Содержание:
-
I. Убийство человека в нижнем белье 1
-
II. Убийца с больной печенью и любитель канареек 3
-
III. След рыболова с удочкой 5
-
IV. Четвертая жизнь Мориса Трамбле 6
Жорж Сименон
"Бедняков не убивают…"
I. Убийство человека в нижнем белье
На протяжении двух часов эта дурацкая фраза приходила Мегрэ на память раз десять или двадцать, она преследовала его, словно назойливый припев случайно услышанной песенки, она вертелась и вертелась у него в голове - и невозможно было от нее отделаться, он даже несколько раз произнес ее вслух. Потом у нее появился вариант:
"Людей в нижнем белье не убивают…"
Августовский, по-отпускному пустоватый Париж изнывал от зноя. Жарко было уже в девять утра. В обезлюдевшей префектуре царила тишина. Все окна, обращенные к набережным, были распахнуты настежь. Войдя к себе в кабинет, Мегрэ первым долгом скинул пиджак. В эту минуту и раздался звонок от судьи Комельо.
- Загляните-ка, пожалуйста, на улицу Де-Дам. Этой ночью там произошло убийство. Комиссар полицейского участка рассказал мне какую-то длинную, путаную историю. Он сейчас на месте происшествия. Из прокуратуры туда раньше одиннадцати никто прибыть не сможет.
Уж это всегда так: только ты собрался провести спокойный денек в тишине, в прохладе - бац! - сваливается на тебя какая-то дрянь, и все к черту!..
- Идем, Люка?
Конечно, легковушку оперативной группы успели куда-то услать, и надо было добираться на метро, где пахло хлорной известью и где Мегрэ вдобавок пришлось загасить трубку.
…Нижний конец улицы Де-Дам у выхода на улицу Батиньоль. Солнце печет. Сутолока. Пестрота. На тележках вдоль тротуаров - горы овощей, фруктов, рыбы. Перед тележкой плотной стеной - хозяйки, осаждающие всю эту снедь. Разумеется, у дома, где произошло убийство, толпится народ, мальчишки, пользуясь случаем, носятся взад-вперед, визжат, орут.
Обыкновенный семиэтажный дом. Для съемщиков с более чем скромным достатком. В нижнем этаже - прачечная и лавка угольщика. У подъезда стоит полицейский.
- Комиссар ожидает вас наверху, мосье Мегрэ… Это на четвертом. Проходите, господа, проходите!.. Ну что тут смотреть… На дороге-то хоть не стоите, посторонитесь!
Какое преступление могло совершиться здесь, в этом доме, где живут маленькие, незаметные люди - народ, как правило, честный? Какая-нибудь драма любви и ревности? Но фон даже для этого неподходящий.
Четвертый этаж. Широко распахнутая дверь, за ней кухня. Там шумная ребячья возня. Их трое или четверо - подростки лет по двенадцати-шестнадцати. И женский голос из другой комнаты:
- Жерар, оставь сестру в покое, слышишь!..
Голос визгливый и в то же время усталый, такой иногда бывает у женщин, потративших всю жизнь на мелочную борьбу с повседневными невзгодами.
Входная дверь отворилась, и Мегрэ увидел жену убитого. Это она кричала сейчас на Жерара. Рядом с ней стоял участковый полицейский комиссар. Мегрэ пожал ему руку.
Женщина взглянула на Мегрэ и вздохнула, точно говоря: "Еще один!"
- Это комиссар Мегрэ, - объяснил участковый, - он будет вести следствие.
- Значит, рассказывать все сначала?
Комната, которая одновременно служит и гостиной и столовой, в одном углу - радиоприемник, в другом - швейная машина. В открытое окно врывается уличный шум, дверь на кухню тоже открыта, и оттуда несутся крики и визг детей. Но вот женщина прикрыла дверь, и голоса смолкли, точно внезапно выключенное радио.
- Такое могло случиться только со мной, - проговорила она со вздохом. - Садитесь, мосье. Может быть, выпьете чего-нибудь? Я подам. Прямо не знаю…
- Расскажите мне, но только ясно и просто, как это произошло.
- Так ведь я ничего не видела, что же я буду рассказывать?.. Мне все кажется, будто и не было ничего. Вернулся он домой, как всегда, в половине седьмого. Он никогда не опаздывал. Мне даже приходится всякий раз давать ребятам шлепка, потому что он любил садиться за стол сразу, лишь только придет…
Она говорила о своем муже, чей портрет - увеличенная фотография, где они сняты вместе, - висел на стене. И не потому, что трагически погиб ее муж, эта женщина выглядела такой подавленной и несчастной. С портрета она тоже смотрела пришибленно и покорно, будто на ее плечи были взвалены все тяготы мира.
Что касается мужа, то фотография запечатлела усы, крахмальный стоячий воротничок и лицо, выражавшее самую безоблачную невозмутимость, в этом человеке все было так заурядно, так ординарно, что, встретив его даже в сотый раз, вы бы не обратили на него внимания.
- Он вернулся в половине седьмого, снял пиджак и повесил его в шкаф со своими вещами он всегда обращался аккуратно, это надо правду сказать… В восемь пришла Франсина - она работает, я еще оставила ей обед на столе…
Вероятно, она уже рассказывала все это полицейскому комиссару, но чувствовалось, что, если бы от нее потребовали, она могла бы повторять свой рассказ снова и снова, все тем же плаксивым голосом, и взгляд у нее был бы при этом все такой же тревожный, как будто она боялась что-нибудь забыть.
Ей было лет сорок пять, и в молодости она, вероятно, была хорошенькой, но с тех пор прошли долгие годы, а ее каждый день с утра до вечера одолевали домашние заботы…
- Морис уселся на свое любимое место, у окна… как раз там, где теперь сидите вы. Это его кресло… Он читал книгу, но иногда вставал, чтобы отрегулировать радио…
В этот вечерний час в домах на улице Де-Дам нашлось бы, наверное, не меньше сотни мужчин, занятых тем же самым, - мужчин, которые, отработав целый день в конторе или в магазине, отдыхали теперь у раскрытого окна за чтением книги или вечерней газеты.
- Надо вам сказать, что он по вечерам никогда не гулял. То есть один, без нас. Раз в неделю мы ходили в кино, все вместе. …А в воскресенье…
По временам она теряла нить рассказа, прислушиваясь к тому, что делается на кухне, тревожась, не дерутся ли дети, не подгорело ли что-нибудь на плите…
- Так о чем это я?.. Ах, да… Франсина - ей уже семнадцать Франсина вышла погулять и вернулась в половине одиннадцатого. Остальные спали… Я готовила обед на сегодня, заранее, потому что утром мне надо было ехать к портнихе… Господи! Я и забыла предупредить се, что не приеду… А она меня ждет…
Это для нее тоже было трагедией.
- Мы легли… Вернее сказать, мы вошли в спальню, и я легла в кровать… Морис раздевался всегда медленнее, чем я. Окно было открыто… Жалюзи мы тоже не опускали, из-за духоты… В доме напротив никто на нас не смотрел… Там отель… Люди приходят и сразу ложатся спать… Их редко увидишь у окна…
Мегрэ сидел так неподвижно, вид у него был такой осоловелый, что Люка показалось, будто начальник сейчас уснет. Однако из губ Мегрэ, плотно зажавших мундштук трубки, вырывался время от времени легкий дымок.
- Мне и рассказывать-то нечего… Нет, такое могло случиться только со мной… Мы с ним разговаривали… О чем именно, я не помню, но пока он снимал брюки и складывал их, он все время говорил… Он остался в нижнем белье… Потом снял носки и стал чесать себе подошвы, они всегда у него болели… Я услышала с улицы такой звук… знаете, такой… ну, когда у машины мотор стреляет… нет, не такой даже, а вот какой:
ф-р-р-ф-р-р… Вот-вот, именно: ф-р-р-ф-р-р… Вроде водопроводного крана, когда в нем воздух соберется… Тут я подумала, что это вдруг Морис на полуслове замолк?.. Видите ли, я уже начала дремать, потому что за лень сильно устала… Ну так вот, замолчал он, а потом говорит тихонько и странным таким голосом: "Сволочь!". Я очень удивилась, потому что он почти никогда не ругался… Он был не такой… Я его спрашиваю:
"Что это ты?" Тут я открыла глаза - я ведь все время лежала с закрытыми глазами - и вижу, он валится на пол. Я закричала: "Морис!"
Понимаете, человек ни разу в жизни не падал в обморок… Он хоть и не был здоровяком, но болеть никогда не болел…
Я встала… зову его, говорю… А он лежит на коврике ничком и не шевелится… Я хотела его поднять, смотрю: у него на рубашке - кровь…
Я позвала Франсину, это наша старшая. И как вы думаете, что она мне сказала, когда увидела отца? "Мама, - говорит, - что ты наделала!" - и кинулась вниз, звонить… Ей пришлось разбудить угольщика…
- А где Франсина? - спросил Мегрэ.
- У себя в комнате… Она одевается… Ночью нам было не до того, нот мы и остались неодетые… Уж вы извините, что у меня такой вид… Сначала приходил доктор, потом полицейские, потом господин комиссар…
- Не могли бы вы нас оставить одних?
Она поняла не сразу, переспросила:
- Оставить одних?
Она ушла на кухню, и слышно было, как она бранит детей - все тем же нудным, монотонным голосом.
- Еще четверть часа, и я сошел бы с ума, - со вздохом проговорил Мегрэ, подходя к окошку глотнуть свежего воздуха.
Трудно объяснить почему, но только во всем существе этой женщины, возможно совсем не плохой, было что-то удручающе унылое, что-то такое, отчего меркнул, становился угрюмым и серым даже солнечный свет, лившийся в окно. Сама жизнь делалась в ее присутствии такой тусклой, такой никчемной и монотонной, что невольно хотелось спросить себя, неужели улица со всем своим движением, солнцем, красками, звуками и запахами была еще здесь, рядом, как говорится - только руку протянуть.
- Бедняга!..
Не потому, что он умер, но потому, что жил!
- Кстати, как его звали?
- Трамбле… Морис Трамбле… Сорок восемь лет… Жена сказала, что он служил кассиром в какой-то торговой фирме на улице Сантье… Вот… Я записал: "Куврэр и Бельшас, басонная торговля…"
И ко всему еще басонная торговля - шнуры, позумент и прочее для гробов и катафалков!
- Знаете-ли, - рассказывал полицейский комиссар, - сначала я подумал, что это она его убила… Не разобрался спросонок, меня ведь с постели подняли, я только-только уснул… А тут такое творилось… Дети говорят все разом, она на них кричит, чтобы замолчали, повторяет мне по двадцать раз одно и то же - примерно то самое, что и вам рассказывала, - я и решил, что она либо придурковатая, либо и вовсе сумасшедшая. А тут еще мой бригадир вздумал ее допрашивать, "на пушку" взять хотел. Он ей: "Я вас не об этом спрашиваю, я вас спрашиваю, почему вы его убили?" А она ему: "Почему?.. Да чем же это было мне его убивать?"
На лестнице соседи собрались… Здешний врач скоро принесет мне свое заключение. Он меня надоумил: утверждает, что выстрел был произведен на расстоянии и что стреляли, несомненно, из какого-то окна напротив… Я и послал своих ребят в отель "Эксельсиор".
Коротенький припев все вертится и вертится в голове у Мегрэ:
"Бедняков не убивают…"
Тем более бедняков, которые сидят в нижнем белье на краю супружеской кровати и скребут свои натруженные подошвы!
- И вы что-нибудь обнаружили там, в доме напротив?
Мегрэ внимательно осматривал окна отеля "Эксельсиор", впрочем, вернее было бы назвать его не отелем, а меблированными комнатами. Черная под мрамор табличка оповещала: "Номера на месяц, на неделю и на сутки. Горячая и холодная вода".
Бедность была и здесь. Но точно так же, как в доме, где жили Трамбле, как и в их квартире, это была не та бедность, которая может служить подходящим фоном для драмы. Бедность была здесь благопристойная, прилично и чистенько причесанная под скромный достаток.
- Я начал осмотр с четвертого этажа, все постояльцы уже лежали в постелях. Пришлось моим ребятам их побеспокоить. Представляете, какой поднялся шум. Хозяин разбушевался, грозил, что будет жаловаться. Тут мне пришла мысль заглянуть на пятый. И там, как раз напротив нашего с вами заветного, так сказать, окошечка, я обнаружил комнату, в которой никого не было, хотя она вот уже целую неделю числится за неким Жозефом Дамбуа. Я допросил швейцара, дежурившего ночью, и он вспомнил, что незадолго до полуночи выпустил из отеля какого-то человека, но кто это был, он не знает…
Мегрэ наконец решился открыть дверь в спальню, где у изножия кровати, головой на коврике, ногами на голом полу все еще лежало тело убитого.
- Пуля, видимо, попала в сердце, и смерть наступила почти мгновенно… Я полагаю, лучше будет дождаться нашего судебного врача: надо, чтобы пулю извлек он. С минуты на минуту он должен прибыть вместе с господами из прокуратуры…
- В одиннадцать часов… - рассеянно проговорил Мегрэ. Было четверть одиннадцатого. На улице, как и прежде, торговались у тележек хозяйки, в знойном воздухе стоял нежный аромат фруктов и зелени…
"Бедняков…"
- Карманы вы у него обыскали?
Обыскал, ясно и так - на столе беспорядочной грудой лежала мужская одежда, между тем как, по словам жены, Трамбле аккуратно сложил на ночь все свои вещи.
- Здесь все… Кошелек… Сигареты… Зажигалка… Ключи… Бумажник - в нем сотня франков и фотографии детей…
- Что соседи?
- Мои ребята опросили всех в доме… Трамбле живут в этой квартире двадцать шесть лет… Когда появились дети, они заняли еще две комнаты… Собственно, о них и сказать нечего… Обыкновенная, размеренная жизнь… Никаких особенных событий… Каждый год, в отпуск, ездят на две недели в Канталь, к Трамбле на родину… У них никто не бывает, если не считать редких визитов сестры мадам Трамбле. Обе женщины - урожденные Лапуант и тоже родом из Канталя… Трамбле выходил из дому каждый день в одно и то же время. На работу ездил в метро, со станции Вильер… В половине первого возвращался, через час уезжал обратно и приезжал вечером, в половине седьмого…
- Чушь какая-то! - проговорил Мегрэ. Восклицание вырвалось у него почти безотчетно. Действительно чушь. Преступление, в котором не было никакого видимого смысла.
Ничего не украли… Даже не пытались украсть… И все же это не было случайное убийство. Отнюдь. Его тщательно подготовили: пришлось снять комнату в отеле напротив, раздобыть пистолет, возможно, даже пневматическое ружье…
Тут действовал кто-то не случайный. И не ради какого-то там бедняги идут на такое дело… Да, но ведь Трамбле был именно из тех бедняг, о которых говорят: какой-то там…
- Вы не подождете людей из прокуратуры?
- Я непременно вернусь до того, как они уедут. Останьтесь, пожалуйста, чтобы ознакомить их с делом…
За стеной снова шумно завозились, догадаться было нетрудно: мадам Трамбле, урожденная Лапуант, воевала со своими детьми.
- Кстати, сколько их у нее?
- Пятеро… Три сына и две дочки… Один сынишка этой зимой заболел плевритом, и сейчас он в деревне у родителей Трамбле… Ему скоро четырнадцать…
- Идем, Люка?
Мегрэ сейчас отнюдь не улыбалась перспектива увидеть снова мадам Трамбле и услышать унылое: "Такое могло случиться только со мной".
Он тяжело спустился по лестнице мимо открывавшихся одна за другой дверей, позади которых слышался быстрый шепот. Он хотел зайти к угольщику выпить вина, но в лавчонке было полно любопытных, ожидавших прибытия чиновников прокуратуры, и Мегрэ предпочел дойти до улицы Батиньоль, где о ночной драме ничего не знали.
- Что ты будешь пить?
- Займись-ка этим типом из отеля "Эксельсиор"… Ты, разумеется, найдешь там не очень-то много, потому что обделать такое дельце, как он его обделал, это… Эй, такси!..
Тем хуже для бухгалтерии. Было слишком жарко, чтобы париться в метро или стоять на углу в ожидании автобуса.
- Встретимся на улице Де-Дам… А нет, так после обеда на набережной…
Бедняков не убивают, черт побери! А если уж убивают, так не по одиночке, а целыми партиями, устраивают войну или мятеж. Если же бедняку случается кончить жизнь самоубийством, то вряд ли он станет добывать для этого пневматическое ружье и уж конечно не застрелится в ту минуту, когда сидит на постели и чешет пятки.
Будь Трамбле не уроженцем какого-то там Канталя, носи он звучное иностранное имя, можно было бы еще заподозрить его в принадлежности к некой неведомой тайной организации его соотечественников…
Да и не был он похож на тех, кого убивают. Лицо не такое, вот в чем загвоздка! Это-то и озадачивало. А вся обстановка? Эта квартира, жена, пятеро детей, муж в нижнем белье, "ф-р-р-ф-р-р", с каким пролетела пуля…
Верх такси был откинут, и Мегрэ курил свою трубку, время от времени пожимая плечами. В какое-то мгновение мысли его обратились к мадам Мегрэ. "Бедняжка!" - скажет она и при этом непременно вздохнет. Когда умирает мужчина, женщина всегда сочувствует женщине.
- Нет, номера я не знаю… Да, улица Сантье… "Куврэр и Бельшас"… Наверно, что-нибудь солидное. Этакий почтенный торговый дом, рождения тысяча восемьсот какого-нибудь года…
Он не понимал, и это злило его. Злило потому, что он не терпел непонятного… Улица Сантье была забита людьми и машинами. Притормозив, шофер заговорил с прохожим, чтобы узнать об адресе, и в эту минуту Мегрэ увидел на фасаде одного из домов выведенные красивыми золотыми буквами слова: "Куврэр и Бельшас".
- Подождите меня. Я недолго.
Собственно, он не знал, надолго ли, но жара совсем разморила его. Да и как было не разморить, когда почти все его товарищи по работе и даже все инспектора были в отпуске и когда сегодня с утра он рассчитывал поблаженствовать на досуге у себя в кабинете!
Второй этаж. Анфилада темных комнат, чем-то напоминающих ризницу.
- Могу я видеть мосье Куврэра?
- По личному делу?
- По сугубо личному.
- Весьма сожалею. Мосье Куврэр умер пять лет назад.
- А мосье Бельшас?
- Мосье Бельшас уехал в Нормандию. Если угодно, вы можете поговорить с мосье Мовром.
- Кто это?
- Доверенное лицо фирмы Он сейчас в банке, но скоро вернется…
- Скажите, а мосье Трамбле здесь?
Недоумение:
- Простите, как вы сказали?
- Мосье Трамбле… Морис Трамбле…
- Я такого не знаю.
- Ваш кассир…
- Нашего кассира зовут Мажин, Гастон Мажин…
"Вот так история с географией!? - подумал Мегрэ. Положительно, его так и преследовали сегодня трафаретные фразы.
- Вы будете ожидать мосье Мовра?
- Да, придется.
Сидеть и нюхать приторный запах галантереи и картонных коробок. К счастью, это продолжалось не слишком долго. Мосье Мовр оказался шестидесятилетним господином, одетым с головы до ног во все черное.
- Вы хотели поговорить со мной?
- Мегрэ, комиссар сыскной полиции…
Если слова эти имели целью произвести впечатление, то Мегрэ ошибся.
- Чему я обязан честью…
- Если не ошибаюсь, у вас работает кассиром некий Трамбле?
- Работал… Довольно давно… Погодите… Это было в тот год, когда мы модернизировали наше отделение в Камбре. Да… Семь лет назад… Даже немного больше, потому что он ушел от нас в середине весны… - Мосье Мовр поправил пенсне: - Словом, мосье Трамбле не служит у нас уже семь лет.
- С тех пор вы его больше не видели?
- Лично я - нет.
- Вы были им довольны как служащим?