– А это улика, сэр? – с любопытством спросила Памела.
– Да. Что она потом с нею сделала? Не знаете, случайно?
Глаза Лены заблестели.
– Положила вот сюда, в тот самый ящик, который вы открыли. И вообще лучше бы вы положили ее туда, откуда взяли.
– Потом вы ее уже больше не видели?
– Нет.
Реакция Лены была вызвана очевидным испугом, но у Памелы оказался другой характер.
– А я видела, – сказала она.
– Да? Когда же?
– Ночью без четверти двенадцать, – быстро ответила Памела.
– Ага! – воскликнул доктор Фелл с таким облегчением, жаром и полным отсутствием такта, что даже Памела вздрогнула, а Лена просто побелела.
– Прошу прощения, прошу прощения, – сказал доктор, размахивая руками и тем еще больше увеличивая всеобщее замешательство. Боствик удивленно глядел на него.
– Ты бы лучше держала язык за зубами, – сказала с чувством Лена. – Вот арестуют тебя, тогда будешь знать.
– И вовсе меня не арестуют, – воскликнула Памела. – Правда ведь?
– Конечно, правда, – успокаивающим тоном сказал Фелл. – Могли бы вы рассказать, как это было? Только постарайтесь как можно точнее.
Памела сделала паузу достаточно долгую, чтобы состроить незаметно гримасу своей подружке.
– Я ее искала для мистера Чесни, – объяснила Памела. – В ту ночь я засиделась допоздна, слушая радио...
– А где оно у вас?
– В кухне. И вот, когда я шла к себе наверх, из кабинета вышел мистер Чесни.
– И что же дальше?
– Он сказал: "Ты что же это не спишь? В такое время тебе пора уже быть в постели". Я извинилась, сказала, что слушала радио и как раз собираюсь лечь.
Тут из библиотеки вышел профессор Инграм, а мистер Чесни и говорит мне: "Ты видела лампу Фотофлад, которую сегодня купила мисс Марджори? Где она?" Я знала, где она, потому что Лена рассказала мне об этом...
– Только меня не впутывай! – вскрикнула Лена.
– О, не будь такой дурой! – сказала Памела. – В этом-то ничего дурного нет, правда? Я сказала, что лампа наверху, а мистер Чесни ответил: "Хорошо, пойди, пожалуйста, и принеси мне ее". Я так и сделала, пока он разговаривал с профессором, а потом пошла к себе спать.
Трудно сказать, как собирался вести дальше разговор доктор Фелл, потому что в дело вмешалась Лена.
– А мне все равно – есть в этом что-то дурное или нет, – вспыхнув, проговорила она. – Я по горло сыта тем, что надо говорить то и говорить это, только всегда нужно молчать, когда речь заходит о ней.
– Лена! Тс-с!
– Ничего на меня цыкать! – сказала Лена, скрещивая руки на груди. – Я в жизни не поверю, что она сделала то, что о ней говорят, если бы так, мой отец и на минуту меня бы здесь не оставил, и уж тем более не боюсь ее. Я бы и десятка таких, как она, не побоялась. Просто у нее все не как у людей, от того и все разговоры. Почему она вчера поехала к профессору Инграму и полдня просидела там, когда ее жених – лучший парень, какого я только видела, – сидел здесь? А эти поездки в Лондон, когда она вроде бы гостила у миссис Моррисон? К мужчине она какому-то ездила вот что!
Боствик в первый раз проявил интерес к разговору.
– Поездки в Лондон? Что за поездки?
– О, я-то уж знаю! – несколько туманно ответила Лена.
– Вот я вас об этом и спрашиваю. Когда это было?
– Неважно когда, – ответила Лена, совсем осмелевшая и дрожащая от возмущения. – К мужчине она ездила, вот и все – и конец.
– Слушайте, девушка, – сказал Боствик, начиная выходить из себя. – Если вы что-то знаете, выражайтесь яснее. Почему вы об этом не говорили мне раньше?
– А потому что отец сказал, что хорошенько выдерет меня, если я буду слишком распускать язык – вот почему. И, вообще, это было месяцев пять или шесть назад, так что оно не может иметь отношения к тому, что могло бы заинтересовать вас, мистер Боствик. Но все равно я скажу: если бы все мы начали вести себя так, как она...
– К какому мужчине она ездила в Лондон?
– Прошу прощения, сэр, можно нам уже уйти? – вмешалась Памела, с силой толкнув локтем в спину подругу.
– Нет, нельзя! К какому мужчине она ездила в Лондон?
– Откуда же мне знать? Я за нею не следила.
– К какому мужчине она ездила в Лондон?
– О, что у вас за манеры! – широко раскрыв глаза, воскликнула рыженькая служанка. – Не знаю я, и буду это повторять, даже если вы обещаете мне все золото из Английского банка. Знаю только, что этот мужчина работал в какой-то лаборатории или что-то в этом роде, потому что она писала туда. Только не воображайте, что я читаю чужие письма! Просто я видела адрес на конверте!
– В лаборатории, вот как? – медленно протянул Боствик. Тон его изменился. – Теперь можете идти и подождите снаружи, пока вас позовут.
Выполнить этот приказ оказалось тем проще, что в этот самый момент Лена расплакалась навзрыд. События предыдущей ночи проявляли свое действие. Памела, намного более спокойная, помогла Лене выйти, и Боствик облегченно вытер рукою лоб.
– В лаборатории... – задумчиво повторил он.
– Вам кажется, что это представляет для нас интерес? – спросил Эллиот.
– Не исключено. Думаю, что нам наконец немного повезло и мы наткнулись на решение заботившего нас вопроса: откуда был взят яд. Я уже давно заметил, что после полосы невезения всегда приходит удача. Так уж оно бывает в жизни. Лаборатория! Не больше и не меньше! Похоже, что у этой особы просто страсть к химикам, а? Сначала этот тип, а потом мистер Хардинг...
Эллиот решился.
– Хардинг и есть тот тип, – сказал он и вкратце объяснил, в чем дело.
Во время этого рассказа, пока глаза Боствика становились все шире и шире, а доктор Фелл продолжал молча смотреть в окно, у Эллиота сложилось впечатление, что все сказанное им для доктора не новость. У него в голове мелькнула мысль, что в то утро Фелл прохаживался, пожалуй, достаточно близко, чтобы кое-что услышать. Тем временем Боствик, слушая, присвистывал с таким разнообразием интонаций, что это было похожим на концерт.
– Как вы... Когда вы все это узнали? – спросил Боствик.
– Когда она, как вы выразились, пыталась вскружить голову следователю.
Эллиот почти физически почувствовал на себе взгляд Фелла.
– О... о! – протянул Боствик. – Стало быть, это не было... впрочем, неважно... – Боствик вздохнул облегченно, однако с легким раздражением. – Главное в том, что дело можно считать завершенным. Все ясно. Теперь мы знаем, где она раздобыла яд – у мистера Хардинга. Надо полагать, она бывала у него в лаборатории, имела ко всему свободный доступ и могла незаметно стащить все, что угодно. А? Или же... – он сделал паузу и его лицо вновь помрачнело. – Кто знает? Кто знает? Мистер Хардинг – очень приятный и разговорчивый молодой человек, но только и с ним далеко не все ясно. Что, если мы с самого начала ошибались? Если она все это задумала вместе с Хардингом? Что вы на это скажете?
– Скажу, что вам надо выбрать что-нибудь одно.
– В каком смысле?
– Ладно, вы сказали, что дело можно считать завершенным. – Эллиот чуть ли не кричал. – Мне хотелось бы знать – какое именно дело? Сначала она, по-вашему, совершила убийство сама. Потом она совершила его с соучастием Эммета. Теперь оказывается, что она убила Эммета, а соучастником был Хардинг. Ради бога, будем же разумными людьми! Ведь не танцует же она какой-то танец смерти, хватая под руку каждого, кто ей встретится.
Боствик не спеша засунул руки в карманы.
– Вот как? И что же вы хотите этим сказать, друг мой?
– Разве я высказался недостаточно ясно?
– Нет, боюсь, что нет. Вернее, кое-что было сказано ясно, а кое-что нет. Я бы сказал, что вы, кажется, вообще не верите в вину этой девушки.
– Если говорить правду, – ответил Эллиот, – то так оно и есть. Я вообще не верю в ее вину.
Что-то с легким звоном упало за их спиной. Это Доктор Фелл, не отличавшийся особой грацией движений, сбросил с туалетного столика Марджори флакон духов. Несколько мгновений Фелл, моргая, глядел на него, а затем, убедившись, что флакон цел, поставил его на место, а сам, с выражением огромного облегчения откинулся на спинку стула. Сейчас он излучал удовлетворение так же, как печь излучает жар. Внезапно Фелл нараспев заговорил:
– Только я, Бертольд Руанский, рассказать могу по правде, как мы шли войной на мавров по приказу короля...
– Что это еще?
– О! – воскликнул Фелл, стуча кулаком в грудь, словно Тарзан. Затем, оставив проснувшиеся в нем вдруг трубадурские наклонности и с трудом переводя дыхание, он показал рукой в сторону окна. – Сейчас нам надо составить план кампании. Решить, кого мы будем атаковать, где и почему. Мисс Вилс, мистер Хардинг и доктор Чесни подъезжают к дому. Нам надо кое-что обсудить, но прежде всего я хотел бы сказать вот что. Эллиот, друг мой, я очень рад тому, что от вас услышал.
– Рады? Почему?
– Потому что вы совершенно правы, – просто ответил доктор. – Эта девушка повинна в случившемся не больше, чем я.
Наступило молчание.
Чтобы скрыть полное смятение, царившее сейчас в его голове, Эллиот отодвинул одну из занавесок и выглянул наружу. Под ним был газон, покрытая гравием подъездная дорожка и невысокая стена, отделявшая виллу "Бельгард" от шоссе. Открытая машина, за рулем которой сидел Хардинг, въезжала в ворота. Марджори сидела рядом с ним, доктор Чесни удобно устроился на заднем сидении. Несмотря на расстояние Эллиот заметил забавную деталь: в петлице одетого в траур Чесни белый цветок.
Эллиоту не было нужды оборачиваться, чтобы догадаться, с каким выражением лица Боствик слушает слова Фелла.
– Насколько я понимаю, – говорил доктор, – ваш план состоял в следующем. Вы намеревались с угрожающим воплем и самым пронзительным из своих взглядов наброситься на нее, размахивая перед ее носом этим шприцем, а затем бомбардировать ее вопросами до тех пор, пока она не сознается или, во всяком случае, не сделает какую-нибудь глупость. Так вот, мой совет очень прост: не делайте этого. Не говорите ей ни слова. Помимо того, что она невиновна. Боствик тяжело посмотрел на него.
– Значит, и вы ту же песню поете?
– И я, – ответил доктор. – Разумеется, и я! Мое дело – защищать неразумных и немощных, а иначе мое существование в этом мире и гроша ломаного не стоило бы. Будьте добры хорошенько запомнить то, что я сейчас скажу. Предупреждаю, что, если вы доведете ее до крайности, кончится тем, что у вас на совести будет ее самоубийство. А это было бы жаль, потому что девушка невиновна, и я могу это доказать. Мы были введены в заблуждение, как... гм!.. как никогда еще в моей жизни, но, к счастью, сейчас я уже знаю правду. Ага, и забудьте обо всех этих лабораториях! Марджори Вилс к ним никакого отношения не имеет. Она не украла, не выпросила и, вообще, не взяла никакого яда в лаборатории Хардинга, как – говорю это почти с сожалением – не брал его там и Хардинг. Это ясно?
От возбуждения доктор непрерывно взмахивал руками в сторону окна, так что все увидели то, что произошло внизу.
Автомобиль, медленно проехав по подъездной дорожке, остановился метрах в шести от парадной двери. Хардинг посмотрел на немного раскрасневшуюся Марджори и что-то сказал ей. Доктор Джозеф Чесни, сидевший позади них, чуть наклонясь вперед и опершись руками о колени, улыбался. Наблюдавшие сверху четко различали каждую деталь: мокрый после дождя газон, пожелтевшие листья каштанов на краю дорожки и улыбку, говорящую о том, что доктор Чесни немного пьян.
Бросив взгляд на дом, доктор вынул из петлицы цветок и через борт машины швырнул его на дорожку. Затем, чуть поерзав по сиденью, он сунул руку в карман плаща. Он вынул из кармана револьвер 38-го калибра. С веснушчатого лица доктора не сходила улыбка. Он наклонился, оперся локтем о спинку переднего сидения, направил ствол в затылок Джорджа Хардинга и нажал на спусковой крючок. Вспугнутые выстрелом птицы, встревоженно крича и хлопая крыльями, взлетели с веток соседних деревьев.
Старший инспектор Боствик был на добрых двадцать лет старше Эллиота, но вниз он сбежал, отстав всего лишь на два шага. В первую долю секунды Эллиот задавал себе вопрос: да не мираж ли все это, не иллюзия ли, подобная тем, которые так любил создавать Марк Чесни? Однако, крик Хардинга и то, что он упал на сиденье, на иллюзию не походило.
Машина с отпущенным теперь тормозом продолжала медленно ехать вперед и наверное врезалась бы в ступеньки крыльца, если бы Марджори не сообразила нажать на ручной тормоз. Когда Эллиот выбежал наружу, доктор Чесни вскочил с сиденья. Видимо, хмель у него мгновенно прошел. Эллиот ожидал, что найдет Хардинга на борту машины с пулей в затылке. Однако Хардинг отворил дверцу, выскочил из машины и, перебежав дорожку, свалился на газон. Голова его была втянута глубоко в плечи, кровь текла по шее и он с безумным ужасом смотрел на испачканные в крови пальцы. Слова, который он бормотал, звучали нелепо, при других обстоятельствах они показались бы просто смешными.
– Меня убили, – почти шепотом твердил он. – Меня убили. Господи! Меня убили.
Тут он задергал ногами по газону так, что Эллиоту стало ясно: ни о чем серьезном и речи быть не может.
– Успокойтесь! – сказал Эллиот. – Успокойтесь! Жалобный шепот Хардинга перешел в вопль. Доктор Чесни вел себя тоже не намного вразумительнее.
– Я выстрелил, – настойчиво твердил доктор, показывая на револьвер. – Я выстрелил.
Казалось, ему хотелось как можно прочнее запечатлеть в памяти присутствующих тот удивительный факт, что он выстрелил.
– Это мы уже поняли, сэр, – сказал Эллиот и, обращаясь к Хардингу, добавил: – Да, в вас выстрелили, но ведь вас не убили, верно? Вы же живы? Перестаньте!
– Меня...
– Дайте-ка мне взглянуть. Ну-ка! – сказал Эллиот, беря Хардинга, смотревшего на него непонимающим, стеклянным взглядом, за плечи. – Слушайте, да вы даже не ранены! Рука у него дрогнула или еще что-то, но только пуля, видимо, едва задела кожу. Кроме ожога и поверхностной царапины у вас ничего нет, понятно?
– Неважно, – пробормотал Хардинг. – К чему жаловаться, надо смотреть на вещи прямо. Мужество, не так ли? Ха-ха-ха!
Хотя Хардинг как будто не слышал Эллиота и бормотал свои слова с отсутствующим видом, почти шутливо, Эллиот подумал, что мозг Хардинга, хотя и пораженный страхом, мгновенно осознал ситуацию, понял, что оказался на грани того, чтобы стать посмешищем, и в мгновение ока начал великолепно разыгрывать новую роль.
Эллиот остановил его.
– Может, осмотрите его? – спросил он у доктора Чесни.
– Чемоданчик, – сказал доктор Джо, глотая слюну и показывая рукой в сторону двери. – Черный чемоданчик. Мой чемоданчик. На столике в холле.
– Успеется, успеется! – дружелюбно сказал Хардинг.
Эллиот не мог не восхититься Хардингом, сидевшим сейчас на газоне и смеявшимся.
Легко сказать, но рана, пусть даже вызванная только ожогом пороха, должна была быть очень болезненной да и крови вытекло немало. Тем не менее, хоть и очень бледный, Хардинг выглядел совершенно иначе. Можно было подумать, что все происходящее искренне забавляет его.
– Стрелок из вас никудышный, доктор Джо, – заметил он. – Так вот промахнуться по неподвижной цели! Как ты думаешь, Марджори?
Марджори выскочила из машины и побежала к нему.
Доктор Чесни хотел последовать за нею, но вдруг остановился, весь дрожа и неподвижно глядя вперед.
– Господи! Не думаете же вы, что я сделал это нарочно, правда ведь?
– А почему бы и нет? – Хардинг засмеялся сквозь зубы. – Вот что значит, Марджори, не чувствовать меры в выпивке. – Глаза у него были широко раскрыты и неподвижны, но говорил он, похлопывая девушку по руке, почти весело. – Ладно, бросьте извиняться – я знаю, что вы не хотели этого сделать. Тем не менее, не слишком приятно, когда тебе стреляют в затылок.
Это было все, что услышал Эллиот, вернувшийся в дом за чемоданчиком доктора. Когда он возвратился, полный ужаса доктор Чесни задавал все тот же вопрос Боствику.
– Ведь вы же не верите, инспектор, что я это сделал нарочно?
Боствик ответил еще более угрюмо, чем обычно:
– Я не знаю, что вы собирались делать, сэр. Я знаю только то, что я сам видел. – Он показал рукой вверх. – Я стоял вон в том окне и видел, как вы вытащили из кармана револьвер, как приставили его к затылку мистера Хардинга и...
– Но это же была шутка. Револьвер не был заряжен!
– Вот как?
Боствик повернулся. Пуля застряла в левой колонне. Чисто случайно она прошла между Хардингом и Марджори, миновав ветровое стекло автомобиля и чудом миновав саму Марджори.
– Но он не был заряжен, – продолжал настаивать доктор Чесни. – Я присягнуть могу! Я же знаю. Я несколько раз нажимал на спусковой крючок. Он не был заряжен, когда мы были... – доктор умолк.
– Где?
– Это неважно. Да что вы серьезно верите, что я способен на нечто подобное? Я ведь стал бы тогда... – он на мгновенье заколебался, – убийцей.
Голос Чесни был полон такого недоумения и недоверия, что невольно заставлял поверить в его правдивость. В том, как он говорил, было что-то детское. Выражаясь метафорически, он напоминал человека, предложившего окружающим выпить с ним и получившего от всех отказ. Все в его лице – вплоть до усов и рыжеватой бородки – выражало растерянное удивление.
– Я несколько раз попробовал, – повторил доктор. – Он не был заряжен.
– Если в барабане был один патрон, – ответил Боствик, – вы его таким образом только подогнали на нужное место. Но дело не в этом, сэр. Что вы делали с заряженным револьвером?
– Он не был заряжен.
– Был или не был – зачем вам вообще понадобился револьвер?
Доктор Чесни открыл и снова закрыл рот.
– Это была шутка, – сказал он.
– Шутка?
– Ну да, шутка.
– У вас есть разрешение на револьвер?
– Ну, строго говоря, нет. Но я могу запросто его получить, – ответил доктор, внезапно становясь агрессивным. Он выставил свою бородку вперед. – Что за глупости? Если бы я хотел кого-то застрелить, неужели я стал бы дожидаться, пока мы остановимся перед самым домом, на глазах у всех? Какая чушь! И, хуже того, вы что хотите, чтобы раненый умер? Он же кровоточит, как недорезанный поросенок. Оставьте меня в покое! Дайте мне мой чемоданчик. Пойдемте в дом, Джордж, друг мой! Если вы мне все еще доверяете...
– Что ж, – ответил Хардинг. – Рискну.
Хотя Боствик был вне себя, он не стал им мешать. Эллиот заметил, что доктор Фелл вышел из дома, разминувшись с Чесни и Хардингом в дверях.
Боствик повернулся к Марджори.
– Ну, мисс Марджори...
– Что? – холодно ответила девушка.
– Известно вам, для чего ваш дядя имел при себе револьвер?
– Он уже сказал, что это была шутка. Вы же знаете дядю Джо.
Вновь Эллиот никак не мог понять ее поведение. Она прислонилась к автомобилю и старательно пыталась счистить несколько крошек гравия, прилипших к туфлям. На Эллиота она бросила лишь короткий взгляд.
Заметив, что Боствик готов взорваться, Эллиот вмешался в разговор.
– Вы все время были сегодня вместе со своим дядей, мисс Вилс?
– Да.
– Где вы были?
– На прогулке.
– Где именно?
– Просто... на прогулке.
– Заезжали куда-нибудь?
– В пару баров. И к профессору Инграму.