И наконец, самой свежей информацией в истории о Себастьяне Додде, причем Эллери уже успел окрестить ее "Приключениями Себастьяна Додда", было любопытное примечание журналиста. Гарри Тойфел, едва успев занять место старшего садовника в поместье Хартов на Норд-Хилл-Драйв, "вторично оказался безработным в течение менее чем трех недель благодаря косе смерти. Однако он принимает свою участь, как подобает мудрому старому философу. Гарри уже согласился работать садовником у одного из самых выдающихся жителей Райтсвилла. Мы имеем в виду доктора Себастьяна Додда".
И вновь статья была подписана Мальвиной Прентис.
Эллери встал и подбросил угля в камин. Ему стало как-то зябко и сумрачно из-за этой райтсвиллской корреспонденции.
Кто послал ему вырезки из "Архива"? И почему?
Прежде всего Эллери подумал об Эмелин Дюпре. Худая, длинная и несгибаемая, как шляпная булавка, Эмелин проживала в доме номер 468 по Хилл-Драйв за два дома от жилища великих Райтов и представляла городское искусство и культуру, давая уроки танцев и актерского мастерства райтсвиллской интеллигентной молодежи. Ее вполне заслуженно прозвали городским глашатаем, так как кончик языка Эмелин обычно бил в колокол дурных новостей. Но, подумав, Эллери решил, что это затея более изощренного ума. Эмелин Дюпре работала языком, не в ее стиле задумать столь зловещую историю.
А то, что за всем этим кроется нечто зловещее, Эллери чуял нутром. Но что именно? В Райтсвилле его хорошо знали в качестве криминалиста. Однако где тут преступление? Правда, Джон Спенсер Харт совершил преступление, но сам же раскрыл свою тайну. Может быть, здесь имеет место тайное преступление? Может, анонимный отправитель вырезок знал или подозревал о какой-то нечестной игре? Но в сообщениях, вышедших из пишущей машинки Мальвины Прентис, не содержалось никаких намеков на подобный вариант. Люк Мак-Кэби умер от сердечного приступа - он давно страдал сердечной недостаточностью, а даже если это было не так давно, смерть в семьдесят четыре года не является чем-то необычным. Что касается самоубийства Харта, то причина была вполне убедительной; кроме того, "Архив" сообщал, что записка жене, безусловно, написана его рукой, - вдова и сын идентифицировали почерк на дознании, проведенном коронером Траппом, а от его опытного глаза не ускользала ни одна мелочь.
После всех этих размышлений Эллери сунул конверт вместе с содержимым в ящик для всякого хлама.
Возможно, это всего лишь запоздалая первоапрельская шутка.
И все же маленькая тайна назойливо тявкала у его ног.
Пятница, 7 апреля
Когда спустя три дня пришел второй конверт, Эллери разорвал его, не стыдясь своего нетерпения, и сразу понял, что отправитель тот же самый. Размер и бумага конверта, адрес, грубо написанный карандашом, райтсвиллский штемпель, отсутствие обратного адреса - все было абсолютно идентичным.
На стол выпала единственная вырезка из "Архива" от 3 апреля.
"Городской пьяница исчез".
Тома Эндерсона больше не было.
Эллери нахмурился.
Расследование, проведенное шефом полиции Дейкином, установило "почти с полной точностью", что Эндерсон мертв. Его пальто и шляпа были найдены утром в воскресенье, 2 апреля, на краю скалы Малютки Пруди, что торчала среди болот, расположенных, как припоминал Эллери, к востоку от Лоу-Виллидж, служивших рассадником москитов и пугалом для местных малышей. "На краю утеса, - заявил шеф Дейкин, - были обнаружены явные признаки борьбы", во время которой Эндерсон, должно быть, свалился вниз. "Архив" указывал, что трясина у подножия скалы Малютки Пруди была бездонной и моментально всасывала любой предмет. Предложение осушить болото было отвергнуто как безнадежное. "Кто же боролся с Томом Эндерсоном на краю скалы Малютки Пруди? - горячо вопрошал "Архив". - Кто сбросил его в эту жуткую бездну? Это вопрос, на который Райтсвилл хочет получить немедленный ответ. Покойный оставил дочь Риму Эндерсон, двадцати двух лет".
Подпись: "Мальвина Прентис".
Эллери отложил вырезку.
Здесь возникала новая загадка. Какова связь между убийцей городского пьяницы - если это убийство - и сагой о Себастьяне Додде?
Здесь, несомненно, должна быть связь. В самой первой вырезке не указывалось на какие-либо взаимоотношения между Эндерсоном и Люком Мак-Кэби - центральной фигурой статьи. А во второй и третьей заметках Эндерсон не упоминался даже мимолетно. И внезапно - в четвертой статье - Эндерсон появился снова, на сей раз в роли главного героя. Но изолированно. Не было никаких ссылок на Мак-Кэби, Харта, доктора Додда или хотя бы Гарри Тойфела.
Тем не менее, все они были как-то связаны между собой - возможно, здесь замешан и городской вор Никола Жакар. Кому-то же в Райтсвилле пришло в голову связать их друг с другом. Аноним что-то подозревал или располагал какой-то информацией. У него были причины верить, что городского пьяницу Эндерсона столкнули со скалы, и что это убийство явилось следствием событий, о которых сообщалось в первых трех статьях "Райтсвиллского архива".
В чем же дело? Хотел ли аноним дать понять, что Мак-Кэби и Харт также были убиты? Или один из них?
К тому же Том Эндерсон не являлся обычным пьянчугой. До того как его сгубил алкоголь, он был образованным и респектабельным человеком. Даже будучи пьяным, как чосеровская обезьяна, и раскачиваясь на трухлявом деревянном пьедестале памятника жертвам Первой мировой войны на фоне кирпичных фабрик, осевших двухэтажных домов, убогих магазинчиков с обманчиво зазывными витринами, вроде универмага Сидни Готча, в мрачной тени старой хлопкопрядильной фабрики - ныне "Райтсвиллского производства красителей", - даже тогда городской пьяница вызывал жалость, а не смех и отвращение. Эллери мог поклясться, что он не был ни в малейшей степени источником зла. И если он умер насильственной смертью, то зло было где-то рядом, а не в нем.
Самым удивительным было то, что у Эндерсона оказалась дочь. "Покойный оставил дочь Риму Эндерсон, двадцати двух лет". Весьма скудная информация, Мальвина! Неизвестно, была ли она уборщицей в одном из отелей Хай-Виллидж или работала на ферме в долине, а может быть, местом ее трудовой деятельности служил публичный дом на Баркинг-стрит? Имя Рима раздражало Эллери, так как оно, непонятно почему, казалось знакомым, но никак не вписывалось в визуальные воспоминания о райтсвиллских трущобах и притонах. Оно ассоциировалось с утонченностью, одиночеством, зеленью леса… Но Эллери был уверен, что не встречал в Райтсвилле никого с таким именем.
"В любом случае, - подумал он, - это ни к чему меня не приведет".
Эллери бросил конверт в тот же ящик, что и первый.
"Утро вечера мудренее", - сказал он себе.
Суббота, 8 апреля
Следующим утром, когда Эллери покончил со второй чашкой кофе, в дверь позвонили. Открыв дверь, Эллери увидел на пороге ребенка. В прихожей и в коридоре было темно, поэтому ему пришлось напрячь зрение. Очевидно, девочка облачилась в одежду матери - которая, несомненно, была незаурядной личностью! - и отважно старалась справиться с волнением.
- Да? - ободряюще улыбнулся Эллери.
- Эллери Квин?
Он всмотрелся в тени коридора, так как голос принадлежал взрослой женщине, и недоуменно спросил:
- Это вы сказали?
- Меня зовут Рима Эндерсон. Не могла бы я поговорить с вами?
Чтобы прийти в себя, Эллери понадобилось несколько минут. Мировая литература изобилует героинями, наделенными авторами такими свойствами, которыми не обладает ни одна реальная женщина. Но перед ним стояла девушка из плоти и крови, словно шагнувшая со страниц книги. Как Эллери вскоре узнал, фактически так оно и было.
В Риме Эндерсон ощущалась удивительная цельность. Словно природа создала ее из одного куска какой-то ценной породы, девушка была стройна и изящна, словно фарфоровая статуэтка. Она вошла в прихожую совершенно бесшумно, заставив Эллери подумать об эльфах и колибри…
Но, разглядывая Риму при свете, он убедился, что в ней нет ничего хрупкого. Она походила на миниатюрный, но зрелый фрукт. Ребенок, волнующий как женщина… Этот парадокс особенно подчеркивали ее глаза, бесхитростные и безмятежные, как у маленькой девочки, но в то же время во взгляде было что-то загадочное, чего никогда не встретишь у детей. Девушка была полна свежести и очарования.
В музыкальном голосе Римы слышалось нечто таинственное и многозначительное. Это был голос ручейка или дриады. Так оно и есть, подумал Эллери. Она - нимфа, живущая в середине дерева. Затем он вспомнил, кто такая "Рима". Так звали женщину-ребенка, полудевушку-полуптицу из венесуэльских джунглей в книге, которую он читал лет двадцать тому назад.
А теперь Рима сидела в его квартире!
Но где же старый Нуфло - ее дедушка? И его собаки Сусио и Голосо? У него были все основания ожидать их увидеть, как и дерево мора, колибри и маленькую шелковистую обезьянку.
- Имя Рима вам дали, когда вы родились?
- Да.
Его дал ей отец - городской пьяница. Он назвал дочь Римой в честь героини У.Г. Хадсона и сделал ее настоящей Римой. Формировать ребенка по образцу литературной тезки довольно жестоко, но поэтично. Эллери внезапно увидел Тома Эндерсона в новом свете. Возможно, шеф Дейкин и "Архив" все-таки не правы. Такой человек мог встать на краю скалы Малютки Пруди и взлететь подобно Икару.
Никто в Райтсвилле не знал эту девушку хорошо - очевидно, для города она была полумифическим фольклорным персонажем. Городской пьяница, должно быть, прятал ее, оберегая утонченный продукт своей творческой энергии от губительного влияния общества. Эллери догадывался, что товарищами по играм Римы Эндерсон были птицы и зверьки, а игровой площадкой служило природное окружение Райтсвилла - равнины, холмы, ручьи и дикие леса, в которые едва ли кто-либо рисковал углубляться. И если ее волосы были волнистыми, кожа - гладкой, а губы - розовыми, как молодая малина, то все это было результатом воздействия природной косметики: солнце, воздух и вода - самый лучший салон красоты, который всегда был к услугам такой девушки, как Рима, в другой, так же как и мир изысканных туалетов, ее нога никогда не ступала.
На девушке были платье из дешевой хлопчатобумажной ткани, грубые черные чулки, белые туфли на низком каблуке и чудовищная шляпа без полей. Все это выглядело купленным в захудалой сельской лавчонке - Эллери не припоминал, чтобы подобный хлам продавался даже в магазинчиках Лоу-Виллидж. По-видимому, она ходила за ним в деревушки Фиделити или Шини-Корнерс, что расположены к северу и юго-западу от Райтсвилла. Там все стоило дешевле, и было меньше риска попасться кому-нибудь на глаза. Девушка выглядела робкой, как птица. Она была бледной, несмотря на смуглую кожу, - видно, нелегко ей было в Нью-Йорке. Возможно, это ее первый визит в большой город. Эллери вдруг пришло в голову, что хорошо бы сейчас положить ей на колени какого-нибудь зверька или птичку и еще отправить ее назад в Райтсвилл не в таком нелепом наряде. Но, пожалуй, решение этой проблемы придется отложить до более удобного случая.
- Вы специально приехали в Нью-Йорк, чтобы повидать меня, мисс Эндерсон?
Она внезапно рассмеялась - это походило на птичье щебетание.
- Зовите меня Рима.
- Хорошо. Но что вас рассмешило, Рима?
- Никто никогда не называл меня "мисс Эндерсон".
Когда Эллери повторил первый вопрос, она ответила:
- Мой отец, Томас Харди Эндерсон, часто говорил о вас.
Томас Харди Эндерсон!..
- Городской пьяница. - Рима произнесла определение абсолютно непринужденно. Это был обычный факт, вроде дурной репутации сусликов. Девушка быстро восприняла нравы дикой природы - лань не заботит то, что говорят о ее отце.
- Что же он говорил обо мне, Рима?
- Что вы человек, который всегда стремится узнать правду. Он сказал, что если после его смерти у меня будут неприятности, то я должна обратиться к вам. А у меня как раз неприятности.
- И вы обратились ко мне?
- Да.
Эллери поднялся, задумчиво теребя занавеску.
- Я слышал о его исчезновении, - сказал он, повернувшись.
- Думаю, отец мертв. - Прямота девушки обескураживала. Она не спрашивала об источнике информации Эллери - его осведомленность ее не удивила.
- Очевидно, райтсвиллская полиция тоже так считает.
- Так сказал мне шеф Дейкин. И женщина из газеты. Она мне не нравится, зато шеф очень славный.
- А почему вы думаете, что ваш отец мертв, Рима? Потому что они вам так сказали?
- Я знала об этом до того, как услышала это от них. - Она встала и подошла к окну.
- Что значит "знали до того"? Вам известно что-то, о чем не знают другие?
- Я просто это знаю. Если бы папа был жив, он бы пришел ко мне или прислал письмо. Значит, он мертв. - Рима с интересом смотрела на Восемьдесят седьмую улицу, как будто смерть отца не имела для нее никакого значения. Однако это нельзя было назвать простым любопытством. Интерес к нью-йоркской улице, скорее, был вызван осторожностью. Так воробей вспархивает с тротуара на телефонные провода и оттуда обозревает окрестности, можно ли спуститься на асфальт к крошкам. Не таится ли поблизости какая-то опасность.
- Люди нередко уезжают без объяснений и предупреждений, Рима. Потому что… ну, скажем, у них неприятности.
- У него могли быть неприятности, но он сообщил бы мне, если бы собирался уехать. Нет, отец мертв.
- Следы борьбы на скале Малютки Пруди…
- Его столкнули со скалы. Он был убит.
- Почему?
- Не знаю, мистер Квин. Поэтому я и пришла к вам. - Все так же внезапно девушка вернулась к дивану и села, поджав под себя ноги. Очевидно, воробей решил, что человек на тротуаре безобиден. - Можно я сниму туфли? Они жмут.
- Пожалуйста.
Рима сбросила туфли и согнула пальцы ног.
- Ненавижу обувь! А вы?
- Терпеть ее не могу.
- Тогда почему вы не снимете ваши туфли?
- Пожалуй, я так и сделаю. - Эллери тоже сбросил туфли.
- Если не возражаете, я сниму и чулки. От них такой зуд… - Красивые крепкие ноги девушки покрывали свежие царапины. Но подошвы не отличались красотой - кожа на них ороговела и напоминала штукатурку. Рима заметила его взгляд и нахмурилась. - Они безобразны, верно? Но я не выношу обувь.
Эллери легко представил себе девушку бегающей по лесу босиком. Его интересовало, как выглядит ее повседневная одежда.
- Сначала я хотела поговорить с друзьями отца, - продолжала Рима. - Но…
"Она перескакивает с одной темы на другую, - подумал Эллери. - Нужно постоянно за ней следить, иначе потеряешь нить разговора".
- С Ником Жакаром и Гарри Тойфелом?
- Но они мне не нравятся. Жакар - нехороший человек. А Тойфел заставляет меня… - Она не договорила.
- Что заставляет, Рима?
- Не знаю… Они оба дурно влияли на папу - до недавнего времени…
- Вы думаете, что Жакар, Тойфел или они оба имеют какое-то отношение к тому, что произошло с вашим отцом?
- Нет. Они действительно были его друзьями. Но я не хочу с ними говорить, потому что они мне не нравятся.
В этот момент Эллери казалось вполне логичным не расспрашивать об исчезновении отца его единственных друзей только по той причине, что они не вызывают симпатии.
Он встал и начал быстро расхаживать по комнате, что служило признаком беспокойства. Рима доверчиво наблюдала за ним.
- Расскажите мне все о вашем отце, Рима. Родился ли он в Райтсвилле? Каким образом он зарабатывал на жизнь?
- Папа родился где-то в Висконсине. Он никогда не говорил о своей семье. Думаю, его родители были суровыми и невежественными людьми - он поссорился с ними и ушел из дома еще подростком. Папе хотелось писать стихи. Он поехал на Восток и поступил в Гарвард, зарабатывал уроками. Какой-то гарвардский профессор сказал ему, что из него может выйти только третьеразрядный поэт, зато он обладает задатками отличного педагога. После окончания курса папа начал преподавать английскую литературу в университете Мерримака в Конхейвене… Его настоящее второе имя было не Харди, а Хогг. Он взял имя Харди, когда поступил в Гарвард.
Эллери кивнул.
- Отец преподавал в Мерримаке уже восемнадцать лет, когда познакомился с моей матерью. А она была студенткой. Папа к тому времени уже стал профессором и считался одним из лучших педагогов в университете. Ему было сорок четыре года, а маме - столько, сколько сейчас мне. Ни у кого из них раньше не было возлюбленных, и они влюбились друг в друга.
Сорокачетырехлетний холостяк с устойчивым отвращением к семейным отношениям и творческим разочарованием в прошлом, вынужденный подавить свою страсть к поэзии и заняться преподаванием литературы, и мать Римы, красивая девушка и многообещающая поэтесса. Эндерсон все отдал своей первой любви.
- Папа говорил, что мамины списки покупок были несравнимо поэтичнее, чем те оды, которые он когда-то писал.
Мать Римы приехала со Среднего Запада - она была одной из многочисленных дочерей в семействе нуворишей. Родители строили в отношении нее большие планы и резко возражали против брака с малозарабатывающим профессором, "похоронившим себя в лесах Новой Англии". Но мать Римы порвала с семьей и вышла замуж за Эндерсона.