- Который над ним посмеется, так как "тот, кто называется Арсеном Люпеном, находится в настоящее время под замком". И потому не естественна ли растерянность барона, который готов просить помощи у первого попавшегося?
- Понятно!
- А если ему случится прочитать в каком-нибудь листке, что известный сыщик отдыхает в соседней местности?..
- Он обратится к этому сыщику.
- Совершенно верно. Но, с другой стороны, положим, что, предвидя этот неизбежный поступок, Люпен просил одного из своих друзей поселиться в соседнем городке, войти в сношение с репортером местного листка, который получает барон, и распространить слух, что он - известный сыщик, то что же случится? То, что редакция объявит в листке о пребывании упомянутого сыщика в городке. И вот может быть только одно: или карась - я хочу сказать, Кагорн - не пойдет на удочку и ничего не случится, или же - и это предположение наиболее вероятно - он поймается. И вот барон умоляет одного из моих друзей помочь ему против меня! Конечно, вначале мнимый сыщик отказывается. После этого - телеграмма Арсена Люпена. Следствие ее - ужас барона, который снова умоляет моего друга и предлагает ему хороший куш, чтобы тот только позаботился о его спасении. Мой друг принимает предложение, приводит с собою двух молодцов из нашей шайки, и ночью, пока Кагорн находится под стражей у своего благодетеля, те выносят несколько вещей и опускают их через окно в маленькую лодочку, ожидающую у скалы. Чего же проще?
- Великолепно! - согласился Ганимар. - Но я не знаю ни одного сыщика настолько известного, чтобы имя его ввело в такое заблуждение барона.
- Один есть такой.
- Кто же?
- Ганимар.
- Позвольте!..
- Вы сами Ганимар! И вот что самое лучшее: если вы поедете туда и если барон решится говорить, то вы кончите тем, что должны будете арестовать самого себя.
Арсен Люпен хохотал от всего сердца, Ганимар от досады кусал себе губы. Ему казалось, что шутка не заслуживала такого веселья.
VII. Арсен Люпен самый осведомленный человек в мире
Появление сторожа дало возможность Люпену прийти в себя. Ему принесли завтрак, который Люпен по особому снисхождению получал из соседнего ресторана. Поставив поднос на стол, сторож удалился. Люпен сел, разложил салфетку, хлеб и сказал:
- Но будьте спокойны! Вам не придется туда ехать. Я открою вам одну вещь, которая вас поразит. Дело Кагорна на пути к прекращению.
- Это почему же?
- Дело уже кончается, - говорю я.
- Перестаньте: я только что был у начальника полиции.
- Что же из этого? Неужели он знает лучше меня то, что меня касается? Вы знаете, что Ганимар, - простите, злоупотребление вашим именем, - расстался в очень хороших отношениях с бароном. Тот - и это главная причина его молчания - дал ему очень деликатное поручение войти со мной в сделку, и в настоящее время возможно, что барон вступил уже во владение своими редкостями, пожертвовав для этого некоторой суммой.
Ганимар с изумлением посмотрел на заключенного.
- А как же вы это знаете?
- Я только что получил телеграмму, которую я ждал.
- Вы только что получили телеграмму?
- Только что. Но из вежливости я не хотел читать ее в вашем присутствии. Если вы разрешите…
- Вы смеетесь надо мной, Люпен?
- Будьте добры, разбейте осторожно это яйцо. Вы сами убедитесь в том, что я не смеюсь.
Ганимар машинально повиновался и разбил яйцо. У него вырвался возглас удивления. В пустой скорлупе оказался лист голубой бумаги. Он развернул его. Это была телеграмма, или, скорее, часть телеграммы, от которой были оторваны почтовые пометки.
Он прочел:
"Сделка заключена. 100000 пуль получено. Все идет хорошо".
- 100000 пуль? - спросил он.
- Да, 100000 франков. Это немного, но времена теперь тяжелые… А у меня постоянно такие крупные расходы! Если бы вы только знали мой бюджет… Прямо бюджет большого города!
VIII. Часы сыщика и часы судьи
Ганимар встал. Он немного подумал, представил себе все дело, чтобы найти слабое место, и произнес потом тоном, в котором открыто выражалось восхищение знатока:
- К счастью, немного таких, как вы, а то пришлось бы совсем закрыть лавочку.
Со скромным видом Люпен ответил:
- Надо же чем-нибудь развлечься и занять свое время. Тем более, что это могло удаться только во время моего кратковременного пребывания в тюрьме. Надо вам сказать, что я останусь в тюрьме столько времени, сколько мне понравится, и ни одной минуты более.
- Вот как! Может быть, было бы осторожнее совсем сюда не попадать, - заметил с иронией Ганимар.
- А! Вспоминаете то, что вы способствовали моему аресту? Знайте же, мой уважаемый друг, что никто - и вы не больше, чем кто-либо другой, - не мог бы задержать меня, если бы меня в этот критический момент не заняло другое, гораздо более важное дело.
- Вы меня удивляете.
- На меня смотрела женщина, Ганимар, я тогда не владел собой… И вот почему я здесь! К тому же у меня немного расстроены нервы. Жизнь так лихорадочна в наше время! Иногда надо уметь выдержать, как говорят, "курс одиночества". Это наиболее удобное место для подобного рода режима. Оттого эта славная тюрьма и называется "Санте".
- Головой ручаюсь, что ваши фантазии о побеге не осуществятся!
- Да? У нас сегодня пятница… В следующую среду в четыре часа я выкурю мою сигару у вас на улице Перголез.
- Я буду вас ждать, Арсен Люпен.
Как друзья, которые ценят друг друга по достоинству, они пожали руки, и старый сыщик направился к двери.
- Ганимар!
- Ну?
- Вы забыли свои часы.
- Мои часы?
- Да, они заблудились в моем кармане.
И он их отдал, извиняясь:
- Простите! То, что они взяли мои, не может служить достаточным основанием для того, чтобы я брал ваши… Тем более, что у меня есть хронометр, на который я не могу пожаловаться. Он меня вполне удовлетворяет.
Он достал из ящика массивные золотые часы с тяжелой цепочкой.
- А эти - из какого кармана они попали к вам? - спросил Ганимар.
Арсен Люпен небрежно посмотрел на вензель.
- Ж.Б.: Жюль Бувье, мой судебный следователь, прекрасный человек…
IX. Обыск
Арсен Люпен, окончив свой завтрак, с довольным видом рассматривал превосходную сигару, вынутую им из кармана, как вдруг дверь его камеры отворилась. Он едва успел бросить сигару в ящик стола и отскочить от него, как вошел сторож: настал час прогулки.
- Я ждал вас, дорогой друг, - весело вскричал Люпен, бывший, как всегда, в хорошем настроении.
Они вышли. Едва они исчезли за углом узкого прохода, как два человека вошли в камеру и принялись внимательно ее осматривать. Это были агенты сыскной полиции. Надо было, наконец, покончить с этим делом: не было никакого сомнения, что Арсен Люпен поддерживал сношения с внешним миром и со своими соучастниками.
Еще накануне в "Le Grand Journal" появилось следующее письмо в редакцию:
"Милостивый Государь!
В статье, вышедшей на днях в вашей газете, писали обо мне в выражениях, ничем не оправдываемых. За несколько дней до начала моего процесса я явлюсь к вам и потребую у вас отчета в ваших словах. Арсен Люпен".
Это был подлинный почерк Арсена Люпена, следовательно, он отправлял и получал письма; было достоверно известно, что он приготовлялся бежать из тюрьмы, о чем заранее предупреждал с такою наглостью.
Положение становилось невыносимым.
С согласия судебного следователя начальник сыскной полиции Дюдуи отправился лично в Санте, чтобы изложить директору тюрьмы меры, которые следовало бы принять. По прибытии в Санте он послал двух своих служащих в камеру арестанта.
Они подняли доски пола, разобрали кровать, осмотрели все, что в таких случаях осматривается, но ничего не нашли. Они уже собирались уходить, когда в камеру вбежал запыхавшийся сторож.
- Ящик стола!.. Осмотрите ящик стола! - сказал он. - Когда я вошел к арестанту, мне показалось, что он в этот момент закрывал его.
Они заглянули в ящик.
- Ей-Богу, на этот раз мы поймали молодца! - воскликнул один агент.
Другой остановил его:
- Подождите, мой милый, пусть сделают опись.
Две минуты спустя Дюдуи лично осмотрел ящик стола. Он нашел в нем пачку вырезанных газетных статей, относящихся к Арсену Люпену, кисет для табака, трубку, папиросную бумагу и две книги.
Он взглянул на заглавия. Это было английское издание "Поклонение героям" Карлейля и прекрасное старинное издание Эпиктета в немецком переводе, вышедшее в Лейдене в 1634 г. Перелистывая их, Дюдуи заметил, что все страницы были подчеркнуты и отмечены. Были ли это условные знаки или заметки, указывавшие на предпочтение, оказанное читателем известным страницам?
- Мы рассмотрим это подробно, - сказал Дюдуи.
Он осмотрел кисет и трубку. Потом схватил сигару.
- Черт возьми, наш приятель недурно устроился! - воскликнул он.
Машинальным жестом курильщика он взял сигару в руки и слегка помял, но тотчас же воскликнул - сигара надломилась между его пальцами. Он еще внимательнее осмотрел ее и заметил что-то белое между табачными листьями. Осторожно, с помощью булавки, он вынул сверток из очень тонкой бумаги, величиною с зубочистку.
Это была записка. Развернув ее, он прочел следующие слова, написанные мелким женским почерком:
"Одна корзина заменила другую. Из десяти - восемь приготовлены. Нажимая внешней ногой, поднимите доску: с 12 до 16 ежедневно. Н.Р. подождет. Но где? Немедленный ответ. Будьте покойны, ваша подруга заботится о вас".
Дюдуи подумал немного и сказал:
- Довольно ясно… корзина - восемь отделений… От 12 до 16 - значит с полдня до четырех часов…
- Но этот Н.Р., который будет ждать?
Н.Р. в данном случае может означать автомобиль, Н.Р. - horse-power, ведь так на спортивном языке обозначают мотор? Н.Р. - это автомобиль в 24 лошадиные силы.
Он встал.
- Арестант уже завтракал? - спросил он.
- Да.
- Значит, он не прочел еще этого известия, что доказывается целостью сигары, он, вероятно, только что получил ее.
- Но каким образом?
- В кушанье, в хлебе - почем знать?
- Невозможно! Ему позволили брать обед из ресторана только для того, чтобы подставить ловушку, но мы ничего не открыли.
- Сегодня вечером мы поищем ответ Арсена Люпена. Теперь же надо задержать его вне его камеры, а это я отнесу судебному следователю. Мы тотчас же сделаем фотографический снимок с письма, и через час вы можете положить в ящик стола точно такую же сигару, с тем же содержимым. Надо только, чтобы арестант ничего не подозревал.
X. Полиция подготавливает побег преступника
Дюдуи не без интереса вернулся в этот вечер в канцелярию Санте вместе со своим помощником. На печке в углу стояли три тарелки.
- Он обедал?
- Да, - ответил инспектор.
- Пожалуйста, разрежьте на мелкие кусочки остатки макарон и этот кусок хлеба… Ничего не нашли?
- Нет.
Дюдуи осмотрел тарелки, вилки, ложку, наконец, ножик, обыкновенный ножик с закругленным лезвием. Он повернул черенок сперва влево, потом вправо; черенок подался и отвинтился. Внутри ножа оказалась пустота и в ней - кусочек бумажки.
- Ага! - сказал Дюдуи. - Не очень-то остроумно для такого человека, как Арсен Люпен. Но не будем терять времени… Сходите в этот ресторан и поразведайте там, что можно.
"Полагаюсь на вас, - прочел он затем в записке, - Н.Р. будет следовать за вами издали. Я пойду навстречу. До скорого свидания, дорогая! Вы чудный друг!"
- Наконец-то, - воскликнул Дюдуи, потирая руки. - Дело, по-видимому, идет на лад. Еще один толчок с нашей стороны - и побег удастся… А тогда нам удастся захватить соучастников.
- А если Люпен ускользает от вас? - спросил директор тюрьмы.
- У нас будет достаточно людей…
Во время допросов на следствии от самого Люпена можно было добиться немногого. В продолжение нескольких месяцев Жюль Бувье, судебный следователь, напрасно напрягал все силы, чтобы заставить его говорить.
Из вежливости Люпен отвечал иногда:
- Да, конечно, я с вами согласен: кража в Лионском Кредите, кража на Вавилонской улице, дело о фальшивых кредитных билетах, о страховых полисах, кражи со взломом в замках Армениль, Гурель, Малаки, и т.д. - все это дела вашего покорного слуги.
- В таком случае объясните, пожалуйста…
- Это излишне. Я ведь во всем сознаюсь, во всем! Я даже признаю себя в десять раз виновнее, чем вы подозреваете.
Утомившись этими скучными допросами, следователь, наконец, прекратил их. Узнав о двух перехваченных записках, он возобновил допросы. Регулярно в полдень Арсена Люпена привозили из Санте в бюро в тюремной карете вместе с другими арестованными. Около трех или четырех часов их отвозили обратно в тюрьму.
XI. Люпен не попал в ловушку
В один прекрасный день возвращение кареты произошло при совершенно особенных обстоятельствах. Так как еще не все арестанты были допрошены, решено было отвезти сперва Люпена, и он сел в карету один. Эти кареты, называемые запросто "корзинами", делятся посредине продольным проходом и имеют десять отделений: пять справа и пять слева. Арестанты сидят очень тесно, но все-таки отделены друг от друга параллельными перегородками. Сопровождающий сторож наблюдает за проходом.
Люпен уселся в третье отделение с правой стороны, и тяжелая карета тронулась. Люпен заметил, что проехали набережную и миновали здание суда. Около середины моста С.-Мишель он нажал правой ногой металлическую пластинку в дне кареты. Она тотчас же подалась, и часть дна беззвучно отодвинулась. Люпен заметил, что находится как раз между двумя колесами. Он осторожно выжидал. Карета шагом поднималась по бульвару. На перекрестке она остановилась: упала лошадь какого-то ломового. Движение приостановилось, и улицы быстро запрудились экипажами и омнибусами. Люпен выглянул из кареты. Рядом стояла другая карета. Он приподнял часть каретного днища, оперся ногой на одну из спиц большого колеса и спрыгнул на землю.
Какой-то кучер увидел его, прыснул со смеха и закричал, но голос его был заглушен шумом экипажей, которые опять тронулись вперед. Люпен был уже далеко.
Пробежав несколько шагов, он остановился и огляделся, как бы недоумевая, куда направиться. Потом решившись, засунул руки в карманы и с беззаботным видом прогуливающегося пошел по бульвару.
Стоял прекрасный солнечный осенний день. Кафе были переполнены. Люпен вошел в одно из них и уселся на террасе. Он приказал подать пачку папирос и кружку пива, которое он выпил маленькими глотками, потом он неторопливо закурил одну папиросу, за ней другую, наконец встал и велел слуге позвать управляющего. Когда тот явился, Люпен сказал ему достаточно громко, чтобы все его слышали:
- Сожалею, что забыл свой кошелек. Может быть, имя мое вам достаточно известно, чтобы вы могли поверить мне в долг на несколько дней: я Арсен Люпен.
Управляющий посмотрел на него, думая, что это шутка, но Люпен повторил:
- Я Люпен, арестант из Санте, откуда только что бежал. Смею думать, что мое имя внушает вам некоторое доверие?
И он удалился, провожаемый смехом присутствующих; управляющий и не подумал требовать с него денег.
Люпен шел спокойно вперед, останавливаясь у витрин и беззаботно куря папиросу. Дойдя до бульвара Порт-Рояль, он осмотрелся и прямо пошел по улице, ведущей к Санте.
Вскоре перед ним показались высокие мрачные стены тюрьмы. Люпен подошел к сторожу, стоявшему у ворот, и, приподняв шляпу, спросил:
- Здесь тюрьма Санте?
- Здесь.
- Я хотел бы вернуться в свою камеру. Случайно я покинул на дороге тюремную карету, но я не хотел бы злоупотребить…
- Убирайтесь с вашими шутками! - сердито проворчал сторож.
- Извините, но мне необходимо войти в эту дверь, и если вы помешаете Арсену Люпену переступить ее порог, вы ответите за это, друг мой.
Сторож с изумлением оглядел его с ног до головы, потом молча, как бы нехотя, позвонил. Железная дверь отворилась.
XII. Намерения Люпена
Через несколько минут директор тюрьмы прибежал в канцелярию, жестикулируя и притворяясь взбешенным.
Люпен усмехнулся.
- Ну, ну, не разыгрывайте со мной комедий. Скажите, пожалуйста! Из предосторожности меня перевозят одного в карете, приготовляют удобное для меня загромождение улицы и воображают, что я сейчас же дам тягу и присоединюсь к моим друзьям?! Точно я могу забыть о тех двадцати агентах сыскной полиции, которые провожали меня и пешком, и в карете, и на велосипедах? Недурно бы они меня отделали! Скажите-ка, может быть, вы на это и рассчитывали? - И, пожав плечами, он прибавил: - Пожалуйста, оставьте меня в покое! Когда я захочу бежать, я сумею устроиться без посторонней помощи.
На третий день "Echo de France", положительно превратившееся в официальную хронику подвигов Арсена Люпена, поместило на своих столбцах описание попытки побега Люпена из тюрьмы, приведя даже содержание записок, которыми арестант обменивался со своей таинственной подругой, упомянув о средствах, служивших этой переписке, о соучастии полиции, о прогулке по бульвару и об инциденте в кафе. Все было сообщено читающей публике. Никто не сомневался больше в будущем побеге Люпена. Впрочем, он и сам категорически подтвердил это в разговоре с Бувье на следующий день после происшествия.
Окинув холодным взглядом следователя, подсмеивающийся над его неудачей, Люпен сказал:
- Запомните мои слова и верьте мне: эта попытка бежать составляет лишь часть общего плана моего побега.
- Странно! Я этого не понимаю.
- Да вам и не нужно понимать меня.
И когда следователь опять приступил к допросу, Арсен Люпен воскликнул с усталым видом:
- Господи, Господи! К чему все это? Все эти допросы не имеют никакого значения!
- Как так?
- Разумеется! Неужели вы воображаете, что я буду присутствовать на своем процессе?
- Вы не будете?
- Конечно, нет! Это мое бесповоротное решение. Ничто меня не заставит изменить его.
Такая самоуверенность в связи с необъяснимою откровенностью, являвшейся ежедневно, раздражала и сбивала с толку представителей правосудия. Очевидно, все дело было облечено глубокой тайной, раскрыть которую мог один лишь Арсен Люпен, но это было не в его интересах.
Люпена перевели в другую камеру, в нижний этаж, следователь между тем закончил следствие и направил дело к прокурору. Наступил перерыв, продолжавшийся два месяца. Люпен провел это время лежа на кровати, с лицом, обращенным к стене. Перемена камеры, казалось, произвела на него угнетающее впечатление. Он отказался принимать своего адвоката и едва обменивался несколькими словами со своими сторожами.
Между тем всеобщее любопытство не ослабевало. Многие даже желали, чтобы планы Люпена скорее осуществились, - до такой степени нравилась толпе эта смелая личность, вдохновенная, веселая, разнообразная в своих выдумках, облеченная таинственностью. Арсен Люпен должен был бежать. Это было неизбежно, фатально! Все даже удивлялись, что дело так затянулось. Каждое утро префект полиции спрашивал у своего секретаря:
- Ну, что же, он еще не убежал?
- Нет!
- Значит, это будет завтра.