый игрок обучал своего сына считать? Один, шесть к четырем – два...
Лодж рассмеялся, в уголках его темных глаз сбежались морщинки.
– Я должен переписать все эти цифры с талонов "Л. С. Перт" вместе с данными из справочника, чтобы все это улеглось у меня в голове, – сказал он, отвинчивая колпачок вечного пера и принимаясь за работу.
Мой отец уселся рядом с ним и наблюдал, как растет красноречивый список. Я вернулся на подоконник и ждал.
Наконец Лодж сказал:
– Теперь я понимаю, почему вашему отцу так недостает вас. – Он положил перо в карман. Я сказал улыбаясь:
– Если вы хотите насладиться действительно потрясающей историей мошенничества, посмотрите в этом справочнике отчет об ирландских скачках. Это фантастика.
– В другой раз. На сегодня с меня достаточно, – сказал Лодж, потирая лицо рукой и сжимая нос большим и указательным пальцами.
– Теперь, как я понимаю, тебе остается только сообщить нам, кто все это организует, – сказал отец с оттенком иронии, которую я уже давно научился понимать как одобрение.
– Вот этого, милый па, я и не могу сделать, – сказал я.
Но Лодж сказал серьезно:
– Может, кто-нибудь из тех, кого вы знаете по ипподрому? Ведь это должен быть человек, который связан со скачками. Как насчет Перта?
– Может быть. Я его не знаю. Хотя, пожалуй, нет никакого Перта. Имя было продано вместе с фирмой. В следующий раз, когда я буду скакать, я сделаю ставку у него и посмотрю, что из этого получится.
– Ничего подобного ты не сделаешь, – сказал мне отец.
Нет так нет, я даже не стал спорить, мне было все равно.
– А может, это был жокей, или тренер, или владелец лошадей? – спросил Лодж.
– Уж давайте включайте сюда распорядителей и членов скакового комитета, – сказал я иронически. – Ведь они первыми узнали о том, что я обнаружил проволоку и взялся расследовать это дело. И это тут же стало известно человеку, которого мы выслеживаем. Может быть, он – это они? Я сказал, что подозреваю тут нечто большее, чем просто несчастный случай, считанным лицам и мало с кем заговаривал на эту тему вообще, перед тем как со мной случилось это в лошадином фургоне.
– Из людей, которых вы знаете... – сказал Лодж раздумывая. – Как насчет Грегори?
– Нет, – сказал я.
– А почему нет? Он живет в Брайтоне, достаточно близко для утренних звонков в контору "Такси Маркони".
– Он не рискнул бы покалечить Билла или Адмирала, – сказал я.
– Откуда у вас такая уверенность? – спросил Лодж. – Люди не всегда оказываются такими, как кажутся, и убийцы очень часто любят животных. Пока эти животные не встали у них на пути. Недавно судили парня, который ночью убил сторожа. Он не проявлял ни малейших признаков раскаяния, пока ему не напомнили, что он раскроил голову и собаке заодно. Тогда он разрыдался.
– Трогательно, – сказал я, – но здесь не тот случай. Это не Пит.
– Вера или доказательства? – настаивал Лодж.
– Вера, – сказал я сердито, потому что был совершенно убежден в том, что говорю.
– Жокеи? – допытывался Лодж.
– Я не могу себе представить, чтобы жокей мог оказаться типом, которого мы ищем, – сказал я, – и еще вы забываете, что скачки были вторым номером в программе и за них принялись только потому, что над конторой "Такси Маркони" оказалась дышащая на ладан букмекерская фирма. Одно это могло навести хозяина таксомоторов на мысль о скачках.
– Что ж, возможно, вы правы, – согласился Лодж. Мой отец сказал:
– А может быть, первоначальный владелец "Такси Маркони" решил пуститься во все тяжкие и фальсифицировал продажу, чтобы замести следы?
– Клиффорд Тюдор, вы его имеете в виду? – спросил Лодж с интересом.
Отец кивнул, и Лодж обернулся ко мне.
– Тюдор здесь так и лезет изо всех щелей, – сказал я. – Он знал Билла, и у Билла записан на клочке бумаги его адрес.
Я сунул руку в карман пиджака. Я вынул конверт и еще раз посмотрел на него.
– Тюдор говорил мне, что просил Билла скакать на его лошади.
– Когда? – спросил Лодж. – Когда он сказал вам это?
– Я вез его в Брайтон с Пламптонского ипподрома через четыре дня после смерти Билла. Мы говорили с ним о Билле.
– Что-нибудь еще? – спросил Лодж.
– На лошадях Тюдора до самого последнего времени ездил наш подкупленный друг Джо Нантвич. Это на его лошади, на Болингброке, Джо однажды выиграл скачку, когда ему было предписано проиграть... Но на скачках в Челтенхэме он просидел сзади, и Тюдор устроил ему за это головомойку.
– Камуфляж, – предположил мой отец. Я прислонился к окну раскалывавшейся на куски головой и сказал:
– Не думаю, чтобы это был Тюдор.
– Почему? – спросил Лодж. – Но почему? У него есть организаторские способности, он живет в Брайтоне, он владеет такси, он нанимал Джо Нантвича и он знал майора Дэвидсона. Пока он представляется мне наиболее подходящей кандидатурой.
– Нет, – сказал я устало. – Самая крепкая ниточка у нас – это шоферы фирмы "Такси Маркони". Тот, кто послал их с лошадиным фургоном, никак не предполагал, что я их узнаю. Но кто-кто, а Клиффорд Тюдор мог быть уверен, что я их узнаю. Он стоял рядом со мной во время драки шоферов и прекрасно понимал, что у меня было достаточно времени разглядеть их.
– И все-таки я не снимаю с него подозрений, – сказал Лодж, собирая бумаги и укладывая их обратно в портфель. – Преступникам свойственно делать глупейшие ошибки.
Я сказал:
– Если мы когда-нибудь найдем вашего Клода Тивериджа, я думаю, он окажется человеком, которого я в глаза не видел и о котором не слышал даже. Кто-то со стороны. Это куда вероятней.
Я сам жаждал этому верить.
Мне не хотелось представить себе другую возможность, от которой я мысленно отказывался, не решаясь даже намекать о ней Лоджу.
Кто, кроме Тюдора, знал до инцидента с фургоном о том, что я собираюсь мстить за смерть Билла? Кэт. А кому она об этом говорила? Дяде Джорджу, у которого, как я подозревал, в его жирном теле благодушного толстяка под прикрытием бесстрастного выражения лица скрывалась убогая и алчная душа.
Дядя Джордж ни с того, ни с сего купил своей племяннице лошадь. Зачем? "Чтобы расширить круг ее интересов", – сказал он. Но от Кэт он мог узнать многое о том, что творится на скачках.
И дядя Джордж не нашел для Поднебесного другой конюшни, кроме той, где стояла лошадь Билла. Совпадение или... начало интриги, оборвавшейся неожиданно смертью Билла.
Все это было туманно и неубедительно. Все покоилось только на предположениях, а не на фактах и подтверждалось только выражением страшного испуга на лице дяди Джорджа, когда Кэт рассказала ему о нашем посещении "Голубого утенка". "Несварение желудка", – сказал он тогда. Что ж, все могло быть.
И это оружие в его кабинете, предметы ритуала дикарей, скальп... Были это игрушки человека, получающего наслаждение от жестокостей? Или человека, который не выносит жестокости? Или, может быть, человека, соединяющего в себе и то и другое?
Сцилла вошла в гостиную, неся медную вазу с нарциссами. Она поставила ее на низенький столик около меня, и весеннее солнце внезапно осветило золотые венчики, так что они вдруг засияли звездами, отражающими золотой свет на ее склоненном к ним лице, пока пальцы ее перебирали их, приводя в порядок.
Она бросила на меня проницательный взгляд и повернулась к отцу и инспектору Лоджу.
– Аллан выглядит очень усталым, – сказала она. – Чем вы тут занимались?
– Болтали, – сказал я, улыбаясь ей.
– Ты попадешь обратно в больницу, если будешь утомляться, – мягко упрекнула она меня и без всякого перехода предложила Лоджу и отцу кофе.
Я был рад перерыву в разговоре, мне бы не хотелось сейчас обсуждать с ними меры, которые предстоит принять для поимки мистера Клода Тивериджа. Каждое мое небольшое продвижение в этом направлении сопровождалось возмездием, это верно. Но зато в каждой встречной его акции я находил улику. Моя заблудившаяся память все еще прятала от меня нечто важное, за что я заплатил падением в Бристоле, но это не уменьшало моей решимости довести дело до конца.
Я подойду к Тивериджу ближе. Он нанесет удар и тем самым подскажет мне мой следующий шаг, подобно тому как выстрел в темноте подсказывает местонахождение снайпера.
Глава 11
Джо Нантвич нашел снайпера первым.
Через восемь дней после визита Лоджа я поехал на скачки в Западном Суссексе, предварительно заглянув в свою лондонскую контору. Синяки побледнели и сошли, ребра и ключица не беспокоили меня больше, и даже постоянная головная боль стала постепенно проходить. Я, насвистывая, вошел в раздевалку и передал Клему свой новый шлем, который я этим утром купил за три гинеи у Бейтса на Джермин-стрит.
Весовая была пуста, и отдаленный гул, доносившийся сюда, указывал, что первая скачка в разгаре. Клем, прибиравший раздевалку после бури, которой обычно сопровождается переодевание жокеев в цвета скачек, их выход на весы и в паддок, встретил меня тепло и пожал мне руку.
– Рад, что вы вернулись, сэр, – сказал он, взяв шлем.
Он написал мое имя шариковой ручкой на кусочке лейкопластыря и приклеил его к блестящей поверхности шлема.
– Надеюсь, вам не скоро понадобится новый. – Он прижал пластырь покрепче большим пальцем, – Завтра я начинаю работать, Клем, – сказал я, – Можете принести мое снаряжение? Большое седло. Проблемы веса не существует – я скачу на Адмирале.
– Наилегчайший вес, – сказал Клем покорно. – И куча свинца, к которому Адмирал не привык. Майор Дэвидсон вряд ли когда-нибудь нуждался в этом. – Клем искоса бросил на меня оценивающий взгляд и добавил:
– Вы потеряли фунта три-четыре, по-моему.
– Это к лучшему! – сказал я весело, поворачиваясь к двери.
– Да, одну минуту, сэр, – сказал Клем. – Джо Нантвич просил передать, что он хочет сообщить вам что-то важное.
– Да? – сказал я.
– Он спрашивал вас в субботу в Ливерпуле, но я сказал, что вы, может быть, приедете сюда, поскольку мистер Грегори упоминал на прошлой неделе, что завтра вы будете скакать на Адмирале. – Клем рассеянно поднял седло и разглаживал его рукою.
– А Джо не говорил, что именно? – спросил я.
– Да, говорил. Он хочет показать вам кусок коричневой оберточной бумаги, на котором что-то написано. Он сказал, что это вас заинтересует, хотя я не вижу в этом ничего интересного. Про какой-то курятник, если я правильно понял. Он вытащил эту бумажку в раздевалке в Ливерпуле, расправил ее на скамейке, аккуратно сложил и сунул во внутренний карман пиджака. И при этом хихикал. По-моему, он немножко выпил тогда, но ведь это было после Национальных скачек, тогда все выпили. Он сказал, что там на бумажке сплошная тарабарщина, но что это может оказаться уликой, почем знать? Я спросил, уликой против чего? Он не хотел сказать, да и я сам был слишком занят, чтобы возиться с этим.
– Я его увижу и все выясню, – сказал я. – Бумажка при нем, ты не знаешь?
– При нем. Он только что похлопывал себя по карману, спрашивая, здесь ли вы, и я слышал, как бумажка там шуршала.
– Спасибо, Клем, – сказал я.
Скачка кончилась, победителя повели расседлывать, и от трибун сюда, к весовой, устремились сотни возбужденных болельщиков. Я стоял у двери, ожидая Джо, и прислушивался к разговорам. Я узнал, что Ливерпуль всех разочаровал, а для человека, который рассказывал, явился чистейшим убытком. Я там не был, я был слишком занят, нарабатывая собственные плечевые мускулы с целью вернуть утраченную силу.
Сэнди на ходу похлопал меня по спине и сказал, что чертовски рад опять видеть на горизонте мою физиономию и что я похож на плохого актера, играющего Человека, Который Смеется.
– Ты видел Джо? – продолжал он. – Он тут все пищал, что ты ему нужен.
– Да, мне передали, – сказал я. – Я его как раз жду.
Двое журналистов кинулись расспрашивать меня о моих планах и об Адмирале для утреннего выпуска газет. Сэр Кресвелл Стампе удостоил меня кивком своей изящной головы и характерным оттопыриванием верхней губы, что у него обозначало улыбку.
Удовольствие, которое я испытывал, снова окунувшись в родную стихию, было несколько испорчено Дэном, шагавшим по лужайке с потрясающе красивой девушкой. Он без умолку что-то рассказывал ей, а она доверчиво поднимала к нему лицо и смеялась. Это была Кэт.
Увидев меня, они ускорили шаг и подошли ко мне улыбаясь.
Это была удивительно красивая пара, оба черноволосые и грациозные, – все-таки они необычайно подходили друг другу.
Кэт, уже привыкшая к моему шраму, который она хорошо разглядела во время ленча несколько дней назад, приветствовала меня коротким: "Кого я вижу!" В тоне ее – увы! – не было и намека на любовь и тоску. Она взяла меня под руку и попросила пройтись с ней и Дэном вдоль скаковой дорожки, она хотела наблюдать за следующей скачкой у рва с водой.
Я взглянул на Дэна. Он чуть улыбнулся, но его темные глаза смотрели на меня непроницаемо и неприветливо. Мои собственные мускулы тоже ведь невольно напряглись, когда я увидел его с Кэт. В данный момент я понимал его чувства.
Поэтому моя следующая фраза была продиктована не только желанием настичь Клода Тивериджа, но и беспокойством за судьбу нашей дружбы с Дэном.
– Я не могу, – сказал я. – Я должен найти Джо Нантвича. Может быть, после... если вам наскучит там гулять.
– Хорошо, Аллан, – сказала она. – А может быть, мы потом вместе выпьем чаю? – Она повернулась, чтобы идти, и сказала мне через плечо:
– Еще увидимся. – В этих словах и сопровождавшей их улыбке мне была ясно видна насмешка над ревностью, которую она во мне возбуждала.
Наблюдая за ними издали, я забыл о Джо и теперь пошел искать его. Ни в весовой, ни в раздевалке его не было.
Пит вырос надо мной, как башня, когда я вернулся на свой пост у дверей. Он приветствовал меня, как давно потерянного друга. Шляпа на его большой голове была сдвинута на затылок, широким плечам было тесно в пиджаке. Он добродушно оглядел мое лицо.
– А они неплохо тебя сшили, знаешь? В последний раз, когда я тебя видел, ты был весь залит кровью, – сказал он. – Ты, наверно, так и не помнишь, что с тобой произошло?
– Нет, – сказал я с сожалением. – Иногда мне кажется, что... но я не могу удержать мысль.
– Может, это и к лучшему, – сказал он, желая меня утешить, и поправил тесемку скаковых очков, готовясь идти в весовую.
– Пит, – сказал я. – Ты не видел Джо? Он, говорят, искал меня.
– Да, искал, – сказал он. – Он в Ливерпуле тоже искал тебя. Он очень хотел тебе что-то показать, адрес какой-то, что ли, написанный на коричневой бумаге.
– Ты видел эту бумагу? – спросил я.
– Вообще-то видел, но Джо меня раздражает, и я не стал с ним задерживаться. Кажется, там было написано "Чичестер".
– Ты не знаешь, где найти Джо? – спросил я. Губы Пита презрительно скривились.
– Я видел, как этот нахал зашел в бар минут десять назад.
– Уже! – воскликнул я.
– Жалкий пьянчужка, – сказал он без всякого сочувствия. – Я бы не позволил ему сесть на свою лошадь, если б даже, кроме него, на свете не осталось ни одного жокея.
– В какой бар он пошел? – спросил я.
– Что за открытыми трибунами, рядом с тотализатором. Он и еще один человек, для кого он скачет, как его, Тюдор, что ли? Они вдвоем вошли, нет, за ними еще один плелся.
Я разинул рот.
– Но Тюдор же порвал с Джо в Челтенхэме! И очень решительно.
Пит пожал плечами.
– Тюдор вошел в бар с Джо и другим парнем, тот шел за ними по пятам. А может, он и не с ними, не знаю.
– Ладно, спасибо тебе, – сказал я.
До бара за углом, куда направился Джо, было всего сто ярдов. Это был длинный деревянный барак, примыкавший к высокому забору, отделяющему скаковую дорожку от шоссе. Я не терял времени, но, когда я вошел и протолкался сквозь толпу одетых в пальто, пьющих пиво посетителей, Джо там уже не было. Клиффорда Тюдора тоже.
Я вышел к трибунам. Приближалось время второй скачки, и длинные волнующиеся очереди стояли у тотализатора, здесь же, рядом с баром, люди нетерпеливо посматривали на часы и тут же на программы, зажав в кулаке приготовленные к уплате деньги. Мужчины бежали по траве к трибунам, фалды фраков болтались по ветру. В здании тотализатора громко трещали звонки, и люди в очередях, сбившись в кучу, стремились просунуть деньги сквозь маленькие окошечки, прежде чем их захлопнут.
Я нерешительно топтался на месте. Нигде не было и намека на Джо, и я решил пойти в жокейскую ложу на трибунах и поискать его там. Я сунул голову в бар, чтобы проверить в последний раз, нет ли его там, но бар был пусть, если не считать трех особ не первой молодости, вытиравших залитую пивом стойку.
Я нашел Джо вообще только потому, что двигался медленно.
Благодаря изгибу дороги здания тотализатора и бара стояли не на прямой. Пространство между ними узкое, почти щель, дюймов восемнадцати по фасаду, затем расширялось, так что у самого забора бар и тотализатор отстояли один от другого фута на четыре, а то и на пять.
Я поглядел, проходя, в эту щель и увидел Джо. Но я не сразу и узнал его, только когда подошел ближе.
Сначала я просто увидел человека на земле в углу, образованном стеной тотализатора, и подумал, что он, может быть, болен или пьян, и подошел узнать, не нужна ли ему помощь.
Человек лежал в тени, но что-то в очертаниях его тела и в тряпичной его неподвижности заставило меня узнать его.
Он был жив, но уже едва дышал. Ярко-красная пенистая кровь текла из носа и из уголка рта, щека тонула в луже крови на заросшем травой гравии. Его круглое лицо, как ни странно, сохранило выражение капризного недовольства, как будто он не понимал, что все случившееся с ним было нечто большее, чем временное неудобство.