- Вы видели это во время своего осмотра?
- Да. Это была простая фаянсовая тарелка.
- Где она находилась в момент вашего обследования помещения?
- На единственном в помещении столе, том столе, за которым лежал убитый.
- Она была достаточно заметна, не могла не попасться в поле зрения?
- Совершенно верно.
- На тарелке что-нибудь было, мистер Квин, когда вы ее рассматривали?
- Да. Некоторое количество картонных спичек. На всех следы употребления.
- То есть вы хотите сказать, что спички были обгорелые, что их зажигали и потом погасили?
- Совершенно верно.
- Вы слушали весь ход дела, как он был представлен стороной обвинения? Вы находились в зале судебного заседания с самого начала?
- Да.
- Была ли эта тарелка, - спросил Билл, - и обгорелые спички, которые вы видели на месте преступления, хоть раз упомянуты стороной обвинения в ходе процесса?
- Нет.
Поллинджер вскочил, и в течение пяти минут шли жаркие прения между ним и Биллом перед судьей Менандером. В конечном итоге Биллу было соизволено продолжать допрос.
- Мистер Квин, вы известны в качестве специалиста по расследованию сложных преступлений. Можете ли вы предложить этой коллегии присяжных заседателей какое-либо правдоподобное объяснение происхождения этих обгорелых спичек, столь упорно игнорируемых обвинением?
- О да.
Последовали новые прения, на сей раз более затяжные. Поллинджер кипел как чайник. Но Эллери было разрешено изложить свою версию. Он дал такое же логическое обоснование невозможности использования вышеупомянутых спичек в целях прикуривания, что и Биллу несколькими днями раньше.
- Вы только что показали, - живо отреагировал Билл, - что в целях курения эти спички не могли быть использованы. Попалось ли вам на глаза во время осмотра помещения нечто такое, что могло бы дать удовлетворительное объяснение, с какой все-таки целью были использованы эти спички?
- Да. Был объект, осмотренный в ту ночь не только мною, но и начальником трентонской полиции Де Йонгом и его людьми. Состояние этого объекта позволяет делать неизбежный в данных обстоятельствах вывод.
Билл предъявил некий предмет:
- Речь идет об этом объекте?
- Да. Это была обугленная пробка, найденная на кончике ножа для разрезания бумаг.
Снова разгорелся горячий спор между прокурором и защитником, еще более затяжной, чем предыдущие прения. После серьезной полемики судья разрешил приобщить к делу пробку в качестве вещественного доказательства защиты.
- Мистер Квин, эта пробка была в обожженном виде, когда вы ее нашли?
- Безусловно.
- Она находилась на кончике ножа, которым был убит Гимбол?
- Да.
- У вас, как опытного криминалиста, есть гипотеза на сей счет?
- Есть только одно возможное истолкование, - сказал Эллери. - Очевидно, когда ножом был нанесен удар в сердце Гимбола, пробки на его острие не было. Следовательно, пробка была надета на кончик ножа убийцей после совершения преступления, а затем обожжена путем многократных поднесений горящих спичек, обнаруженных на тарелке. С какой целью преступник сделал это? Что ж, давайте посмотрим, что представляет собой обожженная пробка, надетая на кончик ножа. Она превращается в грубое, но эффективное орудие письма. Нож служит рычагом, а обугленная пробка на его кончике неким подобием грифеля, позволяющего оставить при нажиме заметные следы. Иными словами, преступница после совершения преступления написала что-то в известных ей целях.
- Почему, как вы думаете, убийца не воспользовался более простым средством?
- Потому что такового под рукой не было. У жертвы в момент совершения преступления также не было ни наполненной чернилами ручки, ни карандаша, ни какого-либо иного пишущего инструмента, не считая подарочного письменного набора, в который входила авторучка и чернильница. Однако и ручка, и чернильница в наборе были пустыми, будучи только что куплены в магазине. Если преступнице надо было что-то написать, а у нее не было пишущих принадлежностей, ей пришлось изобретать таковые, что она, собственно, и сделала. Пробка, разумеется, из самого набора. Преступница уже должна была предварительно снимать ее, по всей вероятности, чтобы совершить преступление. Так что она уже знала о ней еще до появившейся потребности что-то написать. Что же касается использования пробки, то есть как преступница сообразила использовать ее необходимым ей образом, то использование жженой пробки, например в театре, общеизвестно, так что не надо быть семи пядей во лбу, чтобы вспомнить об этом.
- Вы слышали, чтобы прокурор в процессе изложения обвинения хоть раз упоминал об этой пробке?
- Нет.
- Была найдена записка или нечто подобное письменному сообщению?
- Нет.
- Какие же лично вы можете сделать из этого выводы?
- Очевидно, ее унесли. Если убийца писал послание, оно кому-то было предназначено. Логично будет предположить, что этот человек унес с собой записку, и, следовательно, в данном деле появляется новый фактор, который до сих пор не рассматривался. Даже если убийца унес эту записку с собой, что абсурдно, сам факт привносит в дело элемент, выпавший из поля зрения прокурора.
В течение часа Поллинджер и Эллери пикировались у свидетельского места. Поллинджер утверждал, что из Эллери плохой свидетель по двум причинам: во-первых, он личный друг обвиняемой и, во-вторых, его репутация зиждется "на теории, а не на практике". Когда Эллери, наконец, был отпущен, и он, и прокурор буквально истекали потом. И тем не менее пресса единодушно отметила, что защита набрала важное очко.
* * *
С этого момента вся манера поведения Билла в корне изменилась. В глазах его появилась уверенность, которая начала передаваться присяжным. Было замечено, как номер два, остроглазый бизнесмен из Трентона, что-то горячо нашептывал своему соседу, человеку с отсутствующим видом, явно далекому от превратностей сего мира. Безучастность сменилась глубокой задумчивостью. Другие члены жюри также проявляли большую заинтересованность, чем в первые дни.
В последнее утро после нескольких допросов относительно второстепенных свидетелей защиты Билл вошел в суд с крепко сжатыми челюстями, что сразу бросилось в глаза присутствующим. Он был бледен, но не так, как обычно; он обвел зал таким свирепым взглядом, что это озадачило и насторожило Поллинджера.
Не теряя времени, Билл объявил:
- Джессика Борден Гимбол, пройдите на свидетельское место!
Андреа за столом прокурора тихо вскрикнула, миссис Гимбол побледнела, потом покраснела, потом пришла в ярость. За столом началась оживленная дискуссия, которую возглавлял сенатор Фруэ; он с самого начала судебного процесса сидел рядом с Поллинджером. Затем светская дама, пытаясь смягчить выражение лица, заняла место свидетеля.
Билл обрушил на нее поток нелицеприятных вопросов, быстро парировал перебивающего его Поллинджера. Допрос велся в такой жесткой манере, что миссис Гимбол побелела от злости. Когда Энджел закончил допрос, несмотря на все ее яростные возражения, создалось впечатление, что у нее было гораздо больше мотивов убить Гимбола, чем у кого-либо на свете. Поллинджер несколько смягчил удар, изобразив ее во время перекрестного допроса мягкой, обманутой и непонятой женщиной, которой даже радости брачной жизни не могли возместить того урона, что причинил ей Гимбол своим предательством. Он описал все ее передвижения в вечер убийства, ее пребывание на благотворительном балу у Вальдорфа (что Билл поставил под сомнение), назвав инсинуациями саму мысль о том, что она могла незаметно уйти с бала и проехать чуть не восемьдесят миль, а затем вернуться совершенно незаметно.
Билл тут же вызвал на свидетельское место Гросвенора Финча. Он вынудил исполнительного вице-президента страховой компании признать, что еще за несколько недель до смерти Гимбола миссис Гимбол по документам была получательницей его страховки. И хотя Финч всячески отрицал подобную возможность, тем не менее нельзя было полностью исключить вероятность того, что миссис Гимбол могла узнать об изменении имени получателя от него лично. В довершение картины Билл напомнил Финчу его слова, сказанные Де Йонгу в вечер убийства: дескать, каждый из нас мог незаметно улизнуть и убить Джо.
Поллинджер сделал встречный ход, процитировав слова Финча по стенограмме первого опроса. В точности вице-президент выразился так: "Если вы хотите сказать, что любой из нас мог украдкой уйти, приехать сюда и убить Джо Гимбола, то, я полагаю, вы гипотетически правы". Затем прокурор спросил:
- Что вы имели в виду под этим, мистер Финч?
- Я имел в виду, что теоретически все возможно в этом мире. Но я также подчеркнул и абсурдность этого.
- Можете ли вы со всей ответственностью утверждать, что миссис Гимбол ни на минуту не отлучалась весь вечер из зала в Вальдорфе?
- Миссис Гимбол не отлучалась из отеля весь вечер.
- Говорили ли вы миссис Гимбол, что человек, которого она считала своим супругом, внезапно сделал получателем своей страховки другое лицо?
- Никогда. Я неоднократно давал показания на сей счет. На всем белом свете не найдется человека, который мог бы выступить с утверждением, что я хотя бы намекнул миссис Гимбол о перемене получателя страховки.
- У меня все, мистер Финч.
Билл поднялся и громким голосом проговорил:
- Андреа Гимбол.
Девушка шла к свидетельскому месту с таким видом, будто проделала большой путь и силы вот-вот оставят ее. Глаза у нее были опущены, а руки, которые она держала перед собой, дрожали. Щеки были белы как мел. Она принесла свидетельскую присягу и села. Все сразу почувствовали, что здесь скрывается какая-то драма. Поллинджер кусал ногти. Позади него группа Гимболов выказывала все знаки нервозности.
Билл, опираясь руками на перегородку, пристально смотрел на нее, пока она, как загипнотизированная, не подняла голову. Никто не заметил, как между ними проскользнула молния, но оба побледнели еще больше и отвели глаза. Билл уставился на стену позади Андреа; Андреа стала смотреть на свои ладони.
Затем Билл бесцветным голосом спросил:
- Мисс Гимбол, где вы были вечером 1 июня?
Ответ Андреа можно было с трудом расслышать:
- Вместе с мамой и друзьями на балу в Вальдорфе в Нью-Йорке.
- Весь вечер, мисс Гимбол?
Он говорил мягким голосом, почти ласково, но в этом было что-то от подкрадывающегося к жертве зверя. Андреа не ответила, только судорожно вздохнула и сжала губы.
- Отвечайте, пожалуйста, на вопрос!
Вместо ответа раздалось сдержанное рыдание.
- Освежить вам память, мисс Гимбол? Или вызвать свидетеля, который поможет ее освежить?
- Пожалуйста... - прошептала она. - Билл.
- Вы дали клятву говорить правду, - каменным голосом произнес Энджел. - Я жду ответа. Вы можете припомнить, где вы провели ту часть вечера, когда вы не были в Вальдорфе?
За столом прокурора произошло явное смятение, и Поллинджер подал голос:
- Ваша честь, защитник явно ставит под сомнения показания собственного свидетеля.
Билл с улыбкой ответил:
- Ваша честь, здесь идет суд по делу об убийстве. Я вызвал свидетеля, занимающего враждебную защите позицию. Я имею право на прямой допрос враждебного свидетеля, показания которого не мог бы внести в протокол при перекрестном допросе его как свидетеля обвинения, по той простой причине, что штат не вызывал его в качестве такового. Это исключительно важное свидетельство, и я сразу увяжу его с линией защиты, если господин прокурор даст мне такую возможность. - И добавил сквозь зубы: - Который явно и непонятно почему делает все, чтобы мне помешать.
Судья Менандер вынес вердикт:
- Вполне законно защите вызывать и допрашивать враждебного свидетеля. Продолжайте, мистер Энджел.
Билл попросил:
- Зачитайте мой вопрос, пожалуйста.
Стенограф прочитал. Андреа ответила усталым голосом, в котором чувствовалось отчаяние:
- Да.
- Расскажите жюри, где вы провели первую часть этого вечера?
- В доме... в доме на реке.
- Вы имеете в виду ту хижину, в которой был убит Гимбол?
Девушка еле слышно прошептала:
- Да.
Зал взорвался. Компания Гимболов повскакала с мест, яростно протестуя. Только Поллинджер сидел не шелохнувшись. Пока стоял шум, Билл не менял выражение лица. Андреа закрыла глаза. Шум стоял несколько минут, наконец все успокоились.
Безжизненным голосом Андреа принялась рассказывать. Начала она с того, как, получив телеграмму от приемного отца, взяла "кадиллак" своего жениха и поехала в Трентон, как, приехав на час раньше, решила сделать круг и вернулась уже в сумерках, как, войдя в хижину, увидела Гимбола на полу.
- Вы решили, что он мертв, тогда как на самом деле он был еще жив? - спросил Билл.
- Да...
- Вы не дотрагивались до тела, мисс Гимбол?
- Нет, нет, что вы!
Пока она рассказывала о том, какой ужас пережила, как закричала и выскочила из дома, Эллери деловито написал несколько вопросов на листочке бумаги и передал его Биллу. Андреа остановилась, глаза ее расширились от страха и посерели.
У Билла дрогнули губы. Листок в его руке заметно задрожал.
- Сколько времени вы были в хижине - во время второго посещения?
- Не знаю. Не знаю. Несколько минут. - Видно было, что девушка не на шутку напугана; плечи ее невольно поднялись, словно она пыталась защититься.
- Несколько минут. Когда вы приехали первый раз, в восемь часов, на подъездной дорожке стояла машина?
Создалось впечатление, что Андреа пытается что-нибудь придумать и отчаянно ищет нужные слова.
- На главной дорожке машин не было. Стоял только старый седан - этот "паккард" - на боковой дорожке. У крыльца задней двери.
- Машина Уилсона, понятно. А когда вы туда вернулись около девяти, неужели пробыли там всего несколько минут? Я же видел, как вы выбежали оттуда - помните? - в восемь минут десятого.
- Я... так думаю.
- Когда вы вернулись в девять, "паккард" все еще, разумеется, стоял там же; но была ли еще другая машина на другой дорожке?
Андреа поспешно ответила:
- Нет. Нет. Никакой машины.
- И вы говорите, - неумолимо продолжал задавать вопросы Билл, - что внутри хижины никого не видели ни в первый раз, ни во второй?
- Никого. Ни души. - Девушку с трудом можно было расслышать. В то же время она подняла глаза, и в них была такая боль и мольба, что Билл немного изменился в лице.
- Вы не видели автомобильных следов на главной дорожке во второй раз?
- Я не помню.
- Вы в своих показаниях утверждали, что, приехав раньше времени, выехали на Ламбертон-роуд в сторону Кэмдена и ездили около часа. Вы не припомните, не встречался ли вам двухместный "форд", который вела женщина в вуали, в первый раз или на обратном пути во второй?
- Не помню.
- А в котором часу вы были в Нью-Йорке в тот вечер?
- Где-то около полдвенадцатого. Я... поехала домой, переоделась в вечернее платье, снова поехала в Вальдорф и там присоединилась к компании мамы.
- Кто-нибудь обратил внимание на столь долгое ваше отсутствие?
- Я... Нет. Нет.
- Ваш жених был там, без вас ваша мать была там, мистер Финч, остальные друзья и знакомые, и никто не заметил вашего отсутствия, мисс Гимбол? И вы думаете, мы этому поверим?
- Я была слишком расстроена. Я не помню, чтобы кто-нибудь сказал мне что-нибудь по этому поводу.
Билл скривил губы и повернулся в сторону жюри.
- Кстати, мисс Гимбол, что вы сделали с той запиской, которую оставила вам преступница?
Поллинджер, словно черт из табакерки, вскочил, но потом, вероятно подумав, сел, так ничего и не сказав.
- С запиской? - повторила, спотыкаясь, Андреа. - С какой запиской?
- С запиской, написанной жженой пробкой. Вы слышали показания мистера Квина? Что вы сделали с запиской?
- Я не знаю, о чем вы говорите. - Голос Андреа поднялся чуть не до крика. - Я говорю вам, что не было никакой... Я хочу сказать, что не знаю ни о какой записке!
- На месте преступления было три человека, мисс Гимбол, - безжалостно наступал Билл. - Жертва, убийца и вы. У вас в руках недостающие улики. Убийца после преступления написала записку, ясно, что не своей жертве. Также ясно, что не самой себе! Где эта записка?
- Ни о какой записке я ничего не знаю! - почти в истерике закричала Андреа.
- Мне кажется, - встав, заявил Поллинджер, - что все это зашло слишком далеко, ваша честь. Свидетель - не обвиняемый. Она дала исчерпывающий ответ на вызывающий сомнения вопрос.
Билл горячо возразил, оспаривая мнение прокурора, но судья Менандер покачал головой:
- Вам ответили, мистер Энджел. Я полагаю, вам следует перейти к следующим вопросам.
- Отвод!
- Принято. Продолжайте допрос, пожалуйста!
Билл, кипя от возмущения, повернулся к свидетельнице:
- Итак, мисс Гимбол, не будете ли любезны сказать этому жюри, не сообщали ли вы об этих событиях рокового вечера кому-либо из официальных лиц, ведущих расследование этого дела, - начальнику полиции Трентона Де Йонгу, прокурору Поллинджеру или кому-то из его людей?
Снова поднялся Поллинджер и снова опустился на место. Андреа бросила на него взгляд и облизнула губы.
- Да, сообщала, - проговорила она, нервно теребя перчатки.
- Ах, сообщали. Вы сделали это добровольно? Вы сами, по своей воле пришли и сообщили эти данные?
- Нет, я...
- В таком случае Де Йонг или мистер Поллинджер приходили к вам?
- Мистер Поллинджер.
- Иными словами, если бы мистер Поллинджер не обратился к вам с вопросами, вы не обратились бы к властям с вашей историей? Минутку, мистер Поллинджер! Вы ждали, пока представители власти не явились к вам сами? И когда это было, мисс Гимбол?
Андреа прикрыла глаза ладонью, защищаясь от впившихся в нее взглядов публики.
- Я не помню. Может, через неделю после этого...
- После преступления? Не бойтесь назвать вещи своими именами, мисс Гимбол. Преступления. Вас не пугает это слово, а?
- Нет. Нет. Конечно нет.
- Через неделю после совершившегося преступления к вам пришел прокурор и допросил вас. В течение этой недели вы ни словом не обмолвились о своем посещении места преступления в ночь убийства. Я правильно понял?
- Это было не очень важно. Я ничего полезного для следствия сообщить не могла. И мне было неприятно оказаться замешанной в эту историю.
- Вам было неприятно оказаться замешанной в безобразную историю? Так надо понимать? А теперь, мисс Гимбол, скажите, когда вы в тот вечер были на месте преступления, вы трогали руками нож?
- Нет! - Андреа явно пришла в себя; в голосе ее появились новые интонации, глаза заблестели, голубизна в них вновь вернулась. Она твердо посмотрела в глаза Биллу.
- Где был нож?
- На столе.
- Вы даже пальцем не притрагивались к нему?
- Нет.
- На вас в тот вечер были перчатки?
- Да. Но левую я сняла.