Она невольно вздрогнула, но все еще пыталась казаться спокойной.
- Пусть так, но у нас есть не только враги, но и друзья…
- Они будут нас искать, Коралия! Но найдут ли? Разве мы не приняли все меры к тому, чтобы никто не знал, куда мы пошли? И никто не знает этого дома…
- А Симон?
- Он приходил сюда, возложил венок, но здесь был и тот, другой, кто держит нас в своей власти и, быть может, теперь он постарается избавиться от Симона.
- Но что же тогда нам делать, Патриций?!
Бельваль почувствовал, что она очень испугана, и ему стало стыдно за свою слабость.
- Делать? - переспросил он, овладевая собой. - Ждать… Ведь на нас еще не напали… То, что нас заперли, вовсе не означает еще, что мы погибли. Мы будем бороться, не так ли? Поверьте, у меня еще довольно сил для борьбы… Подождем, Коралия…
Капитан решил удостовериться, что в комнате нет какого-нибудь замаскированного отверстия, через которое можно было бы выйти на свободу. На протяжении почти часа они тщательно обследовали свою клетку. Но толстые стены повсюду издавали один и тот же звук, пол под ковром был выложен плитами, и все они были одинаковы.
Оставался один выход: забаррикадировать дверь, через которую они вошли, чтобы защититься от неожиданного нападения. После того, как вся мебель была сдвинута, Бельваль зарядил пистолет и положил его рядом с собой.
- Теперь мы можем быть спокойны, - сказал он. - Кто бы ни пришел, он будет убит, прежде чем сумеет причинить нам вред.
Но больше всего их тяготили мысли о прошлом. Все то, что они делали и говорили, когда-то делали их родители в аналогичных обстоятельствах. Наверное, так же готовился к защите отец Патриция, так же молилась мать Коралии. Вместе они баррикадировали дверь и со слабой надеждой приподнимали ковер, осматривая пол…
Чтобы отогнать эти мысли, Патриций и Коралия обратились к книгам. Перелистывая страницы, пожелтевшие от времени, они нашли записку, написанную матерью Коралии:
"Патриций, мой любимый! Я пришла сюда утром, чтобы снова пережить то, что было вчера, и мечтать о том, что будет! Так как ты вечером придешь раньше чем я, то и найдешь эти строки… Я люблю тебя".
В другой книге лежала записка Армана Бельваля:
"Моя единственная! Ты только что ушла, и до завтра я тебя не увижу! Мне не хочется уходить отсюда, из нашего убежища, скрывающего от света столько любви и радости, прежде чем я не скажу тебе еще раз…"
Бельваль и Коралия лихорадочно пересмотрели почти все книги, надеясь найти в них записку, письмо, дающие ключ к разгадке тайны, но, увы, страницы хранили лишь доказательства нежной любви их родителей.
Так прошло еще два часа. Тревога Патриции все возрастала.
- Если ничего не случится и дальше, - произнес он, - то это означает, что мы приговорены к медленной смерти и…
Капитан не закончил фразы, но Коралия поняла весь ужас того, что он хотел сказать. Они должны будут умереть от голода, вот что им угрожало!
- Но чтобы умереть нам, молодым и сильным, - продолжал он, - понадобится три-четыре дня или больше, а за это время нам помогут!
- Кто и как? - спросила Коралия.
- Да те же солдаты, Я-Бон, Демальон! Сегодня же ночью они хватятся нас и…
- Но ведь вы сами говорили, Патриций, что они не знают, где мы.
- Узнают! Это легко… Ведь только один переулок разделяет сады. И, кроме того, все наши действия описаны в дневнике, который я вел все это время и который запер в бюро. Я-Бон знает про его существование. Он скажет о нем Демальону… И потом есть еще Симон… Что с ним сталось? Быть может, за ним следили…
Зачем их здесь заперли? Если враг не уморит их голодом, значит он придумал для них другую муку… Бездействие томило. Снова и снова Патриций осматривал комнату, надеясь найти что-то новое. Он открыл книгу, которую они с Коралией поначалу не заметили и, перелистывая ее, увидел, что два листа соединены загнутыми уголками. Капитан разогнул листы и увидел строки, адресованные ему отцом:
"Патриций, сын мой! Если когда-нибудь ты случайно прочтешь эти строки, то узнаешь причину моей смерти. Прочти то, что я напишу, если успею, на стене справа у окна".
Коралия и Бельваль бросились к стене. Но она оказалась закрытой деревянной панелью высотой около двух метров, которая заканчивалась узким карнизом. Капитан при помощи каминных щипцов снял кусок карниза, а потом одну из досок панели. Под ней на ровной поверхности стены действительно виднелось несколько слов, написанных карандашом.
- Любимая манера Симона, - заметила Коралия, - писать на стене и потом прикрывать деревом или глиной.
Патриций снял следующие доски, и под ними оказалось еще несколько строчек, написанных, очевидно, второпях, и побледневших от времени. Их выводила рука его отца в то время, когда ему грозил мучительный конец! Через несколько часов смерть наступила для него и для его возлюбленной…
Он прочел вполголоса:
"Я пишу это для того, чтобы негодяй не остался безнаказанным… Если Коралия и я умрем, то все-таки другие узнают причину нашей смерти.
Несколько дней тому назад он сказал моей Коралии: "Вы отвергаете мою любовь и тем призываете на себя мою ненависть! Пусть это будет так, но я убью вас и вашего любовника и убью так, что никто об этом не узнает, и вашу смерть припишут самоубийству. Все готово. Берегитесь, Коралия!".
И действительно, все было готово. Он знал, что этот дом служил нам местом ежедневных свиданий, и здесь он приготовил нам могилу! Какого рода будет наша смерть? Не знаю. Быть может, голод? Мы заперты здесь вот уже четыре часа. За нами захлопнулась тяжелая дверь, и мы оказались замурованными. Бегство невозможно… Что же с нами будет?"
- Видите, Коралия, они пережили то же, что и мы… Они так же боялись смерти, так же тянулись для них часы ожидания и ужаса, и отец решил оставить это свидетельство… Очевидно, они надеялись, что их убийца не обнаружит написанного. По-видимому, раньше здесь висел тяжелый занавес. Видите, остался карниз с кольцами, на которых он держался? Потом надпись нашел Симон и замаскировал ее панелями.
Бельваль снял еще одну доску и продолжал читать:
"Ах, если бы только мне одному довелось страдать, я был бы счастлив! Но со мной должна умереть та, которую я люблю больше всего на свете! Она пока ничего не чувствует, так как потеряла сознание от ужаса и страха. Дорогая, любимая! Мне кажется теперь, что я уже вижу на милом лице тень смерти. Прости же меня, прости!"
Патриций и Коралия переглянулись. И тех так же мучили одинаковые опасения, те так же забывали о себе, думая только о другом.
Капитан прошептал:
- Он любил вашу мать, Коралия, так же, как я люблю вас. Меня тоже смерть не пугает. Я столько раз встречался с ней лицом к лицу… И ради вас, Коралия, я выдержал бы какие угодно мучения!
Он принялся ходить взад и вперед по комнате, им все больше овладевало возбуждение.
- Я спасу вас, Коралия, клянусь! И какое счастье будет отомстить!
Капитан продолжал отрывать доски, надеясь найти какие-либо указания, могущие быть полезными для них, но нашел только фразы о мести, которые он только что произнес сам.
"Коралия, они будут наказаны! Если не нами, то рукой Всевышнего! Адский план нашего врага не удастся, никто не поверит в наше самоубийство. Убийца будет узнан, и я, пока жив, буду писать то, что должно выдать его".
- Слова, только слова! - в отчаянии воскликнул Патриций. - Угрозы, и ничего, что могло бы нас навести на след! Отец, отец, неужели ты не скажешь как спасти дочь твоей Коралии! Помоги мне, научи меня!
Но ответом ему были только слова отчаяния:
"…Кто же нам поможет? Мы замурованы живыми, приговорены к смерти, от которой защититься не в силах. На столе рядом со мной пистолет. Но к чему он? На нас ведь не нападают. У нашего врага есть время, которое убьет нас само по себе, почти без его помощи… Кто поможет нам? Кто спасет мою возлюбленную Коралию?"
Нервы Коралии не выдержали и она начала плакать. Бельваль, взволнованный ее слезами, с яростью принялся отрывать последние доски. Под ними он прочитал:
"Мне сейчас показалось, что я слышу чьи-то шаги. Кто-то ходит под окнами в саду. Ах, если бы действительно кто-нибудь пришел! Тогда борьба, по крайней мере, была бы открытой. Все лучше, чем эта мертвая тишина!
Да, да, если приложить ухо к окну, то слышен шум. Точно кто-то роет землю, но не здесь, а в стороне кухни".
Патриций удвоил усилия, Коралия помогала ему. Теперь им казалось, что сейчас они узнают самое главное.
"…Прошел еще час, вперемежку с мертвым молчанием и шумом у кухни… Потом кто-то вошел в вестибюль. Это он, мы узнаем его шаги! Он прошел в кухню и там продолжал что-то делать лопатой, но теперь она ударялась о камни. Потом послышался звук разбитого стекла. Теперь он вернулся обратно в сад и роет землю ближе к нам…"
Капитан перестал читать и посмотрел на Коралию. Оба напряженно прислушивались. Потом он прошептал:
- Слушайте!
- Да, да, - ответила она, - я слышу. Шаги… Кто-то ходит в саду перед домом!
Они приблизились к окну. Действительно, в саду кто-то ходил, и так же, как когда-то их родители, они при звуке шагов почувствовали облегчение.
Человек обошел два раза вокруг дома, и шаги затихли.
Потом снова послышались неясные звуки, и Бельваль вздрогнул: похоже было, что рыли землю, причем в стороне кухни.
История двадцатилетней давности повторялась…
Прошел час. Землю все еще продолжали рыть, а капитану с Коралией теперь казалось, что это роют им могилу. Они стояли рядом, тесно прижавшись друг к другу.
- Входит в вестибюль, - прошептала Коралия.
- Да, входит, как тогда… Не надо даже прислушиваться, стоит только вспомнить! Вот он идет на кухню и роет теперь там… Лопата ударяется о камни… Слушайте, Коралия, это звук разбитого стекла!
Некоторое время они молчали, подавленные.
У двери внизу послышалось шуршание, такой же звук повторился у остальных дверей и, наконец, у окна. Через некоторое время Патриций и Коралия услышали какой-то скрежет на крыше.
Они подняли глаза. Теперь, без сомнения, наступала развязка… Потолок был стеклянный. Что сейчас произойдет? Покажет ли свое лицо враг?
В центре потолка появилось отверстие. В него чьей-то рукой была просунута палка, очевидно, для того, чтобы оставалась щель.
Под последней доской было еще несколько строк: "Он приближается, приближается! - писал отец. - Увидим ли мы сейчас его лицо?"
- Вот он приближается, - шептала Коралия, - сейчас мы увидим его, узнаем, кто он. Родители наши знали своего врага, узнаем и мы!
И она вздрогнула при мысли о том, кто может быть этот враг.
- Коралия, отец написал его имя: "Эссарец!" И дальше: "…Негодяй! Он просунул в отверстие руку и спустил что-то сверху, прямо нам на головы. Потом в отверстии показалось его улыбающееся лицо… То, что он спустил нам, оказалось веревочной лестницей. К ее концу прикреплена записка: "Пусть Коралия поднимется одна. Ее жизнь будет спасена. Я даю на это десять минут. В противном случае…".
- Неужели и теперь будет то же? - воскликнул Бельваль. - Быть может, та самая лестница, которую я видел в комнате Симона!
Коралия не спускала глаз с потолка.
- Но кто же, кто там может быть? - рассуждал вслух капитан. - Отец и Эссарец умерли, Симон сошел с ума! Не может быть, чтобы все это сделал он в припадке безумия… Такая последовательность и точность во всем не могут быть у сумасшедшего. Нет, нет, это другой, тот, который всем руководил, скрываясь в тени…
Коралия сжала его руку.
- Молчите… Вот он…
- Нет, не может быть…
- Смотрите…
В отверстии наверху показалась голова. Это был Симон.
Патриций в ужасе прошептал:
- Сумасшедший! Сумасшедший!
Но Коралия, дрожа, возразила:
- Он, может быть, вовсе не сумасшедший…
Сверху на них смотрел человек, но на его лице не отражалось ни ненависти, ни злобной радости. Его лицо было бесстрастно, как всегда.
- Коралия, - тихо сказал капитан, - не противтесь тому, что я буду сейчас делать…
Он незаметно подталкивал ее, делая вид, что поддерживает, к столу, на котором лежал пистолет.
Симон не шевелился, походя на демона зла, выжидающего удобного момента для нападения.
- Нет, не надо, - шептала Коралия, разгадав намерение Бельваля.
Но он уже схватил пистолет и выстрелил.
- Вы будете жалеть об этом, Патриций, - с упреком сказала Коралия. - Он будет теперь мстить!
- Его могло задеть только рикошетом, - сказал капитан. - Пуля попала в крышу.
Они молча ждали, что будет дальше.
Наконец, как и двадцать лет назад - ничто не могло поколебать в них убеждения, что они уже видели это - сверху спустилось нечто… оказавшееся той самой лестницей, которую Патриций видел в комнате Симона. К ней была прикреплена записка, видимо, та же самая, что и двадцать лет назад. Бумага от времени покоробилась и пожелтела. Они прочитали угрожающие строки, написанные рукой Эссареца: "Пусть Коралия поднимается одна. Ее жизнь будет спасена. Я даю десять минут. В противном случае…".
Глава 13
В гробу
- В противном случае… - машинально повторил Бельваль.
Это означало, конечно, что если Коралия не послушается и не отдаст себя в руки врага, то для них останется одно - смерть.
Но в этот момент они мало думали о том, какого рода будет эта смерть, да и вообще не думали о ней… Обоих мучала одна только мысль: Коралия ради сохранения своей жизни должна пожертвовать Патрицием, они должны расстаться…
Влюбленные молчали, избегая смотреть друг на друга, подавленные необходимостью принять решение… От этого теперь зависела развязка драмы.
Тот же вопрос двадцать лет назад решала другая Коралия. Она предпочла любовь и умерла.
Капитан прочитал на стене слова, начертанные неверной рукой отца:
"Я умолял Коралию! Она бросилась передо мной на колени и сказала, что желает только одного: умереть со мной".
Патриций посмотрел на молодую женщину. Последние слова он прочитал тихо, и она их не слышала. В порыве страстной любви он привлек ее к себе.
- Коралия, ты пойдешь! - вскричал он. - Не думай, что я молчал оттого, что колебался! Нет, я только раздумывал: что может предложить тебе этот человек взамен? Я боюсь за тебя, Коралия! Это ужасно… Если он обещает тебе жизнь, значит, он любит тебя. И значит… Но все равно, нужно ему повиноваться, Коралия! Надо жить, иди же! Не стоит ждать десяти минут, иди сейчас же… Он может раздумать! Иди, Коралия, иди!
Она просто ответила:
- Я остаюсь.
- Нет, Коралия, нет! Это было бы безумием… К чему эта жертва? Или ты боишься того, что предстоит тебе?
- Нет!
- Тогда иди.
- Я остаюсь.
- К чему это упрямство? Ведь оно ровно ничему не послужит…
- Я люблю тебя, Патриций.
Бельваль молчал. Он знал, что она любит его. Но ее готовность умереть рядом с ним была для него открытием, радостным и светлым, как солнечный луч, внезапно сверкнувший во тьме.
- Ты любишь меня, Коралия, любишь… - только и смог произнести капитан.
- Да, мой любимый!
Коралия обвила руками его шею, и он понял, что теперь она принадлежит ему навеки. Но он все-таки остался непоколебим.
- Вот именно потому, что ты любишь меня, ты и должна жить… Пойми, для меня гораздо мучительней сознавать, что ты умрешь со мной, чем знать, что ты будешь жить памятью обо мне! Если я буду уверен, что ты жива и свободна, смерть мне покажется легкой…
Коралия не слушала его, обрадованная тем, что может наконец излить свое чувство.
- Я люблю тебя с первого дня, Патриций… Если я не говорила об этом раньше, то только потому, что ждала наступления достойного момента для этого… Когда наконец я смогла бы сказать тебе это и дать слово быть только твоей? А могла я это сделать, только сознавая, что смерть близка, что расставание для нас невозможно и что оно было бы хуже смерти…
- Нет, нет, - говорил Бельваль, пытаясь освободиться от объятий. - Ты должна уйти!
- Я останусь с тобой!
Капитан сделал усилие и сбросил ее руки.
- Ты должна уйти, - шепнул он. - И когда будешь свободна, попытаться спасти меня!
- Что ты говоришь, Патриций, я не понимаю!
- Спасти меня, - повторил он. - Разве ты не сможешь высвободиться из его когтей, выдать его, искать помощи, предупредить моих друзей? Ты будешь кричать, придумаешь какую-нибудь хитрость…
Коралия слушала его с такой грустной, полной недоверия улыбкой, что он принужден был остановиться.
- Ты сам не веришь тому, что говоришь, мой друг! Нет, тебе хорошо известно, что раз я буду в руках нашего врага, он сумеет заставить меня молчать и спрячет так, что я не смогу сделать ничего, пока не наступит твоя смерть… Если этот человек спасет меня, то уж никак не из великодушия… Если я буду в его власти, ты сам знаешь, что последует, и чем я на это отвечу… Стало быть, мой Патриций, если мне суждено умереть через несколько часов, то не лучше ли будет умереть возле тебя, в твоих объятиях, и чувствовать в последний миг на своих губах твои губы… И разве это можно назвать смертью? Нет, это просто забытье, блаженство и сладкий переход в вечность…
Она протянула к нему руки, но Бельваль противился, зная, что при первом же прикосновении ее губ потеряет твердость духа.
- Это ужасно! - шептал он. - Ты хочешь, чтобы я принял твою жертву… Нужно жить, Коралия, я умоляю тебя об этом.
- Без тебя я не могу жить, Патриций! Ты мое счастье, моя единственная радость, и жить - это значит быть с тобой… Ты меня научил любить, и я люблю.
Те же слова слышали эти стены и двадцать лет назад. Та же беззаветная страсть, то же самоотречение во имя любви.
Коралия не чувствовала теперь страха смерти, и только любовь заставляла дрожать ее голос и застилала слезами глаза.
Капитан не сводил с нее глаз. Однако он прилагал все усилия, чтобы не поддаться ее обаянию и остаться твердым до конца.
- А если я прикажу тебе уйти, Коралия?
- Другими словами, прикажешь уйти к этому человеку? Да? Ты этого желаешь, Патриций?
Бельваль задрожал, точно ему нанесли удар.
- О, ужас! Ужас… - простонал он. - Этот человек и ты, моя Коралия…
До сих пор им трудно было поверить, что их врагом был Симон, тем таинственным существом, хитрым, лицемерным, преследующим Коралию со злобной страстью. Им все еще казалось, что Симон был только послушным орудием в руках этого человека.
Капитан тихо спросил:
- Ты никогда не замечала ничего со стороны Симона?
- Никогда… Скорее, он избегал меня… Но сейчас я подумала… Только не смейся… А вдруг Симон только притворялся сумасшедшим?
- Но зачем?
- Чтобы мстить…
- Немыслимо! Вспомни, он был поверенным моего отца. Он всю жизнь старался соединить нас… и теперь убивает!
- Ах, Патриций, я ничего не понимаю!
Они долго молчали. Первой нарушила тишину Коралия.
- Патриций, я хочу, чтобы ты разрешил мне остаться… Я умоляю тебя… У нас должна быть одна доля… Ты согласишься, не правда ли?
- Да.
- Дай мне свои руки, посмотри мне в глаза и улыбнись, мой Патриций!
На миг они забыли обо всем. Потом она с тревогой спросила:
- Что с тобой, мой Патриций?