Увлеченный своими выводами, я сделал ошибку, высказав столько ловкости. Комиссар с удивлением смотрел на меня, и мне показалось, что у него возникли подозрения, - самые ничтожные, потому что фотографии, разосланные прокурорским надзором, были слишком мало похожи на оригинал: они представляли совсем иного Арсена Люпена, чем тот, который стоял теперь перед комиссаром; ему было невозможно узнать меня. Но все-таки он был смущен и беспокоен.
Водворилось минутное молчание. Какая-то двусмысленность, какое-то сомнение заставили нас молчать. Я невольно вздрогнул. Неужели счастье изменило мне? Я принудил себя засмеяться:
- Господи, да разве вам непонятно мое желание вернуть свой бумажник? И мне кажется, если вы захотите дать мне двух агентов, мы вместе могли бы…
- О, прошу вас, - взмолилась мадам Рено, - послушайте господина Берла!
Вмешательство моей милой спутницы решило дело в мою пользу. Произнесенное ей, женой влиятельной особы, имя Берла сделалось моим собственным и придало мне подлинность, которой никакое подозрение не могло коснуться.
Комиссар встал.
- Поверьте мне, я буду очень счастлив, если это дело вам удастся. Я столько же заинтересован в аресте Арсена Люпена, сколько и вы.
Он проводил меня до автомобиля. Двое из его агентов, которых он представил мне, - их фамилии были Деливэ и Массоль, - сели со мной. Я поместился у руля, и мой шофер повернул рукоятку. Через несколько секунд мы покинули станцию. Я был спасен.
IV. Погоня. Состязание автомобиля с паровозом
Ах, признаюсь, проезжая по бульварам, окружавшим старинный нормандский город, с той быстротой, на которую был способен мой автомобиль, я испытывал некоторую гордость. Деревья по обеим сторонам дороги быстро неслись нам навстречу. Я мог свободно устроить свои собственные дела с помощью двух почтенных представителей власти. Арсен Люпен отправлялся на поиски Арсена Люпена! Деливэ и Массоль, скромные защитники общественного порядка, как дорога была мне ваша помощь! Что бы я предпринял без вас?! Не будь вас, мне пришлось бы сбиваться с дороги, может быть, на каждом перекрестке, а мошенник в это время удрал бы. Но дело далеко еще не кончилось! Надо было прежде всего догнать негодяя и затем овладеть бумагами, которые он украл у меня. Никоим образом нельзя было допустить, чтобы мои провожатые сунули нос в эти документы, тем более завладели бы ими. Пользоваться их присутствием, но действовать без них, вот чего я добивался. На станцию мы прибыли через три минуты после прохода поезда. Меня несколько утешило известие, что какой-то субъект в сером пальто в талию, с черным бархатным воротником вошел в купе второго класса с билетом, взятым на Амьен. Мой дебют в качестве полицейского подавал большие надежды.
- Этот поезд - экспресс и через девятнадцать минут останавливается у Монтеролье-Бюми. Если мы не опередим Арсена Люпена, он может продолжать путь на Амьен или свернуть на Клер, а оттуда проехать в Дьеп или Париж.
- Как велико расстояние до Монтеролье?
- Двадцать три километра.
Двадцать три километра и девятнадцать минут… Мы будем на месте раньше Люпена.
Какая бешеная гонка! Никогда мой верный автомобиль не оправдывал моего доверия таким блестящим образом. Казалось, моя непреклонная воля передавалась ему помимо рычагов и рукояток. Автомобиль разделял мои желания и одобрял мое упорство, понимая мою злобу на этого мошенника, пройдоху и обманщика! Разделаюсь ли я с ним? Неужели он ускользнет от судебной власти, представителем которой я был в настоящий момент?
- Вправо! - восклицал Деливэ. - Влево!.. Прямо!..
Мы словно неслись над землею. Межевые столбы казались маленькими, боязливыми животными, разбегавшимися при нашем приближении.
Вдруг на повороте дороги мы увидели клубы дыма; это был северный экспресс.
На расстоянии километра длилась упорная борьба. Подъезжая к станции, мы опередили поезд на двадцать шагов.
Через три секунды мы уже были на дебаркадере, у вагонов второго класса. Дверцы вагонов отворились. Несколько человек вышли из них, но нашего вора между ними ни оказалось. Мы осмотрели все отделения: Арсена Люпена и след простыл.
- Черт возьми! - воскликнул я. - Наверное он узнал меня, пока мы мчались на автомобиле рядом с поездом. Он выпрыгнул из поезда!
Начальник станции подтвердил мое предположение. Он видел какого-то человека, летевшего вниз по насыпи в двухстах метрах от станции.
- Смотрите, вон он там, вон переходит путь…
Я бросился туда со своими провожатыми или, вернее, с одним, так как другой, Массоль, оказался настоящим скороходом, с огромным запасом выдержки и быстроты бега. В несколько минут расстояние, отделявшее его от беглеца, быстро сократилось. Заметив это, мошенник перескочил через забор и бегом пустился к откосу, по которому только что поднялся. Проследив за ним, мы заметили, что он скрылся в роще. Дойдя до лесочка, мы нашли Массоля, который уже ждал нас. Он счел бесполезным искать вора в лесу один, так как боялся потерять нас из виду.
- Поздравляю вас, дорогой друг, - сказал я ему. - Пробежав такой конец, наш молодец должен изнемогать от усталости. Теперь он в наших руках.
Я осмотрел окрестности, обдумывая, какие меры принять, чтобы мне одному напасть на беглеца, самому оборудовать дело, в котором правосудие, без сомнения, не допустило бы меня принять участие, - разве только после долгих и неприятных хлопот. Потом я обратился к моим спутникам:
- Ну, дело в шляпе! Вы, Массоль, станьте налево, а вы, Деливэ, направо. Оттуда вы можете наблюдать за опушкой всей рощи, так что ему не удастся выйти, не будучи замеченным нами, нигде, кроме этого рва, где стану я. Если он сам не выйдет из рощи, я пойду к нему и заставлю его выйти или на того, или на другого из вас. Вам остается только ждать. Ах, да, я забыл, в случае тревоги - мы стреляем.
V. Арсен Люпен задерживает разыскиваемого полицией убийцу
Массоль и Деливэ удалились, каждый в свою сторону. Как только они исчезли, я вошел в рощу, принимая всевозможные предосторожности, чтобы не быть замеченным. Роща, бережно сохранявшаяся для охоты, состояла из густого кустарника, прорезанного узкими тропинками, по которым можно было пробираться только согнувшись.
Одна из тропинок вела к прогалине, где на сырой траве были видны следы шагов. Я пошел по ним, осторожно прячась в кустах. Следы довели меня до подножия холма, на котором стояла наполовину развалившаяся каменная лачуга.
"Он наверное здесь, - подумал я, - обзорный пункт выбран удачно". Я прополз до самой лачуги. Легкий шорох удостоверил меня в присутствии беглеца, и, действительно, через отверстие в стене я увидел его: он стоял ко мне спиною.
В два прыжка я очутился возле него. Он попытался направить на меня револьвер, который был у него в руке, но я предупредил его, повалив на землю, так что он не мог двинуть рукою, и коленом придавил ему грудь.
- Послушай-ка, мой милый, - сказал я ему тихо, - я - Арсен Люпен. Ты сию минуту возвратишь мне мой бумажник и сумочку той дамы. За это я тебя избавлю от когтей полиции и запишу в число своих друзей. Ну, скорей, одно слово: да или нет?
- Да! - еле произнес он.
- Тем лучше. Твое сегодняшнее дело было прекрасно задумано. Мы с тобой поладим.
Я поднялся на ноги. Он, пошарив в кармане и выхватив внезапно широкий нож, хотел меня ударить.
- Глупец, - воскликнул я и одной рукой отразил нападение, а другой нанес ему сильный удар в то место, где находится сонная артерия. Он упал, оглушенный.
В своем бумажнике я нашел все документы и кредитные билеты; из любопытства я взял и бумажник вора. На конверте, адресованном на его имя, я прочел: "Пьер Онфрей".
Я вздрогнул. Пьер Онфрей - убийца нескольких людей на улице Лафонтен и г-жи Дельбоа с ее двумя дочерьми! Я нагнулся к нему. Да, это было лицо, уже виденное мною раньше, и немудрено, что в купе оно показалось мне знакомым.
Но время шло. Я положил в конверт два кредитных билета по сто франков с моей визитной карточкой, на которой написал: "В знак благодарности от Арсена Люпена его добрым товарищам Массолю и Деливэ".
Я положил конверт на видном месте, посреди лачуги, а возле него - сумочку мадам Рено. Мог ли я не возвратить ее такой милой спутнице, оказавшей мне помощь в критический момент? Впрочем, сознаюсь, я вынул из сумки все, что представляло некоторый интерес, оставив только черепаховую гребенку, палочку кармина для губ и пустой кошелек. Черт побери! Дело делом, и, откровенно говоря, ремесло ее мужа было не из почтенных!
Онфрей начинал шевелиться. Что мне было делать? Я не имел права ни спасти, ни осудить его. Я взял у него револьвер и выстрелил на воздух. "Сейчас придут мои помощники, - подумал я, - и пусть тогда он сам выпутывается, как знает. Пусть все совершится по воле судеб".
И я быстро скрылся тою же дорогой.
VI. Сенсационное сообщение "Echo De France"
Через двадцать минут проселочная дорога, которую я хорошо заметил, преследуя мошенника, привела меня к моему автомобилю.
В четыре часа я послал депешу моим друзьям в Руане с известием, что непредвиденные обстоятельства принудили меня отложить мою поездку к ним. В шесть часов я вернулся в Париж.
Из вечерних газет я узнал, что наконец удалось схватить Пьера Онфрея.
На следующий день - никогда не надо пренебрегать выгодами разумной рекламы - "Echo de France" опубликовало следующую сенсационную заметку:
"Вчера в окрестностях Бюши после многих приключений Арсену Люпену удалось арестовать Пьера Онфрея. Убийца с улицы Лафонтен только что ограбил в поезде, по дороге из Парижа в Гавр, мадам Рено, жену вице-директора исправительного дома. Арсен Люпен возвратил мадам Рено ее сумочку с драгоценностями и щедро вознаградил двух агентов сыскной полиции, помогавших ему при этом драматическом аресте".
ОЖЕРЕЛЬЕ КОРОЛЕВЫ
I. Фамильная драгоценность Субизов
Два или три раза в год в особо торжественных случаях графиня Субиз надевала на свою белую шейку "ожерелье королевы". Это было то знаменитое, легендарное ожерелье, которое придворные ювелиры Бемер и Боссанж предназначали фаворитке Людовика XV Дюбарри, которое кардинал Роган-Субиз намеревался поднести французской королеве Марии Антуанетте и которое авантюристка графиня де Ламот похитила однажды вечером в феврале 1785 года с помощью своего мужа и его сообщника. Собственно говоря, от этого ожерелья осталась только одна оправа. Впоследствии Гастон Субиз, племянник и наследник кардинала, отыскав ее, скупил те несколько бриллиантов, которые оставались у английского ювелира Джефриса, заменил пропавшие камни другими, меньшей ценности, но той же величины, и в конце концов ему удалось восстановить знаменитое похищенное ожерелье таким, каким оно вышло из рук Бемера и Боссанжа.
Этой исторической драгоценностью Субизы гордились в продолжение почти целого века. Несмотря на то, что различные обстоятельства значительно уменьшили их состояние, они согласились бы скорее изменить свой образ жизни, чем продать эту ценную реликвию. Граф Субиз берег его так же, как берегут жилище своих предков. Из предосторожности он прятал его в кладовой Лионского Кредита. Когда его жена собиралась надеть это ожерелье, он сам ходил за ним и на другой день относил обратно. В тот вечер на балу в посольстве графиня имела громадный успех. При электрическом свете бриллианты горели, как огни. Никто другой, кроме нее, не мог бы, казалось, носить с такой простотою и таким благородством эту парюру.
Когда они вернулись к себе в старинный отель, граф Субиз испытывал двойное торжество: он гордился настолько же своей женой, насколько - если еще не больше - драгоценной парюрой, которой в течение поколений славился его род. Его жена также чувствовала некоторое тщеславие. Она сняла с шеи ожерелье и протянула его своему мужу. Положив его в красный кожаный футляр с гербом кардинала, он прошел в соседнюю комнату, вернее, альков, примыкавший к спальне; единственная дверь, ведшая туда, находилась около их кровати. Он положил футляр с ожерельем на верхнюю полку между картонками от шляп и бельем. Затем закрыл дверь и разделся.
II. Ожерелье бесследно исчезло
На другой день утром, в девять часов, граф встал, собираясь пойти перед завтраком в Лионский Кредит. Он оделся, выпил чашку кофе и спустился в конюшню. Сделав там некоторые распоряжения, он вернулся к жене.
Она еще не выходила из спальни и причесывалась. Граф прошел в соседнюю комнату. Через несколько секунд он совершенно спокойно спросил жену:
- Вы, вероятно, взяли его, мой друг?
- Что такое? Я ничего не брала.
- Вы его переложили?
- Я даже не открывала этой двери.
Граф появился в дверях совершенно расстроенный и пробормотал:
- Вы ничего не трогали?.. Кто же взял футляр?..
Она бросилась в альков, и оба начали вместе лихорадочно искать ожерелье, сбрасывая на пол картонки и белье. Между тем граф повторял:
- Все, что мы делаем, бесполезно. Я его положил здесь, вот на эту полку.
Они зажгли свечу, так как в алькове было довольно темно, и вынесли оттуда в спальню белье и все вещи, которые там лежали. Когда на полках уже ничего более не оставалось, они с отчаянием должны были сознаться, что знаменитое ожерелье королевы исчезло.
Дали знать в полицию. Комиссар, узнав все подробности, спросил:
- Уверены ли вы, граф, что никто не мог ночью пройти через вашу спальню?
- Вполне уверен, так как я сплю очень чутко. Кроме того, дверь этой комнаты запирается на задвижку.
- Нет ли другого хода, через который можно бы проникнуть в комнату?
- Там есть окно, но оно заставлено.
- Я хотел бы удостовериться…
Зажгли свечи, и комиссар обратил внимание на то, что окно только наполовину было заставлено сундуком, который, кроме того, не вплотную прикасался к оконной раме.
- Однако он стоит довольно близко к окну, - заметил граф, - и невозможно отодвинуть его, не произведя большого шума.
- Куда выходит это окно?
- На внутренний дворик.
- Сколько там этажей?
- Есть еще два, но в уровень с тем, в котором помещается прислуга, над двориком натянута очень частая сетка.
Осмотрев окно, они убедились, что оно было закрыто, следовательно, никто не пытался влезть в него со двора. Таинственный вор не мог уйти и через спальню: в таком случае задвижка двери, ведущей в альков, была бы отодвинута.
Комиссар подумал немного и затем, обратившись к графине, сказал:
- Знал ли кто-нибудь из домашних, что вчера вы должны были надеть ожерелье?
- Конечно, но никто не подозревал, что мы его прятали в этой комнате. Никто… Разве только…
- Я вас прошу быть точной, это очень важно.
Графиня сказала своему мужу:
- Я думала о Генриетте.
- Кто эта особа? - спросил комиссар.
- Монастырская подруга, которая поссорилась со своей семьей, когда решилась выйти замуж за бедняка. После смерти ее мужа, я взяла ее к себе вместе с сыном и дала ей квартиру в нашем доме.
- На котором этаже она живет?
- На нашем, недалеко от нас… в конце этого коридора… Мне кажется… окно ее кухни…
- Выходит на этот дворик? Не правда ли?
- Да, оно против нашего окна.
За этим объяснением последовало короткое молчание. Затем комиссар пожелал, чтоб его провели к Генриетте. Она сидела за шитьем, а ее сын, Рауль, мальчик лет шести или семи, читал около нее. Окинув удивленным взором жалкое помещение, отведенное графиней своей подруге - квартира состояла всего из одной комнаты без печки и маленькой кухни, - комиссар обратился с расспросами к Генриетте. Она была, видимо, поражена, узнав о совершенной краже.
- Господи, как это могло случиться!
- Не подозреваете ли вы кого-нибудь? Весьма вероятно, что вор прошел через вашу комнату.
Она искренне рассмеялась, не предполагая даже, что подозрение могло пасть на нее.
- Но я совсем не выходила из своей квартиры. И потом… а посмотрите сами…
Она открыла окно кухни.
- Ведь до противоположной стены добрых три метра!
Ее лицо, еще молодое, но поблекшее от жизненных невзгод, выражало кротость и покорность судьбе. Комиссар не продолжал допроса: его докончил судебный следователь. Опросили прислугу, исследовали задвижку, пробовали несколько раз открывать и закрывать окно, осмотрели двор… Все было напрасно: задвижка оказалась нетронутой, окно не могло ни открываться, ни закрываться со двора.
Следователь обратил особенное внимание на Генриетту. Самым тщательным образом навели справки о ее жизни, но узнали, что в продолжение трех лет она выходила из дома только четыре раза, и то было известно куда. Она исполняла обязанности горничной и портнихи у графини, которая относилась к ней необыкновенно строго, как объяснила остальная прислуга.
- Совершенно невозможно понять, - говорил судебный следователь, - каким образом была совершена кража. На нашем пути к решению вопроса два препятствия: запертые окно и дверь. Как мог кто-нибудь войти и, что еще удивительнее, удалиться, оставив за собою запертую на задвижку дверь и закрытое окно?
После следствия, продолжавшегося четыре месяца, у следователя сложилось следующее убеждение: граф и графиня Субиз, сильно нуждаясь в деньгах, что в самом деле было верно, продали ожерелье. Он прекратил дело.
III. Новое открытие, не выяснившее, однако, тайны
Кража ценного ожерелья нанесла Субизам удар, от которого они долго не могли оправиться. С тех пор, как исчезло сокровище, обеспечивавшее им кредит, кредиторы сделались более требовательными, и доставать деньги было гораздо труднее. Одним словом, им грозило бы полное разорение, если бы они вовремя не получили двух больших наследств.
Гордости их также был нанесен удар: с исчезновением ожерелья они как будто утратили часть своей знатности. Графиня подозревала в краже свою прежнюю подругу. Сначала Генриетту переместили на тот этаж, где жили слуги, а вскоре и совсем удалили.
Жизнь супругов потекла спокойно, без каких-либо значительных происшествий.
Через несколько месяцев после отъезда Генриетты, графиня получила от нее письмо, которое ее страшно удивило:
"Графиня! Я не знаю, как вас благодарить. Это не мог сделать никто другой, кроме вас, потому что никто другой не знает моего убежища в этой деревушке. Извините меня, если я ошибаюсь, и примите по крайней мере мою признательность за все ваши прежние благодеяния"…