Он не собирался с ней спорить. И вообще, знал ли он о своем желании жить? Жить! Покончить с этим бесконечным преследованием. Да, этого он желал изо всех сил. И еще: вновь обрести ускользнувшую песню. И остаться в одиночестве. И плевать на все, как плевал Фожер.
– Я с тобой говорю, по-моему, - сказала Ева.
Лепра смотрел, как на пакетбот грузят машины, и позавидовал человеку, который управлял лебедкой и пускал в путешествие по пространству эти тяжеленные контейнеры.
– Может, помолчим? - предложил он. - Я тебя люблю, но ты меня утомляешь.
Это вырвалось неожиданно, и тон его был столь непривычным, что он весь сжался и приготовился к обороне. Но Ева просто отпустила его руку. Они еще некоторое время шагали рядом, а потом, поскольку Лепра шел медленно, она обогнала его на метр, потом на два. И вскоре они шли уже просто друг за другом, словно были незнакомы между собой. Ева не оборачиваясь села в машину. Он еще побродил некоторое время, купил газеты, сигары. Он подчинялся каким-то неожиданным порывам и находил в этом горькое удовольствие.
– Едем назад? - спросила Ева, когда он подошел к ней.
– Нет, мне тут нравится.
– Тогда отвези меня на вокзал.
– Как хочешь.
Он спокойно отъехал и стал не торопясь искать вокзал. Ева сидела у самой дверцы. Между ними поместился бы третий пассажир. Лепра остановил машину, вышел, чтобы открыть дверцу Еве, но она уже поставила ногу на землю и нервно схватила перчатки и сумку. Лепра побежал в кассу за билетом.
– Поезд через час, - сказал он, протягивая билет.
Она, не отвечая, взяла у него билет и прошла в зал ожидания. Лепра пошел следом и сел рядом с ней. Они чувствовали тепло друг друга, разгадывая мысли, и Лепра казалось, что он никогда не испытывал ничего более пронзительного. Вскоре он поднялся, чтобы закурить сигару, и развернул газету. Первые полосы по-прежнему занимало дело Мелио. Журналисты давали понять, что комиссар Борель идет по интересному следу, но эта новость даже не тронула Лепра. В нем самом происходили гораздо более серьезные вещи. Тут он заметил, что Ева идет к перрону, пробрался в поезд тайком от нее и занял свободное купе.
– Садись здесь, - сказал он.
Она прошла дальше по вагону, сама выбрала себе место.
– Что ж, счастливого пути, - сказал Лепра.
Она, казалось, не замечала протянутой руки.
– Ты делаешь успехи, - сказала она голосом, который он никогда прежде не слышал.
Он спрыгнул с подножки, дождался отправления. Когда поезд тронулся, Ева открыла сумку и достала пудру. Лепра, для формы, прошел вдоль вагона и помахал ей. Потом, сунув руки в карманы, вернулся к машине. Что теперь? Вечер был свободен. Он мог поехать куда-нибудь, побродить в порту, пойти в кино… Он ни перед кем не должен был отчитываться. Мог, наконец, остаться наедине со своей тревогой. Он выбрал отель по своему вкусу, вписал в регистрационную карточку первое пришедшее на ум имя. Лепра больше не существовало.
В баре он выпил виски, заказал еще и неожиданно вспомнил последний вечер с Фожером. Алкоголь только подогревал воспоминания, но они казались уже галлюцинациями. Нет, Фожер никогда на него не сердился. Напротив, он всегда был снисходителен к нему. Ревновал, конечно, но в этом не было злости. Бедняга Фожер! Вот этому и надо посвятить вечер. Думать о Фожере. Что бы сделал Фожер, если… Лепра закурил вторую сигару. Ее аромат тоже благоприятствовал воспоминаниям. Все-таки удивительно, какое огромное место занимал Фожер в его жизни! В его памяти всплывали его забытые замечания, советы… "Ты слишком часто смотришься в зеркало", - нередко говорил Фожер или внушал: "Чем больше ты досаждаешь окружающим, тем легче тебе будет приручить их". Обрывки его мелодии на мгновение смешались с этими словами. Сидя за стойкой, положив голову на сжатые кулаки, Лепра рассматривал жидкость в своем стакане. "Мы, - говорил Фожер, - люди особые, понимаешь, малыш? Если хочешь, чтобы музыка пришла к тебе, надо сначала, чтобы она почувствовала тебя в себе!" Бар постепенно пустел. Бармен настойчиво протирал стойку возле стакана Лепра. Тот посмотрел на часы. Как поздно! Он расплатился, вышел и обрадовался, что снова может раствориться в ночи.
Сон продолжался. Фожер шел рядом с ним. Лепра снова оказался в порту. Раздался мычащий гудок огромного грузового корабля и повторился множество раз навязчивым эхом. Мелодия Лепра медленно возвращалась к жизни. Он не тревожил ее, думая о другом, смотрел на качающиеся фонари, на светлые блики на воде. В темноте проносились вагоны. Подъемные краны возносили вверх странные тюки, мелькающие в лучах прожекторов. Он чувствовал, как мелодия рождается в нем, начинает жить своей жизнью, и он становился уже просто страстным зрителем, которого не принимают в расчет. "Лепра не в счет!" - еще одна фраза Фожера, которая внезапно обрела свой истинный смысл. Неожиданно накатила волна и захлестнула мостовую и рельсы. Лепра вздрогнул. Он понял, что весь горит, но сейчас это его не волновало.
В переулке он столкнулся с девушкой. Она остановилась и улыбнулась ему, помахивая сумкой на длинном ремне. Лепра тоже остановился. Она взяла его за руку и потянула за собой, и он пошел следом за ней по темному коридору, поднялся по лестнице. Фожер одобрил бы его. Девушка вошла в комнату и зажгла свет.
– Ты не здешний, - произнесла она. - Сразу видно.
– Вот послушай-ка, - сказал Лепра.
Он насвистывал ей свою мелодию. Она смотрела на него в тихом бешенстве, забыв раздеться.
– Ну, знаешь, - наконец произнесла она, - я разных придурков видала, но такого - никогда…
X
– А, вот и ты, - сказала Ева.
– Да, вот и я. Извини меня, - сказал Лепра.
– У тебя был приступ независимости. Теперь ты вернулся за мной. И воображаешь себе, что…
– Прошу тебя…
Он прошел мимо нее, сел за рояль и беспечно, как бы для собственного удовольствия, наиграл песню, без ненужных брио, без затей, не спуская глаз с портрета Фожера.
– Ну как тебе? - спросил он, не оборачиваясь. - Для начала неплохо, по-моему. Только припев пока не получается.
Он поискал еще, попробовал наугад несколько тем и наконец остановился на той, которую легче всего было напеть. Затем сыграл сразу все вместе, куплет и припев.
– Вот. Дарю ее тебе.
Он смеялся, он был счастлив.
– Ты ничего не понимаешь, - сказала Ева. - Ты спятил.
– А что? Тебе не нравится?
– Напротив. Это… Не хочу тебя обидеть, но я не думала, что ты на такое способен.
– Ну как?
– А все остальное?
Лепра нахмурился.
– Все остальное… ну да… следствие, письма!
Он обнял Еву за плечи и слегка потряс ее.
– Представь себе, я в это не верю. Хватит. Знаешь, я сегодня всю ночь думал о Фожере. И начал понимать его.
Она села. На ее внезапно побледневшем лице блестели огромные, неподвижные зеленые глаза.
– Ты меня пугаешь, - сказала она.
– Пугаю? Потому что начал понимать Фожера? Не смеши меня. По-моему, он и не собирался посылать письмо. Повторяю тебе: на него это не похоже. Он просто хотел испытать тебя. Если бы ты пошла в полицию и выдала себя, он оказался бы прав. А если нет, то он все равно прав; он молодец, Фожер! Парень не промах!
– Только ты не учитываешь, что смерть Мелио все осложняет.
– Я не говорю о Мелио, - упорствовал Лепра. - Я просто считаю, что Фожер не мог отослать такое письмо. Может, он его и написал - тут я ничего не имею против. Но я готов биться об заклад, что Мелио либо уничтожил его, либо не воспользовался им.
– По-твоему, у убийцы Мелио такая же ранимая совесть?
– Но ведь…
Лепра внезапно отвернулся, подошел к окну и нетерпеливо забарабанил пальцами по стеклу.
– Может, убийца не нашел письма.
– Но пластинку-то он нашел. И он бы не расстался с пластинкой, если бы письма не было у него в руках. Это очевидно! Ты как мой муж. Он всегда отрицал то, что ему не нравилось. Так удобнее.
Зазвонил телефон, и Лепра резко обернулся.
– Меня нет дома, - сказала Ева.
Они подумали об одном и том же: что, если это…
– Ответь ты, - прошептала она.
Лепра на цыпочках пересек гостиную и снял трубку. Ева взяла отводную.
– Минутку, - произнес женский голос. Почти в ту же секунду заговорил мужчина:
– Алло… алло, мадам Фожер?
Ева наклонилась к нему и прошептала:
– Это Борель.
– Алло, - сказал Лепра. - Мадам Фожер нет дома.
– А кто у телефона?
– Жан Лепра.
– А, очень приятно, господин Лепра. Это комиссар Борель… Я имел счастье аплодировать вам… Я уверен, что мадам Фожер многим вам обязана… Ее еще долго не будет?
– Я не знаю.
– Досадно. Вы сегодня увидитесь с ней?
– Думаю, что да.
– Будьте добры, передайте ей, что я жду ее у себя… Просто маленькая формальность, ничего серьезного, я даже не послал ей повестку… Если вы захотите сопровождать ее, я буду рад пожать вашу руку.
– Договорились.
– Всего хорошего, господин Лепра, до скорого.
Лепра осторожно повесил трубку.
– Лицемер, - бросила Ева.
– Он пока не может устроить тебе очную ставку с шофером, - сказал Лепра. - Он еще трижды подумает, прежде чем сделать это.
– Он пригласил и тебя, - сказала Ева.
– Да, но я не обязан…
– Ты бросишь меня одну?
– Ладно, идем! - вздохнул Лепра. - Если им нужен преступник, я признаюсь. Ты же этого хочешь?
– В чем ты признаешься?
– Ну… что убил Фожера.
– И согласишься, чтобы тебя обвинили в смерти Мелио?
– Нет.
– А меня?
– Черт знает что, - проворчал Лепра. - Еще утром я почти забыл обо всем этом, и вот теперь…
Ева одевалась в спальне, а Лепра в сотый раз пытался представить себе ход мыслей Бореля. Он наверняка думает, что Фожера, может быть, убили, как Мелио… И тогда будет уж слишком близок к правде. Таким образом, идти в префектуру - все равно, что броситься в волчью пасть. Лепра ощупал свой бумажник. Там лежала бумажка с подробным расписанием поездов в Бельгию. Может, еще есть время. А там… он будет писать музыку под вымышленным именем… Поначалу ему будет трудновато пробиться - как и Фожеру. Но рано или поздно, как и Фожер, он прорвется. Ева висела на нем мертвым грузом. И он не потерпит, чтобы она его судила. Вот в чем его настоящая слабость, истинная трусость. Фожер бы не колебался.
Лепра пошел к дверям. Повернул ручку: "Вскочить в лифт, зайти домой за чемоданом… потом поезд… граница…" Искушение было столь сильным, что он, задыхаясь, прислонился к стене. "Ну, еще усилие… Надо только открыть эту дверь и захлопнуть ее за собой, отсекая прошлое".
– Я готова, - крикнула Ева.
Лепра ждал. Он бы уже сто раз мог сбежать. Когда появилась Ева, он бросил на нее затравленный взгляд: как всегда, элегантна, уверена в себе, неприступна. Если бы она согласилась не выкладывать Борелю всю правду, то получила бы еще отсрочку.
– Может, Борелю пришло еще одно анонимное письмо, - предположил Лепра.
– Он говорил о простой формальности, - возразила Ева.
– Поживем - увидим.
Он открыл дверцы лифта. Ева улыбнулась и прошла первой.
– Бедняжка Жан, - сказала она. - Мне иногда так тебя жалко. Как ты сам за себя цепляешься!
На улице не было никаких подозрительных типов. Лепра ожидал увидеть чуть ли не инспектора, который бы делал вид, что читает газету или рассматривает витрины. Он оставил машину возле дома, но Ева предпочла такси. Она подняла стекло, разделяющее их с водителем.
– Успокойся, - сказала она. - У меня уже нет ни малейшего желания говорить. Если б не Мелио, это было бы наилучшем выходом из положения. Я бы отдала Борелю пластинку. Он сам бы понял, что мой муж был сумасшедшим.
– Фожер сумасшедший!
– Конечно. Он прекрасно знал, что много пьет и быстро ездит, и понимал, что каждое следующее путешествие может кончиться плохо. А эта идея обвинить меня - тоже бред алкоголика, не так ли? Я смогла бы защититься. Но теперь…
– Никогда он не был сумасшедшим, - сказал Лепра.
– Давай-давай, защищай его, - гневно крикнула Ева. - Любовь! Отличное оправдание! Я люблю тебя, беру тебя в свои руки и уже не отпускаю. Все вы такие, и ты первый.
– Я?
– А кто же еще. Ты вообще думаешь обо мне в эту минуту?
– Будь последовательной. Ты…
– Боже, как ты меня утомляешь.
Вздернув плечо, она отвернулась, показывая, что вновь погружается в свое одиночество. Такси быстро катило вдоль Сены. Может быть, в эту минуту Борель выписывает ордер на арест. "И однако я в это не верю, - думал Лепра. - Я просто не могу себе этого представить!" Такси замедлило ход перед до боли знакомой аркой. Как он дрожал за Еву тогда, в первый раз! Как он ее любил! Теперь он смотрел, как она поднимается по лестнице, и спрашивал себя, чего он, собственно, тут торчит. Дело Фожера-Мелио? Старая история между вдовой и полицейским. Разберутся сами, он уже вне игры.
Борель принял их с обезоруживающей сердечностью. Ему так неловко, что он их побеспокоил. В общем, нет ничего срочного. Он позвал их просто ради очистки совести, чтобы потом не возникло ничего непредвиденного… Он смотрел на них по очереди, сидя за столом, и потирал руки, будто согреваясь. На манжетах ярко блестели пуговицы. Галстук на нем был довольно дорогой. У Бореля были манеры человека, который привык к тому, что дела ему удаются, и он как бы заранее извинялся, что окажется сильнее.
– Нас так потрясла смерть господина Мелио! - сказал он. - Просто невозможно представить! Вы, разумеется, не знаете ничего, что могло бы помочь следствию?
– Ничего, - сказала Ева.
– Вы никак не связываете эту смерть с гибелью вашего мужа?
Ева прекрасно разыграла удивление, смешанное с любопытством.
– А что, - спросила она, - есть связь между?..
– Ну, это еще вилами по воде писано, - сказал Борель. - Если хотите - рабочая гипотеза. Мы просто обязаны рассмотреть все возможности, даже самые невероятные.
Еле слышно задребезжал телефон. Борель схватил трубку, и лицо его на мгновение изменилось.
– Я занят, - резко сказал он.
Он тут же снова улыбнулся, может быть, чуть снисходительно, и лицо его приняло прежнее любезное выражение.
– Тут есть одна деталь, из мира грез… женский голос… Вы читали газеты? Вы в курсе?
– Да, - сказал Лепра.
– Ну так вот, - продолжал Борель, хитро прищурившись, - помните анонимное письмо, написанное женщиной… Улавливаете связь?
– Не вполне, - призналась Ева.
Борель улыбнулся с видом профессора, который понимает, что завысил требования.
– С одной стороны, моя дорогая, у нас лежит письмо, цель которого - скомпрометировать вас, с другой - некая таинственная особа, возможно, нанесла визит Мелио за несколько минут до его смерти. Может, это одна и та же женщина? Видите, куда я клоню?
Внезапная радость осветила лицо Евы.
– Понимаю, - сказала она.
– Как только я идентифицирую почерк, - заключил Борель, - победа за мной. Пока же…
Он встал, подошел к низкому столику и указал на магнитофон.
– Я хочу попросить у вас помощи. Я тут, понимаете, записываю "грудные голоса, как у некоторых певиц на радио", как выразился наш таксист… Само по себе это не так уж и неприятно, но беда в том, что они все похожи.
Он включил магнитофон.
"Улица Камбон, 17-бис… да, вот здесь, спасибо… улица Камбон, 17-бис… Сколько я вам должна?.. Улика Камбон, 17-бис… Остановите чуть дальше…"
Голоса сменяли друг друга, произнося эту бесконечную фразу, нелепую, нереальную. Борель посмотрел на Еву. Он так чудовищно умен или чудовищно глуп? Он все так же улыбался, не отпуская кнопки магнитофона.
"Улица Камбон, 17-бис… откройте, пожалуйста, окно… улица Камбон, 17-бис…"
Он выключил магнитофон.
– Вообще-то, - сказал он, - я должен был бы вызвать всех обладательниц грудного голоса, поющих на радио, для очной ставки с шофером… Но это, естественно, невозможно, и по стольким причинам! У некоторых есть покровители… большие шишки… это, скорее всего, послужило бы причиной для скандала… нет… лучше так…
Он снова пустил запись.
"Улица Камбон, 17-бис… я спешу… улица Камбон, 17-бис…"
Запись кончилась, и Борель вздохнул.
– Они все называют адрес Сержа Мелио и добавляют несколько слов… так, все равно что… и никаких обид… Но это нам ничего не даст. Как, скажите на милость, он сможет узнать голос?
– Тогда зачем? - спросила Ева.
– Долг службы, мадам, - ответил Борель.
– Я тоже, - сказала Ева, - должна произнести: "улица Камбон, 17-бис"?
– Если вас не затруднит.
Лепра вцепился в подлокотники кресла. Он недоверчиво смотрел на Бореля, но комиссар был как никогда любезен.
– Подойдите сюда, - продолжал он, - вот… я пускаю кассету… говорите не торопясь, в микрофон.
– Улица Камбон, 17-бис, - проговорила Ева. - И побыстрей, пожалуйста.
– Достаточно, - сказал Борель. - Спасибо.
И снова жеманно принялся потирать руки.
– Для меня эта запись - просто коллекция автографов… Несравненный сувенир.
– Правда? - прошептала Ева. - Тогда вы должны были бы попросить, чтобы они спели… Почему бы и нет?
Она посмотрела на Лепра, натянуто улыбнулась и вновь взяла крохотный микрофончик.
– Если вам это доставляет удовольствие, - сказала она Борелю. - "Я от тебя без ума", - объявила она.
Включилась запись. Лепра вскочил.
– Ева!
Но Ева уже подносила ко рту микрофон. Она пропела вполголоса первый куплет, не сводя глаз с Лепра. Она обращалась к нему. К нему и к Флоранс, которую она уничтожала своим талантом, к Флоранс, которая в эту минуту была стерта с лица земли. Вызов, звучавший в ее голосе, придавал словам Фожера невыносимую грусть. Это прощальное песнопение, созданное им для Евы, стало в кабинете полицейского прощанием Евы с Лепра. Постепенно лицо Евы исказила гримаса какой-то глухой муки. Голос ее прерывался, торжествовал, погибал. "И в нем, и во мне она всегда любила саму себя", - думал Лепра. Ева напела припев без слов, не размыкая губ, словно колыбельную. Казалось, песня доносится издалека, впитывая расставания, встречи, отъезды. Борель качал головой в такт.
– Хватит! - крикнул Лепра.
Ева замолчала, и они застыли, не произнося ни слова.
– Господин комиссар не просил тебя о столь многом, - проговорил Лепра, стараясь казаться естественным.
– Ошибаетесь, - сказал Борель. - Я бы с удовольствием дослушал песню до конца. Вы неповторимы, мадам! Не знаю, как вас отблагодарить.
– Ну что вы… Я могу идти?
Борель, возбужденный, растроганный, проводил их до лестницы.
– Если у меня будут новости, я обязательно дам вам знать. Я ваш навеки.
Лепра взял Еву под руку. Они спустились вниз.
– Через пять дней он получит письмо, - сказала Ева.
– Замолчи, - прервал ее Лепра.
Он обернулся, но Бореля уже не было. Когда они вышли на набережную, Лепра продолжал:
– Ты сошла с ума. Просто свихнулась!
– Подумаешь, нам немного осталось.
– Ну, знаешь, я еще хочу пожить.
Ева остановилась.
– Иди, - сказала она. - Уезжай… По-моему, ты упрекаешь меня в том, что произошло. Я тебя не держу. Ты свободен.