По шуму в коридорах, где сновали окруженные женами и детьми больные - некоторые из них передвигались в креслах на колесиках, - Хиггинс понял, что сейчас время посещений. Он заметил пожилую даму, сидевшую за столом и вручавшую посетителям розовые талончики.
Это было единственное, что не изменилось с тех пор, когда он ходил к Луизе в больницу. Дамы из городского благотворительного комитета носили больным книги и выполняли часть обязанностей персонала, например, контролировали приход и уход родственников в часы посещений.
Женщину, сидевшую сейчас за столом, он видел тут еще лет двенадцать - тринадцать назад, и, как тогда, на ней было фиолетовое с белым платье и бархатная шляпка с прозрачной вуалеткой. Хиггинсу показалось даже, что он узнает исходивший от нее приторный запах.
Он не знал, как ее зовут. Видимо, это ее черный лимузин с шофером в светло-коричневой ливрее стоял у подъезда, и Хиггинс готов был поклясться, что женщина ничуть не постарела. Можно подумать, она никогда не покидала своего места в вестибюле.
- Вы к кому? - обратилась она к Хиггинсу с прямо-таки сахарной улыбкой.
- К миссис Хиггинс. К Луизе Хиггинс.
Чтобы заглянуть в лежавший перед ней список, даме пришлось прибегнуть к пенсне с толстыми стеклами, болтавшемуся на ленточке у нее на шее.
- А вы не перепутали фамилию?
- Нет, если только она не указала девичью. Тогда надо искать Луизу Фукс.
- Вам сказали, что она здесь?
- Мне позвонили сегодня утром из больницы домой, в Коннектикут, и сообщили об этом.
- Вам следует справиться в регистратуре: в списке я ее не вижу. Очень сожалею, что не могу вам помочь.
Три негритенка чинно восседали в креслах, у двоих ноги болтались, не доставая до полу. Все трое были похожи - те же черные глаза с блестящими белками, и Хиггинсу подумалось, что их мама наверняка родила им только что братика или сестренку, а в родильное отделение их не пускают, чтобы не занесли инфекцию.
Он постучал в закрытое окошечко. Девушка, читавшая иллюстрированный журнал, подняла стекло.
- Я приехал навестить мать, миссис Хиггинс. Может быть, она записана под девичьей фамилией Фукс.
- Давно поступила?
- Сегодня утром.
- Подождите, пожалуйста.
Девушка тоже поискала в каком-то списке, потом в картотеке, удивилась, сняла телефонную трубку и обратилась к кому-то невидимому:
- Есть у вас некая Хиггинс или Фукс? Поступила сегодня утром.
Потом повернулась к Хиггинсу и покачала головой.
- Такой фамилии в списке поступивших нет. А вы уверены, что она у нас в больнице?
- А разве в Олдбридже есть другая?
- Есть частная клиника, в западном районе, возле парка.
Эту клинику он знал. Лечиться в ней - дорогое удовольствие, жертву дорожного происшествия туда не повезут.
- Мне звонили сегодня утром, - продолжал он настаивать.
- Кто? Вы знаете, кто звонил?
- Какая-то женщина. Насколько я понял, медсестра.
Подавленный всей этой белизной и чистотой, Хиггинс говорил смиренно, без раздражения. Служащая объяснила:
- Вообще-то регистратура по воскресеньям закрыта.
Директора нет. Я одна дежурю, а медсестра, которая звонила утром, уже ушла. В котором часу вам звонили?
- В самом начале первого.
- А я пришла в час.
Руки Хиггинса вспотели, и он чувствовал, что ему необходимо высморкаться.
- Речь шла об операции?
- Думаю, что да. Мне сказали, произошел несчастный случай.
В этот момент, не обращая на Хиггинса внимания, в регистратуру вошла другая сестра. Сквозь халат и нейлоновое белье у нее просвечивало тело, особенно когда она оказывалась перед окном.
- У тебя есть сигареты, крошка?
- Возьми пачку из сумочки: у меня в ящике лежит другая. Ты не слышала, поступал сегодня утром кто-нибудь после несчастного случая?
- А, эта старая…
Сестра заметила Хиггинса и поперхнулась словцом, которое чуть не сорвалось у нее с языка.
- Та, которую сбил автобус? - поправилась она.
- Вот именно, - поспешно вставил Хиггинс.
- Она у нас? - удивилась регистраторша. - Почему же ее нет в списке поступивших?
- А уж это, крошка, не мое дело. Я знаю одно: ее привезла "скорая помощь".
- В какую палату ее положили?
Для них это был самый заурядный повседневный разговор. Сестра снова повернулась к Хиггинсу и, поколебавшись, объявила:
- Не думаю, что она в палате. Ее доставили в срочную хирургию.
Вторая пояснила:
- В таком случае вы ее сейчас не сможете повидать: в это отделение посетителей не пускают.
- Но мне ведь позвонили…
- Знаю…
Может быть, она здесь новенькая или замещает кого-нибудь: ей явно не хочется брать на себя ответственность.
Ее подруга в халате, рыжая, как Флоренс, наклонилась к ней и что-то зашептала.
- Ты думаешь?
Потом сестра вышла из застекленного помещения регистратуры, не забыв сунуть сигареты в карман халата, и обратилась к Хиггинсу:
- Пойдемте. Это нарушение правил, но, может быть, старшая сестра и разрешит.
- Это не она мне звонила?
- Нет, конечно, не миссис Браун: она, как все, заступила на дежурство только в час. Идите за мной.
Она объяснилась с пожилой дамой в фиолетовом платье, та не стала возражать, и они пошли по коридорам. Сквозь полуоткрытые двери были видны больные и те, кто пришел их навестить, принес цветы, фрукты, конфеты. По дороге им попался мальчуган лет пяти, ростом с Изабеллу. Он ковылял на костылях, вытянув правую ногу почти горизонтально вперед.
Они миновали место, где пересекались два коридора. Там стоял письменный стол, над ним висела доска, испещренная пометками о состоянии больных. За столом врач просматривал медицинские карты, и две сестры, разливавшие фруктовый сок, ставили стаканы на огромные подносы.
- Вот сюда…
Она распахнула дверь с табличкой "Вход воспрещен".
За дверью стояла тишина. Ни в коридоре, где они очутились, ни в прилегающих помещениях, казалось, не было ни души. Хиггинс увидел лишь множество странных приборов и аппаратов.
- Миссис Браун! - вполголоса окликнула сестра.
Не получив ответа, она повторила:
- Миссис Браун!
Потом бросила Хиггинсу:
- Подождите здесь.
Хиггинс прождал минут десять, не меньше. Он вспотел так, что рубашка прилипла к телу, но снять пальто не решился.
Он по-прежнему ни о чем не думал и чувствовал себя отрезанным от внешнего мира, от жизни. Здесь рождение, боль, смерть означали совсем иное, чем там. Он заметил, что длинные ноги сестры просвечивают сквозь халат, и это его шокировало, как если бы он увидел нечто подобное в церкви. Покоробило Хиггинса и то, что она не забыла прихватить с собой сигареты.
Неожиданно перед ним вырос человечек неопределенного возраста, небритый, в полосатом хлопчатобумажном одеянии, с ведром и щеткой в руках. Он, должно быть, поднялся по лестнице, которую Хиггинс сперва не заметил. Человек смерил его подозрительным взглядом.
- Вы новый доктор?
- Нет.
- А что вам здесь надо?
- Мне сестра велела подождать. Она пошла вон в ту комнату.
Он кивнул на дверь под красной лампочкой, и человечек ушел, покачивая головой и что-то бормоча.
Стула в коридоре не было, сесть было не на что, да еще пахло эфиром, и у Хиггинса стали слабеть ноги. На часы он не смотрел - зачем? Время не имело теперь никакого значения.
Наконец дверь отворилась. Женщина лет пятидесяти, с жестким, словно каменным лицом, посмотрела на него с порога испытующим взглядом. Вслед за ней появилась и молодая сестра. Она кивнула Хиггинсу и вышла тем же путем, каким они проникли сюда.
- Вы Уолтер Дж. Хиггинс? - спросила старшая сестра, заглянув в карточку, которую держала в руке.
- Да.
- Луиза Фукс - ваша мать? Это вам моя коллега звонила сегодня утром в Уильямсон, штат Коннектикут?
- Да.
Он был так подавлен, что не смел задавать вопросы.
- Полагаю, вы жили с матерью врозь?
- Да.
- Она жила одна?
- Нет, в санатории в Глендейле.
- У доктора Андерсена?
- Да.
- Душевнобольная?
- Врачи рекомендовали поместить ее в этот санаторий.
- Сбежала?
Они по-прежнему стояли в коридоре. Хиггинс попытался представить себе, что происходит там, за притворенной дверью.
- Сейчас вам придется пройти со мной в регистратуру и оформить документы. Из полиции тоже просили, чтобы вы зашли - нужны кое-какие данные.
Он спросил, удивляясь, как естественно звучит его голос:
- Она умерла?
- Вы этого не знали?
Хиггинс покачал головой, сам не понимая, взволнован он этим известием или нет. Ему хотелось одного - хоть на минутку присесть.
- Я думала, вам звонили.
- Звонили, да, но о смерти не сказали. Предупредили, что пока еще не ясно…
- Смерть наступила в двенадцать двадцать пять.
Как раз в это время, бросив последний взгляд на детей за столом, он вышел из дома.
- Она что-нибудь говорила?
- Меня здесь не было. Если хотите, дождитесь доктора Хатчинсона. Он сегодня дежурный и скоро выйдет из операционной. Да вот и он…
Высокий, еще совсем молодой человек в белом колпаке, резиновых перчатках и бахилах из красной резины вышел в коридор, опустил маску, закрывавшую нижнюю часть лица. По лбу у него катился пот, глаза покраснели от усталости.
- Ну что? - спросила сестра.
- У нее есть шанс выкарабкаться. Через час посмотрю ее снова.
Речь шла не о Луизе, а о девушке, которую в этот момент провезли мимо них на каталке. Она была без сознания. Хиггинс успел заметить только, что волосы у нее темные и шелковистые, как у Норы, нос заострился, тело под простыней кажется не правдоподобно худым.
Каталку втолкнули в лифт. Миссис Браун указала врачу на Хиггинса:
- Это сын той женщины, что умерла в двенадцать двадцать пять.
Доктор Хатчинсон прошел в ванную, стянул перчатки, вымыл руки, обтер лицо влажным полотенцем. Потом закурил сигарету, сделал несколько жадных затяжек и с любопытством посмотрел на Хиггинса.
- Она, кажется, сбежала из санатория в Глендейле, - сказала сестра.
- Она пила? - спросил врач у Хиггинса"
- Да.
- Я так и подумал. От нее страшно несло спиртным.
Наверно, переходя улицу, она была в полном затмении, иначе это происшествие объяснить трудно - разве что самоубийством.
- Почему? - непроизвольно вырвалось у Хиггинса.
- Полиция установила, что на Тридцать второй Восточной улице, кроме того автобуса, вообще не было машин. А улица довольно широкая.
Медсестра, звонившая утром, ошиблась, сказав, что несчастный случай произошел при въезде в город. А может быть, город начинался для нее только с деловых кварталов и фешенебельных районов. На 32-й Восточной улице в том самом похожем на казарму доме, где жили Луиза с мужем, когда поженились, и родился Хиггинс.
- Она очень мучилась? - спросил Хиггинс, сам не понимая что говорит.
- Когда ее привезли, она, разумеется, страдала, но виду не показывала. Не то чтобы улыбалась, конечно, но…
Это похоже на Луизу - до самого конца держаться с вызовом.
- Я сразу ввел ей снотворное.
- Она была в сознании?
- Да. Полицейскому, который ее привез, она дала адрес…
- Мой адрес.
- Конечно, ваш, раз вы здесь.
Хиггинсу показалось, что врач смотрит на него как-то странно - холодно и неприязненно.
- Какие у нее были повреждения?
- Перелом черепа, левого плеча и таза. Она потеряла много крови. Я решился на переливание. Во время переливания она и скончалась.
- И ничего не сказала перед смертью?
- Ничего, кроме вашей фамилии и адреса. Если угодно, администрация вернет вам одежду покойной. А если у нее было что-нибудь с собой - сумочка или другие личные вещи, вам отдадут их в полицейском участке. Вы, наверно, понадобитесь нашей старшей сестре, не так ли, миссис Браун?
- Да, доктор.
- Могу я ее увидеть? - спросил Хиггинс.
Врач переглянулся с сестрой и слегка пожал плечами.
- Пойдемте, - бросила женщина.
Они спустились по лестнице в залитый электричеством подвал. Вдоль коридора виднелись двери, такие же, как этажом выше. Миссис Браун открыла одну из них и отступила. В узком помещении с голыми стенами на столе, который показался Хиггинсу мраморным, лежало покрытое белой простыней тело. Здесь было холодней, чем в коридоре.
Старшая сестра подошла к краю стола, приподняла простыню и откинула ее настолько, что обнажилась голова и прядки седых волос, выбившихся из-под повязки.
Другая повязка, удерживавшая челюсти в сомкнутом положении, почти скрывала лицо - виднелись лишь глубоко запавшие глазницы, узкий заострившийся нос да бескровные губы.
Хиггинс не мог ни молиться, ни плакать, ни прикоснуться к покойнице. Его охватил внезапный холод, как в детстве, когда он оставался ночами один, напрасно пытаясь согреться. И еще ему стало страшно, безотчетно страшно, и он оглянулся на сестру, словно ища у нее поддержки.
- Это она?
Хиггинс кивнул. Язык ему не повиновался. Хотелось поскорее уйти, но ноги словно приросли к полу.
- Теперь пройдемте в регистратуру. Там вы сообщите, что намерены делать дальше.
Выходя, сестра выключила свет, и Хиггинс вздрогнул.
- Нам сюда.
В регистратуре сидела все та же девушка, а в кресле в холле по-прежнему ожидали трое негритят.
- Тело вы забираете?
Хиггинс кивнул.
- Элинор, приготовьте форму С, - бросила девушке миссис Браун и спросила у Хиггинса:
- Вы, вероятно, желаете перевезти тело в Уильямсон?
Он покачал головой, стыдясь, что в этом могут усмотреть равнодушие или цинизм.
- Мне бы хотелось похоронить ее в Олдбридже - здесь она провела большую часть жизни.
- Вам виднее. Похороны на ваш счет, разумеется?
- Да, на мой.
- В таком случае вам следует обратиться в похоронное бюро. Вы знаете, где оно?
- Я здешний уроженец.
Старшая сестра наморщила лоб, словно роясь в памяти, но лицо Хиггинса было ей незнакомо, да и он ее не помнил: они наверняка жили в разных кварталах.
Он ответил на все заданные ему вопросы. Люди ходили взад и вперед, телефон звонил. Наконец приготовили счет, и Хиггинс подписал чек на сумму, которую был должен больнице.
Он вышел на площадь, и солнце так ослепило его, что ему не сразу удалось разыскать свою машину на стоянке.
Ему не пришло в голову позвонить Hope и сказать, что мать умерла. Он вообще не думал об Уильямсоне, словно никогда там не бывал, не вспомнил и о детях. Мир, в котором он теперь очутился, существовал одновременно и в минувшем, и в настоящем: все вокруг стало неузнаваемо.
Дорогу к полицейскому участку Хиггинс нашел, повинуясь чутью. Дверь ничуть не изменилась, а вот стены внутри были выкрашены в другой цвет. Двое полицейских, оба младше Хиггинса, были ему незнакомы, но сержанта он вроде бы вспомнил - в штатском, без пиджака, с зеленым козырьком над глазами, тот печатал на машинке, посасывая сигару.
Хиггинс назвался, объяснил, зачем пришел. Вся троица смотрела на него молча, не перебивая. Потом сержант вставил в пишущую машинку бланк и начал задавать вопросы: фамилия, имя, адрес, место работы, фамилия матери, год ее рождения…
- Как пишется "Альтона"?
Хиггинс сказал по буквам.
- Для вас, вероятно, не новость, что у нас на нее довольно обширное дело?
- Знаю.
- Чем вы занимаетесь?
- Управляющий супермаркета "Ферфакс" в Уильямсоне.
- Та же фирма, что здесь у нас?
- Я начинал в олдбриджском филиале.
- Тело забираете?
- Да. О похоронах позабочусь.
- Хоронить думаете в Уильямсоне?
- Здесь.
Их тоже почему-то удивило, но почему - Хиггинс не понимал.
- Вам придется оплатить один счетец. В хозяйственной сумке у нее обнаружились две початые бутылки с этикетками от Баумана. Я повидался с Бауманом.
Бутылки у него украдены.
- Я заплачу.
- Должен заметить, что вы не обязаны платить, но так оно будет лучше. Сама сумка - новая: тоже, наверно, украдена, но пока жалоб не поступило. Сегодня магазины закрыты - воскресенье. Дай сумку, Фред.
Один из полицейских принес черную клеенчатую сумку и достал оттуда полупустую бутылку с джином. Вторая бутылка разбилась, осколки ее виднелись на дне сумки, еще пахнувшей алкоголем. Там же лежали два апельсина, раздавленные бананы и пакет размокших бисквитов.
- Вот все, что мы нашли. Ни бумажника, ни кошелька. Денег тоже не было.
- Вы не знаете, как она добралась сюда из Глендейла?
- Во всяком случае, не пешком. Либо у нее была мелочь на автобус, либо ее подвезли на попутных машинах.
- В котором часу произошел несчастный случай?
- В десять.
- В магазин Баумана она могла попасть только вчера.
- По субботам у него открыто до десяти вечера.
- Знаю. Мне хотелось бы выяснить, где она ночевала.
Сержант пожал плечами, давая понять, что это его не касается.
- Подпишите здесь, слева, внизу страницы. Вот квитанция на восемь долларов шестьдесят центов - я вручу их Бауману.
Хиггинс знал, что позади канцелярии находится коридор, перегороженный решеткой. За этой решеткой мать ночевала много раз, но последнюю ночь она провела не здесь.
- Идете в похоронное бюро? Они работают и по воскресеньям. Вы в какое?
- К Оварду и Тернеру, если оно еще существует.
С сыном Тернера он когда-то учился в школе, но тот был тремя годами младше, и они не общались.
- Она, наверно, ничего не сказала полицейскому, который ее подобрал?
- Того, который доставил ее в больницу, сейчас нет.
Но в донесении он не упоминает, чтобы она делала какие-нибудь заявления.
- Благодарю.
- Не за что.
Почему-то Хиггинс был убежден, что, как только он выйдет, все трое расхохочутся. Он чувствовал, что и походка, и голос у него изменились, что он вообще стал другим человеком, неузнаваемо старым и ко всему равнодушным.
Контора Оварда и Тернера переехала и находилась теперь на холме посреди жилого квартала, который хотя и разросся, но не утратил своего прежнего облика.
Бывают такие кварталы - старые, небогатые, их не изменить никакими ухищрениями; улочки и лавки там сохраняют свое лицо, а дома с каждым годом все больше оседают, съеживаются, как старички, и все та же детвора копошится на узких тротуарах.
Хиггинса спросили, на какое число назначить похороны, и он не нашелся что ответить. Ему не приходило в голову, что надо будет еще вернуться в Олдбридж.
И о том, что пора уезжать, он тоже не подумал. Хиггинс чувствовал, что его сорвало с якорей. В будущем была сплошная неопределенность. Он как бы парил в каком-то пустом и необычном мире.
- Вторник вам подходит?
Он согласился на вторник - только бы ни о чем не думать.
- Десять часов?
Почему бы и нет? Ему показали альбомы с фотографиями гробов, надгробий, потом план ближайшего кладбища - то, которое он помнил, уже переполнено, и теперь хоронят на новом, в шести милях от города.