– То есть людей, чье появление на арене не только удивило бы публику, но и подогрело любопытство. Рибальта готов поставить на кон порядочный мешок денег, лишь бы добиться задуманного.
– Это его право, но… я что-то не понимаю свою роль в этом деле… Меня не особенно интересуют деньги и у меня нет волшебной палочки, чтобы достать из-под земли никому не известных тореро, да еще способных достойно выступить на арене.
Я чувствовал, что Мачасеро хочет что-то сказать, но не решается. Тут пахло какой-то не слишком честной игрой, так что я едва не рассердился.
– А ну, выкладывайте, что у вас на уме, Мачасеро! Не для того же вы ехали черт знает куда, чтобы молчать?
– Разумеется, нет. Просто-напросто дон Амадео хочет снова запустить в дело Валенсийского Чаровника…
Я оцепенел от изумления.
– Вы что, издеваетесь надо мной?
– Ни в коем случае, дон Эстебан. Рибальта был страстным поклонником Вальдереса. И так никогда и не смог смириться с его уходом. Он полагает, что все афисьонадо кинутся на представление с участием дона Луиса.
– Но это безумие! Послушайте, Мачасеро, вы же достаточно давно занимаетесь этим ремеслом, чтобы не знать железного правила: покинув арену, тореро уже никогда не возвращается назад.
– Да, если он уже никуда не годится. Но ведь в случае с Вальдересом все по-другому. Он ушел лишь из-за несчастного случая, не касавшегося его напрямую.
За именем Луиса Вальдереса для меня скрывалась Консепсьон, и, хотя весь мой жизненный опыт кричал о тщетности подобной затеи, я почувствовал, что готов сдаться. Слишком уж хотелось повидать любимую женщину.
– Но почему вы приехали из Мадрида рассказывать все это мне?
– Просто мы знаем о вашей дружбе с Луисом Вальдересом и полагаем, что вы один способны уговорить его снова взяться за дело.
– Я… я не имею права… Он рискует погибнуть на арене или по меньшей мере сильно искалечиться… Луис - мой друг. С моей стороны это было бы предательством.
– Вовсе это не предательство, дон Эстебан! Вы же понимаете, что прежде чем предпринимать какие-то действия, мы навели справки в Альсире, где дон Луис смертельно скучает в роли фермера.
– Скучает?
– Вот именно… Целыми днями бесцельно болтается по своим владениям и лишь вечером, собравшись с друзьями в кафе, снова обретает вкус к жизни. И знаете, о чем они говорят? О быках, дон Эстебан!
Он выдержал паузу, наблюдая за моей реакцией, но поскольку я молчал, добавил:
– От этой страсти не излечиваются, дон Эстебан…
В конце концов, возможно, Луис и вправду несчастен, хотя я и не мог взять в толк, каким образом можно быть несчастным, живя подле Консепсьон. Правда, Луис никогда не любил ее так, как я. Потихоньку план дона Рибальты перестал казаться мне безумным. Однако в глубине души все же звучал тихий голосок, нашептывавший, что я собираюсь совершить очень дурной поступок, а то и преступление, только для того, чтобы вновь увидеть Консепсьон. Но почему? Разве я поволоку Вальдереса на арену насильно? Разве он не достаточно взрослый, чтобы решить, чего он хочет, самостоятельно? Так я подбирал всяческие оправдания, лишь бы заставить совесть умолкнуть. Я сдался.
– Ладно, посмотрим, что из этого выйдет…
Мачасеро удовлетворенно вздохнул. Он явно опасался, что не сумеет меня уговорить.
– Мой друг Рибальта надеется, что вы согласитесь снова стать доверенным лицом дона Луиса, в том, разумеется, случае, если он опять вернется к быкам… и мне поручено передать, что вы получите пять процентов прибыли. В конце сезона это может превратиться в кругленькую сумму.
Я пожал плечами. Все равно ни Мачасеро, ни человек, чьи интересы он представляет, не поняли бы, даже если бы я сумел объяснить, что плевать я хотел на деньги и взялся за эту авантюру совершенно бесплатно - лишь бы приблизиться к Консепсьон, ибо она мне нужнее воды и хлеба.
– Когда мы увидимся с этим Рибальтой?
– Он остановился в отеле "Колон"… Я обещал привести вас к завтраку, если сумею уговорить.
– И вы рассчитывали на успех?
Мачасеро расплылся в лицемерной улыбке.
– Мы на это очень надеялись, дон Эстебан.
Амадео Рибальта оказался высоким красивым мужчиной крепкого сложения. Впрочем, мощная фигура уже начала несколько расплываться. Я бы дал ему лет пятьдесят или чуть больше. Он встретил меня с изысканной любезностью и сразу же заявил, что очень ряд встрече. Мы сели за стол. Рибальта явно знал толк в еде. После эмпанадиллас де полло[18] с белым борийским вином нам подали салмонетес фритос[19], а к утке с рисом дон Амадео заказал бутыль бархатно-алого "Риоха". Закончился завтрак брацо де гитана[20] и хересом. Наш хозяин подождал, пока принесут кофе, и лишь потом приступил к разговору, ради которого мы собрались.
– Дон Пабло рассказал вам о наших намерениях, сеньор Рохилла?
– Иначе я не пришел бы сюда, сеньор.
– Совершенно верно… И какова же ваше мнение?
– Я уже высказал дону Пабло соображения общего характера. Вся история тавромахии доказывает, что возвращение тореро на арену после более или менее длительного отсутствия заканчивается всегда провалом.
– И чем, по-вашему, это объясняется?
– В них уже нет прежнего огня.
– Стало быть, если я правильно вас понял, тореро, сохранивший хорошую физическую форму и не утративший страсти к боям, все-таки может рассчитывать на успех?
– Теоретически - да.
Я говорил прямо противоположное тому, что думал, но так хотелось увидеть Консепсьон!
– Вам известно также, что, по сведениям из Альсиры, Вальдерес скучает по быкам, и притом, как утверждают очевидцы, нисколько не растолстел.
– Согласен, но в конечном счете, пока мы не узнали, что думает он сам, обсуждать этот вопрос бессмысленно.
– Полностью разделяю ваше мнение, сеньор. Именно поэтому я попросил бы вас как можно скорее поехать в Альсиру и выяснить настроения дона Луиса. Если он откажется и вы сочтете, что этот отказ - последнее слово, мы с доном Пабло останемся здесь и не станем показываться. Если же, наоборот, дон Луис примет предложение - дайте нам знать, и мы приедем в Альсиру потолковать о тренировках, программе и, конечно, о… песетах.
– А вы, как я погляжу, очень тщательно разработали свои планы!
– Да, очень… Дон Эстебан, я хочу сообщить вам нечто такое, о чем не говорил еще даже дону Пабло… надеюсь, он не обидится, узнав эту новость одновременно с вами… Я был несметно богат, а теперь мое состояние сильно уменьшилось… так что я хочу поправить дела, и побыстрее!
– Madre de Dios! - простонал Мачасеро.
– Поэтому я ставлю все, что у меня есть, на "воскресение" Валенсийского Чаровника. Если он провалится, я прогорю вместе с ним. Так что можете не сомневаться в моем намерении взяться за дело всерьез. И в первую очередь нужно как можно сильнее разжечь любопытство… Кстати, дон Эстебан, может, вы знаете, живы ли те, кто раньше составлял куадрилью дона Луиса?
– Из тех, кто всегда ездил вместе с доном Луисом и со мной, остались лишь пикадор Рафаэль Алоха и два бандерильеро - Хорхе Гарсия и Мануэль Ламорильо.
– А можно будет их разыскать, если они понадобятся?
– Разумеется… но… зачем?
– Просто я хочу, чтобы дон Луис чувствовал себя поувереннее хотя бы в первое время. Если вы будете его опекать и давать советы, а старые товарищи сочтут возможным выступать вместе с ним, я думаю, дону Луису будет легче воскресить прошлое. Вы согласны со мной?
– Возможно, вы правы…
Рибальта вытащил из кармана бумагу.
– Сегодня пятое марта. Надо, чтобы через восемь дней все было решено. Если дон Луис пойдет нам навстречу, ему необходимо немедленно приниматься за тренировки. Я предполагаю устроить первую корриду в июне, во Франции.
– Выбор удачен, и времени, пожалуй, хватит.
– Затем, в июле, мы договоримся о выступлении в Памплоне. Ставки там будут очень невысокими, но для нас главное - показать достоинства дона Луиса. А кроме того, я полагаю, не следует слишком многого ожидать от первого сезона.
– Тут я с вами совершенно согласен, дон Амадео.
– Если в Памплоне все пройдет так, как нам бы хотелось, следующим номером попробуем выступить на родине дона Луиса, в Валенсии, в конце июля. В августе поедем в Сан-Себастьян - там много иностранцев, а значит, будет хорошая реклама. Затем я попытаюсь организовать бой в Толедо числа пятнадцатого, а двадцать восьмого мы выступим на арене Линареса.
– Нет!
Мачасеро и Рибальта с удивлением воззрились на меня.
– Нет, только не Линарес!
– Объяснитесь, дон Эстебан. Не мне вам говорить, что эта арена очень престижна.
– Для Вальдереса это место проклято!
– Из-за Манолете?
– Нет, из-за Пакито…
Мне пришлось рассказать им печальную историю, положившую конец карьере Валенсийского Чаровника. Оба слушали серьезно и молча, как люди, знающие быков и способные понять чувства матадора. Закончив повествование, я испытывал легкое раздражение против тех, кто вынудил меня еще раз пережить ту кровавую драму, навлекшую на меня гнев Консепсьон. Дон Амадео положил руку мне на плечо.
– Hombre! Я понимаю ваши чувства, но все-таки, по-моему, не стоит поддерживать подобные настроения дона Луиса. Триумф в Линаресе вылечит его. Впрочем, мы поступим так, как он сам пожелает…
В тот вечер, впервые с тех пор как вернулся в Севилью, я вошел в церковь Сан-Лауренцо молить Богоматерь Армагурскую защитить меня от себя самого.
Глава вторая
Я хотел приехать в Альсиру вечером, а потому весь день бесцельно бродил по улицам Валенсии. Встретиться с Луисом я рассчитывал как бы случайно. Не зная, как встретит меня Консепсьон, нельзя было не принять все возможные меры предосторожности. После смерти Пакито мы не виделись ни разу. Забыла ли она ребенка, насильно отнятого у матери? Мексиканка предсказала нам смерть в крови и мучениях и не ошиблась. Однако, направляясь в Альсиру, я не подозревал, что готовит нам будущее, и не мог даже предполагать, сколь верным окажется пророчество.
Альсира - очаровательный городок у подножия горы Мурта, жители которой утверждают, будто выращивают лучшие в Испании апельсины. Воздух здесь почти весь год благоухает ароматом цветов и плодов. Ничего не скажешь, Луис сумел выбрать место! Я полагал, что его имение, скорее всего, на склоне горы, среди апельсиновых деревьев. Неподалеку от церкви Святой Каталины, на углу главной улицы города и переулка, где громоздятся одна на другую лавочки торговцев фруктами, есть небольшое кафе "В солнечном саду". По словам Мачасеро, Луис приходит туда выпить рюмочку мансанилы, как только опускаются сумерки. Я устроился в укромном уголке, откуда мог наблюдать за посетителями. Прождав часа два, я уже начал отчаиваться, как вдруг кто-то из сидевших за самым оживленным столиком воскликнул:
– А вот и он!
Даже еще не разглядев лица, я мигом узнал чуть приплясывающую походку, от которой бывшие тореро не могут отделаться до конца своих дней. По мере того как он приближался, сердце мое билось все быстрее. О, конечно, я любил Луиса как брата, но больше всего меня волновала мысль, что он только что расстался с Консепсьон. Когда Луис подошел совсем близко, я не без горечи заметил, что он ничуть не постарел за эти пять лет. Мы были почти ровесники, но по сравнению с Луисом я выглядел стариком. Левантинцы, с их мягкостью и почти женственной грацией, долго остаются молодыми, в то время как мы, цыгане, едва перешагнув за тридцать, все больше напоминаем иссушенные зноем виноградные лозы. Луис уселся за столик, где первыми заметили его появление. Я улыбнулся, подумав, что он и не догадывается о моем присутствии. Он заказал анисовую. Да и голос прежний - тот самый, нежный, ласкающий голос, которым он покорил Консепсьон. И почти сразу, словно нарочно для меня, Луис заговорил о быках. Он обсуждал достоинства тореро, собиравшихся выступить на валенсийских аренах в день Сан-Хосе, 19 марта. Вальдерес ничего не утратил - ни вдохновения, ни верного глаза. Толковал он о том, почему такой-то тореро слаб, а другой, напротив, очень хорош и почему надо внимательно следить за фаролами[21] одного и чиквелинас[22] другого. Я знал матадоров, о которых шла речь, и мог судить, насколько Луис в курсе событий. Суждения его были, несомненно, верны, и я понял, что мой друг не сумел бы так точно обрисовать картину, если бы не жил, хотя бы в воображении, прежней жизнью. С тех пор замысел дона Амадео начал казаться мне не таким уж безнадежным. Но дело в том, что на самом деле почти никто не знал истинной причины ухода Луиса. Ведь он покинул арену не только из-за Пакито, основной причиной был страх перед быком, все более парализовывавший его волю. И теперь все сводилось к одному вопросу: удалось ли Валенсийскому Чаровнику избавиться от страха? К несчастью, это можно выяснить лишь во время боя… А тогда, возможно, будет слишком поздно. Если я спрошу его "в лоб", Луис, конечно, не рассердится, понимая, что я слишком хорошо его изучил и от меня не укроется ни единая его особенность, но в ответ невольно солжет, ибо вдали от опасности все мы храбрецы.
Луис болтал с друзьями около часу, а когда он собрался уходить, уже опустилась ночь. Я вышел следом за ним, но решился окликнуть его, лишь удалившись от кафе на приличное расстояние.
– Que tal, Луис?
Он обернулся, долю секунды вглядываясь в темноту, потом шагнул ко мне, желая убедиться, что не ошибся.
– Madre de Dios! Ты?.. - воскликнул он.
– Я счастлив видеть тебя, Луис.
– Я тоже!
Он обхватил меня за плечи, и мы расцеловались.
– Но скажи, Эстебан, откуда ты взялся в такое позднее время? Просто чудо, что ты вот так столкнулся со мной среди ночи!
– Не совсем. Я сидел в кафе у тебя за спиной.
– Черт возьми! И ты меня не окликнул?
– Я не решился.
– Почему?
Я солгал, не видя другой возможности выполнить возложенную на меня миссию.
– Прошло так много времени… Я не знал, обрадуешься ли ты встрече. Ведь мы расстались при таких мрачных обстоятельствах…
– Мы знали и любили друг друга задолго до того, как случилось это несчастье, Эстебан… Но скажи сначала, что ты делаешь в Альсире?
– Ничего. Я болтался в Валенсии и случайно увидел автобус с надписью "Альсира". Мне захотелось поболтать с тобой, но адреса я не знал и зашел в кафе расспросить людей, а тут как раз пришел ты сам. Вот и все.
– Короче говоря, если я правильно тебя понял, ты вовсе не собирался нас повидать, и, не попадись тот благословенный автобус…
От этого "нас" мое сердце бешено застучало.
– Ну уж теперь я отвезу тебя домой. Где твои вещи?
Я показал на маленький чемоданчик.
– У тебя есть какие-нибудь планы на ближайшие дни?
– По правде говоря, нет.
– Тогда останешься у нас.
– Но…
– Прошу тебя, Эстебан… Ты окажешь мне услугу…
– Услугу?
– Я скучаю… - с тихой грустью признался он.
Как я и предполагал, имение Луиса было расположено на склоне горы Мурта. Машина, точнее, кабриолет, весело карабкалась по дороге, и тихое жужжание мотора ничем не нарушало невозмутимого покоя теплой ночи - здесь, на юге, весна была уже в разгаре. За все время поездки мы не сказали друг другу ни слова. Может быть, потому что слишком много накопилось за время разлуки и ни один из нас не знал, с чего начать? Я не решался расспрашивать Луиса о Консепсьон, опасаясь, что голос выдаст мои чувства. Его же явно переполняло все то, что привело к нынешним разочарованию и скуке. Наконец, когда мы уже почти добрались до места, Луис с деланным спокойствием спросил:
– Ты по-прежнему занимаешься быками?
Когда на зов Луиса в просторную гостиную первого этажа, убранную в деревенском стиле, вошла Консепсьон, я встал, не в силах произнести ни слова. А она, она тут же меня узнала и, как будто мы расстались лишь накануне, спокойно сказала:
– Добрый вечер, Эстебан. Я счастлива видеть тебя в нашем доме.
– Добрый вечер, Консепсьон. Да хранит тебя Бог…
Луис рассказал о нашей встрече, но моя возлюбленная оказалась менее доверчива, чем ее супруг.
– Это правда, Эстебан, что ты боялся сюда ехать? - насмешливо спросила она.
Луис решил разрядить атмосферу шуткой.
– Что ж ты хочешь, с тех пор как он стал мадридцем, дон Эстебан не очень-то рвется к своим друзьям-провинциалам. По-моему, он нас просто-напросто забыл.
Тогда Консепсьон пристально посмотрела на меня и просто и ясно выразила свое мнение:
– Не думаю… Эстебан не из тех, кто забывает…
Искренне она это сказала или притворялась? Я слишком плохо знал женщин, чтобы это понять, а потому предпочел ответить Луису.
– Я больше не живу в Мадриде… С января я переселился в Триану…
– Что это тебе взбрело в голову?
– Я уже не мальчик, Луис, - объяснил я, не глядя на Консепсьон, - а ты ведь знаешь, что старые одинокие животные любят возвращаться умирать туда, где родились.
Они оба рассмеялись: Луис - в знак того, что не очень-то верит подобным бредням, а Консепсьон - чтобы скрыть смущение.
– Ты вернулся к матери? - спросила она.
– Да, но теперь ее больше нет…
Консепсьон осенила себя крестным знаменем и проговорила:
– Мир праху ее.
– Зато я обрел то, что мне дороже всего, - Гвадалквивир, - добавил я, желая как-то разрядить накопившееся в воздухе напряжение.
Луис тоже почувствовал, что разговор принимает трудный оборот, и, чтобы сменить тему, заявил:
– А знаешь, Консепсьон, Эстебан побудет у нас несколько дней. Мы покажем ему все, что только стоит посмотреть, и, возможно, все-таки признает, что Триана - не единственное пригодное для жизни место.
При всем своем самообладании Консепсьон не сумела до конца скрыть удивления, но не проронила ни слова. Убедить ее в бескорыстии моего появления было явно труднее, чем Луиса.
Остаток вечера прошел вполне спокойно, и после ужина, поданного на стол девушкой, которую проще было бы представить с кастаньетами в руках, чем в роли прислуги, принялись за кофе. Наконец настало время ложиться спать. Я откланялся, и Консепсьон повела меня наверх показывать комнату.
– Надеюсь, она тебе понравится.
– Я не приучен к такой роскоши… Если ты еще помнишь Триану…
Она опустила голову и очень просто сказала:
– Нет, я не забыла Триану… Спокойной ночи, Эстебан.
– Спокойной ночи, Консепсьон.
Я почувствовал, что она хочет сказать что-то еще, но не решается. И, лишь уже стоя на пороге, все-таки спросила:
– Зачем ты приехал, Эстебан?
К счастью, Луису вздумалось убедиться, что я устроен со всеми удобствами, и его появление избавило меня от необходимости лгать.