- Уверен, что вы из другого теста, - сказал лорд Кроппингфорд, оживляясь при переходе к любимой теме. - Теперь смотрите, на вашем месте я бы сделал вот что…
- Вы рассчитываете, - спросила мисс Сильвестер-Куик, - включить следующую книгу Харриет Вейн в ваш осенний план?
- Все мы надеемся, - сказал Драммонд-Тейбер. - Но предпринимать активные шаги в этом направлении сейчас было бы, как выражаются американцы, неэтично.
С этой собеседницей нужно держать ухо востро, думал он, - её подозревают в поставке сплетен в воскресные газеты.
- Она действительно умеет писать? Наверное, умеет. Высоколобые этим отличаются. Питер выглядит измождённым, вам не кажется? Медовый месяц и убийство одновременно, - похоже, для него этого многовато.
Генри Драммонд-Тейбер осторожно заметил, что в действительной жизни убийства часто доставляют неприятности.
- Но её, кажется, это не сильно затронуло. Хотя, конечно, она к этому привыкла. Я имею в виду, она, возможно, считает всё это хорошим сюжетом. Так или иначе, приятно видеть невесту и жениха так благотворно отстранёнными. Ничего типа "их глаза ищут друг друга через стол", что настолько смущает. Харвеллы всё ещё ведут себя подобным образом - довольно неприлично после двух-то лет. Они возвращаются в город на следующей неделе, не так ли? А правда, что Шаппарель собирается её нарисовать?
Издатель признал, что нечто подобное слышал.
- Думаю, он опаснейший человек. Вы видели те ужасно разоблачающие портреты, которые он сделал для леди Кэмшэфт и миссис Хартли-Скеффингтон? Конечно, они не могут видеть того, что видят все остальные. И это очень комично. Но Шаппарель просто выворачивает человека наизнанку. Полагаю, что это своего рода опосредованный эксгибиционизм.
- Да?
- Вы шокированы? Только не говорите мне, что он обещал нарисовать вашу жену или что-то подобное! Но, полагаю, её психика достаточно крепка, чтобы выдержать позирование. Не думаю, что у неё существует какое-либо подавление, вытеснение или другой подобный комплекс - у неё же лицо, как у Венеры Милосской, не так ли?
- Да, пожалуй, - согласился Драммонд-Тейбер, который искренне восхищался внешностью своей жены.
- Думаю, что она самый красивый человек, которого я знаю. Она любого художника может свести с ума в духе Фрейда. Но я бы побоялась.
Мистер Драммонд-Тейбер пришёл к выводу, совершенно справедливому, что мисс Сильвестер-Куик готова отдать оба уха, лишь бы её нарисовал Гастон Шаппарель.
С появлением на столе десерта Питер повернулся к жене.
- У тебя есть, что сказать мне по поводу происходящего, Харриет? - спросил он тихо.
- Ничего, милорд, - сказала Харриет, прекрасно понимая, что все глаза устремлены на них и повсеместно в разговорах возникли паузы.
- Ну, важность беседы, бывает, и переоценивают, - сказал Питер. - Предположим, что жена склонна к учёным разговорам или любительница споров, - было бы весьма неприятно, например, если женщина непрерывно сводит разговор к арианской ереси.
- Думаю, могу пообещать этого не делать. Но относительно учёного разговора…
- Позже, Жозефина?
- Позже она разбивала розарий, - заметила Харриет.
- Да, именно так, - согласился Питер. - И ты сможешь заняться этим, Харриет, если пожелаешь.
Герцог разливал портвейн. Он никому не позволил бы нарушить этот древний ритуал. Мужчины могли пить меньше, чем их отцы, но они обязаны пить согласно всё той же традиции. Лорд Граммидж произнес несколько слов о политике. Лорд Кроппингфорд вернулся к теме спорта. Драммонд-Тейбер, который не любил портвейна, но помнил, что Питер испытывает к нему слабость, задал тактичный вопрос о винтажных винах. Лорд Сент-Джордж сидел в угрюмом молчании, задаваясь вопросом, сможет ли он перемолвиться словечком со своим дядюшкой до того, как тем завладеет отец. Гастон Шаппарель сидел и слушал, его полные губы улыбались под бородой. Внезапно лорд Кроппингфорд обратился к нему с мягкой и совершенно не сознаваемой дерзостью, как если бы он заказывал отбивную из баранины.
- Да, между прочим, месье Шаппарель. Я хотел бы, чтобы вы написали портрет моей жены.
- Ага! - сказал Шаппарель, медленно, но с сильной артикуляцией. - Леди с правой стороны от меня? Именно так. Ну, лорд Кроппингфорд, я об этом подумаю.
Озадаченный Кроппингфорд произнёс резким и недоверчивым тоном:
- Нет, конечно, если вам не нравится сама идея… Сожалею, что упомянул об этом.
- Месье Шаппарель, - сказал Питер, - оставляет за собой привилегию быть художником с капризами. Ветер вдохновения несёт его, куда ему заблагорассудится. Если он в настроении быть праздным, то ничто не заставит его работать, даже самый красивый объект, n’est-ce pas?
- Красота? - воскликнул живописец. - Я презираю красоту. Она для художников по рекламе. Истинная красота - возможно, но это не то, что вы имеете в виду, когда используете это слово в вашей стране. Салоны красоты, мушки на лице, девицы в купальниках на конкурсе красоты - всё это относится к банальщине.
- Никуда не деться от всех этих улыбающихся девушек в купальных костюмах, - услужливо поддакнул лорд Граммидж. - Сейчас в газетах кроме них ничего и нет.
- Только не говорите, - сказал Питер, - что делаете все лица зелёными и изображаете грудь треугольниками. Или эта мода уже прошла?
- Ну, Уимзи, - удивился Драммонд-Тейбер, - не хочешь ли ты сказать, что, не знаком с работами Шаппареля?
- Признаюсь. Открыто. Бесстыдно. Я не был в городе с прошлого марта. Будьте со мной откровенны, месье, и скажите, что вы действительно рисуете.
- С удовольствием. Я рисую женщин. Иногда мужчин, но обычно женщин. Я хотел бы нарисовать вашу жену.
- Вот как? Ну и ну!
- Она не красива, - продолжал Шаппарель с потрясающей откровенностью. - Сегодня вечером здесь присутствуют по крайней мере две другие леди, которые на обложке ежедневной газеты выглядели бы лучше. Но она… рисовабельна. Это не одно и тоже. У неё есть характер. У неё есть кости.
- О Господи! - воскликнул маркиз Граммидж.
- Она заинтересовала меня. Вы позволите ей позировать мне?
- Смотрите, дядя, - заметил Сент-Джордж с внезапной и неожиданной злостью. - Его девиз: "Где рисую, там и сплю".
- Сент-Джордж! - с ужасом воскликнул герцог.
- Сон, - сказал Питер, - вполне безобидное занятие, хотя и относится к бездействию.
- Вот дьяволёнок! - заметил живописец. - Однако ваш племянник взялся не за тот конец палки. Меня не интересует, кого любит моя натурщица и любит ли кого-нибудь вообще. Своего мужа, чужого мужа, меня на худой конец. Предпочитаю, чтобы это был не я. Это позволяет избежать осложнений и менее утомительно.
- Я благодарен вам, - ответил Питер, - за очень откровенное и мужественное заявление, которое расчищает почву для дальнейшего разговора. Итак, ваше предложение состоит в том, что моя жена должна обеспечить кости, вы обеспечиваете краски, в то время как я прилагаю все усилия - надеюсь, что понимаю эту часть правильно, - чтобы обеспечить эмоциональный подъём.
- А я, кроме того, - добавил Шаппарель, - предоставляю гения, о чём вы, кажется, забыли.
- Это, конечно, важный момент. Вы действительно умеете рисовать?
- Я очень хороший художник, - просто сказал Шаппарель. - Если вы зайдёте ко мне в студию в любой день, я покажу вам.
- Это доставит мне громадное удовольствие.
- О да, - согласился Шаппарель, - вам понравится, я в этом уверен. Смогу я затем сказать вашей жене, что вы разрешаете мне её рисовать?
- Не уверен, что это правильная формулировка. Вам потребуется именно её согласие. Но я готов сочувственно топтаться на заднем плане и предоставить вам мою моральную поддержку.
Шаппарель встретил насмешливый взгляд с преувеличенным смирением:
- С вашей поддержкой я рассчитываю на успех.
Лорд Кроппингфорд, смутно чувствуя, что все ведут себя бестактно, кроме него, вновь наполнил бокал.
- Питер, - сказал герцог, - когда мужчины встали, чтобы воссоединиться с дамами, - теперь, когда ты здесь, я хотел бы с тобой поговорить. Вы не возражаете продолжить без нас, Граммидж? Мы не надолго. Джеральд, попроси свою мать нас извинить.
Он подождал, пока дверь закрылась, а затем сказал:
- Послушай, сколько денег ты дал Джеральду?
- Ни пенса, - ответил Питер с прохладцей. - Всё же пошло Тюк Холдсворт, не так ли?
Герцог слегка покраснел.
- Бесполезно защищать мальчика. Я заставил его признаться, что ты оплачивал его долги и помог вытащить из когтей какой-то женщины.
- Что бы я ему не давал, это подарок. Я не верю в целебность жёрнова на шее мальчика. А то, другое, дело стоило мне лишь письма от моего поверенного. Лучше бы ты его не пытал. Если, конечно, он сам тебе не рассказал.
- Он мне ничего не говорит. Он пойдёт к кому угодно, только не к родителям. Но будь я проклят, если позволю ему присасываться к тебе. Я подписал чек, и надеюсь, ты окажешь мне любезность и возьмёшь его. Я заставил его назвать мне сумму, хотя, похоже, он врёт.
- Нет, - сказал Питер, принимая чек. - Всё точно. Но слушай, старина, почему ты не можешь давать ему действительно подобающее пособие? Ему ничего и не остается, как пускаться во все тяжкие, когда его держат на таком коротком поводке.
- Он не умеет обращаться с деньгами.
- Если он не научится сейчас, то не научится никогда. В конце концов, он знает, что, рано или поздно, деньги перейдут к нему. И если ты не можешь доверять ему сейчас, что будет с землёй, когда тебя не станет?
- Бог знает, - уныло сказал герцог. - Ему на всё наплевать. На уме только девочки и быстрые автомобили. Теперь он говорит, что хочет летать. Я этого не потерплю и так ему и сказал. Должно же у него быть хоть какое-то чувство ответственности. Если с ним что-нибудь случится… - Он замолчал и поиграл донышком бокала, а затем сказал почти сердито: - Полагаю, ты понимаешь, что являешься следующим.
- Отлично понимаю, - сказал Питер. - Уверяю, что у меня нет никакого желания видеть, как Джерри ломает шею. Усадьбы не входят в круг моих интересов и никогда не входили.
- Но всё-таки ты управляешь своей лондонской собственностью вполне прилично.
- Да, но это - Лондон. Мне больше нравится иметь дело со зданиями и людьми. Но свинья и плуг… нет.
- Ладно, - сказал герцог, - но я всё-таки рад, что ты женат.
Глаза Питера сузились.
- Я женился не для того, чтобы основать династию.
- А я для того, - сказал герцог. Он встал и быстро подошёл к камину. - Не вини Хелен. Я столько времени валял дурака, что она от меня просто устала. Но мне жаль, что Уинифред не родилась мальчиком.
- Если рассматривать этот вопрос логически, - сказал его брат, - каждый мужчина либо производитель, либо нет. Но наше поколение не то ни сё. Ты хочешь, чтобы я обеспечил тебе подстраховку на всякий пожарный случай. Хорошо. Викторианец просто приказал бы жене исполнить свой долг. Но сейчас молодые люди просто отказываются признавать, что в этом вопросе существует хоть какие-то обязательства.
- Но я прошу тебя, Флим.
- Знаю, - сказал Питер, тронутый несмотря ни на что, услышав своё школьное прозвище. - И я понимаю твои аргументы. Но решение не в моих руках, и я не хочу, чтобы оно было в моих. Если у моей жены будут дети, то они будут для её радости, и не в качестве юридического документа, обеспечивающего безопасную передачу собственности.
- Ты обсуждал этот вопрос с Харриет?
- Она когда-то сама упоминала об этом.
Лицо герцога выразило живейшее любопытство:
- Ты имеешь в виду, что она категорически против?
- Нет. Ничего подобного. Но послушай, Денвер, я не хочу, чтобы ты говорил с ней об этом. Это было бы ужасно несправедливо по отношению к нам обоим.
- Я не собираюсь вмешиваться, - торопливо заявил герцог.
- Тогда какого дьявола ты вмешиваешься?
- Это не так. Я только спросил. Не нужно так кипятиться. - Он пожалел, что Питер оказался настолько проворен и на корню загубил его идею поговорить с Харриет и спросить её в лоб. Современная умная женщина, конечно, не должна иметь ничего против, и её поведение на обеде дало ему основание надеяться на лучшее. Но его брат, как всегда, полон странного, непостижимого упрямства. Однако, если бы дело было по какой-либо причине абсолютно невозможно, то Питер так бы и сказал. Герцог рискнул:
- Харриет одержала полную победу над Кроппингфордом. Он поведал мне, что она чертовски хорошая женщина.
- И не сказал никаких глупостей про неё! Я очень обязан Кроппингфорду.
- Ну, я считаю, что ты поступил абсолютно правильно, - сказал герцог. - Удачи вам.
- Спасибо, старина.
Герцог надеялся, что будет сказано что-то ещё, но обычно болтливый язык Питера сегодня находился в крепкой узде. Странное дело, думал герцог. Независимость. Молчание. Оговорки. Современный брак. Есть ли в нём хоть какое-то взаимное доверие? Скользкое дело, и никак его не ухватишь. По лестнице он пошёл первым, но на площадке остановился и с некоторым вызовом произнёс:
- Я посадил дубы в Булиер-Холлоу.
Дубы! Питер твёрдо выдержал взгляд брата и сказал без всяких эмоций:
- Там им будет хорошо.
У двери дома их ожидал "даймлер". Питер сказал:
- Ты не слишком против, если я дойду до дома пешком? Мне хотелось бы подышать.
- Не против, а можно мне с тобой?
- Не замёрзнешь?
- Это в норковой-то накидке невесты? Не думаю.
Питер взмахом руки отпустил автомобиль и подал руку Харриет. Они поднялись по ступенькам к колонне герцога Йоркского, и при слабом искусственном освещении увидели множество людей, идущих по Мэлл. Не проронив ни слова, они вновь спустились и присоединились к потоку людей, текущему ко Дворцу. Харриет была рада, что надела накидку, поскольку дул свежий ветер при ясном небе, было сухо и морозно. Вдоль Мэлл стояли припаркованные автомобили. Памятник королеве Виктории был окружён стоящими людьми; другие толпились перед оградой Дворца; некоторые взбирались наверх, держась за прутья. Толпа волновалась, перемещаясь мимо доски объявлений, висящей на воротах.
Питер сказал:
- Постой здесь, Харриет, под этим фонарным столбом, а я попытаюсь протиснуться и прочитать.
Харриет прислонилась к столбу. Толпа вокруг неё состояла из всевозможных людей: мужчин и женщин, некоторые в вечерних туалетах, некоторые плохо одетые и дрожащие на ветру. Они переговаривались друг с другом необычно приглушёнными голосами и с почтительным волнением. Мимо группы прошли несколько мужчин, разговаривающих по-немецки. Затем, окружённый толпой, мимо Харриет проплыл полицейский.
- Каков последний бюллетень? - спросила она.
- Ещё не выносили, - сказал он и направился дальше.
В толпе рядом со Дворцом началось движение. Вернулся Питер:
- Там сказано: "Жизнь Его Величества приближается к мирному завершению".
- Хочешь остаться и следить? - спросила она.
- Нет необходимости, - сказал он и, вновь предложив руку, увёл её. Они молча шли вверх по Сент-Джеймс-стрит, переходя от островка к островку искусственного света, пересекли Пиккадилли и вошли в квартал Мейфэр. Когда они поворачивали на Одли-Сквер, он сказал:
- Странно, как все эти люди выходят на улицы, как собираются в одном месте.
- Как хор в греческой трагедии, - сказала она. - Возможно, именно поэтому хор кажется нам совершенно естественным - люди всегда собираются…
- Когда времена меняются, - сказал он, поворачивая ключ в замке.
Извлечение из дневника Гонории Лукасты, вдовствующей герцогини Денверской:
21 января
Допоздна слушала радионовости о бедном дорогом короле. Никаких изменений в бюллетенях, но Франклина вернулась после выходного и сказала, что улица полна людей, просто слоняющихся. Позже проснулась от криков на улице. На небольших переносных часах около кровати три утра. Разносчик газет громко кричал: "Король умирает! Читайте подробности - король умер!" Открыла окно, чтобы попросить газету, но лишь увидела Франклину в халате, бегущую за ним с этой же целью. Мы вместе пили какао и читали сообщение на первой странице - в чёрной рамке. Очень хорошо помню его маленьким мальчиком в матроске в Виндзоре, когда меня привезли туда поиграть с ним. Помню, как трудно было сделать так, чтобы он победил в бадминтон. Кажется, это было только вчера. Немного поплакала, возвратившись в кровать, но не о величавом старом короле, а о том маленьком мальчике. Как глупо. Часто просто не можешь сдержаться и не быть глупой…
3
О, миссис Корни, какая перспектива! Какой благоприятный случай, чтобы соединить сердца и завести общее хозяйство!
Чарльз Диккенс
Супружество... не более, чем форма дружбы, признанная полицией.