Я помахал Эвис, заметив, что её тёмноволосая головка мелькнула в дверях девичьей каюты, и мы с Тони вошли в так называемую кают-компанию, которую ночью делили Уильям и Кристофер и которая, очевидно, в девять часов утра превращалась в своего рода музыкальный салон. Внутри приёмник просто оглушал. Единственным слушателем был Кристофер. Он лежал на койке в роскошной пижаме в тон бронзового загара и писал письмо. Когда мы вошли, он встретил нас своей милой улыбкой.
- Привет, друзья! Если хотите получить удовольствие от музыки, бегите отсюда подальше, - посоветовал он.
- Музыка - только предлог. Мы, собственно, пришли к тебе с официальным визитом, Кристофер: хотим полюбоваться твоей неотразимой пижамой, - съязвила Тони, бросив на него косой взгляд.
- А где остальные? - спросил я.
- Уильям умывается, - ответил Кристофер.
- А Эвис не появится на людях, пока не доведёт свой туалет до совершенства. Я обычно в таких случаях оставляю её одну. Она часами может вертеться перед зеркалом. - В словах Тони мне почудилось скрытое недоброжелательство. Она продолжала: - Что до Филиппа, то этот ленивец валяется в постели до самого завтрака. Каждое утро, когда я вхожу к нему и говорю "доброе утро", он свёртывается калачиком и продолжает спать как ни в чём не бывало.
- Это я-то, чертовка ты эдакая? - раздался вкрадчивый голос Филиппа, и он словно из-под земли вырос перед нами. Подойдя к Тони, он обвил рукой её плечи. - И ты осмелишься повторить мне это в глаза?
Он тоже был в пижаме, но уже тщательно причёсан, как будто собрался на танцевальный вечер.
Я присел на койку Кристофера, стараясь держаться как можно дальше от приёмника, стоявшего на небольшом столике у изголовья койки Уильяма. Филипп сел напротив, на койку Уильяма, и под предлогом того, что в скором времени в каюте станет совсем тесно, притянул Тони себе на колени. Она обвила своей длинной тонкой рукой его шею и проворковала грудным голосом:
- У-у, змей-искуситель.
Я впервые в жизни слышал такое странное обращение к возлюбленному.
С улыбкой, тронувшей уголки его губ, Кристофер с интересом взглянул на них и снова принялся за письмо.
Минутой или двумя позже вошёл Уильям в халате; бросив на ходу "доброе утро", он сел на свою койку возле самого приёмника. Он раскурил трубку и сидел в задумчивости, совершенно не замечая любезничавшую у него под боком парочку.
Кристофер положил письмо в конверт, запечатал его и со словами: "Пойду умоюсь" - вышел.
Уильям молча курил. Тони чмокнула Филиппа в щёку и взглянула на меня:
- Иен, а вам, я вижу, скучно. Не хотите ли и вы, чтоб вас приласкали?
- Нет уж, увольте, только не на голодный желудок, - ответил я. - Когда я был молод и мне случалось увлечься, я всегда соблюдал золотое правило: ни под каким видом не заниматься любовью натощак.
- Значит, вы никогда не любили, - презрительно парировала Тони.
- Много вы знаете, - заметил я. Мне вспомнился один вечер двадцать лет назад. Но тут вернулся Кристофер и помешал моему сентиментальному путешествию в прошлое. Я обратился к нему: - Как вы думаете, Кристофер, была ли у меня в жизни настоящая любовь, когда я был молод?
Он улыбнулся немного горько, как мне показалось, и ответил:
- Надеюсь, вас миновала чаша сия, - а потом, как бы рассуждая сам с собой, добавил. - А впрочем, кто знает, возможно, ради любви стоит страдать.
- Конечно, стоит, - послышался сдавленный голос Филиппа: Тони зажала ему рот рукой.
Кристофер рассмеялся и попросил меня подвинуться.
- Мне надо хоть чуть-чуть передохнуть от этой адской машины, - объяснил он, показывая на приёмник.
Когда он усаживался, в каюту вошла своей лёгкой походкой Эвис - элегантная и обаятельная Эвис, единственная на яхте, кроме меня, полностью одетая. Она поздоровалась со всеми, как всегда, спокойно и ровно, вполголоса сказала Кристоферу: "Доброе утро, милый!" - и села рядом со мной напротив Уильяма.
- А почему бы нам не выключить приёмник? - жалобно, ни к кому не обращаясь, спросил Филипп. - Он орёт во всю мощь, а мы каждое утро собираемся здесь и мучаемся от этого рёва.
- Традиция, мой мальчик, - встрепенулся Уильям. - Равно как член Совета графства и закрытые школы. Сделали раз, сделали два… так и осталось на веки вечные.
- Ну-у, Уильям, ты начинаешь ожесточаться, - заметила Тони. - С возрастом, правда, это проходит. - Она взяла в рот сигарету и спросила: - У кого найдутся спички? У Филиппа их никогда не бывает. У тебя есть, Уильям? А у тебя, Кристофер?
Кристофер вынул из кармана пижамы коробок и бросил его Тони. Коробок упал на пол.
- Не очень-то ты любезен, - проворчала Тони. - Она перегнулась и подняла спички.
- Он всегда такой до десяти утра, - подтвердила Эвис.
- Жалкие создания эти мужчины, - заметила Тони. - Ну, пойду приведу себя в "божеский вид, чтобы доставить им удовольствие, хотя они этого и не заслуживают.
Она не спеша прошествовала к выходу, Филипп в своём углу откинулся назад и глубоко вздохнул.
- На редкость интересная девушка, - заметил я.
- Приятно это слышать. Хороший вы человек, старина, - отозвался Филипп.
Мы сидели и молча слушали музыку. Потом Филипп поднялся и заявил:
- Пойду-ка я тоже сполоснусь и побреюсь. Тощища ужасная - каждый день одно и то же, когда-нибудь возьму да и перестану умываться и отращу себе длинную бороду.
- Вряд ли тебя даже на это хватит, - поддразнил его Кристофер, но Филипп уже исчез за дверью.
Уильям вытянул ноги и сказал:
- Нам с Кристофером тоже не мешало бы одеться. Нельзя же целый день щеголять в пижамах.
У Эвис чуть дрогнули в улыбке губы, она предложила мне подняться на палубу, пока Кристофер и Уильям переодеваются. Я с радостью согласился: в каюте нечем было дышать, и, кроме того, я начал серьёзно опасаться, что от этого грохота у меня лопнут барабанные перепонки. Эвис и я за ней следом - какие стройные ножки, прости меня, господи! - поднялись на палубу и замерли. Яхта так легко и бесшумно скользила по притихшей воде, что казалось, будто время остановило свой бег.
Мы решили пойти к Роджеру поболтать с ним немного. Вдруг Эвис схватила меня за руку и рванулась вперёд, к штурвалу. Внезапный страх охватил меня, и я бросился за ней. Когда я догнал её, она уткнулась лицом мне в плечо и дрожащим пальцем показала вниз. Я увидел тонкую струйку крови, потом Роджера, и у меня волосы зашевелились на голове.
Яхтой управлял мертвец.
Глава третья
Я толкаю друзей на новое преступление
Зрелище было жуткое. Как большинство людей моего поколения, я на своём веку повидал немало случаев насильственной смерти. Некоторые воспоминания останутся живы до конца моих дней. Мне, например, привелось пройти по полю сражения в Ипри спустя всего лишь несколько часов после первой газовой атаки. Я попал в Дублин на пасху 1916 года и бродил по улицам, усеянным трупами; казалось, здесь приложил руку какой-то злобный шутник, придав мёртвым телам причудливые позы: мальчик, как бы распятый на стене, с удивлённо раскрытым ртом, а в метре от него - полная краснощёкая старуха, прикрывающая своим телом детскую коляску, из которой ручьями вытекало на тротуар виски.
Но в жизни своей я не видел ничего более ужасающего, чем вид мёртвого Роджера. Он сидел, привалившись спиной к наружной стенке каюты, зажав румпель между телом и согнутой в локте рукой. Чёрная дырочка на рубахе и тонкая струйка крови, вытекающая из неё, приковали всё моё внимание, и я стоял, не в силах двинуться с места. Когда же наконец я заставил себя взглянуть на его лицо, я весь похолодел от ужаса - на его лице застыла весёлая, приветливая улыбка, какой он обычно встречал друзей.
Эвис стояла, вцепившись в мою руку, её била нервная дрожь. Внезапно она истерично рассмеялась, и смех этот казался откликом на неживую улыбку Роджера.
- Иен, - произнесла она заплетающимся языком, - это нелепость какая-то. Это просто невероятно.
Её напряжённый голос звучал у меня в ушах, и на какое-то мгновение я тоже ощутил нереальность происшедшего: у меня было такое чувство, будто кто-то сыграл с нами злую шутку. Но я тут же постарался трезво взглянуть в лицо фактам.
- Нет, дорогая, это так же верно, как то, что я стою перед тобой, - сказал я. - Надо позвать всех сюда. Уильям! - крикнул я. - Поднимись-ка, пожалуйста, на палубу. Произошла пресквернейшая история. - Тогда я даже не заметил, как нелепо прозвучали мои слова в этой трагической ситуации.
Уильям взбежал по кормовому трапу на палубу. Он был по пояс голый. Увидев Роджера, он понял всё с одного взгляда.
- Мёртв, - констатировал он, и, хотя Уильям не сказал ничего нового, это коротенькое слово прозвучало зловеще.
- И ничем нельзя помочь? - спросил я в тщетной надежде.
Уильям что-то пробормотал.
- У него прострелено сердце, - заявил он с холодной профессиональной уверенностью. - Эвис, зови всех наверх. Надо причалить к берегу.
И он взял на себя роль старшего. Я позвал именно Уильяма, а не кого-нибудь другого, ибо инстинктивно чувствовал, что среди нас он единственный человек дела, прирождённый руководитель. Он высвободил румпель из коченеющей руки Роджера, выбрал шкоты и с присущей ему решительностью, которую вкладывал в любое дело, повёл яхту к берегу.
Кристофер и Филипп появились на палубе одновременно.
- Роджер мёртв, - просто сообщил Уильям. - Нам нужно немедленно пришвартоваться. Вы оба идите на нос и будьте наготове.
- Мёртв? - переспросил Кристофер. Филипп замер на миг с побелевшими губами, но потом, видимо, овладел собой.
- Вы что, это серьёзно или…? - спросил он дрожащим голосом.
- Отправляйтесь на нос и никаких разговоров! - строго прикрикнул Уильям, и они безропотно подчинились.
Пока Уильям высматривал место, чтобы пришвартоваться, на корму, где я стоял с багром в руках, вышла Тони.
- Роджер убит, - сообщил я ей шёпотом.
- Вижу, - откликнулась она. Голос её совсем сел, ярко накрашенные губы искривила загадочная усмешка.
Вскоре Уильям нашёл среди нескончаемых зарослей тростника выступ с твёрдым грунтом и решил, что мы можем здесь пристать. В напряжённом молчании мы пришвартовались и свернули парус.
Когда всё было закончено, Уильям деловито сказал:
- Оставим его здесь, - он жестом указал на труп, - только натянем тент. А то всякие зеваки, что поплывут мимо, будут гадать, как очутилось на палубе мёртвое тело.
Я заметил, что Эвис содрогнулась от этих трезвых слов. Меня тоже резанул тон Уильяма, но тут было не до церемоний - надо поскорее натянуть тент. Когда тент был поднят и яхта приняла вид судна, причалившего к берегу на ночную стоянку, Уильям сказал:
- Всё в порядке. У нас есть ещё немного времени. Пойдёмте в кают-компанию, обсудим, как быть.
По пути Уильям бросил:
- Мне нужно заскочить к себе надеть рубаху. Я мигом. А вы идите и рассаживайтесь.
Мы расположились в большой каюте. По молчаливому уговору место во главе стола было оставлено для Уильяма. Я сел справа от него, Кристофер - слева. Филипп и Тони устроились рядом с Кристофером, а Эвис подсела ко мне и бессильно опустила голову на руку. Казалось, она вот-вот лишится чувств. Она была в таком состоянии, что даже не замечала встревоженных взглядов, которые бросал на неё Кристофер. Все притихли. Всякий раз, когда я, обегая взглядом каюту, натыкался на опустевшую койку Роджера, у меня больно сжималось сердце.
Наконец вошёл Уильям и занял оставленное для него место. Я не заметил у него никаких признаков волнения, даже руки не дрожали, когда он закуривал сигарету. Он начал:
- Вы все знаете, что произошло. За истёкшие полчаса был убит Роджер.
- А ты уверен, что это не самоубийство? - спросил Кристофер.
- Никаких следов оружия на месте не обнаружено. Его, должно быть, бросили за борт, - объяснил Уильям. - А с простреленным сердцем, как известно, бросать за борт оружие не очень-то сподручно.
Кристофер согласился, и Уильям продолжал:
- Совершенно очевидно, что Роджер был убит, и это произошло в течение последних тридцати минут.
- А на каком основании вы так точно определяете время? - Меня поразила его безапелляционность. - Rigor mortis?
- Нет, пока ещё слишком рано. К тому же только круглые идиоты или мошенники могут всерьёз считаться с подобными доказательствами. Окоченение начинается по-разному и зависит от многих факторов, и в частности занимался физическим трудом человек перед смертью или нет, - объяснял Уильям с видом превосходства. - Нет, я беру тридцать минут как крайний срок по одной простой причине - покойник не может управлять яхтой. Я не знаю этой реки, но готов биться об заклад, что последний поворот мы прошли не более десяти минут назад.
- Это довольно легко проверить, - заявил я. - Сейчас 9.40. Когда мы с Эвис вышли на палубу, было приблизительно 9.25.
- Из этого следует, что убийство произошло самое раннее в 9.15, - быстро подсчитал Уильям. - Итак, ясно: Роджер убит между 9.15 и 9.25. - Он сделал паузу и холодным бесстрастным тоном продолжал: - Убит кем-то из шестерых здесь присутствующих.
У меня бешено заколотилось сердце. Я услышал, как рядом охнула, нет, как-то всхлипнула Эвис. Филипп начал было что-то возражать, но Уильям одёрнул его:
- Не будь ребёнком, Филипп, - сказал он. - Неужели ты полагаешь, что кто-то подплыл к яхте, пристрелил Роджера и бесследно скрылся… и всё просто так, в качестве разминки перед завтраком, да? Где у него была гарантия, что поблизости в этот момент никого не будет?
У меня по спине пробежал холодок, и тут впервые мы с чувством гнетущего страха посмотрели друг на друга. Я стал думать: кто бы это мог быть? Ведь какие бы чувства я ни испытывал, было ясно, что Уильям сказал правду.
Спокойным голосом Уильям безжалостно продолжал:
- Роджер был убит выстрелом в упор. На рубашке видны следы пороха. Вы что, всерьёз допускаете, что какой-то неизвестный на ходу забрался на борт яхты и, поиграв у Роджера перед носом пистолетом, застрелил его?
Факты говорили сами за себя. И я - мне не стыдно в этом сознаться - с трудом, будто проглотив комок в горле, сказал:
- Ты прав, Уильям.
Чуть замявшись, кивнул в знак согласия и Кристофер. В голубых глазах Филиппа застыло изумление. Тони, вынув зеркальце, с нарочитым старанием подвела бровь и произнесла глухим голосом:
- Ну, и кто же из нас сделал это? Уильям сухо рассмеялся.
- Кто бы это ни был, всё равно он… или она в этом не признается.
И тогда я внёс предложение, которое при всей своей нелогичности, безнравственности и бессмысленности казалось мне, да и сейчас кажется, самым разумным выходом из того ужасного положения, в которое мы попали. Я сказал:
- Послушайте, я на тридцать лет старше любого из здесь сидящих, и я, с вашего позволения, выскажу своё мнение по поводу этого происшествия. Все мы связаны дружескими узами, и я не ошибусь, если скажу, что всем нам хотелось бы уладить это дело без лишних жертв. Роджер мёртв, и смерть ещё одного человека не поможет ни ему, ни кому-либо из нас. Тот, кто убил его, совершил тяжкое преступление, которое я лично не могу простить. Но это отнюдь не означает, что я хочу видеть, как он… - тут я запнулся, - или она умрёт позорной смертью. Я не верю во все эти лицемерные разглагольствования об искуплении вины. Мне кажется, что это само по себе очень похоже на преступление. Поэтому я предлагаю: если тот, кто совершил это преступление - кто бы он ни был, - сейчас нам признается, мы представим смерть Роджера как самоубийство и ни одна живая душа никогда не узнает правды. Мы должны поклясться. Но сделаем мы это при одном условии: убийца исчезнет из нашего общества и никогда больше не покажется нам на глаза.
На миг воцарилось молчание. Нарушил его Уильям, который сказал с не свойственной ему теплотой:
- Иен, вы сделали сейчас то, на что я бы никогда не решился.
- Ну как, все готовы дать клятву? - спросил я. Мёртвая тишина повисла в каюте. Кто признаётся?
Кто? Сердце стучало молотом. Я почувствовал, как мой лоб покрылся испариной.
Сделав над собой усилие, я продолжал:
- Прошу каждого обещать хранить молчание обо всём, что он здесь услышит.
Никто не ответил, и я продолжал:
- Ладно. Первым начну я. Клянусь, пока я жив, не разглашать признание, которое сделает здесь один из нас. Если кто-нибудь не хочет присоединиться к этой клятве, он должен заявить об этом сразу.
Никто не произнёс ни слова.
- Значит, все согласны, - заключил я. - Теперь я попрошу всех по очереди повторить клятву… или признаться.
Дрожащим пальцем - я видел, как он дрожал, - я указал на Тони.
- Ну что ж, начнём с Тони, - произнёс я. - Тони, обещаете ли вы хранить тайну?
Наши взгляды скрестились. Глаза её сверкнули. Тут я впервые увидел, сколько воли в лице этой девушки.
- Разумеется, обещаю? - как бы отмахнувшись, произнесла она. - А вы что, ожидали иного?
У кого-то вырвался еле уловимый вздох облегчения. Итак, Тони вышла из игры… Как в лихорадке я двинулся дальше.
- А вы, Филипп? - спросил я.
Он весь как-то сразу обмяк. Я увидел, что Тони, обернувшись, смотрит ему прямо в лицо. Пожав плечами, он с кислой улыбкой ответил:
- Обещаю.
Тони схватила его за руку, но они оба сразу же выпали из поля моего зрения.
Кто же остался? Кристофер, Уильям и Эвис.
- Теперь вы, Кристофер, обещаете вы хранить тайну?
- Обещаю, - спокойно ответил Кристофер. Его худое тёмное лицо было полно решимости. Трое поклялись, и теперь сделать признание могли только Уильям или Эвис. Но не Уильям же в самом деле? Я старался совладать со своим волнением. Уильям, поглаживая свой квадратный подбородок, пытался поймать мой взгляд.
- Вы обещаете, Уильям?
- Да. Обещаю, - отчеканил он. Его голос звенел, как металл. Мало-помалу до моего сознания дошло значение его слов, и я до боли впился ногтями себе в ладони. По каюте пронёсся шумок.
Холодея от страха, я повернулся к Эвис, сидевшей слева от меня. Она перестала всхлипывать, но всё ещё продолжала закрывать лицо руками. У меня подкосились колени и бешено забилась жилка на шее.
- Эвис? - шёпотом произнёс я.
Она подняла своё заплаканное лицо. Все как один подались вперёд.
- Обещаю молчать, - произнесла она и добавила с жалкой улыбкой: - Только теперь, по-видимому, это не имеет ровно никакого значения.
Обстановка разрядилась. С чувством глубокого облегчения я закрыл глаза и, словно сквозь сон, услышал гортанный смех Тони, от которого всем стало как-то легче. Только что со смешанным чувством недоверия, страха и надежды мы испытующе вглядывались друг в друга, пытаясь распознать убийцу, только что мы торжественно поклялись, что тайна преступления умрёт вместе с нами, а оказалось, что тайны-то никакой и не было. Мы весело рассмеялись - это была разрядка после напряжения.
Первым опомнился Уильям.
- А всё-таки один из нас - убийца, - резко бросил он. - Надо решать, что делать дальше.
Кристофер, постукивая ногой по полу, предложил:
- Я полагаю, нужно сообщить куда следует. Филипп вяло поддержал его:
- Если этот безмозглый кретин не хочет признаваться, не остаётся ничего другого, по-моему…