- Замолчите! И слушайте. Созвать людей еще успеете… Слушайте меня и отвечайте. Это крайне важно. Кто-нибудь из друзей господина Лаверну живет на вашей улице? Близкий друг? Направо по этой стороне улицы?
- Да.
- Господин Лаверну встречался с ним по вечерам в кафе и обменивался иллюстрированными журналами?
- Да.
- Его имя?
- Господин Дюлатр.
- Адрес?
- Дом девяносто два.
- И еще одно: давно к нему ходит этот старик доктор, о котором вы упомянули, - седобородый и в очках?
- Нет. Я его раньше не знала. Он пришел в тот самый вечер, как господин Лаверну заболел.
Не сказав больше ни слова, Люпен опять потащил меня за собой по улице, потом направо; вскоре мы миновали мою квартиру. Через четыре дома он остановился напротив девяносто второго номера - это был невысокий домишко с винной лавкой на первом этаже; хозяин ее покуривал на пороге. Люпен осведомился, дома ли г-н Дюлатр.
Господин Дюлатр ушел, - ответил виноторговец. - Этак с полчаса назад. Мне показалось, он чем-то взволнован: остановил автомобиль и уехал, а это вовсе не в его привычках.
- Не знаете ли вы…
- Куда он так спешил? Ей-богу, никакой тайны из этого он не делал, так что смело могу сказать. Он выкрикнул адрес довольно громко. "В префектуру полиции!" - так он сказал шоферу.
Люпен тем временем тоже хотел остановить таксомотор, но тут же передумал, и я слышал, как он прошептал:
- Стоит ли? У него слишком большая фора…
Потом он спросил, не приходил ли кто-нибудь к г-ну Дюлатру после его ухода.
- Как же! Как же! Пожилой господин в очках, с седой бородой. Он поднялся к господину Дюлатру, позвонил и ушел.
- Благодарю, сударь, - произнес Люпен и откланялся.
Ничего мне не объясняя, он медленно шел по улице, и вид у него был озабоченный. Вне всяких сомнений, задача представлялась ему весьма трудной; едва ли он хорошо ориентировался в этих потемках, хоть и держался вполне уверенно.
Впрочем, немного погодя он сам признался:
- Бывают случаи, когда требуется не столько анализ, сколько интуиция. А этим делом, черт побери, стоит заняться.
Мы дошли до Бульваров. Люпен заглянул в читальню и бесконечно долго рылся в газетах за последние две недели. Время от времени он бурчал себе под нос:
- Так… Так… Это, конечно, лишь гипотеза, но она проливает свет на все. А гипотеза, способная ответить на все вопросы, недалека и от истины.
Стемнело, мы поужинали в каком-то ресторанчике; я видел, что лицо Люпена мало-помалу проясняется. Жесты его становились все увереннее, он повеселел, оживился. Когда мы уходили и потом, по дороге к дому барона Репстейна, расположенному на бульваре Осман, куда повел меня мой друг, это уже был прежний Люпен - такой, каким он становился в ответственные минуты, когда принимал решение и устремлялся к победе.
Немного не доходя улицы Курсель, мы пошли медленнее. Барон Репстейн жил на правой стороне, между этой улицей и улицей Фобур-Сент-Оноре, в трехэтажном особняке, фасад которого, украшенный колоннами и кариатидами, был нам уже виден. Внезапно Люпен скомандовал:
- Стоп!
- В чем дело?
- Еще один довод в пользу моей гипотезы.
- Какой? Я ничего не вижу.
- Зато я вижу.
Он поднял воротник пальто, опустил поля мягкой шляпы и отчеканил:
- Черт побери! Поединок будет жестокий. Идите лучше домой, мой милый. Завтра я опишу вам свою экспедицию… если, конечно, она не будет стоить мне жизни.
- Как-как?
- Что делать, опасность нешуточная. Во-первых, мне грозит арест - это еще полбеды. Во-вторых, смерть, это уже хуже! Но… - он сдавил мне плечо: - Но есть и третья опасность: я могу прикарманить два миллиона. А стоит мне отхватить куш в два миллиона, и тогда уж будет видно, на что я способен. Спокойной ночи, милый друг, и если мы больше не увидимся…
Тут он продекламировал:
На кладбище иву посадите,
Чтоб она склонялась надо мной…
Я поспешил удалиться. Три минуты спустя - продолжаю мое повествование, следуя тому, что рассказал мне Люпен на другой день, - три минуты спустя мой друг звонил у дверей особняка Репстейна.
- Господин барон у себя?
- Да, - ответил слуга, с удивлением разглядывая незваного гостя, - но в эти часы господин барон не принимает.
- Господину барону известно, что его управляющий господин Лаверну убит?
- Известно.
- В таком случае передайте господину барону, что я пришел по делу, связанному с этим убийством, и что нельзя терять ни минуты.
- Антуан, впустите, - раздался голос сверху.
Повинуясь столь категорическому приказу, слуга провел Люпена на второй этаж.
На пороге распахнутой двери ожидал человек, которого Люпен узнал, поскольку видел его фотографию в газетах: это был барон Репстейн, муж злополучной баронессы, владелец кобылы Этны, самой замечательной скаковой лошади в нынешнем сезоне.
Он был огромного роста, широкоплечий; чисто выбритое лицо его было приветливо, он даже слегка улыбался, но во взгляде читалась грусть. Одет он был весьма элегантно: коричневый бархатный жилет, в галстуке булавка с жемчужиной, стоившей, как отметил Люпен, немалых денег.
Барон провел посетителя в кабинет - просторную комнату с тремя окнами, уставленную книжными шкафами и шкафчиками, выкрашенными в зеленый цвет; тут же были огромный "американский" письменный стол и сейф. Едва они вошли, барон поспешил осведомиться:
- Вам что-нибудь известно?
- Да, господин барон.
- Касательно убийства бедняги Лаверну?
- Да, господин барон, а также касательно госпожи баронессы.
- Неужели? Говорите же, умоляю вас…
Он придвинул стул. Люпен уселся и начал:
- Господин барон, положение очень серьезно. Я буду краток.
- К делу! К делу!
- Ну что ж, господин барон, суть дела, без лишних слов, такова. Недавно Лаверну, находясь у себя в спальне, где его в течение двух недель держал взаперти врач, сумел - как бы это сформулировать? - передать при помощи сигналов, которые я частично записал, некоторые разоблачительные сведения, натолкнувшие меня на след этого дела. Лаверну был застигнут за этим занятием и убит.
- Но кем, кем убит?
- Врачом.
- Имя этого врача?
- Не знаю. Но, должно быть, его знает друг господина Лаверну, господин Дюлатр - тот, кому предназначалось сообщение, - он, вероятно, знает и точный смысл его: не дожидаясь конца, он остановил автомобиль и ринулся в полицию.
- Но почему, почему? И что за этим последовало?
- То, что ваш особняк, господин барон, окружен полицией. Под вашими окнами прогуливается двенадцать человек полицейских. Как только рассветет, они войдут к вам именем закона и задержат преступника.
- Вы хотите сказать, что убийца бедняги Лаверну прячется в моем особняке? Кто-нибудь из слуг? Да нет, вы же говорили, что это врач!
- Хочу обратить ваше внимание, господин барон, что господин Дюлатр, торопясь в полицию, чтобы передать сообщение своего друга Лаверну, не знал, что над несчастным учинят расправу. У господина Дюлатра было на уме нечто иное…
- Что же?
- Благодаря Лаверну, ему стала известна тайна исчезновения госпожи баронессы.
- Неужели? Наконец-то! Баронессу нашли? Где она? Где деньги, которые она у меня выманила?
Казалось, барон Репстейн был вне себя от волнения. Он встал и повелительным тоном произнес, обращаясь к Люпену:
- Договаривайте, сударь. Терпение мое истощено.
- Дело в том… - медленно, с запинкой ответил Люпен. - Короче, это трудно объяснить. Мы должны взглянуть на дело с противоположной точки зрения.
- Не понимаю вас.
- И все-таки вам придется меня понять, господин барон. Известно, не правда ли - сошлюсь на газеты, - известно, что баронесса Репстейн была осведомлена обо всех ваших делах, что у нее была возможность открыть не только вот этот сейф, но и сейф в "Лионском кредите", где хранились все ваши ценности.
- Да.
- И вот, две недели тому назад, вечером, пока вы были в клубе, баронесса Репстейн, которая еще раньше без вашего ведома успела обратить эти ценности в деньги, вышла отсюда с саквояжем, где были все ваши деньги, а также драгоценности принцессы де Берни. Не правда ли?
- Да.
- И с тех пор никто ее больше не видел?
- Никто.
- Ну что ж, на то была веская причина.
- Какая?
- Баронессу Репстейн убили.
- Убили? Баронессу? Вы не в своем уме!
- Да, убили, и, по всей видимости, в тот же вечер.
- Вы не в своем уме, повторяю вам! Каким образом ее могли убить, если погоня преследует ее буквально по пятам?
- Погоня преследует другую женщину.
- Кто эта женщина?
- Сообщница убийцы.
- А кто убийца?
- Тот, кто, зная, что Лаверну, в силу своего положения в этом доме, проник в тайну, две недели держал его взаперти, принуждал к молчанию, угрожал, запугивал; тот, кто, застигнув Лаверну, когда тот передавал сведения одному из друзей, хладнокровно устранил его, вонзив ему в сердце стилет.
- Значит, это врач?
- Да.
- Но кто этот врач? Кто этот злой гений, это исчадье ада, которое появляется и тут же исчезает, убивает под покровом тьмы и остается вне подозрений?
- Вы не догадываетесь?
- Нет.
- И вы хотели бы узнать правду?
- Еще бы! Но говорите же, говорите! Вы знаете, где он скрывается?
- Знаю.
- В этом особняке?
- Да.
- Полиция ищет именно его?
- Да.
- И я его знаю?
- Знаете.
- Кто это?
- Вы!
- Я?
И десяти минут не прошло с тех пор, как Люпен встретился с бароном, а поединок уже начался. Прозвучало обвинение - прямое, суровое, неумолимое.
- Вы, именно вы, - повторил Люпен, - нацепили очки и фальшивую бороду, согнулись в три погибели, как старик. О том, что это были вы, барон Репстейн, свидетельствует один неопровержимый довод, до которого никто не додумался: дело в том, что, если задумали и совершили это хитроумное преступление не вы, тайна оказывается необъяснимой. А если вы - преступник, если вы убили баронессу, чтобы избавиться от нее и вместе с другой женщиной поживиться миллионами, если вы убили своего управляющего, чтобы избавиться от бесспорного свидетеля - о, в таком случае объясняется все.
Барон, который с самого начала слушал, наклонившись к собеседнику, с судорожной жадностью ловя каждое слово, выпрямился и кинул на Люпена такой взгляд, словно собеседник его и впрямь был не в своем уме. Когда Люпен кончил говорить, барон отступил на два-три шага, проглотил слова, которые готовы были сорваться у него с языка, и, подойдя к камину, позвонил.
Люпен и бровью не повел. Улыбаясь, он ждал.
Вошел слуга. Хозяин обратился к нему:
- Можете идти спать, Антуан. Я сам провожу этого господина.
- Погасить лампы?
- Оставьте свет в вестибюле.
Антуан удалился, и тут же барон, достав из ящика стола револьвер, вернулся к Люпену, положил оружие в карман и сказал совершенно спокойно:
- Простите, сударь, но я вынужден принять эту скромную меру предосторожности на случай, если окажется, что вы сумасшедший. Впрочем, едва ли это так. Нет, вы не сумасшедший. Но я не понимаю, с какой целью вы сюда явились, а обвинение, которое вы мне предъявили, настолько меня ошеломило, что хотелось бы знать, какие у вас на то основания.
В голосе его чувствовалось волнение, в печальных глазах блеснули слезы.
У Люпена мороз прошел по коже. Неужели он ошибся? Неужели его гипотеза, найденная интуитивно и покоящаяся на шатком основании незначительных фактов, оказалась неверна? Его внимание привлекла одна деталь: в вырезе жилета он заметил острие золотой булавки, которою был заколот галстук барона, и поразился необычайной длине этой булавки. Вдобавок она была трехгранная и напоминала миниатюрный кинжал, очень тонкий, очень изящный, но в опытных руках могущий причинить немало зла.
И тут Люпена осенило: эта булавка, украшенная великолепной жемчужиной, и есть то самое оружие, которое пронзило сердце несчастного г-на Лаверну.
- Вы, господин барон, человек необычайно сильный, - выдохнул он.
Тот по-прежнему хранил суровое молчание, словно не понимая Люпена и ожидая объяснений, на которые имел право. Несмотря ни на что, такая невозмутимость лишала Арсена Люпена уверенности в себе.
- Да, необычайно сильный: ясно как день, что, лишь повинуясь вашему приказу, баронесса продала ваши ценные бумаги и взяла у принцессы драгоценности под тем предлогом, что желает их купить. Ясно как день, что женщина, покинувшая ваш дом с саквояжем, была не жена ваша, а сообщница и, возможно, любовница; именно она отвлекла на себя погоню, которую ведет за ней по всей Европе наш доблестный Ганимар. По-моему, это блистательная операция. Чем рискует эта женщина? Ведь ищут-то баронессу! И с какой стати вместо баронессы станут искать другую, если вы посулили награду в сто тысяч франков тому, кто найдет баронессу? Сто тысяч франков, отданные на хранение нотариусу, - какая гениальная находка! Они ослепили полицию. Они отвели глаза самым проницательным людям. Человек, вверивший на хранение нотариусу сто тысяч франков, говорит правду. И все охотятся на баронессу! А тем временем вы преспокойно обстряпываете свои дела, продаете скаковую конюшню, дома и готовитесь к бегству. Боже, до чего забавно!
Барон слушал не перебивая. Он подошел вплотную к Люпену и спросил его все так же невозмутимо:
- Кто вы такой?
- Не все ли вам равно в нынешних обстоятельствах? - расхохотался Люпен. - Допустим, что я посланец рока и пришел из тьмы, чтобы вас погубить! - Он внезапно поднялся с места, схватил барона за плечо и отрывисто произнес: - Или чтобы спасти тебя, барон! Послушай! Три миллиона баронессы, почти все драгоценности, принадлежавшие принцессе, деньги, которые ты получил сегодня в уплату за конюшню и особняки, - все это здесь, у тебя в кармане или в этом сейфе. Все готово для бегства. Смотри-ка, вон за той шторой виднеется какой-то кожаный предмет - это твой чемодан. Документы у тебя в порядке. Нынче ночью ты мог бы покинуть нас по-английски, не прощаясь. Нынче ночью, переодетый, неузнаваемый, приняв все меры предосторожности, ты мог бы уже встретиться со своей любовницей, ради которой совершил убийство, - с той самой Нелли Дарбель, которую задержал в Бельгии Ганимар. И вдруг одно-единственное препятствие, которого ты не предусмотрел: отряд из двенадцати полицейских - они окружили твой дом, потому что Лаверну успел тебя разоблачить. Ты попался! Но я тебя спасу. Один телефонный звонок - и между тремя и четырьмя часами ночи два десятка моих друзей уничтожат препятствие, уберут с твоего пути полицию; тогда удирай без лишнего шума на все четыре стороны! И все это лишь при одном условии - сущий пустяк для тебя, говорить не о чем: раздели со мной поровну миллионы и драгоценности. Идет?
Он весь подался навстречу барону, голос его звучал резко, с непреодолимой силой убеждения.
- Понятно. Это шантаж… - выдавил барон.
- Шантаж это или нет, называй как угодно, любезнейший, но тебе придется покориться моего решению. И не воображай, будто в последний миг я дрогну. Не уговаривай себя: "Этот джентльмен еще подумает, прежде чем ссориться с полицией. Отказываясь, я многим рискую, но ведь и ему точно так же угрожают наручники, тюремная камера и прочая чертовщина - мы оба подобны диким зверям, на которых объявлена облава". Заблуждение, господин барон. Я-то всегда выкручусь. Речь идет исключительно о тебе. Кошелек или жизнь, сударь! Выкладывай половину добычи, а не то… А не то - эшафот! Согласен?
Внезапным движением барон отстранился от него, выхватил револьвер и выстрелил.
Но Люпен предвидел нападение, тем более что с лица барона мало-помалу исчезло выражение уверенности; под влиянием страха и ярости черты его исказила свирепая гримаса, обнаружившая всю ненависть, которую он так давно сдерживал.
Он выстрелил дважды. Люпен метнулся в сторону, потом бросился под ноги барону и повалил его на пол. Барон с силой вырвался. Враги схватились врукопашную, и началась ожесточенная, искусная, неистовая борьба.
Внезапно Люпен почувствовал боль в груди.
- А, мерзавец! Хочешь разделаться со мной, как с Лаверну? Булавка! - Отчаянным усилием повалил барона и схватил его за горло - теперь противник был у него в руках. - Болван! Если бы ты не раскрыл карты, я бы, может быть, махнул рукой и отступился - очень уж ты похож на честного человека! Но какая мускулатура, сударь! В какой-то миг я уже подумал… Но на сей раз ты попался! Ну-с, любезный друг, пожалуйте сюда булавку и улыбнитесь! Нет! Нет, не надо строить гримасы! Может быть, я сжал слишком сильно? Вам дурно, любезный? Что ж, ведите себя получше… Вот так, свяжем вам руки веревочкой, позвольте-ка!.. Боже, как прекрасно мы с вами столковались! Я потрясен… Веришь ли, в сущности, ты мне пришелся по вкусу. А теперь, дружок, приготовься! Прошу прощения!
Он приподнялся и со всего маху нанес барону ужасный удар кулаком в живот. Барон захрипел и потерял сознание.
- Вот до чего доводит отсутствие логики, любезный друг, - укоризненно сказал Люпен. - Я предлагал оставить в твоем распоряжении половину богатства. А теперь не оставлю вообще ничего… если удастся, конечно. Вот в чем теперь суть. Где этот мерзавец прячет свою кубышку? В сейфе? Черт побери, ну и работенка! К счастью, в моем распоряжении целая ночь.
Люпен обыскал карманы барона, достал связку ключей, первым делом удостоверился, что в чемодане, спрятанном за портьерой, нет ни документов, ни драгоценностей, а затем подошел к сейфу.
Но тут он замер на месте: послышался какой-то шум. Слуги? Не может быть: их спальни на четвертом этаже. Он прислушался. Шум шел снизу. Внезапно его осенило: это полицейские, услышав два выстрела, решили не ждать до утра и стучатся у парадного входа.
- Проклятье! - выругался Люпен. - Я угодил в переплет! В тот самый миг, когда я собираюсь пожать плоды столь мучительных трудов, являются эти господа. Ну-ну, Люпен, не теряй головы! В чем вопрос? В том, чтобы за двадцать секунд открыть сейф с неизвестным шифром. И от такой безделицы ты теряешь самообладание? От тебя требуется просто угадать шифр. Сколько букв в этом слове? Четыре?
Произнося эти увещевания, он напряженно думал и в то же время напряженно прислушивался к шагам перед домом. Он запер на два оборота дверь прихожей и вернулся к сейфу.
- Четыре буквы… Четыре буквы… Четыре буквы… Кто бы, черт побери, мог мне самую малость помочь?.. Подсказать?.. Кто? Провалиться мне на этом месте, конечно, Лаверну! Бедняга Лаверну, не зря же он с риском для жизни сумел передать все световое сообщение… Боже, что я за осел! Ну да, ну да, я понял! Разрази меня гром, до чего же я разволновался!.. Люпен, сосчитай до десяти, чтобы сердцебиение унялось. Иначе плохо твое дело.
Сосчитав до десяти, он совершенно успокоился и опустился на колени перед сейфом. Тщательнейшим образом нажал по очереди все четыре кнопки. Затем осмотрел связку ключей, выбрал один из них, потом другой и безуспешно попытался вставить в скважину.
- Бог троицу любит, - пробормотал он, пробуя третий ключ. - Победа! Этот подошел! Сезам, отворись!