События разворачивались так, как предполагал Люпен. Во время поездок на охоту д'Альбюфе выполнял свое дело, так что никто и не догадывался о его хитрости. Себастиани, который из чувства благодарности был ему предан душой и телом, сопровождал его и вместе они навещали пленника в то время, как сыновья и жена неотступно стерегли его.
- Вот каковы дела, - заключил Люпен Клариссе Мержи, встретившись с ней в гостинице, находившейся поблизости. - Сегодня в десять часов вечера маркиз подвергнет Добрека немного грубому, но необходимому допросу, к которому я и сам должен был прибегнуть.
- И Добрек откроет свой секрет, - сказала Кларисса, уже расстроенная.
- Я боюсь этого.
- В таком случае?
- В таком случае - отвечал Люпен, который казался совсем спокойным, - у меня два плана: или помешать свиданию…
- Но как?
- Опередив д'Альбюфе. В девять часов Гроньяр, Лебаллю и я проникнем в укрепления, завладеем крепостью, осадим башню, обезоружим гарнизон, и Добрек наш.
- Если только сыновья Себастиани не спустят его в люк, о котором упоминал маркиз…
- Впрочем, я думаю прибегнуть к первому моему способу как к последнему средству или если нельзя будет выполнить другой мой план.
- А в чем состоит другой план?
- Присутствовать на свидании маркиза с Добреком. Если Добрек не будет говорить, мы выиграем время и подготовим похищение его в более выгодных условиях. Если он откроет секрет или вернее его принудят открыть место, где находится список 27-ми, я буду знать это в то же время, как и Альбюфе, и, клянусь Богом, что воспользуюсь тайной раньше него.
- Да, да, но как вам удастся попасть туда?
- Не знаю еще, - признался Люпен. - Это зависит от некоторых сведений, которые собирает Лебаллю.
Он ушел из харчевни и вернулся лишь час спустя. Вскоре появился Балу.
- Достал книжку? - спросил он у своего товарища.
- Да, патрон. Та самая, которую я видел у торговца газет в Омале. Получил за десять су.
- Давай ее сюда.
Лебаллю подал старую, грязную брошюру, на которой было написано: "Посещение Мортепьера, 1824 г." с рисунками и планом.
Люпен сразу же отыскал на плане башню.
- Вот это самое место и нужно. Там было прежде три этажа над землей и два в подземелье, из которых один теперь завален обломками, а другой… Смотрите, вот где погребен наш друг Добрек. Какое замечательное название: "Зал пыток". Бедный друг. Комната отделена от лестницы двумя дверями. Здесь, очевидно, и находятся трое братьев с ружьями.
- Но ведь вам невозможно пройти незамеченным?
- Невозможно… Разве что пробраться сверху через обрушившийся этаж и поискать ход с потолка. Но это уж очень ненадежно…
Он продолжал перелистывать книгу. Кларисса спросила, нет ли в зале окна.
- Да, со стороны реки просто маленькое отверстие; вот она на карте. Но… оно находится в 50 метрах над водой и по отвесной скале. Значит, одинаково невозможно.
Он пробежал глазами книгу. Внимание его остановила одна глава под названием: "Башня влюбленных". Он прочел первые строчки: "Давным-давно замковая башня была названа жителями "Башней влюбленных" в воспоминании о драме, разыгравшейся здесь в средние века. Граф де Мортепьер, получив доказательство неверности своей жены, запер ее в комнату пыток. Она провела там около 20 лет. Однажды ночью ее возлюбленный граф Танкарвиль в безумной отваге поставил прямо в реку лестницу, взобрался по ней параллельно береговой скале до отверстия комнаты, спилил прутья решетки и, освободив свою милую, стал спускаться с нею при помощи веревки. Они уже достигли начала лестницы, когда со стороны окружной дороги раздался выстрел и ранил мужчину в плечо. Оба возлюбленных полетели в пространство…".
Наступило долгое молчание; под влиянием слышанного, каждый невольно представлял себе трагическое происшествие. Так изумительная и самоотверженная храбрость человека, рискнувшего жизнью, чтобы спасти женщину, три или четыре века тому назад была поругана бдительной стражей.
Люпен посмотрел на Клариссу. Каким смущенным и умоляющим взглядом ответила она ему. Это был взгляд матери, которая пожертвовала бы всем для спасения сына и которая требовала от него даже невозможного.
- Балу, - сказал он, - найди крепкую и тонкую веревку в 50 или 60 метров, чтобы я мог обмотать ее вокруг пояса. А ты, Гроньяр, примись за поиски трех или четырех лестниц и свяжи их друг с другом.
- Что вы говорите, патрон, - воскликнули оба разом. - Что вы хотите делать. Да это безумие…
- Почему? Разве я не могу сделать того же, что удалось другому?
- Но ведь сто шансов против одного, что вы сломаете себе голову.
- Ну хоть один шанс есть за то, что я не сломаю головы?
- Но, послушайте…
- Довольно болтать, друзья. Соберитесь через час на берегу реки.
Приготовления были долгими.
С трудом нашли материал для лестницы в пятнадцать метров, которая доставала бы до первого выступа береговой скалы, и нужно было еще много усилий, чтобы соединить все ее части вместе.
Наконец, уже после девяти часов, лестницу установили посреди реки, подвели под нее лодку, передний конец который был укреплен между двумя перекладинами лестниц, а задний упирался в берег.
Темная ночь и безлюдье способствовали успеху работы. Небо было покрыто неподвижными облаками.
Люпен отдал последние приказания Гроньяру и Балу и сказал со смехом:
- Нельзя себе представить, до чего мне забавно увидеть, как Добрека будут скальпировать и резать его кожу на ремни. Право, это стоит путешествия.
Кларисса тоже была в лодке. Он сказал ей:
- До свидания. Главное не шевелитесь. Что бы ни случилось - ни движения, ни звука.
- А может случиться? - спросила она.
- Бог мой. Вспомните графа Танкарвиля. В ту самую минуту, когда он был уже у цели со спасенной женщиной в руках, счастье ему изменило. Но, однако, не беспокойтесь, все обойдется.
Вместо ответа она крепко пожала ему руку.
Поставив ногу на лестницу и убедившись, что она не особенно качается, Люпен стал подниматься и очень быстро достиг последней ступеньки. Только здесь начиналась настоящая опасность. Теперь надо было ползти по отвесной стене. К счастью, время от времени попадались маленькие углубления, представлявшие опору ногам, или каменные выступы, за которые он ухватывался руками.
Но два раза эти выступы под его тяжестью осыпались, он поскользнулся и уже думал, что погиб.
В одном углублении он остановился для отдыха. Он был уже измучен и почти готов отказаться от предприятия, спрашивая себя, действительно ли стоило подвергаться такому риску.
"Ба, - подумал он, - да ты хочешь увильнуть, старина. Отказаться от этой затеи? А Добрек между тем выдаст свой секрет. Маркиз овладеет списком, Люпен останется с носом, а Жильбер…"
Длинная веревка, которой он себя обвязал, только напрасно стесняла его движения. Люпен прикрепил один конец ее к пряжке своих брюк. Веревка развертывалась во всю длину подъема, и на обратном пути он мог воспользоваться ею, как перилами.
Снова ухватился он за неровности утеса и снова карабкался окровавленными и помертвелыми пальцами.
Каждую минуту он ожидал неизбежного - падения. И вдруг шепот голосов, услышанный им так ясно, поверг его в отчаяние. Он вспомнил графа Танкарвиля, одинокого, посреди мрака, трепетавшего при звуках падения камней.
Малейший звук отдавался со страшной силой в ночной тишине… Стоило лишь одному из стражей Добрека выглянуть с высоты Башни Влюбленных - и все кончено.
Он лез, лез, лез так долго, что отверстие, к которому он стремился, казалось далеко позади.
Без сомнения, с самого начала он взял слишком влево или слишком вправо, и теперь вернется к окружной дороге. Глупейшая развязка. Да и не может быть иначе. Какого результата ждать от попытки, которую обстоятельства не позволили подготовить как следует?
В бешенстве он удвоил усилия, поднялся еще на несколько метров, соскользнул, захватил снова потерянный кусок, вырвал пучок корней, опять поднялся и, совсем обессиленный считал уже игру проигранной, как вдруг, вытянувшись, страшно напрягая весь организм, все мускулы и всю силу воли, он остановился и замер. Он услышал шум голосов со стороны скалы, за которую он держался руками. Он прислушался: звуки шли справа. Повернув голову в сторону, он заметил луч света, который прорезал мрак ночи.
Каким сверхъестественным усилием воли, каким незаметным движением ему удалось передвинуться сюда, он и сам не мог бы сказать. Но вдруг он очутился у краев довольно широкого отверстия, глубиной не менее трех метров, проложенного в толще скалы. Другой конец отверстия был защищен тремя перекладинами. Люпен прополз в глубь отверстия, достиг перекладины и увидел…
Башня влюбленных
Под ним находилась зала пыток: огромная комната, разделенная на части четырьмя столбами, подпиравшими своды. Запах сырости и плесени подымался от мокрых стен.
Вид ее и всегда был мрачный, но в этот момент огромные тени сыновей Себастиани, освещенные косыми лучами света, вид пленника, прикованного к кровати, - все вместе производило страшное впечатление.
На первом плане в шести-семи метрах под тем отверстием, в которое смотрел Люпен, находился Добрек. Они воспользовались старинными цепями, чтобы прикрепить его к койке, а койку к железному крюку в стене. Ноги и руки его стянули узкими ремнями. Малейшее движение его заставляло звучать звонок, привязанный к соседнему столбу.
Лампа прямо светила ему в лицо. Перед ним стоял маркиз д'Альбюфе. Люпену видно было его бледное лицо с седеющими усами, вся его высокая и тонкая фигура. Маркиз д'Альбюфе глядел на заключенного со скрытой ненавистью.
Несколько минут прошло в полном молчании. Маркиз приказал:
- Себастиани, зажги эти три факела, я хочу его лучше видеть.
Когда были зажжены факелы и маркиз внимательно вгляделся в Добрека, он наклонился к нему и сказал почти мягко:
- Не знаю, что станется с нами. Но все же в этой зале я испытаю священные минуты радости. Ты причинил мне столько зла, Добрек. Сколько слез я пролил из-за тебя, настоящих слез отчаяния; сколько денег украл ты у меня, целое состояние. А боязнь разоблачения, уже бесчестия… О… разбойник.
Добрек не двигался. Он был в очках, от которых отражались лучи света. Он сильно похудел, скулы выдавались на впавших щеках.
- Ну, - сказал д'Альбюфе, - надо кончать. В окрестностях появились какие-то темные личности. Дай Бог, чтобы это исходило не от тебя и чтобы они не вздумали освобождать тебя, потому что в таком случае тебя ждет верная гибель. Себастиани, действует еще люк?
Себастиани приблизился, встал на одно колено, поднял и повернул кольцо, незамеченное Люпеном раньше и которое находилось как раз у ножки кровати. Одна плитка пола отвалилась и обнаружила отверстие.
- Ты видишь, я предусмотрителен, у меня под рукой все средства, вплоть до колодца неизмеримой глубины, как говорит легенда. Итак, никакой помощи ниоткуда, никакой надежды… Будешь ты говорить?
Добрек не отвечал. Маркиз продолжал:
- В четвертый раз допрашиваю я тебя, Добрек. Четвертый раз утруждаю себя розыском документа, находящегося у тебя, чтобы избавиться от шантажа с твоей стороны. Это четвертый и последний раз. Заговоришь ли ты наконец?
Молчание.
По знаку, данному д'Альбюфе, оба сына подошли к кровати. У одного из них в руках была палка.
- Иди сюда, - приказал д'Альбюфе после нескольких минут ожидания. Себастиани растянул ремни, которые сжимали запястья Добрека, вставив и укрепив между ними палку.
- Повернуть, г-н маркиз?
Молчание. Маркиз ждал. Видя, что Добрек не шевелится, он прошептал:
- Да скажи же. К чему напрасные мучения?
Ответа не было.
- Закручивай, Себастиани!
Себастиани сделал полный оборот палки. Суставы захрустели. Добрек застонал.
- Не хочешь говорить? Однако же тебе хорошо известно, что я не оставлю, что я не могу оставить этого дела, что ты в моих руках и что, если понадобится, я буду пытать тебя до смерти. Не хочешь? Нет? Себастиани, еще раз.
Слуга повиновался. Добрек подскочил от боли и со страшным хрипением опустился на койку.
- Несчастный, - кричал, весь дрожа, маркиз. - Говори же. Как, тебе еще не довольно? Да ну же, скажи, укажи, где список. Одно слово, только одно, и я тебя оставлю в покое. А завтра, когда список будет у меня, ты будешь свободен. Слышишь? Свободен. Но, ради Бога, где список? Ах, скотина. Себастиани, поверни еще.
Себастиани не заставил ждать. Кости затрещали.
- Помогите, помогите, - хрипло проговорил Добрек, тщетно стараясь освободиться. Потом, еле слышно, запинаясь произнес: - Пощадите!
Ужасное зрелище. Лица сыновей Себастиани подергивались.
Люпен содрогнулся от отвращения. Понимая, что сам он не мог бы выполнить этого ужасного дела, он старался не пропустить признания. Наконец-то он узнает! Страдания, боль вырвут у Добрека секрет. И Люпен думал уже об обратном пути, об автомобиле, который его ждал, о бешеной гонке в Париж, о близости победы…
- Говори… - убеждал шепотом Альбюфе, - и муки кончатся.
- Да, да, - лепетал Добрек.
- Ну…
- Потом… Завтра…
- Ах, вот как? Завтра? Себастиани, стяни еще.
- Нет, нет, - молил Добрек, - нет, останови.
- Говори.
- Ну, вот… Я спрятал бумагу…
Но страдания были слишком сильны. Добрек поднял голову и со сверхъестественным усилием произнес какие-то неясные звуки, сказал два раза "Мэри-Мэри" и без чувств откинулся назад.
- Освободи его скорей, - приказал д'Альбюфе Себастиани. - Черт возьми! Уж не хватили ли мы через край?
Быстрый осмотр Добрека показал, что он только в обмороке. Маркиз, тоже изможденный, опустился на койку в ногах Добрека, вытирая пот со лба, и пробормотал:
- Проклятая штука.
- Может быть, на сегодня довольно? - спросил сторож, суровое лицо которого выражало волнение. - Можно бы завтра снова…
Маркиз молчал. Один из сыновей Себастиани подал ему походную флягу коньяку. Вылив половину в стакан, он опорожнил его залпом.
- Завтра? Нет, сейчас же. Еще маленькое усилие. Теперь уже не трудно будет…
И, отведя сторожа в сторону, сказал:
- Ты слышал? Что он хочет сказать этим словом - Мэри? Два раза повторил он его.
- Да, два раза. Быть может, это имя женщины, которой он доверил документ?
- Никогда, - запротестовал д'Альбюфе. - Он ничего и никому не доверяет. Это обозначает другое.
- Но что же, господин Маркиз?
- Что? Это мы скоро узнаем, ручаюсь тебе.
В это время Добрек издал глубокий вздох и вытянулся на своей койке.
Д'Альбюфе, которому удалось вернуть себе хладнокровие, не спуская глаз с врага, подошел к нему и сказал:
- Ты теперь видишь, что нелепо сопротивляться. Побежденному остается только подчиниться, глупо мучиться напрасно. Ну послушай, будь благоразумен.
- Стяни веревку, - велел он Себастиани, - пусть он почувствует ее. Это его пробудит, пусть не притворяется мертвым.
Себастиани взял снова палку и повернул ее так, что она прикоснулась к распухшей коже. Добрек рванулся.
- Остановись, Себастиани, - приказал маркиз. - Мне кажется, наш друг начинает понимать необходимость соглашения. Не правда ли, Добрек? Ты предпочитаешь кончить? И ты прав.
Оба нагнулись над страдальцем. Себастиани с палкой в руке, а д'Альбюфе направляя свет лампы в лицо узника.
- Он двигает губами, сейчас заговорит. Освободи чуть-чуть ремни, я не хочу заставлять страдать друга… О, нет, нет, сжимай сильнее, мне кажется, наш друг колеблется. Еще оборот. Довольно… Ах, дорогой Добрек, если ты не станешь говорить яснее, мы потеряем только время. Что? Что ты говоришь?
Арсен Люпен проскрежетал проклятье: Добрек говорил, а он, Люпен, не мог его услышать. Как он ни напрягал слух, стараясь удерживать биение сердца и шум в висках, ни один звук не долетал до него.
"Черт побери, - думал он, - этого я не предвидел. Что делать?"
Он готов был выхватить револьвер и пустить в Добрека пулю, которая положила бы конец этому объяснению. Но он ведь все-таки не узнал бы ничего. Лучше довериться ходу событий и извлечь из них наибольшую выгоду.
Между тем внизу продолжалась исповедь, прерываемая лишь стонами. Маркиз не оставлял своей жертвы.
- Говори дальше… Кончай же.
Одобрительными возгласами он сопровождал неясные фразы.
- Хорошо, великолепно. Не может быть, повтори, Добрек… Странно… И никто не имел понятия? Даже Прасвилль? Вот идиот! Не натягивай же, Себастиани. Ты же видишь, что наш друг задыхается…
- Спокойней, Добрек, не утомляйся. Итак, дорогой друг, ты говоришь…
Это был конец. Потом послышался шепот, который д'Альбюфе больше не прерывал, но из которого Люпен не расслышал ни одного звука.
Потом маркиз встал и издал радостное восклицание:
- Есть… Благодарю, Добрек. Поверь, что я никогда не забуду того, что ты сделал для меня. В нужде ты можешь смело обратиться ко мне: на кухне всегда найдется для тебя кусок хлеба и стакан сырой воды. Себастиани, ухаживай за господином депутатом, как за родным сыном. Раньше всего освободи его от уз. Надо быть бессердечным, чтобы связать своего ближнего как жареного цыпленка.
- Не дать ли ему напиться?
- Верно, дай ему пить.
Себастиани с помощью сыновей развязал ремни, растер затекшие кисти и наложил повязку с мазью. Добрек проглотил несколько капель водки.
- Ну что, лучше стало? - спросил маркиз. - Ничего, скоро совсем пройдет, и ты сможешь похвастать, что подвергся пыткам, как во времена инквизиции.
Он посмотрел на часы.
- Довольно болтать, Себастиани. Пусть твои сыновья стерегут его по очереди. А ты проводи меня на вокзал к последнему поезду.
- Как же, господин маркиз, оставить его несвязанным?
- Почему бы нет? Не думаешь же ты, что будем держать его здесь всю жизнь? О нет, Добрек, спи спокойно. Завтра в полдень я буду в твоем доме и, найдя бумагу в указанном месте, тотчас телеграфирую сюда, и ты можешь отправиться на все четыре стороны. Ведь ты не солгал мне, а?
Он опять подошел к Добреку, наклонился над ним и сказал: