– Откуда вы говорите? – Я протянул руку, включил ночник и посмотрел на часы. Без двадцати пяти три.
– Из дома. Нас увозили смотреть на нее, мы только вернулись. Вы придете?
– Там есть кто-нибудь еще? Полиция?
– Нет. Один привез нас домой, но уехал. Вы приедете?
– Да. Немедленно. Если вы еще не…
Она повесила трубку.
Мне нравится одеваться не торопясь, но, если необходимо, я готов пойти на исключение. Завязав галстук, надев пиджак и рассовав все по карманам, я вырвал из записной книжки листок и написал: "Мария Перес мертва, застрелена. Не дома, где – не знаю. Миссис П. позвонила в 2:35. Отправился на Восемьдесят вторую улицу. А.Г."
Спустившись по лестнице на один этаж, я подошел к спальне Вульфа и сунул листок под дверь. Затем сбежал вниз и вышел на улицу. В этот час ночи ловить такси лучше всего было на Восьмидесятой авеню, куда я и направился.
11
В три ноль одну я открыл подвальную дверь и вошел в дом 156. Миссис Перес стояла в прихожей. Она молча повернулась и двинулась по коридору, я пошел следом. Где-то посередине она свернула направо, в комнату, дверь которой я толкнул во вторник вечером, когда почувствовал на себе чей-то взгляд. Комната была маленькая – в ней едва умещались односпальная кровать, комод, столик с зеркалом да пара стульев. Перес сидел на одном из них за столом, а на столе стояли стакан и бутылка рома. Когда я вошел, он медленно поднял голову и посмотрел на меня. Глаз, который он прищуривал, попадая в трудное положение, был почти закрыт.
Он заговорил:
– В тот день жена сказала: мы садимся с друзьями. Вы друг?
– Не обращайте внимания, – сказала она. – Он пьет ром, полбутылки. Я велела. – Она присела на койку. – Я привожу его в эту комнату, комнату нашей дочери. Вот стул для вас. Мы благодарны вам, что пришли, но теперь не знаем – зачем. Вы ничего не можете сделать, никто ничего не может, даже сам Всеблагой Господь.
Перес поднял стакан, отпил, поставил на стол и что-то сказал жене по-испански.
Я сел на стул.
– В таких случаях, как теперь, – сказал я, – кое-что нужно делать, и чем скорее, тем лучше. Вы сейчас ни о чем не способны думать, кроме того, что она умерла, но зато я способен. Я хочу знать, кто ее убил, да и вы захотите, когда немного придете в себя. А чтобы…
– Вы сумасшедший, – сказал Перес. – А его я убью.
– Он мужчина, – заметила она. Сперва я было подумал, что она говорит об убийце Марии, но тут же понял, что она имела в виду мужа.
– Сперва его нужно найти, – возразил я. – Вы знаете, кто ее убил?
– Вы сумасшедший, – ответил Перес. – Конечно, нет.
– Вас возили на нее посмотреть. Куда? В морг?
– Большой дом, – объяснила она. – Большая комната с ярким светом. Она там лежала под простыней. У нее была кровь на голове, но не на лице.
– Вам сообщили, кто ее нашел и когда?
– Да. Ее нашел один мужчина на пристани у реки.
– Когда она ушла, с кем и куда отправилась?
– Она ушла в восемь, собралась пойти в кино со знакомыми.
– Ребятами или девушками?
– Девушками. За ней зашли две девушки. Мы их видели. Мы их знаем. Мы с полицейским ходили к одной, она сказала, что Мария пошла с ними в кино, но ушла около девяти часов. Девушка не знала, куда она пошла.
– У вас никакого представления, куда?
– Нет.
– И никакого представления о том, кто ее убил и почему?
– Нет. Они задали нам все эти вопросы.
– Зададут много больше. Ладно, вот как обстоят дела. Между ее смертью и смертью мистера Йигера либо есть какая-то связь, либо нет. Если нет, этим займется полиция, которая, вероятно, поймает его. Или ее. Если связь имеется, полиции не с чего даже начать, так как она не знает, что дом принадлежал Йигеру, если вы об этом не рассказали. Рассказали?
– Нет, – ответила она.
– Вы сумасшедший, – сказал он и глотнул рома.
– Тогда вам решать. Если расскажете им о Йигере и этой комнате, они могут найти убийцу Марии скорее, чем я. Скорее, чем мистер Вульф и я. Если не расскажете, мы его найдем, только не знаю когда. Поймите одно: если ее смерть никак не связана с Йигером, полиции нисколько не помешает, что она не знает про него и про комнату, и то, что вы расскажете, не поможет дознанию. Тут все ясно. Вопрос в том, что вы хотите сделать, если она имеет-таки отношение к Йигеру. Хотите рассказать полиции про него и про дом и, вероятно, быть обвиненными в убийстве Йигера? Или хотите предоставить мне с мистером Вульфом этим заняться?
– Если бы мы уехали вчера вечером, – сказала миссис Перес. – Она не хотела. Если бы я стояла на своем…
– Не говори так, – приказал он. – Не говори так!
– Это правда. Цезарь. – Она встала, пошла подлить ему рому, вернулась на койку и посмотрела на меня. – С мистером Йигером у нее ничего не было. Она никогда с ним не разговаривала. Она не бывала в той комнате. Она ничего не знала о нем и кто к нему приходил.
– Не верю я в это, – заявил я. – Можно, конечно, предположить, что смышленую девушку ее лет не интересует, что творится в доме, где она живет, но я в это не поверю. Где она находилась воскресной ночью, когда вы выносили тело Йигера и прятали в яме?
– Она спала в своей постели. В этой постели, на которой я сижу.
– Это вы думали, что спала. Слух у нее был прекрасный. Она слышала, как я пришел во вторник вечером. Когда я проходил по коридору, дверь в эту комнату была чуть-чуть приоткрыта, и она стояла здесь в темноте, наблюдая за мной через щель.
– Вы сумасшедший, – сказал Перес.
– Мария не стала бы так себя вести, – возразила она.
– Но именно так она себя и вела. Я открыл дверь, мы поговорили, перекинулись парой слов. Почему бы ей себя так не вести? Красивая, смышленая девушка, не проявляющая интереса к тому, что происходит в ее собственном доме? Дичь! Вот что я вам скажу: если вы не собираетесь рассказывать полиции о Йигере, если хотите предоставить нам с Вульфом этим заняться, мне нужно выяснить, что такое она знала, сделала или сказала, из-за чего кому-то понадобилось ее убивать. Пока я не смогу это выяснить, нечего и надеяться, что мы чего-то добьемся. Ясно, что вы мне помочь не сможете. Полиция производила обыск?
– Да, в этой комнате. Первый полицейский, который пришел.
– Он что-нибудь взял?
– Нет. Сказал, что ничего не взял.
– Я тут был, – заявил Перес. – Он не брал.
– Тогда, если вы предоставляете все нам, с этого нужно начать. Посмотрю, не смогу ли чего найти сперва в этой комнате, а затем в других. Двоим будет сподручней, поэтому поднимитесь, пожалуйста, и скажите моему парню, чтоб спустился. Нет. Лучше не надо. Он и без того знает больше, чем ему нужно. Вам обоим надо бы пойти спать, но, боюсь, не пойдете. Ступайте на кухню и чего-нибудь поешьте. Вам тут лучше не быть, когда я буду искать. Мне придется разобрать кровать, пересмотреть все вещи.
– Это без пользы, – возразила миссис Перес. – Я знаю все, что у нее было. Мы не хотим, чтобы вы это делали.
– Хорошо. В таком случае мы с мистером Вульфом выбываем из игры, а полиция вступает. Искать буду не я, а дюжина полицейских, и искать основательно, только вас уже здесь не будет. Вы будете сидеть под арестом.
– Теперь неважно, – сказал Перес. – Может, меня нужно было арестовать. – Он поднял стакан, тот едва не выскользнул у него из пальцев.
Миссис Перес встала, подошла к изголовью и стянула покрывало.
– Увидите, – произнесла она. – Ничего.
Через полтора часа мне пришлось признать ее правоту. Я перетряс матрас, опустошил ящики, извлекая содержимое вещь за вещью, убрал коврик и дюйм за дюймом осмотрел пол, освободил стенной шкаф и изучил стенки, подсвечивая себе фонариком, отодвинул комод от стены, и осмотрел его сзади, перелистал три десятка книг и стопу журналов, разобрал рамки у четырех картинок – короче, произвел полный обыск помещения. Ничего. Теперь я знал Марию куда лучше, чем при жизни, но не обнаружил и малейшего намека на то, что она была в курсе происходящего или проявляла хоть какой-то интерес к Йигеру, его гостьям и верхнему этажу.
Переса в комнате уже не было. Ром почти совсем его одолел, и, когда мне понадобилось закатать коврик, он только нам мешал. Мы отвели его в соседнюю комнату и уложили на кровать. Постель Марии была снова застелена, на ней сидела миссис Перес. Я стоял у двери, потирая ладони и хмуро озирая помещение.
– Я вам говорила – ничего, – сказала она.
– Ага. Слышал. – Я подошел к комоду и вытянул нижний ящик.
– Не сначала, – запротестовала она. – Вы как мой муж. Такой упрямый.
– На эти ящики мне не достало упрямства. – Я поставил его на кровать и начал вынимать содержимое. – Я только осмотрел у них дно снизу, а нужно было перевернуть и проверить как следует.
Пустой ящик я поставил на пол вверх дном, присел на кровать, потряс и проверил края с помощью лезвия-отвертки карманного ножичка. Саул Пензер как-то обнаружил дорогую картину под накладным дном, сделанным не изнутри, а снаружи. У этого ящика накладного дна не было. Я поставил его обратно на койку, миссис Перес принялась складывать в него вещи; я извлек соседний ящик.
Это было то самое, а я, дурак, чуть снова не проглядел. Ничего не обнаружив снаружи, я поставил ящик на постель, посветил сверху фонариком и тут заметил в самом углу крошечную дырочку, не больше булавочного укола. Дно у ящиков было оклеено изнутри какой-то синтетикой с красными цветочками по розовому, так дырочка была в середине такого цветочка. Я взял с подноса на столе английскую булавку, засунул острием в дырочку, пошуровал, и уголок приподнялся; материал оказался тверже любой пластмассы. Задрав угол повыше, я подсунул палец, поддел снизу и вытащил фальшивое дно. Синтетика была наклеена на кусок жесткого картона точнехонько по размеру ящика, а под картоном обнаружилась коллекция различных бумажек, уложенных и разглаженных так, чтобы не топорщились. Мария была девушка не только умная, но и аккуратная.
Миссис Перес – она стояла рядом – что-то произнесла по-испански и протянула руку, но я ее остановил.
– Имею право, – сказала она, – моя дочь.
– Никто не имеет права, – возразил я. – Она прятала это от вас, так ведь? Право было только у нее, а она умерла. Смотреть – смотрите, но руками не трогайте.
Я переставил ящик на стол и сел на стул, где до того сидел Перес.
Вот опись того, что Мария держала в своем тайнике.
1. Пять рекламных объявлений "Континентальных пластмасс" во всю страницу, вырезанных из журналов.
2. Четыре этикетки от бутылок из-под шампанского марки "Дом Периньон".
3. Три вырванных страницы из финансового раздела "Таймс" с таблицами курса акцией за три разных числа; "Континентальные пластмассы" были помечены карандашом. На момент закрытия биржи курс "КП" в эти дни составлял соответственно 62 1/2, 61 5/8 и 66 3/4 пункта.
4. Две газетные фотографии Томаса Дж.Йигера.
5. Газетная фотография Томаса Дж.Йигера-младшего и его невесты в свадебных нарядах.
6. Газетная фотография миссис Томас Дж.Йигер-старшей в обществе трех женщин.
7. Фотография на всю страницу из иллюстрированного журнала, сделанная на банкете Национальной ассоциации производителей пластмасс в зале "Черчилля", которую я уже видел в кабинете Лона Коэна вечером в понедельник. В подписи были приведены имена других лиц, находившихся на сцене вместе с Йигером, в том числе одного из наших клиентов, Бенедикта Эйкена.
8. Три фотографии Мег Дункан, две журнальные, одна газетная.
9. Тридцать один набросок карандашом: портреты женщин – голова, лицо, одни в шляпках, другие – без. Все на листах белой бумаги формата 5 на 8 дюймов; пачка такой бумаги лежала у Марии на столе, еще две – в ящике. На каждом листе в левом нижнем углу стояло число. Я в живописи не разбираюсь, но, на мой взгляд, наброски были довольно хорошие. Быстренько их проглядев, я понял, что это не три десятка разных женщин; там были по два-три портрета одного и того же лица, а может, и по четыре-пять. Самой ранней из указанных дат было около двух лет, на одном портрете стояло "8 мая 1960". Прошлое воскресенье. Я внимательнейшим образом рассмотрел рисунок. В руках у меня был портрет перспективной кандидатки на главную роль в публичном процессе об убийстве. Не Мег Дункан и не Дины Хаф. Может быть, Джулии Маги. Когда до меня дошло, что я решил, будто это и есть Джулия Маги, я кончил разглядывать рисунок. Одна из самых продуктивных функций нашего мозга – превращать возможности в вероятности, а вероятности – в факты.
10. Девять пятидолларовых билетов различной потертости.
Миссис Перес придвинула второй стул и уселась рядом. Она все видела, но хранила молчание. Я поглядел на часы: без двадцати шесть. Я разгладил края вырванных из "Таймс" страниц, сложил вдвое и сунул между ними остальные бумаги. Вопрос – не мешаю ли я отправлению правосудия тем, что утаиваю улики преступления? – перестал быть вопросом. Мой адвокат мог бы еще утверждать, что я посчитал, будто все это не имеет отношения к убийству Йигера, но если б он заявил судье и присяжным, что я так же посчитал, будто он не имеет отношения к убийству Марии Перес, ему пришлось бы признать меня слабоумным.
Я поднялся, держа улики в руках.
– Все это, – заявил я миссис Перес, – доказывает лишь то, что Мария была в меру любопытна, как положено умной девушке, и любила рисовать портреты. Я это забираю, чтобы ознакомить мистера Вульфа. Деньги верну в свое время, надеюсь, долго ждать не придется. У вас была тяжелая ночь, и предстоит трудный день. Если найдете долларовую бумажку, пожалуйста, вручите мне. Вы нанимаете нас с мистером Вульфом для расследования убийства вашей дочери, поэтому и позволили мне забрать все это с собой.
– Вы были правы, – сказала она.
– Медали я пока не заслужил. Не забудьте про доллар.
– Мы можем платить больше. Сто долларов. Это неважно.
– На сегодня хватит и одного.
Она встала, вышла и вернулась с долларом, который отдала мне.
– Муж спит, – сообщила она.
– И хорошо. Вам бы тоже не помешало. Теперь мы ваши сыщики. Сегодня к вам придет полицейский. Он, видимо, отведет вас с мужем в окружную прокуратору. Там ни слова не скажут о Йигере, и вы, понятно, тоже. О Марии сообщите чистую правду, то, что уже говорили полицейскому, – пошла-де в кино, и вы не представляете, кому и зачем понадобилось ее убивать. Вы относили завтрак тому, наверху?
– Да.
– Сегодня не понадобится. Он скоро уйдет и уже не вернется. – Я протянул руку, она ее пожала. – Передайте мужу, что мы друзья.
Сказав это, я направился к лифту.
Попав в приют похоти, я включил свет. Я так ушел в свои мысли, что мне было совсем не до картинок, тем более, что передо мной предстала живая картина: Фред Дэркин на восьмифутовой постели – голова на желтой подушке и желтая простыня до подбородка. Когда вспыхнул свет, он шевельнулся, заморгал, сунул руку под подушку и выхватил пистолет.
– Вольно, – сказал я. – Я успел бы тебя пристрелить, пока ты чухался. Тут больше нечем поживиться, пора сматывать удочки. Можно не спешить – уйдешь через полчаса, и ладушки. Внизу не задерживайся и не ищи миссис Перес, чтобы сказать ей спасибо. У них беда – прошлой ночью убили дочь, не здесь, не в этом доме. Так что просто слиняй.
Он был уже на ногах.
– Что за чертовщина творится. Арчи? Чего же мне ждать?
– Триста монет. Не советую задавать мне вопросы, а то ведь могу и ответить. Ступай домой и скажи жене, что крепко поработал двое суток подряд и должен хорошо отдохнуть.
– Я одно хочу знать – меня отследят?
– Погадай на монетке. Надеюсь, что нет. Может и повезти.
– Не лучше будет тут все затереть? Мне десяти минут хватит.
– Не стоит. Если уж они доберутся до комнаты, то отпечатки не понадобятся. Отправляйся домой и сиди тихо. Может, я позвоню тебе около полудня. Смотри не прихвати какую-нибудь картинку.
Я вошел в лифт.
12
Когда Вульф в одиннадцать спустился из оранжереи, я за своим столом просматривал так называемый дневной выпуск "Газетт". На первой странице была фотография мертвой Марии Перес. На самом-то деле она не тянула на первую страницу – не было в ней ничего интересного, кроме молодости и красоты, но поскольку в ту ночь не убили, не ограбили и не арестовали ни одной знаменитости, честь выпала ей.
Ее убийство оставалось загадкой. Если отбросить красоты слога, единственные факты, которыми располагала полиция, были: 1) тело нашел в 12:35 сторож, совершавший обход Северного речного пирса в районе Сороковых улиц; 2) убийство произошло не раньше чем за три часа до этого, а скорее, позже; 3) ее убили выстрелом в затылок из пистолета 32-го калибра; 4) последними ее видели живой две подружки, с которыми она отправилась в кино и которые показали, что она встала, вышла из зала незадолго до девяти и уже не вернулась; им она ничего не сказала: они подумали, что она пошла в туалет; 5) ее отец и мать отказались разговаривать с репортерами. В газете не было и малейшего намека на то, что ее смерть может иметь хоть какое-то отношение к гибели Томаса Дж.Йигера, чье тело нашли тремя днями раньше в яме на улице, где она проживала.
Еще утром, после того как Вульф позавтракал у себя в комнате, я коротко рассказал ему о самом главном. Теперь, когда он уселся за свой стол, я вручил ему "Газетт". Он посмотрел на фотографию, прочитал сообщение, отложил газету и откинулся на спинку кресла.
– Дословно, – приказал он.
Я все пересказал, включая, конечно, и разговор с Фредом. Окончив, я вручил ему вещественные доказательства, извлеченные из ящика в комнате Марии.
– Этикетки от четырех бутылок шампанского, – заметил я, – могут ввести вас в заблуждение. Я не верю и никогда не поверю, что Мария пила шампанское. Она отклеила этикетки с пустых бутылок, которые отец и мать приносили сверху, чтобы потом сдать.
– Кто сказал?
– Я говорю.
Он хмыкнул и принялся изучать мой улов. Тут он никогда не спешит. Каждую бумагу он осмотрел с обеих сторон, даже объявления, пятидолларовые билеты и выдранные страницы "Таймс". Покончив с ними, а также с фотографиями и этикетками, он взялся за рисунки. Проглядев все – на один ему хватило пяти секунд, на другие потребовалось с минуту, – он поднялся и стал раскладывать их на столе рядами. Они заняли чуть ли не всю столешницу. Я стоял и смотрел, как он разбивает их на кучки, отбирая, по всей видимости, в каждую разные наброски с одной и той же женщины. Я пару раз возразил, и мы с ним поспорили. В конце концов у нас получились три кучки по четыре рисунка в каждой, пять – по три, одна – с двумя и два отдельных наброска. Одиннадцать различных посетительниц за два года, причем Мария едва ли зарисовала всех приходивших. До чего гостеприимным, однако, был этот Йигер.
Я показал на одну из кучек с четырьмя набросками.