– Я теперь себя спрашиваю, как же я об этом не подумала? – задумчиво пробормотала она. – В начале весны Эмиль целую неделю пролежал в постели с ангиной.
А письма продолжали поступать в мой почтовый ящик.
Нужно сказать, что он из предосторожности никогда не направлял писем по почте. Однажды, когда я рано открыла дверь, заметила девочку, которая тут же убежала…
– Люсиль?
– Да, это была его сестра.
– Вы уверены, что он предупредил ее о своем отъезде?
– Может быть и так, но я не знаю. Больше ничего не знаю. Все это выглядело таким простым, легким, невинным…
– Видите ли, мадемуазель, есть еще один человек, который уже несколько дней занимается тем же поиском, что и я, причем обогнал меня в этом. А я только этим утром добрался сюда…
– Но как вам это удалось?
– Я просто шел от двери к двери. Потому что исходил от Одетты и Эмиля. Ибо так и должно было случиться: они где-то встречались. И еще потому, что не сообразил, как это сделала бы на моем месте женщина, не догадался о портнихе. А кто оплачивал счета мадам Беллами?
– Ее муж посылал мне чек в конце года.
– Он знал, что вы с ней дружите с детства?
– Наверное. Во всяком случае, Одетту и меня часто видели вместе еще до того, как он в нее влюбился.
– А она его любила?
– Полагаю, что да.
– Умеренной любовью, как я думаю, когда определенную роль играли большой дом, драгоценности, платья и машина…
– Вероятно. Одетта всегда боялась кончить так же, как ее мать. Но что же мне теперь делать? И как вы собираетесь поступать?
В это время зазвонил телефон.
– Вы позволите?
По мере того как слушала, прижав трубку к уху, она бледнела и вдруг стала подавать знаки Мегрэ.
– Да, доктор… Алло, доктор, я вас плохо слышу…
Это Ольга, да… Как? Повторите, пожалуйста, имя…
Мегрэ?..
Она взглядом просила совета у комиссара, и тот кивнул.
– Вы хотите знать, приходил ли он ко мне?
Комиссар пальцем ткнул в комнату, и она, не будучи уверенной, что правильно истолковала его жест, наугад ответила:
– Он сейчас здесь. Нет. Не очень давно. Подождите, мне кажется, что он хочет поговорить с вами…
Мегрэ взял трубку:
– Алло! Это вы, доктор?
На другом конце провода царило молчание.
– Я как раз собирался вам позвонить, чтобы попросить о встрече. Не забудьте, вы же сами сказали, что всегда в моем распоряжении… Алло!
– Да. Я слушаю.
– Вы сейчас у себя?
– Да.
– Если позволите, то через несколько минут я буду у вас. Мне только миновать половину Рембле… Алло!
Снова молчание.
– Вы меня слышите, доктор?
– Да.
– Я говорю с вами, как мужчина с мужчиной. Алло!
Заклинаю, умоляю вас, приказываю ничего до моего прихода не предпринимать. Алло!
Молчание.
– Алло! Алло! Мадемуазель, не отключайте. Как? Он повесил трубку?
Схватив шляпу, Мегрэ бросился к двери. Чуть ли не кубарем скатился по лестнице. Почти с порога увидел владельца магазина кожаных изделий со шляпой на голове, выходящего из своего заведения и что-то говорящего жене.
– Не подбросите ли меня до дома доктора Беллами?
– С удовольствием.
Оставалось проехать каких-то триста метров, и Мегрэ показалось, что пролетела они их на одном дыхании. Спутник посмотрел на него с удивлением, несколько ошеломленно. Он даже не осмелился задать вопрос.
Визг тормозов.
– Вас подождать? – только и сумел вымолвить он.
– Спасибо, нет…
Комиссар стал звонить. Долго жал кнопку звонка.
Услышал через дверь голос мадам Беллами, матери доктора, которая говорила:
– Франсис, посмотрите, что там за невежа…
Слуга открыл и тоже опешил при виде комиссара, столь возбужденного.
– Он наверху?
– Да, в библиотеке. Во всяком случае был там с четверть часа тому назад.
Беллами-мать с палкой в руке появилась в дверях салона, но он едва ей кивнул. Бросился вверх по лестнице. На мгновение застыл перед дверью Одетты. Услышал шум в коридоре. Не случись этого, может быть, даже попытался бы ее открыть.
Филипп Беллами ждал его у открытой двери в кабинет, стоя в дверной раме, как портрет на фоне блестевших золотом корешков книг.
– Чего вы испугались? – спросил он, когда Мегрэ перевел дух.
В уголках его губ таилась холодная усмешка.
Он отступил, пропуская комиссара в комнату, где они недавно сидели втроем, и жестом указал на кресло.
– Как видите, я вас ждал.
Почему же Мегрэ не мог оторвать взгляда от его белых рук? Может быть, он искал на них следы крови?
Доктор понял его взгляд:
– Вы мне не верите?
Колебание. Мгновенное размышление. Беллами, должно быть, испытывал ужасное напряжение. Он поднес руку ко лбу.
– Хорошо. Пойдемте.
Он вышел в коридор, на ходу доставая из кармана небольшой ключик. Потом остановился перед дверью жены. Повернулся и посмотрел на Мегрэ. Возможно, он все еще колебался?
Наконец доктор медленно открыл дверь, и стала видна золоченая внутренность спальни, шторы в которой были задернуты. На шелках огромной постели, раскинув по подушке светлые волосы, лежала женщина, повернув к ним в три четверти лицо с длинными ресницами, подрагивающими крыльями носа и гримасой на губах, одна из которых несколько выдавалась вперед.
На золотистом шелковом пуховике бессильно откинута рука.
Застыв у дверного проема, Филипп Беллами не шевелился и молчал. Когда Мегрэ обернулся к нему, заметил, что доктор стоит с закрытыми глазами.
– Она жива? – очень мягко спросил Мегрэ.
– Жива.
– Спит?
– Да, спит.
Беллами отвечал как лунатик, все еще не открывая глаз и стиснув руки.
– Доктор Буржуа осматривал ее сегодня утром и дал успокоительное. Нужно, чтобы она спала.
Когда они замолчали, стало слышно размеренное дыхание молодой женщины, правда, очень легкое, как биение крыльев ночного мотылька.
Сделав шаг к двери, Мегрэ еще раз оглянулся на спящую.
Голос доктора прозвучал повелительно:
– Идемте…
Он тщательно запер дверь, сунул ключ в карман и направился к библиотеке.
Глава 9
Они снова расположились в кабинете Беллами. Доктор – на своем обычном месте за столом, Мегрэ – в кожаном кресле. Оба молчали. В их молчании не было ничего враждебного, и это, возможно, в какой-то степени разряжало обстановку.
В этот самый момент, закуривая трубку, комиссар заметил те изменения, которые произошли с прошлого дня – а может, и несколько минут назад? – с его собеседником. Теперь он производил впечатление человека, охваченного гигантской усталостью, но стремящегося держаться до конца. Ресницы подчеркивали синеву кругов под глазами на бледной матовой коже лица, а губы выделялись так, что казались накрашенными.
Он сознавал, что подвергся экзамену, который устроил ему Мегрэ, и теперь, выйдя из своего лунатического состояния, протянул руку к кнопке звонка. И тут он впервые взглядом как бы испросил у комиссара разрешения. Он не улыбнулся, но что-то подобное скользнуло по его лицу, что-то очень смутное, горькое, слегка насмешливое в отношении комиссара и с совсем небольшой долей нежности к себе самому.
Думал ли он, нажимая кнопку, что, может быть, в последний раз поступает, как свободный и богатый человек, в том окружении, которое сам себе создал и в которое был влюблен?
В этот день у него было что-то вроде тика, и он постоянно подносил руку ко лбу. Дожидаясь, пока подойдет слуга, он проделал это дважды.
– Мне виски, а вам, месье Мегрэ?
– Хотя еще и рано, я выпил бы чего-нибудь покрепче. Арманьяк, например.
И вот на столе стоит поднос, наполнены стаканчики, и доктор, держа в руке зажженную сигарету, проговорил:
– Существует много решений…
Как будто речь шла о проблеме, которую они решали совместно.
– Правильное решение только одно, – вздохнул Мегрэ, как эхо. И, тяжело поднявшись, потянулся к стоящему на столе телефонному аппарату.
– Вы позволите?.. Алло! Мадемуазель, вы можете соединить меня с номером 118 в Ла-Рош-сюр-Йон? Что вы сказали? Не нужно ждать? Сразу соединяете. Алло!
Я хотел бы поговорить со следователем Аленом де Фоллетье. От доктора Беллами. Да, Беллами… Алло! Это вы, месье следователь? Говорит Мегрэ. Что вы сказали? Нет.
Я у него в кабинете и сейчас передам ему трубку. Полагаю, что он намерен попросить вас присоединиться к нам, и как можно скорее…
Как будто это было обговорено заранее, он протянул трубку доктору, который с покорным видом взял ее. На мгновение их взгляды скрестились. Они без слов хорошо понимали друг друга.
– Ален, это я… Я действительно хотел бы увидеться с тобой побыстрее, как только ты сможешь. Что ты говоришь? Насколько я тебя знаю, если ты садишься за стол, то просидишь там до половины двенадцатого. Не мог бы ты ограничиться сандвичем и сесть в машину?
Жена забрала ее и уехала в Фонтене? В таком случае, возьми такси. Да… Мы тебя ждем… Это очень важно…
Он положил трубку, и в комнате снова повисла тишина, которую вскоре нарушил телефонный звонок. Беллами вопросительно посмотрел на Мегрэ. Тот кивнул.
– Алло! Да, маман. Нет. Я буду занят еще некоторое время. Нет. Позавтракай одна. Нет, я не спущусь. – Кладя трубку, он проговорил: – Сознайтесь, что у вас нет никаких доказательств.
– Верно.
В тоне Филиппа Беллами не было ничего вызывающего. Комиссара он не боялся, а просто констатировал Факт, причем делал это без всякого триумфа.
Оба они выглядели людьми, спокойно рассматривающими данные, касающиеся некоей проблемы.
– Не знаю уж, как вы собираетесь вести себя с Аленом, но сомневаюсь, что при нынешнем положении дел с расследованием получите ордер на арест. И вовсе не потому, что он мой друг. Любой следователь в подобной ситуации заколебался бы, прежде чем взять на себя такую ответственность.
– Однако, – возразил Мегрэ, – необходимо, чтобы я ее на себя взял. Не полагаете ли вы, доктор, что уже хватит жертв?
Беллами опустил голову, может быть, для того, чтобы взглянуть на свои руки.
– Да, – согласился он наконец. – Я как раз об этом подумал перед тем, как вы пришли. Уже два дня я слежу за ходом ваших мыслей и действиями. Этим утром, еще до вашего прихода, я понял роль Ольги, потом заметил вас в Рембле переходящим от двери к двери и понял, что вы скоро доберетесь до нее. У меня было перед вами преимущество во времени… Пока вы расспрашивали людей, я мог бы позвонить в дверь, ведущую в апартаменты с улочки…
– Думаете, что этого было бы достаточно?
– Заметьте, что даже располагая свидетельством Ольги, вам не в чем обвинить меня. Учитывая презумпцию невиновности, ни один суд присяжных не вынес бы обвинительного приговора в отношении человека в моем положении. Я только хочу, чтобы вы поняли, что я еще могу высоко держать голову, продолжать игру и выйти из этой ситуации если не с почестями, то уж по крайней мере человеком свободным.
Его взгляд, казалось, ласкал все, что их окружало, и в нем не было никакой иронии.
– Единственно… – начал он.
– Единственно, – прервал его Мегрэ, – вам пришлось бы продолжить список. И вы бы начали это, не так ли? Но, даже поспешив, вы бы все равно не успели. Есть кое-что, о чем вы забыли. Существует некая личность. Во всем остальном вы действовали один. Но маленькая деталь вынудила вас просить о помощи третье лицо…
Нахмурив брови, доктор задумался, словно решая некое уравнение.
– Открытка… – шепнул, подсказывая ему, комиссар. – Открытка, которую необходимо было отправить из Парижа, самому туда не выезжая. И завтра я сделаю так, что вашу тещу вызовут в мой кабинет на набережной Орфевр и будут допрашивать несколько часов, если понадобится… Вы понимаете? Кончится тем, что она заговорит…
– Может быть.
– Учтите, что меня в этом деле удивляет только одна маленькая деталь. Как у вас под рукой оказалась открытка с видом Парижа? Я прошелся по книжным магазинам городка, но ничего подобного здесь не обнаружил.
Доктор пожал плечами, приподнялся и достал что-то из ящика стола.
– Как видите, мне это не составило большого труда. Должно быть, я когда-то случайно купил открытки у нищего или лотошника. Они годами лежали у меня в столе.
– Он протянул Мегрэ конверт, в котором находилось штук двадцать открыток, совершенно обыкновенный фото-открыток, а на конверте надпись: "Крупнейшие города Франции".
– Никогда не думал, что вы умеете так ловко подделывать почерк.
– А я его и не подделывал.
Мегрэ быстро поднял голову и посмотрел на доктора удивленно, даже с некоторым восхищением.
– Вы хотите сказать…
– Что он это написал сам.
– Под вашу диктовку?
Доктор пожал плечами с таким видом, как будто говорил, что это было бы слишком просто.
Почти в тот же миг он насторожился, подал знак Мегрэ, чтобы тот не шумел. Почти на цыпочках направился к Двери, выходящей в коридор, и распахнул ее.
Там стояла сконфуженная горничная. Беллами притворился, будто поверил, что она только что подошла.
– Вы что-то хотели, Жанна?
Мегрэ наконец увидел ее. Это была худая, плоскогрудая девица с тощими ногами, неправильными чертами лица и испорченными зубами.
– Я думала, что вы сидите за столом в столовой, и решила заняться уборкой.
– Я предпочел бы, Жанна, чтобы вы пошли убрать кабинет для консультаций. Вот ключ. – Закрыв за ней дверь, доктор вздохнул: – Вот эту я бы убивать не стал.
Не было бы необходимости. Вы поняли? Я знаю, что она думает. Но не знаю, о чем догадывается. Однако убей я половину города, будь я самым отвратительным чудовищем, вы бы не вырвали у нее ни одного слова против меня.
Прошло некоторое время, и доктор добавил:
– Эта меня любит. Любит смиренно, непримиримо, без всякой надежды на взаимность. Ее подогревает моя любовь к Одетте.
Она любила доктора, и это было еще одним проявлением ее любви и ревности к его жене, к своей хозяйке.
Продолжал ли доктор предугадывать мысли комиссара? Однако он сказал:
– Вы ошибаетесь, это не она…
Немного выждав, он с глухой грустью сообщил:
– Это моя мать! И она тоже меня любит, по крайней мере я это предполагаю, поскольку она тоже меня ревнует, как я не ревновал свою жену. А сейчас вы задаете себе вопрос, откуда я все узнал про Одетту, так ведь?
Это просто и глупо одновременно. В будуаре моей жены стоит маленький столик в стиле Людовика XV из розового дерева. На столике – письменные принадлежности и бювар. Однако, должен вам сказать, никто не испытывал такого отвращения к писанию писем, как она.
Я часто над этим подшучивал, и сам вынужден был отписываться нашим редким друзьям, чтобы принять или отказаться от приглашения. И вот однажды утром, когда Одетта была в саду, моя мать посмотрела на бювар. "Кажется, Одетта изменила своим привычкам", – сказала она мне. Промокательная бумага вся была покрыта следами чернил, как будто писали много писем. Как видите, все довольно глупо и просто. Продумывают все, но забывают о мелочах такого рода.
Теперь мне все это кажется давным-давно прошедшим, хотя минуло лишь две недели, как все обнаружилось.
– Вы нашли письма?
– Конечно нашел. Нашел там, куда их обычно прячут все женщины, – в белье.
– В них Эмиль писал об отъезде?
– В последнем письме излагались все детали побега.
– И вы ничего ей не сказали?
– Я даже виду не подал.
– Вы, кажется, должны были в этот день отправиться на обед к супрефекту?
– Да, чисто мужской обед, в смокингах.
– И вы туда пошли?
– Да, я изобразил присутствие на нем.
– Предварительно приведя жену в состояние, в котором она не могла покинуть дом.
– Совершенно верно. Под предлогом того, что она выглядит слишком усталой, что, собственно, соответствовало истине, я ввел ей сильное снотворное. Потом уложил спать и запер в спальню.
– Сами же отправились на свидание.
– Я вышел в указанное в письме время. Открыл дверь в комнате ожидания, которую вы видели, ту, что выходит на улочку. У стены заметил стоявшего в ожидании парня. Увидев меня, он задрожал. Я подумал было, что он бросится бежать и мне придется гнаться за ним.
– Вы заставили его подняться в кабинет для консультаций?
– Да. Кажется, я ему просто сказал: "Не желаете ли подняться со мной на пару минут? Моя жена плохо себя чувствует и не может сегодня последовать за вами".
Мегрэ очень живо представил себе двоих мужчин в полумраке улицы, Эмиля с чемоданом в руке и двумя билетами до Парижа, дрожащего как осиновый лист.
– Почему вы заставили его подняться?
Доктор посмотрел на Мегрэ с удивлением, точно человек, равный ему, вдруг сморозил глупость.
– Не мог же я сделать этого на улице.
– Вы уже тогда все решили?
Доктор замер.
– Все было просто, как вы понимаете. И даже много проще, чем об этом думают.
– Жалости вы не испытывали?
– Об этом я как-то не думал. Меня и теперь это слово шокирует.
– Однако он ее любил…
– Вовсе нет. – И доктор, не дрогнув, взглянул в глаза комиссару. – Если вы так говорите, то ничего не поняли. Он был влюблен, я согласен. Но влюблен не в нее, поймите. Он ведь ее толком не знал и не мог любить по-настоящему! Разве приходилось ему видеть ее больной и некрасивой, слабой и хныкающей? Разве обожал он ее недостатки, мелкую трусость и тому подобное?
Нет, он ее не знал. Просто любил некую женщину. Такую же роль сыграла бы для него любая другая. Знаете, что соблазняло его больше всего? Мое имя, мой дом, некая роскошь, репутация. Платья, которые она носила, и тайна, ее окружавшая. Я продолжаю, Мегрэ… – Впервые он назвал комиссара фамильярно. – Я уверен, что не ошибаюсь. Без меня, без моей страстной любви к ней он бы ее не полюбил.
– Вы долго с ним разговаривали?
– Да. В той ситуации, в которой он оказался, да. Он не мог отказаться мне отвечать. – Теперь доктор как-то даже стыдливо отвернулся. – Мне необходимо было узнать, – проговорил он тихим голосом, – все детали, понимаете? Все эти мелкие грязные детали…
Все это происходило там, наверху, в кабинете с матовыми стеклами.
– Мне было необходимо…
Некий пуританизм помешал Мегрэ задержаться на этом вопросе.
– Когда же вы услышали шум?
Беллами очнулся, избавившись от кошмара.
– Так вам это тоже известно? Ну конечно, я догадался об этом вчера, когда вы вдруг захотели посетить мой кабинет для консультаций и особенно когда открыли окно.
– Наверное, все объясняется не только этим…
Нужно было, чтобы она что-то увидела!
– Вопреки тому, что я утверждал в первый день нашего с вами знакомства, моя свояченица любила меня. Была ли это настоящая любовь? Иногда я спрашивал себя, не было ли это просто завистью к старшей сестре…
Он прервал свою мысль, которую попытался развить.
– Все это выглядело так, будто моя мать, Жанна, Лили… не могли выносить зрелища моей настоящей искренней любви к жене. Я ведь долго ходил холостяком.