- Мысли сами выстраиваются в цепочку, правда? Каким-то непостижимым образом. Вы уверены, что достаточно защищены. Потом внезапно говорите что-то, кажущееся на поверхности таким разумным и безопасным. И все-таки отнюдь не защищены от того, чего стараетесь не чувствовать.
Он улыбнулся. Остальной его облик казался уставшим и стареющим, морщины возле глаз и висящая под подбородком кожа, но вот улыбка была приятной.
- Со мной тоже случилась неожиданная вещь. Я пришел сюда просто в поисках места, где мог пройтись и подумать, не рискуя промокнуть до нитки, и вот набрел на этот рисунок.
- И подумали про святого Иосифа, хотя вам было не до этого?
- Нет. Вообще-то я часто о нем думаю. - Он сунул носовой платок в карман и продолжал, стараясь говорить более легко и бодро: - Вообще-то я предпочитаю гулять в парке. Я как раз направлялся в парк Сент-Джеймс, когда снова пошел дождь. Обычно я люблю обдумывать свои проблемы на свежем воздухе. В душе я деревенский житель, и когда мне приходится что-либо осмыслить или принять решение, я всегда стараюсь выбраться на прогулку. На мой взгляд, хорошая прогулка прекрасно освежает голову. Да и сердце тоже. Заставляет проще смотреть на правые и неправые вещи в жизни - на "да" и "нет".
- Проще смотреть, - повторила она его слова. Но не справляться с ними. Во всяком случае, не мне. Я не могу говорить "да" просто потому, что люди от меня этого ждут, не важно, как бы правильно это ни было.
Он опять взглянул на рисунок. Еще плотнее свернул музейный план.
- Я тоже не всегда могу сказать "да", - согласился он. - Вот и выхожу прогуляться. Люблю кормить воробьев на мосту в парке Сент-Джеймс, глядеть, как они клюют корм с моей ладони, и решать свои проблемы. - Он пожал плечами и грустно улыбнулся. - Но тут пошел дождь.
- Тогда вы отправились сюда. И увидели, что тут нет святого Иосифа.
Он протянул руку к шляпе и водрузил ее на голову. Поля бросили треугольную тень на его лицо.
- А вы, как я полагаю, увидели Младенца.
- Да. - Дебора с усилием раздвинула губы в напряженной улыбке. Огляделась, словно ей тоже требовалось собрать перед уходом свои вещи.
- Скажите мне, это тот ребенок, которого вы хотите, или тот, который умер, либо тот, от которого вы хотите избавиться?
- Избави?…
Тут он быстро поднял руку.
- Тот, которого вы хотите, - произнес он. - Простите, я должен был сразу понять. Понять эту тоску. Боже милостивый, почему мужчины такие глупцы?
- Он хочет, чтобы мы взяли приемного. А я хочу своего ребенка - его ребенка - семью, настоящую, такую, которую создали мы, а не такую, какая выдается по заявлению. Он принес домой бумаги. Они лежат на его письменном столе. Мне остается лишь заполнить мою часть и поставить подпись, но я чувствую, что просто не в силах сделать это. Я говорю ему, что тот ребенок никогда не станет моим. Ведь его родила не я. Не мы. Я все равно не смогу его полюбить, ведь он не мой.
- Все очень верно. Вы не сможете его полюбить. Она схватила его за руку. Шерстяная ткань его пальто была влажная и колючая.
- Вот вы все понимаете. А он нет. Он говорит, что бывают привязанности посильней кровных. Но они не для меня. И я не могу понять, почему они что-то для него значат.
- Вероятно, оттого, что он знает - мы, люди, любим в конечном счете то, за что нам пришлось бороться - то, за что мы отдадим все на свете, - гораздо больше, чем вещи, доставшиеся нам случайно.
Она отпустила его рукав. Ее рука со стуком упала на скамью. Этот мужчина повторил слова Саймона. С таким же успехом в этом зале мог бы находиться ее муж.
Она удивилась, что излила душу незнакомому человеку. Мне отчаянно нужен кто-то, кто сможет меня понять, решила она, я ищу поддержки. Сейчас мне даже безразлично, кем окажется этот человек, лишь бы он понял меня, признал мою правоту и позволил настаивать на своем.
- Я ничего не могу поделать. Я так чувствую, - произнесла она упавшим голосом.
- Дорогая моя, я не уверен, что кто-либо другой вел бы себя иначе. - Мужчина размотал шарф, расстегнул пальто и полез в карман пиджака.
- Думаю, вам необходима прогулка на свежем воздухе, чтобы проанализировать сложившуюся ситуацию, - сказал он. - Необходимо бескрайнее небо и раздольные пейзажи. Всего этого в Лондоне нет. Если вам захочется погулять на севере, буду рад вас видеть в Ланкашире. - Он вручил ей визитную карточку.
"Робин Сейдж. Дом викария. Уинсло".
- Вик… - Дебора подняла глаза и увидела то, что прежде скрывали пальто и шарф - плотный белый воротничок Как она сразу не поняла, кто он, по цвету одежды, по разговору о святом Иосифе, по той почтительности, с какой он разглядывал рисунок да Винчи.
Не удивительно, что она так легко поделилась с ним своими горестями и бедами. Она исповедовалась англиканскому священнику.
ДЕКАБРЬ: СНЕГ
Брендан Пауэр резко оглянулся на скрип двери. В ледяной холод ризницы церкви Св. Иоанна Крестителя в деревне Уинсло вошел его младший брат Хогарт. За его спиной органист, в сопровождении одинокого, дрожащего голоса, играл: "Все мы, кто жаждет облегчения", как продолжение к "Пути Господни неисповедимы". Брендан почти не сомневался, что оба хорала являются сочувственным, но непрошеным комментарием к событиям этого утра.
- Ничего, - сказал Хогарт. - Ни грамма. Ничуточки. И никакого викария. С ЕЕ стороны все стоят на ушах, Брен. Ее мать стонет по поводу испорченного свадебного завтрака. ОНА шипит и обещает отомстить какой-то "грязной свинье", а ее отец просто ушел "разыскивать гнусную церковную крысу". Ну и публика эти самые Таунли-Янг.
- Может, ты уже сорвался с крючка, Брен. - Тайрон, старший брат и достойный человек, единственный, кто мог бы по праву находиться в этой ризнице помимо священника, произнес эти слова с осторожной надеждой, когда Хогарт прикрыл за собой дверь.
- Не дождешься, - возразил Хогарт. Он полез в карман своей взятой напрокат визитки, которая не могла скрыть его плечи, напоминавшие склоны горы Пендл-Хилл. Достав пачку "Силк Кате", он зажег сигарету, и спичка, догорая, полетела на холодный каменный пол. - Она крепко схватила его за задницу, точно тебе говорю. Так что не надейся. И извлеки из этого урок. Держи свое хозяйство в штанах и не доставай, пока не найдешь для него подходящий домик.
Брендан отвернулся. Оба брата любили его и, каждый по-своему, пытались теперь утешить. И все же ни шутки Хогарта, ни оптимизм Тайрона не могли изменить реальность этого дня. Адское пламя или потоп - скорее адское пламя, - но ему все равно никуда не деться от Ребекки Таунли-Янг. Он старался не думать об этом с той самой минуты, когда она заехала в его офис в Клитеро с результатами теста на беременность.
- Сама и не знаю, как это произошло, - заявила она. - У меня никогда в жизни не было регулярных месячных. Мой врач даже говорил мне, что я должна пройти какой-то там курс лечения, чтобы они стали регулярными, если я захочу когда-нибудь завести семью. И вот что теперь получилось, Брендан
Гляди, что ты со мной сделал, - ясно читалось в ее глазах. - А ведь ты, Брендан Пауэр, младший партнер папиной юридической конторы! Ай-ай-ай. Какой стыд, теперь тебя ждут неприятности.
Но ей и не требовалось ничего говорить. Ей нужно было лишь скромно потупиться и прошептать:
- Брендан, ума не приложу, что сказать папе. Что же мне делать?
Любой мужчина на месте Брендана посоветовал бы своей партнерше сходить к врачу, а сам спокойно продолжил работу. Однако Брендан знал, что через восемнадцать месяцев Сент-Джон Эндрю Таунли-Янг должен решить, кому из сотрудников фирмы передать свои дела и свой капитал, когда нынешний старший партнер уйдет на пенсию, и привилегии, связанные с этим решением, таковы, что Брендан не может с легкостью от них отказаться: дорога в общество, новые клиенты из класса Таунли-Янгов и стремительный взлет карьеры.
Возможности, открывавшиеся перед ним в случае покровительства Таунли-Янга, побудили Брендана связаться с его двадцативосьмилетней дочерью. Они-то и стали главным мотивом. Он работал на фирме чуть больше года. Ему хотелось занять свое место в мире. Таким образом, когда Сент-Джон Эндрю Таунли-Янг передал Брендану через старшего партнера приглашение сопровождать мисс Таунли-Янг на Коуперскую ярмарку лошадей и пони, он счел его за улыбку фортуны и не стал отказываться.
В то время мысль о возможном романе не казалась ему отталкивающей. Правда, при всех стараниях - после хорошего ночного сна и полутора часов возни с косметикой и завивкой волос, в самой лучшей одежде - Ребекка все равно напоминала королеву Викторию в ее преклонные годы, но Брендану казалось, что он вытерпит одно-два свидания, прикрываясь добродушной улыбкой и дружеской шуткой. Он рассчитывал на свое умение лицемерить, зная, что каждый приличный юрист должен иметь в своей крови как минимум несколько капель притворства. Вот на что он совсем не рассчитывал, так это на способность Ребекки принимать решения, командовать и направлять их отношения с самого начала в нужное ей русло. Во время второй встречи она затащила его в постель, короче, вела себя как опытный егерь, завидевший вдалеке лису. Когда он был с ней в третий раз, она окончательно овладела инициативой, ласками добилась его возбуждения, потом нанизалась на него сама - и вот, пожалуйста! Забеременела.
Ему хотелось свалить всю вину на нее. Но он не мог отказаться от факта, что, пока она тяжело дышала и подпрыгивала, а перед его носом болтались мешочки ее грудей, он закрыл глаза, улыбался, называл ее божественной Бекки, потрясающей женщиной, а сам в это время думал о своей будущей карьере.
Так что сегодня они все равно обвенчаются. И хотя преподобный мистер Сейдж почему-то не явился в церковь, это едва ли что-нибудь изменит. Будущее Брендана Пауэра предрешено.
- Насколько он опаздывает? - спросил он Хо-гарта.
Его брат взглянул на часы:
- Уже на полчаса.
- Никто еще не ушел из церкви?
Хогарт покачал головой:
- Там уже слышатся шепотки и намеки, что это, мол, ты сам не явился. Я делал все, что мог, спасая твою репутацию, парень, но, может, все-таки стоит сунуть голову в алтарь и махнуть ручкой, чтобы народ не волновался. Правда, я не знаю, как поддержать твою невесту. О какой свинье она там толкует? Неужели ты уже завел интрижку на стороне? Ну, я тебя не осуждаю. По сравнению с Бекки любая покажется лакомым кусочком. Однако ты уже навлек на себя ее гнев.
- Кончай базар, Хогги, - оборвал его Тайрон. - И затуши цигарку. Ведь ты как-никак в Божьем храме.
Брендан подошел к единственному окну ризницы, глубоко врезанному в стену. Его стекла были не менее пыльными, чем вся комната, он прочистил маленькую дорожку и выглянул наружу. Увидел кладбище с кучкой могильных камней, неправильными ромбами выделявшимися на снегу, а вдалеке, на фоне серого неба, конические склоны холма Коутс-Фелл.
- Опять пошел снег. - Он машинально сосчитал, сколько могил украшены веточками падуба, красные ягоды блестели на фоне остроконечных зеленых листьев. Семь могил. Зеленые ветки, должно быть, привезли утром приехавшие на венчание гости, поскольку даже сейчас венки и ветки лишь слегка припорошило снегом.
- Викарий, должно быть, куда-то отлучился еще утром. Да задержался по какой-то причине.
Тайрон подошел к Брендану, стоявшему у окна. За их спиной Хогарт растоптал окурок на полу.
Брендан зябко поежился. Хотя отопительная система работала в церкви на полную мощь, в ризнице стоял невыносимый холод. Он дотронулся ладонью до стены. Она была ледяная и влажная.
- Что там делают мама с папой? - спросил он.
- О, мама немного нервничает, но пока все еще уверена, что этот брак послан тебе небесами. Женится первый из ее сыновей и, слава богу, отхватил себе невесту из местной знати, только бы священник поскорей явился. Зато папа поглядывает на дверь, словно ему все надоело.
- Он много лет никуда не выезжал из Ливерпуля, - заметил Тайрон. - Вот и занервничал.
- Нет. Просто чувствует, кто он такой. - Брендан отвернулся от окна и посмотрел на братьев. Похожи на него - не отличишь. Мощные покатые плечи, орлиные носы. Волосы ни светлые, ни темные. Глаза ни голубые, ни зеленые. Челюсти ни широкие, ни узкие. Все они, со своими неприметными лицами, очень годились на роль потенциального киллера из сериала. Приблизительно такой была и реакция Таунли-Янгов, когда они увидели всю семью жениха - словно оправдывались их самые худшие ожидания, сбывались самые ужасные сны. Так что Брендан не удивлялся, что его отец поглядывал на дверь и считал минуты, когда наконец сможет сбежать. Сестры, вероятно, испытывали то же самое. Он даже слегка им позавидовал. Час-другой, и все закончится. А для него кошмар только начинается. Возможно, на всю жизнь.
Сесили Таунли-Янг согласилась на роль главной подружки невесты, своей кузины, потому что так велел ее отец Ей совсем не хотелось приезжать на эту свадьбу. У них с Ребеккой никогда не было ничего общего, кроме родственных уз. Обе - дочери сыновей тощего фамильного древа.
Она никогда не питала симпатии к Ребекке. Во-первых, они не имели общих интересов. Для Ребекки не было большей радости, чем объехать четы-ре-пять конских базаров, потолковать про высоту в холке и, приподняв резиновые лошадиные губы, пристально посмотреть на жуткие желтые зубы. Она постоянно таскала в карманах кусочки яблок и морковки, как носят мелочь, проверяла копыта, мошонку и глазное яблоко с таким интересом, какой большинство женщин уделяют одежде. Во-вторых, Сесили устала от Ребекки. Двадцать два года она терпела дни рождения, пасхальные, рождественские и новогодние семейные мероприятия в имении ее дяди - и все ради фальшивого семейного единства. Все это перемололо в песок даже те крохи привязанности к старшей кузине, которые могли бы таиться в ее душе. После нескольких бешеных выходок Ребекки она старалась держаться от нее подальше, если они оказывалась под одной крышей более чем на четверть часа. В-третьих, она находила ее нестерпимо тупой. Ребекка ни разу в жизни не сварила яйцо, не выписала чек и не убрала постель. Ее ответ на любые жизненные проблемы, даже самые пустячные, был неизменным - "Папа все уладит". Именно эта ленивая зависимость от родителей была ненавистна Сесили.
Даже сегодня папа уладил все проблемы в наилучшем виде. Они выполнили все, что от них требовалось, и терпеливо ждали викария на оледеневшей, запорошенной снегом северной паперти, притопывая ногами, с посиневшими губами; гости в это время переговаривались и шуршали одеждами внутри церкви, в зелени падубов и плюща, удивляясь, почему не зажжены свечи и почему не играют свадебный марш. Так они прождали целых четверть часа, снег уже развесил в воздухе собственную подвенечную вуаль. Наконец, папа помчался через дорогу и яростно забарабанил в дверь домика викария. Когда меньше чем через пару минут он вернулся, его обычно красноватая кожа побледнела от ярости.
- Его нет дома, - рявкнул Сент-Джон Эндрю Таунли-Янг. - Эта безмозглая корова, - так он называет экономку викария, догадалась Сесили, - сказала, что не застала его дома, когда пришла утром, если ей можно верить. Бестолковая, маленькая дрянь… - Его руки в сизых перчатках сжались в кулаки. Цилиндр на голове задрожал. - Заходите в церковь. Все, быстро. Не стойте на холоде. Я разберусь с этой ситуацией.
- А Брендан здесь? - с опаской спросила Ребекка. - Папочка, может, Брендана тоже нет?
- Все тут. Осчастливили нас своим присутствием, - ответил отец. - Вся семейка. Как крысы, не желающие покидать тонущий корабль.
- Сент-Джон… - пробормотала его супруга.
- Заходите внутрь!
- Но люди меня увидят! - завыла Ребекка. - Увидят невесту!
- Ох, бога ради, Ребекка. - Таунли-Янг скрылся в церкви еще на две ужасно холодных минуты, затем вернулся и объявил: - Можете подождать внутри колокольни. - И снова отправился на поиски викария.
Их ожидание продолжилось внизу колокольни; они стояли, скрытые от гостей воротами из орехового дерева, за пыльными и затхлыми занавесями из красного бархата, настолько выношенными, что сквозь них просвечивали огоньки церковных свечей. Они слышали нараставший озабоченный ропот, рябью пробегавший по толпе. До них доносилось беспокойное шарканье ног. Открывались и захлопывались псалтыри. Играл органист. Под их ногами, в подземелье церкви стонала отопительная система, словно измучившаяся роженица.
При этой мысли Сесили задумчиво поглядела на кузину. С трудом верилось, что Ребекка нашла дурака, который согласился пойти с ней к алтарю. Несмотря на богатое наследство в будущем и на то, что она уже стала владелицей чудовищного Коутс-Холла, в который молодожены и удалятся в брачном экстазе, когда кольцо займет место на ее пальце, а брачный союз будет скреплен подписями, Сесили не представляла, каким образом деньги - не важно, насколько большие - или рассыпающийся от старости викторианский особняк - не важно, насколько реально его потенциальное возрождение - смогут побудить какого-нибудь беднягу обречь себя на всю жизнь на общение с Ребеккой. Но как… Она вспомнила, как утром ее кузина пошла в туатет, ее там рвало, раздалось ее пронзительное "Неужели так будет и дальше, как в это проклятое утро?". Мать утешала - "Ребекка, прошу тебя… гости в доме…" Снова голос Ребекки: "Наплевать мне на них! На все<наплевать! Не трогай меня, отстань". Хлопнула дверь. По верхнему коридору раздались бегущие шаги.
Залетела? Сесили размышляла над этой новостью все время, пока старательно наносила косметику и слегка румянила скулы. Больше всего ее удивляло, что какой-то мужчина лег с Ребеккой в постель. Господи, раз уж такое случилось, значит, возможно все, что угодно. Теперь, в колокольне, она поглядывала на кузину, ища в ее облике общеизвестные признаки, подтверждающие ее догадки.
Вообще-то Ребекка не выглядела настоящей женщиной. Возможно, ей и предстояло расцвести благодаря беременности, но пока она зависла где-то на стадии зарождения бутона - широковатая челюсть, глаза как мраморные шарики по величине и цвету, на голове шлем из волос, уложенных перманентом. Правда, кожа ее была безупречной, а губы довольно приятные. Но все вместе никак не сочеталось, словно отдельные черты ее лица постоянно воевали между собой.
Впрочем, она тут не виновата, подумала Сесили. И вообще, те, кому так не повезло с внешностью, достойны жалости. Но всякий раз, когда она пыталась извлечь из сердца какие-нибудь крохи теплых чувств, Ребекка делала нечто такое, что давило эти крохи как жуков.
Так и на этот раз.
Ребекка расхаживала по крошечной площадке под церковными колоколами, яростно вертя в руках свой букет. Пол был грязный, но она даже не удосужилась подобрать подол или шлейф платья. Это делала' ее мать, следуя за ней из пункта А в пункт В и обратно, будто верная собака, зажав в руках атлас и бархат. Сесили стояла в сторонке, в окружении двух жестяных ведер, связки веревок, совка, метлы и кучки тряпок. Старая картинная рама прислонилась возле нее к стопке картонок, и она аккуратно прицепила свой собственный букет к металлическому крючку, к которому прежде была привязана бечевка. Она приподняла подол своего бархатного платья. В пространстве под колоколами буквально нечем было дышать, все вокруг почернело от копоти. Зато здесь было тепло.