– Ни одной живой душе, – сказала она.
Ее глаза, с веками, обрамленными зловещими синими тенями, были тусклыми от разочарования. Моррис сделал глубокий вдох:
– Перемести свой ремень безопасности повыше, девочка моя.
Он наклонился, чтобы неловко помочь исправить дело, и ощутил под рукой мягкость ее груди. С, казалось бы, отеческой лаской он взял ее за руку; и когда она повернула к нему голову, он слегка прижался к ней ртом и почувствовал, как ее полные губы мягко амортизируют под его собственными. Он не имел в виду ничего более этого; но не отодвинулся, потому что губы девушки нежно – еще едва заметно! – открылись навстречу его собственным. И он медлил, наслаждаясь долгим чувственным восторгом. Он положил руку на спинку сиденья, все более тесно прижимая ее к себе; а затем кончиком языка попытался войти в ее рот, и сквозь тлеющий дым прорвался пылающий огонь… Жадно его рука дернулась к обнаженному бедру, и ее ноги медленно и призывно раздвинулись.
Они виновато оторвались друг от друга, когда в узкое пространство рядом с ними кто-то загнал автомобиль, и Моррис поехал в Кидлингтон, высадив ее на северной окраине.
– Не хочешь как-нибудь зайти ко мне? – это были его первые слова, сказанные на обратном пути.
– Когда вы имеете в виду?
– Не знаю, – его горло пересохло, – сейчас?
– Отлично.
– Сколько мне тебя ждать?
– Десять минут.
– Тебе лучше войти через заднюю дверь.
– Отлично.
– Я хочу тебя, Кэрол!
– Я хочу вас, сэр. ("Сэр"! Боже мой! Что он делает?)
– Приходи так быстро, как только сможешь.
– Я приду, не волнуйтесь.
На кухне он открыл бутылку "Божоле", принес два фужера из гостиной, и еще раз посмотрел на часы. Подождать еще пять минут. Давай, Кэрол!.. Мысленно он уже расстегивал пуговицы на ее белой блузке, а руки скользили по телу, лаская ее грудь… Он глубоко вдохнул, дожидаясь с почти отчаянным нетерпением.
Когда, наконец, послышался робкий стук, он подошел к задней двери, как человек, вновь открывающий для себя врата рая.
– Добрый день, – сказал Лоусон. – Я надеюсь, что не заявился в неудобное время? Скажите, могу ли я пройти и поговорить с вами. Это… э-э… это довольно важно.
Вторая книга Бытия.
Глава шестая
Для неторопливого главного инспектора Морса было давней мечтой отправиться в круиз по греческим островам. Тремя месяцами ранее, в январе, он обсудил с турфирмой поездку на пасхальные каникулы, принес домой цветную брошюру, созвонился со своим банковским менеджером, чтобы узнать курс обмена фунтов на драхмы, купил тонкий "Современный греческий разговорник", и ему даже удалось снова найти свой паспорт. Он никогда не бывал в Греции; и теперь, все еще холостяк сорока семи лет, сохраняя достаточно романтики в душе, представлял себе ленивую связь с какой-нибудь обмирающей от страсти кинозвездой среди винных паров и темных волн Эгейского моря.
Но мечтам не суждено было сбыться. Вместо этого, поздним утром холодного понедельника в начале апреля, он стоял на автобусной остановке в Северном Оксфорде, с перспективой двухнедельного отпуска впереди; и больше всего его интересовало, как другие люди умудряются правильно организовывать свою жизнь, принимать решения, и даже писать письма.
Автобус по-прежнему отсутствовал в поле зрения.
Сильно беременная мамочка затолкала хрупкую, складную коляску под навес, отстегнула младенца внутри нее, а затем высунулась, чтобы увещевать своего более взрослого потомка, уже представлявшего из себя, по мнению Морса, потенциального уголовника: "Прекрати бросать кирпичи, Джейсон!"
Джейсон! Ясон и аргонавты на парусниках, плывущие по Геллеспонту… Морс не забыл то, о чем ему и так не было необходимости напоминать, – фактически во второй раз за это утро: по радио должны были транслировать интервью с викарием прихода Сент-Фрайдесвайд, недавно вернувшегося после недельной поездки в монастырь на острове Патмос.
Морс посторонился, чтобы чудесная мать Джейсона могла войти в автобус первой. Она попросила билет до "Сент-Фрайдесвайд", и пока она копалась в сумочке, остальные пассажиры смотрели в беспомощном молчании, как герой "Арго" вытирает грязные ботинки о чехол на ближайшем сиденье.
Морс знал, конечно, где находилась Сент-Фрайдесвайд: одно из череды церковных зданий вдоль Корнмаркет… где имело место некоторое довольно любопытное происшествие прошлой осенью. Сам он тогда находился далеко, откомандированный на восемь недель в Западную Африку.
– Куда, приятель?
– Э-э… (прошло больше года, с тех пор, как Морс садился в автобус) Церковь Сент-Фрайдесвайд, пожалуйста.
Эта остановка была для него также удобна, как и любая другая вблизи Эшмолианского музея, а Морс дал себе обещание часок-другой побродить по его галереям: было бы хорошо снова увидеть картины Тьеполо; и Джорджоне.
Но он не увидел их в это утро.
Пока миссис Джейсон высвобождала коляску из багажника автобуса, сам молодой вандал уже праздновал освобождение на улице, и вскоре нижняя половина объявления, закрепленного на церковной ограде, отплыла от своего причала.
– Ох, сколько раз я просила тебя, Джейсон?
Этот риторический вопрос сопровождался увесистой затрещиной по уху мальчишки, и обливающегося слезами сопляка, утащили прочь.
На объявлении теперь можно было прочитать: "Пасхальное расписание прихода Сент-Фрайдесвайд в…". Это все. Любые подробности о датах, времени и месте исчезли вместе с Джейсоном.
Морс не верил ни в существование Бога, ни в предопределенность судьбы. О таких материях он никогда не знал, что и думать; и его жизненная философия представляла из себя клубок путаных впечатлений, сходных с теми, которые испытывает растерянный малыш на шоу фокусника. Тем не менее, оглядываясь назад, он чувствовал, будто кто-то заранее вел его в то утро единственным курсом; и он шел этим курсом, повинуясь какому-то странно волнующему импульсу. Он прошел несколько шагов от ограды, пересек паперть и открыл дверь в северной стене церкви Сент-Фрайдесвайд.
Глава седьмая
Будучи школьником, Морс однажды заплатил несколько шиллингов за книгу по архитектуре, а потом обошел множество церквей, искренне желая проследить влияние англо-нормандского стиля на готику. Но это увлечение, как и многие другие, было недолгим. И теперь, когда он в молчании стоял под сводами, глядя вниз на центральный проход к алтарю, на плотную штору, закрывавшую ризницу справа от него, некоторые особенности архитектуры показались ему достаточно знакомыми; и, в то же время, его голова оставалась раздражающе пустой – будто при амнезии, возникшей у орнитолога на утином пруду.
Кольцом горели свечи вокруг статуи Богородицы, и изредка удлиненная звездочка света отражалась в блестящей вспышке на ближайшем распятии. Воздух был тяжелым от ладана.
Медленно продвигаясь к алтарю, Морс вдруг понял, что был неправ хотя бы относительно безмолвия. Откуда-то слышался тихий, ритмичный царапающий звук, будто церковная мышь бегала за обшивкой. Но шум был слишком необычным для этого; и вдруг Морс понял, что он не один. Седая голова приподнялась чуть выше уровня передней скамьи и нейтрально кивнула посетителю, остановившемуся рядом. Она отерла бледный лоб тыльной стороной запястья и откинула растрепанные волосы со своего лица, склонилась снова над своей работой, концентрические кольца мыльной пены растворились на деревянном полу под ее тряпкой, и задребезжало ведро, когда она направилась к следующему участку.
– Доброе утро, – Морс дружелюбно улыбнулся, глядя на нее сверху вниз. – У вас, похоже, не осталось больше какой-нибудь из этих листовок – вы знаете, с приходским расписанием на Пасхальную неделю.
– Нет. Мы раздавали их на прошлой неделе, но у викария есть еще несколько отпечатанных.
– Викарий? Это Лоусон, не так ли?
– Нет, это не так.
Ее большие карие глаза настороженно смотрели на него снизу вверх. И он вдруг понял, что она была значительно моложе, чем он подумал.
– Я говорю о мистере Mекледжоне. Он служит в этом приходе с ноября прошлого года.
– Я, наверное, видел Лоусона в одной из других церквей.
– Нет, Лоусон был викарием здесь, – она заколебалась, – он… он умер в октябре прошлого года.
– О, Боже. Я сожалею об этом.
На несколько секунд между ними повисла тишина.
– Я думаю, вы знали, что он мертв, – сказала женщина тихо.
Морс моргнул удивленно:
– Я?
– Вы один из тех репортеров, разве нет?
Морс покачал головой и сказал ей, что он полицейский из управления "Темз-Вэлли" в Кидлингтоне – не из Городского управления полиции в Сент-Олдейтс; он слышал кое-что неопределенное о случившемся, но не участвовал в расследовании; на самом деле, он был заграницей в то время.
– А вас коснулся этот случай? – спросил он.
– На самом деле, да, я была…
– Простите?
Морс шагнул ближе к ней, она заговорила теперь совсем тихо:
– Я была здесь в церкви в ночь убийства.
– Вы не могли бы рассказать мне что-нибудь об этом?
Она вытерла руки о выцветшие джинсы, почти протертые на коленях, и встала:
– Подождите минуточку.
Ее походка отличалась врожденной элегантностью, и глаза Морса проследили за ней со слегка возросшим интересом – как она исчезает где-то в задней части церкви, и вновь появляется через минуту, неся коричневую сумочку. Она воспользовалась возможностью причесать свои растрепанные волосы, и Морс начал понимать, что она, скорее всего, была очень привлекательной женщиной.
– Вот, возьмите.
Она протянула ему дешевый коричневый конверт, содержащий несколько вырезок из газеты "Оксфорд Мэйл", Морс сел на скамью напротив нее и осторожно развернул тонкие листки.
Первая статья была датирована вторником, 27 сентября прошлого года:
Церковный староста убит во время службы.
В то время как собравшиеся на богослужение прихожане исполняли последний гимн, мистера Г.A. Джозефса прошлой ночью зарезали в ризнице церкви Сент-Фрайдесвайд в Корнмаркете. Главный инспектор Белл из Городского управления полиции Оксфорда, отвечающий за расследование убийства, рассказал нашему корреспонденту, что мистер Джозефс, один из двух церковных старост в Сент-Фрайдесвайд, только что забрал собранные пожертвования и почти наверняка пересчитывал их, когда на него напали.
Когда прибыла полиция, казны не обнаружили. Инспектор Белл заметил, что если ограбление было единственным мотивом убийства, то это вдвойне трагично, так как на вечерней службе присутствовали всего дюжина человек, и пожертвования могли составлять в лучшем случае около двух или трех фунтов.
Некоторые из собравшихся верующих услышали какие-то звуки в задней части церкви, но никто не подозревал, насколько это серьезно, пока мистер Джозефс не закричал, призывая на помощь. Викарий, преподобный Л. Лоусон, немедленно приостановил службу и вызвал полицию и скорую помощь, но мистер Джозефс умер, прежде чем кто-либо прибыл.
Нож, которым воспользовались убийцы, был плоским, золотистого цвета, отлитый в форме распятия, с лезвием, заточенным до остроты бритвы. Полиция просит откликнуться тех, кому известно что-либо о подобном ноже.
Мистер Джозефс, 50 лет, был женат и жил на Порт-Мидоу-драйв, Волверкот. Он прибыл в Оксфорд после службы в качестве кадрового офицера в Королевской морской пехоте и проходил действительную службу в Малайе. Еще два года назад он работал в Департаменте внутренних доходов. У него не было детей. Слушание дела у коронера состоится в следующий понедельник.
Морс снова быстро прочитал статью, поскольку было несколько вещей, слегка его озадачивших, не говоря уже о последнем пункте внеочередного газетного выпуска.
– Вы хорошо его знали, верно?
– Простите? – Женщина приостановила уборку и посмотрела на него.
– Я спросил, хорошо ли вы знали Джозефса.
Мелькнуло ли беспокойство в ее карих глазах? Могла ли она не услышать его вопрос с первого раза?
– Да, я знала его достаточно хорошо. Он был здешним церковным старостой. Это о чем-то говорит, не правда ли?
Морс оставил ее в покое, и обратил свое внимание на вторую вырезку, от вторника, 4 октября:
Загадки следствия.
Следствие по делу Г.A. Джозефса, который был зарезан на прошлой неделе в церкви Сент-Фрайдесвайд, было отложено вчера после двадцатиминутного слушания, но не ранее, чем коронеру были представлены некоторые новые поразительные доказательства. Вскрытие тела Джозефса показало, что в его желудке присутствовала смертельная доза морфия, но в докладе патологоанатома ясно указывалось, что непосредственной причиной смерти было ножевое ранение.
Ранее мистер Пол Моррис, проживающий по адресу Хоум-клос, 3, Кидлингтон, дал показания по формальной идентификации тела. Он был органистом в церкви и во время службы действительно исполнял последний гимн, когда мистер Джозефс был убит.
Другой свидетель, мисс Рут Роулинсон, проживающая по адресу Мэннинг-террас, 14, Саммертаун, рассказала, что, когда она услышала звуки, доносящиеся из ризницы во время пения последнего гимна, она повернулась и увидела кричавшего мистера Джозефса, который сорвал штору, закрывавшую вход в ризницу.
Главный инспектор Белл, из городской полиции Оксфорда, сообщил коронеру, что он пока не может сообщить что-либо о подробностях данного преступления, но, что дознание будет продолжаться. Коронер выразил свое глубочайшее сочувствие миссис Бренде Джозефс, жене покойного.
Панихида состоится в церкви Сент-Фрайдесвайд в четверг в 2 часа 30 минут после обеда.
Повествование было сухим, но достаточно интересным, не так ли? Что морфий делал в желудке бедолаги? Кто-то, должно быть, очень хотел убрать его с дороги, и кому-то это сошло с рук, и он по-прежнему ходит – ходит, скорее всего, по улицам Оксфорда, – свободным человеком. Или, возможно, свободной женщиной, напомнил он себе, посмотрев через проход.
Морс огляделся с возросшим интересом. Оказывается, он сидел в нескольких ярдах от места преступления. И тогда он попытался представить себе все это: звуки органа, несколько верующих стоят, опустив головы к своим молитвенникам, – одна минута, однако! Где расположен орган? Он поднялся по широким ступеням к алтарю. Да. Он был там, с левой стороны, позади двух рядов клироса для певчих, с синей занавеской, натянутой перед ним, чтобы скрывать органиста. Еще было зеркало, которое можно регулировать вручную, снизу до самого верха, так, чтобы, несмотря на то, что он был скрыт от взглядов всех остальных, сам органист мог держать под наблюдением и викария, и певчих – и прихожан также, если захочет. А если повернуть круглое зеркало немного…
Морс уселся за занавеской на место органиста и выглянул из-за нее. Он мог видеть клирос позади себя и основную часть алтаря. Мм… Затем он, как нервный ученик на экзамене по вождению, собравшийся тронуться с места, начал регулировать зеркало, быстро обнаружив, что оно движется легко и бесшумно: вверх и вниз, вправо и влево, – туда, куда он хотел. Вначале вправо и немного вниз, – и он обнаружил, что смотрит прямо на затейливо вытканные золотом узоры на передней части зеленой алтарной ткани; затем налево и вниз, – и он смог увидеть голову и плечи уборщицы, руки которой усердно взбивали мыльную пену; затем еще дальше влево и немного вверх, почти до упора зеркала – и… Морс внезапно остановился, острое ощущение в тоже мгновенье кольнуло его виски. Итак, теперь совершенно ясно: он мог четко видеть передние шторы ризницы, мог даже видеть складку, которая – возможно только немного? – скрывала фигуру человека, отчаянно кричавшего под звуки органа, мужчину с ножом, глубоко застрявшим в спине, мужчину, который был жив всего за несколько мгновений до этого… А что, если органист – Моррис, не так ли? – действительно смотрел на шторы ризницы в те роковые, фатальные секунды? Что, если он видел что-то? Что-то вроде…
Стук ведра вернул его воздушные замки на землю. Что за причина могла быть у Морриса для поворота зеркала под таким невероятным углом, во время исполнения последнего гимна? Забудь это! Он повернулся на гладкой скамейке и посмотрел на синюю штору. Уборщица, судя по всему, уже собирала вещи, а он еще не прочитал остальные статьи. Но прежде чем он вернулся к ним, его ум снова расправил крылья и его мысли полетели легко, как чайки над обрывом. Да, синяя занавеска у органа. Он сам был человеком чуть выше среднего роста, но даже кто-то на три или четыре дюйма выше него, был бы довольно хорошо скрыт за этой занавеской. Затылок будет немного виден, но больше ничего; а если Моррис был человеком невысоким, то был бы скрыт почти полностью. Насколько в действительности певчие и прихожане были увлечены молитвами? Что если органиста… возможно, Морриса не было у органа вообще!
Он спустился по алтарным ступеням.
– Не возражаете, если я возьму на время эти статьи? Я, конечно, обещаю вернуть их вам обратно.
Она пожала плечами. Казалось, случившееся мало ее заботило.
– Боюсь, я не знаю, вашего имени, – начал Морс, но тут невысокий мужчина средних лет вошел в церковь и направился к ним.
– Доброе утро, мисс Роулинсон.
Мисс Роулинсон! Одна из свидетелей на следствии. Ну-ну! И человек, который только что пришел, несомненно, был Моррисом, другим свидетелем, ибо он уже сел у органа, где нажал несколько переключателей, после чего за скрытым властным жужжанием последовала серия грубых басовитых вздохов, будто сквозь прибор ломанулся ветер.
– Как я уже сказал, я могу принести их, – сказал Морс, – или отправить по почте. Мэннинг-роуд, 14, кажется?
– Мэннинг-террас.
– О да, – Морс улыбнулся ей добродушно. – Боюсь, память не та, что была. Говорят, мы теряем около 30 000 клеток головного мозга в день, после того, как нам стукнет тридцать.
– Как хорошо, когда у вас их много, чтобы было с чего начинать, инспектор.
В ее пристальном взгляде, возможно, был слабый намек на насмешку, но беспечная веселость Морса не вызвала у нее никакой ответной реакции.
– Я просто должен перекинуться парой слов с Полом Моррисом перед…
– Это не Пол Моррис.
– Простите?
– Это мистер Шарп. Он был заместителем органиста, когда Моррис работал здесь.
– А мистера Морриса больше здесь нет? – медленно сказал Морс.
Она покачала головой.
– Вы знаете, куда он уехал?
Опять ему показалось, что в ее глазах мелькнули некоторые сомнения.
– Н… нет, я не знаю. Он, вероятно, покинул город. Он оставил работу в прошлом октябре.
– Конечно, он должен был…
– Он оставил также и свою работу в школе и, ну, он просто уехал.
– Но он должен был…
Она взяла ведро, готовясь уйти:
– Никто не знает, куда он уехал.
Но Морс почувствовал, что она лжет.