III
Следующий день был очень загруженным. После короткой беседы с Родериком заместитель комиссара Скотленд-Ярда решил запросить ордер на эксгумацию.
– Полагаю, чем скорее, тем лучше. Вчера я говорил с министром и предупредил, что, возможно, мы к нему обратимся. Отправляйтесь за ордером сегодня же.
– Если можно, то лучше завтра, сэр, – сказал Родерик. – Мне нужно договориться с доктором Кертисом.
– Хорошо. – Видя, что Родерик собрался уходить, он добавил: – Рори, если для миссис Аллен затруднительно…
– Спасибо, сэр, но пока она воспринимает все спокойно.
– Прекрасно. И все же чертовски неловкое совпадение, а?
– Да, сэр, чертовски, – вежливо согласился Родерик и поехал нанести визит мистеру Ретисбону.
Контора мистера Ретисбона на Странде, успешно выстояв натиск времени, пережила и воздушные налеты, и бомбежки. Впервые Родерик наведался сюда по делам службы еще до войны, но с тех пор в конторе ничего не изменилось, она по-прежнему оставалась малоприметным живым памятником эпохе Чарлза Диккенса, и царившая здесь атмосфера несла на себе явный отпечаток характера мистера Ретисбона. Все тот же клерк как-то по-особому неспешно отрывался от бумаг и окидывал посетителя рассеянным взглядом; наверх вела все та же головокружительно крутая лестница; в воздухе висел все тот же запах старины. И, наконец, наверху посетитель попадал в кабинет, где среди кожаных кресел и темных полированных шкафов, бочком примостившись за письменным столом, сидел сам мистер Ретисбон, старый и многоопытный знаток законов.
– А-а, господин старший инспектор, как же, как же, – скороговоркой пробормотал он и церемонно протянул Родерику свою скрюченную клешню. – Входите, входите. Садитесь, присаживайтесь. Рад видеть. М-м-мэ!
Когда Родерик сел, мистер Ретисбон, прищурив стариковские глаза, пробуравил его острым, как шило, взглядом.
– Надеюсь, никаких неприятностей?
– По правде говоря, я прихожу к вам, лишь когда действительно случаются неприятности. Боюсь, и этот мой визит не исключение.
Мистер Ретисбон деловито ссутулился, оперся локтями о стол и сцепил пальцы под подбородком.
– Я хочу спросить вас о некоторых обстоятельствах, связанных с завещанием покойного сэра Генри Анкреда. Вернее, с двумя его завещаниями.
Мистер Ретисбон несколько раз быстро облизал губы, словно вдруг обжег кончик языка и надеялся таким способом его охладить. Но ничего не сказал.
– Не буду зря тянуть время, – продолжал Родерик. – Я обязан уведомить вас, что мы запрашиваем ордер на эксгумацию.
– Чрезвычайно встревожен, – после внушительной паузы отозвался мистер Ретисбон.
– Прежде чем мы углубимся в подробности, позвольте заметить, что, по моему глубокому убеждению, наследники сэра Генри поступили опрометчиво, обратившись сразу к нам, вместо того чтобы вначале проконсультироваться с вами, их семейным поверенным.
– Благодарю вас.
– Я, конечно, не знаю, сэр, что бы вы им порекомендовали, но думаю, рано или поздно наша встреча состоялась бы в любом случае. Итак, рассказываю.
Двадцать минут спустя мистер Ретисбон откинулся на спинку кресла и, готовясь заговорить, для пробы тявкнул на потолок:
– М-м-мэ!.. Чрезвычайно необычно. И чревато. Весьма.
– Как вы понимаете, эта нелепая версия строится в основном на двух предпосылках: а) все родственники знали, что тело сэра Генри будет бальзамировано, б) он то и дело менял свое завещание и перед самой смертью, видимо, снова его изменил, на этот раз в пользу своей будущей жены, почти целиком исключив остальных членов семьи, что полностью противоречило публичному заявлению, которое он сделал несколькими часами раньше. Надеюсь, именно в это, последнее обстоятельство вы и поможете внести ясность.
– Такая ситуация ставит меня в необычное, я бы даже сказал, в двусмысленное положение. Э-э… Как вы весьма справедливо заметили, господин старший инспектор, этому семейству, и в первую очередь сэру Седрику Гейсбруку Персивалю Анкреду, следовало бы, как положено, обратиться за консультацией в нашу контору. Но сэр Седрик не счел это необходимым. Тем не менее в случае возбуждения судебного дела ему все равно придется к нам обратиться. Судя по всему, Анкреды поставили своей целью дискредитировать основную наследницу, и, более того, они дают понять, что есть основания обвинить ее в совершении преступления. Под основной наследницей я, естественно, подразумеваю мисс Гледис Кларк…
– Кого?!
– …чей сценический псевдоним мисс Соня Оринкорт.
– Гледис Кларк, – задумчиво повторил Родерик. – Занятно.
– Как поверенный в делах этой семьи, я, разумеется, очень обеспокоен создавшимся положением. Но, учитывая всю его серьезность, не вижу причин отказать вам в вашей просьбе. Более того, считаю своим профессиональным долгом предоставить в ваше распоряжение имеющиеся у меня сведения.
– Я очень рад. – Родерик отлично понимал, что по размышлении мистер Ретисбон должен был прийти именно к такому решению. – В настоящее время для нас главное – узнать, действительно ли сэр Генри написал свое последнее завещание перед самой смертью, то есть сразу после того, как он поднялся к себе из домашнего театра.
– Отвечу со всей определенностью – нет! Этот документ был по указанию сэра Генри подготовлен здесь, в этом кабинете, в четверг двадцать второго ноября сего года. Одновременно был подготовлен и другой документ, тот, который сэр Генри подробно цитировал за ужином в день рождения и объявил своим завещанием.
– Что-то не вижу логики.
Мистер Ретисбон быстро поскреб нос ногтем указательного пальца.
– Да, обычно так никто не делает, – сказал он. – Я еще тогда отважился это отметить. Позвольте, изложу события по порядку. Во вторник двадцатого ноября миссис Миллеман Анкред позвонила мне в контору и сообщила, что сэр Генри просит меня немедленно к нему приехать. Мне это было крайне не с руки, но все же на следующий день я прибыл в Анкретон. Сэра Генри я застал в возбужденном состоянии, он был одет в э-э… в театральный костюм. Я понял, что он позировал для портрета. Позвольте, отвлекаясь, добавить, – мистер Ретисбон по-птичьи дернул головой, – что, хотя ваша супруга тогда тоже была в Анкретоне, я в тот раз не имел счастья с ней познакомиться. Эта честь выпала мне в мой следующий приезд.
– Да, Агата говорила.
– Имел с ней приятнейшую беседу. Но вернемся к нашей теме. В тот мой приезд, а именно в среду двадцать первого ноября, сэр Генри показал мне проекты обоих завещаний. Одну минутку. – Стремительным резким движением мистер Ретисбон вытащил из картотеки два листка бумаги, исписанных витиеватым почерком. И протянул их Родерику. – Это набросанные им проекты. Он потребовал, чтобы на их основе я должным образом подготовил два отдельных завещания. Я сказал, что составлять сразу два завещания не принято. Он объяснил, что не может прийти к решению относительно э-э… достоинств своих ближайших родственников и к тому же подумывает жениться во второй раз. Свое предыдущее завещание – на мой взгляд, оно было составлено вполне разумно – он к тому времени уже уничтожил. Сэр Генри поручил мне подготовить эти документы и привезти их с собой в Анкретон в день его рождения. Первое завещание было засвидетельствовано и подписано до ужина, и за столом сэр Генри излагал именно его. Позже в тот же вечер оно было уничтожено. Тем самым второе завещание представляет собой сейчас единственный правомочный документ, из которого нам и следует исходить. Оно было подписано и засвидетельствовано в спальне сэра Генри в ту же ночь, в ноль часов двадцать минут, и, позвольте добавить, я всячески рекомендовал сэру Генри воздержаться от этого шага.
– Итак, два завещания на выбор, что давало возможность принять окончательное решение в любую минуту.
– Совершенно верно. Состояние его здоровья внушало сэру Генри тревогу. Хотя он и не выдвигал никаких конкретных обвинений, но намекнул мне, что некоторые члены его семьи, то ли независимо друг от друга, то ли объединившись, строят против него козни. Факты и события, которые вы столь исчерпывающе полно изложили, – мистер Ретисбон снова коротко дернул головой, – дают основание полагать, что под кознями он имел в виду упомянутые вами озорные шутки. Миссис Аллен, вероятно, описала вам прискорбное происшествие с портретом. Позволю себе заметить, что в портрете она добилась удивительного сходства. И она, конечно, рассказала, как сэр Генри в гневе покинул театр?
– Да.
– Почти сразу вслед за этим дворецкий передал мне просьбу сэра Генри подняться к нему в комнату. Когда я туда вошел, он все еще пребывал в прескверном расположении духа. В моем присутствии он демонстративно, со злостью порвал первый, на мой взгляд, более разумный вариант завещания и сжег его в камине. Затем дворецкий привел неких мистера и миссис Кенди, которые засвидетельствовали подпись сэра Генри на втором документе. Далее сэр Генри сообщил мне, что намерен жениться на мисс Кларк через неделю, и попросил меня подготовить брачный контракт. Я убедил его отложить этот разговор до утра и ушел, оставив его все в том же возбужденном и сердитом настроении. Вот, по существу, все, что я знаю.
– Вы оказали мне неоценимую помощь, – сказал Родерик. – Если не возражаете, еще одна маленькая деталь. Оба проекта завещания не датированы. Сэр Генри случайно не говорил вам, когда он их написал?
– Нет. В мой первый приезд в Анкретон сэр Генри вообще вел себя несколько странно. Он заявил, что, пока я не подготовлю оба эти документа по всей форме, на душе у него будет неспокойно. Что же касается вашего вопроса, то ничем помочь не могу, знаю только, что оба проекта он составил до вторника двадцатого ноября.
– Буду признателен, если вы спрячете эти документы и сохраните их в неприкосновенности.
– Конечно, конечно, – суетливо заверил его мистер Ретисбон. – Вне всякого сомнения.
Родерик вложил проекты завещания между двумя чистыми листами бумаги и поставил назад в картотеку.
Затем он встал, и мистер Ретисбон немедленно взбодрился. Он проводил Родерика до двери, пожал ему руку и, выпаливая слова короткими пулеметными очередями, попрощался.
– Да-да, верно, верно, – сбивчиво бормотал он. – Очень обеспокоен. Надеюсь, оснований нет, тем не менее обеспокоен. Полагаюсь на вашу осмотрительность. Чрезвычайно неожиданно. Семейство, к сожалению, во многих отношениях непредсказуемое. Если понадобится консультация, то, без сомнения… Что же, всего доброго. Благодарю вас. Сердечный привет миссис Аллен. Спасибо.
Но когда Родерик повернулся, чтобы уйти, мистер Ретисбон удержал его за локоть.
– Я навсегда запомню его таким, каким видел в ту ночь. Я уже подошел к двери, когда он вдруг окликнул меня. Я обернулся, смотрю, он так это очень прямо сидит в постели и халат у него разметался по кровати, словно плащ. У него ведь была весьма благородная внешность. Меня его вид просто поразил. И еще помню, он тогда сказал одну загадочную фразу. "Знаете, Ретисбон, – сказал он, – я думаю, меня скоро окружат вниманием и заботой, ибо вопреки вашим ожиданиям не все противники моего брака встретят его в штыки. Спокойной ночи". Вот такие странные слова. Я, конечно, не предполагал, что вижу его в последний раз.
IV
У Дженетты Анкред был свой маленький домик в Челси. Это скромное жилище являло собой разительную противоположность Анкретону. Все здесь дышало легкостью и простотой. Горничная провела Родерика в белую, современного типа гостиную с огромным, во всю стену окном, выходившим на реку. Бледно-желтые, в серебристых искорках занавеси гармонировали с выдержанной в тех же тонах обивкой светло-вишневой мебели. В гостиной висели три картины: Матисс, Кристофер Вуд и – приятная неожиданность для Родерика – Агата Трои. "Ходишь за мной по пятам, вот как?" – подмигнув, пробормотал он, и в эту минуту в гостиную вошла Дженетта Анкред.
По виду очень неглупая женщина, подумал Родерик. Она поздоровалась с ним непринужденно, словно он просто заглянул в гости.
– Видите? – она показала глазами на картину. – У нас с вами есть общие друзья. – И начала рассказывать, как они с Агатой познакомились в Анкретоне.
О чем бы Дженетта ни говорила, в ее тоне сквозила легкая ирония. Своей манерой держаться она будто давала понять, что не стоит ничего отстаивать или доказывать. Потому что все относительно и, право же, не имеет никакого значения. Излишняя категоричность суждений – глупость и лишь вызывает чувство неловкости. Именно такую жизненную позицию, казалось, утверждали ее живой ровный голос, выражение ее глаз и насмешливая улыбка, то и дело воздвигавшая между собеседниками невидимый маленький барьер, что отчасти подрывало веру в искренность ее высказываний. О живописи она рассуждала умно, толково, хотя и с оттенком самоуничижения. У Родерика было ощущение, что она всячески старается избежать разговора, ради которого он приехал.
– Вы, конечно, догадались, почему я попросил вас меня принять? – наконец сказал он.
– Да, вчера у меня был Томас, он рассказал, что вы говорили с ним и ездили в Анкретон. События, кажется, принимают неприятный оборот.
– Я хотел бы услышать ваше личное мнение.
– Мое? – с неудовольствием переспросила она. – Боюсь, вам оно ровным счетом ничего не даст. В Анкретоне я всегда выступаю в роли стороннего наблюдателя. Только, пожалуйста, не говорите, что со стороны виднее. Я из тех наблюдателей, которые стремятся замечать как можно меньше.
– Хорошо, – бодро сказал Родерик. – Но у наблюдателя все равно возникают какие-то мысли. Итак, что вы думаете?
Она молчала, глядя мимо него в широкое окно.
– Я думаю, что это почти наверняка вранье и вздор, – после долгой паузы пробормотала она. – От начала до конца.
– Если вы нас в этом убедите, Скотленд-Ярд по гроб жизни будет вашим должником.
– Нет, но правда. Мои родственники такие сумасброды! Я к ним очень привязана, но вы себе даже не представляете, до какого абсурда они иногда доходят. – Ее голос угас. После некоторого раздумья она продолжила: – Впрочем, миссис Аллен с ними знакома. Она вам наверняка рассказывала.
– Да, кое-что.
– Во время войны им всюду мерещились агенты пятой колонны. Полина подозревала даже одного очень милого австрийского врача, который занимает сейчас важный пост в крупной клинике. А тогда он помогал ухаживать за "трудными детьми". Полина утверждала, что внутренний голос ее не обманывает. А потом она заподозрила в шпионаже бедняжку мисс Эйбл, которая якобы подрывала ее влияние на Панталошу. Мне иногда кажется, что Полина до сих пор не смирилась с уходом со сцены и постоянно изыскивает применение своему актерскому дарованию. И все Анкреды точно такие же. Мисс Оринкорт, разумеется, сразу же пришлась им не по нутру, а если Анкредам кто-то неприятен, он немедленно вызывает у них бог знает какие подозрения.
– Что вы сами думаете о мисс Оринкорт?
– Я? Она прелестна, правда? Я бы даже сказала, в своем роде она совершенство.
– Ну а кроме красивой внешности?
– А кроме внешности, там ничего и нет. Разве что еще изрядная доля вульгарности.
"Неужели она и впрямь способна рассуждать так непредвзято? – подумал Родерик. – Из-за Сони Оринкорт ее дочь потеряла немалые деньги. Возможна ли такая полная отстраненная объективность?"
– Вы ведь присутствовали, когда в судке для сыра обнаружили книгу о бальзамировании?
Она слегка поморщилась.
– Да, увы.
– Кто, по-вашему, мог ее туда положить?
– В первую минуту я, признаться, заподозрила Седрика. Хотя почему?.. Наверно, потому, что не представляю себе, как на такое отважился бы кто-нибудь другой. Но не знаю. Ощущение было ужасное.
– А кто мог написать анонимные письма?
– Вероятно, все это дело рук одного и того же человека. Хотя трудно допустить, чтобы кто-то из Анкредов… В конце концов, они же не какие-нибудь там… Не знаю…
У нее было свойство не заканчивать фразы, ее голос каждый раз угасал, словно она на ходу теряла веру в собственные слова. Родерик чувствовал, что она усердно отгоняет прочь предположение об убийстве, и не столько из страха, сколько потому, что в ее представлении сама эта мысль отдает дурным вкусом.
– Иначе говоря, вы считаете, что они подозревают мисс Оринкорт необоснованно и сэр Генри умер естественной смертью?
– Вот именно. Нисколько не сомневаюсь, что их утверждения – вымысел чистой воды. Себя-то они, конечно, уверили, что это правда. А на самом деле у них просто очередной заскок.
– Но такое объяснение плохо увязывается с тем фактом, что в чемодане мисс Оринкорт нашли банку с крысиным ядом.
– Значит, должно быть другое объяснение.
– Мне пока приходит в голову только один вариант – банку подкинули нарочно, но если мы согласимся с этой гипотезой, то из нее вытекает другой, не менее серьезный вывод: кто-то прилагает усилия, чтобы ни в чем не повинного человека заподозрили в убийстве. А это уже само по себе преступно и…
– Нет-нет! – воскликнула она. – Вы не понимаете Анкредов. Они так увлекаются собственными фантазиями, что не думают о последствиях. Эту злосчастную банку могла положить в чемодан горничная, а может быть, она попала туда вообще по нелепому недоразумению. Может быть, она валялась на этом чердаке бог знает сколько лет. Анкреды вечно делают из мухи слона. Прошу вас, мистер Аллен, не слушайте вы их, потому что все это чепуха! Пусть опасная, пусть идиотская, но все равно чепуха!
Говоря, она подалась в кресле вперед и стиснула руки. Ее голос впервые за все время звучал настойчиво и взволнованно.
– Если и чепуха, то придуманная со злым умыслом, – сказал Родерик.
– Да нет же, они это по глупости, – настаивала она. – Ну, может быть, и со злости тоже, но все равно это глупые детские игры.
– Буду очень рад, если за этим не кроется ничего серьезнее.
– Неужели вы сомневаетесь?
– С удовольствием дам себя переубедить.
– Ах, если бы это было в моих силах!
– В ваших силах по крайней мере помочь мне заполнить некоторые пробелы. К примеру, не могли бы вы пересказать мне разговор в гостиной, когда все вернулись туда из театра. Что там происходило?
– Простите, что я так упорно стою на своем, – уклоняясь от прямого ответа, сказала она прежним, чуть ироничным тоном. – Понимаю, глупо силой навязывать другим свое мнение. Так можно лишь переусердствовать и вызвать к себе недоверие. Но поймите, я достаточно изучила Анкредов.
– Я тоже внимательно их изучаю. И все же, что произошло в гостиной после скандала в театре?