- Готовы? - послышался крик Сесиль. Вспыхнувший огонек зажигалки высветил физиономию посыльного Джонни, стоявшего наготове возле матраса. Тут же гибким умелым прыжком, хоть и с огорчительной нехваткой скромности, рядом с Хью свалилась Сесиль.
- Джонни, поганец! - прошипела она. - Снова не выполнил, что было сказано. Ладно, давай скорей! Я тебя подсажу.
Подхватив парня под мышки, она подняла его. Держа в одной руке зажигалку, он плотно соединил края разреза, передал зажигалку вставшему на ноги Хью, расправил ковер, поднял и закрыл дверцы люка. Наконец задвинул тяжелый засов, и на том месте снова возник ровный цельный пол.
Сесиль соскочила с матраса на козлах, легко сбежала по деревянным ступеням на каменный пол. Спотыкаясь в очень высоком, холодном и сыром подвале, освещавшемся лишь огоньком зажигалки, Джонни с Хью пустились следом за ней. В ее широко открытых глазах сверкало удовлетворение.
- Видел? - уточнила она. - Ковер разрезается как раз под стеной. Никто не увидит и ни о чем не догадается, пока не разломают стену. А этого никто не сделает. Решат, будто…
Что решат, стало сразу же ясно.
Благодаря некоему любопытному акустическому эффекту, их голоса и шаги звучали глухо, но необычайно четко.
- Инспектор! - крикнул неизвестный. - Чего-то она слишком долго проходит сквозь стену…
- А правда. Сдвиньте ширму на другой стороне! Ширму не просто сдвинули, а повалили. Слышно было, как стукнула и задребезжала деревянная рама.
- Смотрите, она не прошла сквозь стену! На этой стороне ее нет…
- Вижу, вижу, уберите ту, за которую она зашла. Снова стук - упала и далеко отлетела вторая ширма.
Сесиль расправила плечи с неудержимой сладострастной улыбкой.
- Ха-ха-ха! - расхохоталась она. - Ха-ха-ха!…
- Ш-ш-ш! - зашипел Хью, зажимая ей рот ладонью. - Раз мы их слышим, то и они нас слышат!
- Да, но не так хорошо, как мы. И все же она притихла.
- Может, вам все же следовало пройти сквозь стену? Инспектору Даффу вот-вот понадобится смирительная рубашка.
- Для того я это и устроила, - отрезала Сесиль. - Он мне не понравился. Ну ладно. Выведу тебя на улицу и вернусь. Устрою драматический выход - свалюсь с потолка прямо на спину инспектору Даффу.
- О боже!
- Не нравится?
- Нет, замечательно! Только как мне отсюда выбраться, даже через подвал? Ведь все выходы перекрыты…
- Ха! - вскричала довольная Сесиль. - Так полиция и думает. Я же слышала, как расставляют посты. Нет-нет-нет. Нашли дверь на сцену, увидели за ней подвальную лестницу и довольны. Решили, что тут один выход…
- А он не один?
- Ах! Как, по-твоему, заносят и выносят громоздкое оборудование для таких представлений, как наше? С той же стороны, где дверь на сцену, в ста футах от нее, на улицу открывается двустворчатая дверь с пандусом. А все думают только о двери на сцену… Джонни! Щелкни зажигалкой, чтоб я не споткнулась. Пошли!
Кошмарное путешествие по подвалу, где на Хью глазело лицо высохшей мумии, трясся скелет в волшебном исчезающем шкафчике, было, к счастью, недолгим.
Зажигалка погасла, стало холоднее, по ногам пробежал сквозняк - они подходили к двустворчатой двери. Сесиль тихо открыла верхний и нижний засовы, быстро выглянула наружу.
- Видишь? Никого нет. Больше ничем помочь не могу. Сворачивай налево, подальше от дверей на сцену, и беги. Понял?
От возбуждения, переживаний, событий безумного вечера в горле у Хью встал удушливый ком.
- Сесиль, - выдавил он, - не знаю, как вас отблагодарить. Никогда не смогу…
- Ах! Я всегда буду твоей французской мамочкой, и довольно!
Хью инстинктивно стиснул ее в объятиях, крепко поцеловал. Ответный поцелуй никто бы не назвал материнским, но потом Сесиль похлопала его по щеке, подтолкнула вперед и велела:
- Иди. Я против поцелуев не возражаю, только очень уж холодно - брр, - а я практически раздета. Может, потом ты еще меня поблагодаришь, а? - И она исчезла, тихо закрыв дверь.
Хью побежал на цыпочках по каменному пандусу к туманной улице и остановился, словно наткнулся на ту самую каменную стену Сесиль.
Посередине пандуса, изумленно глядя на него серыми глазами, столь широко открытыми, что Хью видел их при тусклом свете уличного фонаря, стояла Памела де Сакс.
Мысли лихорадочным вихрем закружились у него в голове: Хью никак не мог понять, как она сюда попала, каким чудом ее занесло не в то место.
- Пэм! - шепнул он, подбежав и схватив ее за руку. - Пэм, это никакого значения не имеет! Просто…
- Ш-ш-ш! - шикнула она, подобно всем прочим. - У меня тут такси-и с включенным мото-ором. Не туда, там у две-ери на сцену патрульный стоит… Бежи-им!
Они тихонько побежали. Действительно, у бровки тротуара стояло такси с открытой дверцей. Пэм нырнула в машину (довольно неловко, заметил Хью), он последовал за ней, бросив единственный взгляд направо.
Сценическая дверь располагалась слишком далеко в тумане, но была ярко освещена. Хью увидел, как возле нее появился мужчина в котелке, который, вытянув шею, начал озираться по сторонам.
Дверца хлопнула. Шофер, явно щедро подкупленный, взревев мотором, ринулся в туман. Неизвестно, услышал ли он позади полицейский свисток.
Пэм, держа на коленях пальто и шляпу Хью, сидела выпрямившись, словно трость проглотила, с полными слез глазами.
- Ну и ну-у! - воскликнула она. - Сколько тебе надо же-енщин? И все должны быть разде-етые?
Вокруг нее клубилось ангельское облако, издававшее сильный, но довольно приятный коньячный аромат. Хью вдруг вспомнил длинный список вин, заказанных в Букингемском отеле, заканчивавшийся арманьяком и указанием принести всю бутылку.
***
- Пэм, ты напилась?
- Фу, какой у-ужас! - возмутилась она, чуть покачиваясь и прижав к груди руку. - Гадко ду-умать, будто я могла напи-иться!
Тут ее настроение изменилось. Она приподнялась, пересела к Хью на колени, угнездила голову у него на плече и замурлыкала:
- Ла-адно, мивый. Я точно знаю, что никакие же-енщины тебе не помогут. А я помогу-у.
Заинтересовавшийся Хью не возражал против ее присутствия в машине, напротив, с большим удовольствием обнял ее.
- Слушай, Пэм, куда мы едем?
- Просто домо-ой, мивый. Ко мне домо-ой. Там никого не-ет, даже прислуги. Ви-идишь?… Видишь…
Пэм в тот вечер здорово поработала, коньяк тоже. Она доверчиво прижалась к Хью, закрыла глаза и со вздохом, подобным шелесту ангельских крыльев, намертво отключилась в его объятиях, пока такси с ревом и дребезгом мчалось к дому лорда Саксемунда, или отца Билла.
Глава 14
Хью Прентис открыл глаза.
В первые секунды мысли разбежались в разные стороны, бешено тычась в глухие углы, как бывает с каждым, кто просыпается в незнакомом месте.
Он пребывал в просторной роскошной спальне, правда обставленной слишком массивной, приземистой мебелью - такой ему никогда прежде не доводилось видеть. Лежал он в постели - один. Для проверки Хью ощупал себя и обнаружил, что на нем чья-то чужая пижама со слишком короткими рукавами и штанами, слишком узкая в плечах и столь широкая в поясе, что пришлось туго подпоясаться.
Правая рука автоматически, как в собственной квартире, принялась нашаривать на тумбочке наручные часы.
Тумбочка действительно стояла, однако рука наткнулась на какую-то выступающую панель с кнопками. Из невидимого места на потолке раздался треск, шипение, в полную силу грянула музыка, которая по идее должна была звучать тихо. Музыку поддержал могучий баритон:
О-о-о, взгляни мне в глаза,
Я отвечу с л-л-любовыо!
Подари поцелуй…
Хью вскочил, будто получил удар током.
Он принялся нажимать на все кнопки подряд, пока не попал в нужную. С очередным шипением и треском голос заглох. Он все вспомнил.
Это чья-то спальня в доме лорда Саксемунда на Парк-Лейн. Наручные часы лежат на столе, куда он их положил. Хотя тяжелые окопные портьеры не совсем плотно задернуты, о времени практически невозможно судить, ибо стекла застилал туман, просачиваясь струйками в одну приоткрытую створку.
Хью взглянул на часы, недоверчиво поднес их к уху, но они по-прежнему тикали. В полном изнеможении от вчерашних безумных событий, он проспал почти полсуток. Стрелки показывали половину второго.
- Пэм! - громко окликнул он. - Элен! Батлер!
Потом спустил ноги с кровати, сел, задумавшись, расставляя по местам все, что случилось после его поспешного бегства из театра "Оксфорд".
Почти любому мужчине, особенно в юности, приходится доставлять домой чью-то подвыпившую дочку. Дело не слишком приятное. Встречаешься лицом к лицу как минимум с одним разъяренным родителем, чаще с двумя. Тебя ждет либо леденящая холодность, либо крикливая мелодрама из тех, что разыгрываются в эстрадном театре "Адельфи". Каких бы взглядов родители ни придерживались, папа с мамой едины в одном: вы напоили невинную девочку крепкой водичкой с единственной злодейской целью - соблазнить ее.
Если говорить правдиво и честно, то надо признать: во многих случаях они совершенно правы.
С другой стороны, очень часто бывает и так, что невинной девочке вообще никаких поощрений не требуется.
Напротив, несмотря на слезные мольбы или проклятия сопровождающих, она хлещет рюмку за рюмкой, пока не достигнет такого состояния, когда никому уже в голову не приходит ее соблазнять, а если и приходит, то от нее ничего не добьешься.
Видно, именно в таком состоянии находилась Пэм де Сакс, когда такси остановилось в тумане перед домом лорда Саксемунда. Это был один из тех домов, которые с угрюмым упорством препятствуют наплыву на Парк-Лейн безобразных современных построек, - желтоватый, мощный, с виду узкий, но явно просторный, с крепкими трехстворчатыми окнами справа и длинной каменной лестницей перед парадной дверью.
Свет нигде не горел. Хью вздохнул свободней.
Легко подхватив Пэм в норковой шубке вместе со своим пальто, шляпой и ее сумочкой, он открыл дверцу такси и вылез. Весьма дружелюбный таксист, благоговейно пыхтя, выскочил с другой стороны и поспешил на помощь.
- Ключ есть, хозяин?
- Нет. Должен быть в сумочке. Откройте и посмотрите, если не возражаете.
- Ладно. А, вот! - прохрипел таксист. - Всего один ключ, не считая ключа от машины. Несите ее на лестницу, сэр. Я открою.
- Хорошо. Спасибо.
- Надо же, - бормотал таксист, пока они поднимались по лестнице, - чего девчонки теперь вытворяют!
- Что вы хотите сказать? - огрызнулся Хью.
В интересах истины здесь следует развеять еще одну литературную иллюзию.
Когда в романе девушка отключается, не видя больше белого света, провожатый якобы испытывает возмущение и отвращение. Почему - непонятно, разве что он сам - надутый осел, ни разу не напивавшийся до такой степени, что не мог подняться по лестнице без посторонней помощи.
Хью вовсе не был таким надутым ослом и нисколько не возражал против данной миссии. Напротив, крепко прижимая к себе Пэм, он чувствовал сильный прилив нежности.
Чересчур здравомыслящая и щепетильная Элен, мелькнуло у него в голове, никогда не попала бы в подобное положение. Нелогичная мысль привела его в ужас, хотя и утверждала истину. Необходимо было задать Пэм тысячи вопросов об Элен, о себе, о том, что происходило в Букингемском отеле после их с Батлером бегства, но сейчас даже это казалось не важным.
Замечание таксиста взбесило Хью.
- Что это значит? - рявкнул он. - И вообще, в чем дело?
- Эй, хозяин! Без обид!
Шофер наклонился, поспешно вставил ключ в замочную скважину, повернул, открыл дверь, бросил ключ в сумочку, защелкнул и сунул ее своему пассажиру.
- Все?
- Да. Дальше сам справлюсь, спасибо. Гм… извините, что накричал. Понимаете…
- Хозяин, - ухмыльнулся таксист, - я же сказал: без обид.
Хью порылся в кармане, вытащил банкнот.
- Хватит за проезд?
- Да, сэр! Спасибо вам, сэр. Спокойной ночи, желаю удачи.
Хью пинком захлопнул за собой массивную дверную створку. Тишина, темнота, тепло. Больше ничего.
Перед ним высились три огромных стены, выступавшие вперед, - видно, не что иное, как передняя комната. Бредя вдоль правой стены, он разглядел дверь, открыл ее ногой.
Слабый туманный свет, лившийся с улицы сквозь незадернутые портьеры, освещал шестиугольное помещение с мягким креслом у двери, куда Хью осторожно опустил Пэм и принялся искать у дверей выключатель. Нащупал пальцами четыре кнопки, нажал самую верхнюю и шарахнулся в сторону, словно на него упал яркий луч полицейского фонаря.
Так он впервые столкнулся с проигрывающими устройствами, встроенными в каждой комнате адского дома.
Откуда-то с потолка послышалось шипение, треск, оглушительные струнные аккорды вальса из "Веселой вдовы". Прежде чем удалось выключить дьявольское приспособление с помощью тумблера, спрятанного за стоявшим на столе телефоном, пришлось прослушать "Навеки", "Вновь любовь" и столь вдохновенную интерпретацию "Ребят из Старой бригады", что казалось, будто за стенными панелями прячется объединенный гвардейский оркестр.
Тумблер громко щелкнул при сокрушительном звоне литавр. Хью, задыхаясь, привалился к письменному столу, потом поспешно задернул шторы.
Что говорить, он сам любил музыку. Приятно поздним вечером сидеть дома у негромкого радиоприемника, читая Босуэлла или классический детективный роман. И совсем неприятно, когда та же самая музыка привлекает внимание каждого полицейского - отсюда до Триумфальной арки.
Возможно, призадумался Хью, музыка и не была такой громкой, просто у него взвинченные нервы. Он старался угадать, по каким диким соображениям лорд Саксемунд, которого он даже в лицо не видел, установил здесь эту аппаратуру на радость себе, друзьям и знакомым.
- Ну ладно! - сказал он вслух, собираясь тащить Пэм наверх.
Неловко подхватив ее, держа в одной руке спичечный коробок, а в другой приготовленную спичку, Хью на сей раз не дотрагивался ни до какой электрической арматуры. Перепутав в нынешнем расположении духа выключатели, вполне можно вместо тихого дома очутиться в Синг-Синге.
Наверху в темноте, среди плотных пушистых ковров обнаружилось около десятка спален. Шестая или седьмая была явно женской, и он инстинктивно принял ее за комнату Пэм.
Хью тихонько уложил девушку на кровать, снял с нее - не без труда - шубку и туфли, накрыл золоченым покрывалом, свернутым в ногах кровати, и чиркнул очередной спичкой.
На тумбочке у кровати стояла небольшая лампа с белой кнопкой на белой ножке. Хью внимательно ее исследовал.
"Это, надо думать, лампа, - сказал он себе. - Конечно, вполне возможно, что после нажатия кнопки я услышу хор, распевающий: "Веди нас, свет любви". Но если эту лампу поднять, то белый провод тянется прямо к розетке над плинтусом, и больше никуда. Рискнем".
И рискнул. Включилась только лампа. По какому-то непонятному побуждению он двинулся на цыпочках к приоткрытой двери в другом конце комнаты. Ему хотелось увидеть Пэм без маски макияжа.
По ночам время особенно четко отсчитывают неуловимые призрачные биения сердца. Пока Хью в смежной ванной комнате смачивал и отжимал полотенце, неподвижное тело Пэм шевельнулось, одно веко дрогнуло, слегка приоткрылось. Затуманенный, любящий, глубоко изумленный серый, глаз взглянул в сторону ванной. Но когда Хью вошел с полотенцем, она вновь лежала без движения, легко дыша, с закрытыми глазами.
Стараясь не потревожить ее, Хью легонько провел по лицу полотенцем. Дело оказалось далеко не таким простым, как он думал. А потом…
Боже мой, как она хороша без дурацких румян! Лицо с тонкими чертами в обрамлении растрепанных золотистых волос обрело нежный естественный цвет, не нуждавшийся ни в каких дополнительных средствах. Брови выгнуты дугами над длинными черными ресницами, пухлые розовые губы нечего пачкать помадой…
- Черт побери, - сказал он почти вслух, - зачем тебе мазаться? Для чего?
Отшвырнул полотенце, Хью собрался уйти, по не смог удержаться - поднял нежную ручку Пэм и прижал к своим губам.
На какой-то ужасный миг ему показалось, что она очнулась - неожиданно зашевелилась, перевернулась на бок, из-под одного века выкатилась слеза, потекла по щеке…
Перепуганный Хью быстро выключил лампу. Снова зажав в руке спичечный коробок, добрался до верхней площадки парадной лестницы, забрал из шестиугольной комнаты пальто, шляпу и приготовился вновь выйти в ночь. Но на полпути вниз вдруг пошатнулся, и лишь перила, в которые он крепко вцепился, удержали его от падения.
Глупо оступился в потемках…
Хотя нет! Все попятно. Он слишком устал, и не столько от бегства, сколько из-за того, что ничего не ел после скудного ленча в середине дня.
Но ведь если родители уехали всего на несколько дней, в доме должны остаться продукты.
Отсюда родилась еще одна мысль. Почему бы не переночевать в этом доме?
В конце концов, куда еще можно пойти? Все, кто считался ближайшими родственниками и друзьями, его предали, отреклись от него, дядя Чарлз готов выдать племянника пугалам. Можно было бы разбудить какого-нибудь приятеля, но порядочный человек, скрываясь от полиции, не впутывает в свои проблемы деловых друзей.
- Почему б не остаться? - вслух спросил Хью, адресуя вопрос в темноту.
Чувствуя одиночество, знакомое только отверженному, он пришел в чрезвычайное возбуждение. Снова взлетел по лестнице, нашел дорогу в дальнюю часть дома, на кухню, щелкнул выключателем, наплевав на возможный музыкальный ответ, которого на сей раз, как ни странно, не последовало.
В доме, выстроенном в середине девятнадцатого века, имелась просторная и солидная кухня. Первые владельцы использовали прочные и надежные викторианские приспособления: от грабителей черный ход запирался на два железных засова. Во всем прочем кухня напоминала хирургическую операционную из белого кафеля и белой эмали.
Хью дернул ручку высокого холодильника, не услышав при этом сладострастного хора, прославляющего гастрономические радости. Зато увидел в свете электрической лампочки холодную курицу, холодную ветчину, холодный язык, масло и молоко.
В другом белом эмалированном шкафчике обнаружились хлеб, ножи, тарелки, стаканы. Он принялся жадно есть на белом эмалированном столике, и через десять - пятнадцать минут на него снизошло утешительное ощущение благополучия. Оставалось лишь выпить чего-нибудь и чего-нибудь покурить. Хью с большим удивлением вспомнил, что, будучи завзятым курильщиком, со второй половины дня не вытаскивал из кармана пачку сигарет.
За виски пришлось совершить рейд в большую столовую, завешенную причудливыми гобеленами и обставленную странной мебелью. Видно, таков вкус отца Билла, купившего перчатки шотландской королевы и укравшего или позаимствовавшего перчатки Карла I.
Хью вовсе не нуждался в напоминаниях о своих злобных врагах. Но когда он поднял графин с виски с затейливой серебряной подставки на стойке буфета, раздались звуки шотландских волынок, а с гобелена оскалился и зарычал инспектор Дафф.