* * *
Остаток дня мистер Квин рыскал по ферме Кларка, разглядывая землю. Некоторое время он провел в амбаре. По меньшей мере двадцать минут Эллери посвятил каждой из ям. Он тщательно обследовал поленца дубов, оставшиеся после его упражнений с топором, как палеонтолог обследует древние окаменелости в поисках следов динозавров. Измерив расстояние между ямами, Эллери на мгновение ощутил эмоциональный подъем. В молодости Джордж Вашингтон был землемером, и здесь имелось свидетельство, что его страсть к точности не ослабла с годами. Насколько мог судить Эллери, двенадцать дубов были посажены на одинаковом расстоянии друг от друга, образуя равносторонний треугольник.
Присев на сиденье культиватора за амбаром, Эллери заинтересовался причиной внезапно участившегося пульса. Воспоминания стучали у него в голове. Когда Эллери открыл невидимую дверь, чтобы впустить их, казалось, будто он впустил какую-то конкретную личность. Закрыв глаза, Эллери представил себе высокого мужчину с крупными чертами лица, тщательно отмеривавшего шагами расстояние между двенадцатью точками, словно бросая вызов будущему. Джордж Вашингтон…
Чувство влечения к цифрам сопровождало Вашингтона всю жизнь. Пересчитывание разных предметов не ради них, а ради самого счета было для него самым важным. Еще мальчиком, обучаясь в школе мистера Уильяма в Уэстморленде, он особенно успевал в арифметике, а также в мерах длины, веса и всего прочего. Юный Джордж наслаждался подсчетом кордов дров, пеков гороха, пинт, галлонов, как другие мальчишки - играми на воздухе.
Став взрослым, Вашингтон удовлетворял свою потребность в счете с помощью всего, чем владел. Однако он не довольствовался простым подсчитыванием акров земли, ее плодов, своих рабов и своих денег. Эллери припомнил удивительную историю, как Вашингтон однажды пересчитал количество семян в фунте красного клевера и луговой тимофеевки, получив результаты 71 ООО и 298 ООО. Потом, когда его аппетит возрос, он обратился к траве на берегу Нью-Ривер. На сей раз грандиозный математический труд увенчался числом 844 800.
Глядя на остатки рощи Вашингтона, Эллери думал, что увлечение числами побудило этого человека пересчитать окна в каждом доме его поместья Маунт-Вернон и количество стекол в каждом окне, а потом с триумфом записать полученные результаты.
Это было подобием голода, периодически требующего насыщения. В 1747 году, будучи пятнадцатилетним мальчиком, Джордж Вашингтон после тщательных измерений нарисовал план засеянного репой поля, принадлежащего его семье. В 1786 году, в возрасте пятидесяти четырех лет, генерал Вашингтон, самый знаменитый человек в мире, занимался точным вычислением высоты его веранды над уровнем Потомака и, несомненно, ощущал глубокое удовлетворение, зная, что когда он сидит на веранде и смотрит на реку, то находится на высоте ста двадцати четырех футов десяти с половиной дюймов от ее поверхности.
А в 1791 году, уже будучи президентом Соединенных Штатов, Вашингтон посадил здесь двенадцать дубов, образующих равносторонний треугольник, и зарыл под одним из них медный футляр со шпагой и пятицентовой монетой, отлитой из его собственного серебра. Под одним из них… Но футляра не оказалось ни под одним из дубов. Или он был здесь, но его давно выкопал кто-то из Кларков? Красивая история, но, по-видимому, она умерла вместе с Симеоном и Сарой. С другой стороны…
Эллери чувствовал неразумное нежелание признать очевидное. Ему не давало покоя увлечение Джорджа Вашингтона числами. Двенадцать деревьев на одинаковом расстоянии друг от друга, образующие равносторонний треугольник…
- В чем дело? - сердито спросил он самого себя. - Почему меня это не удовлетворяет?
И тогда, в сгущающихся сумерках, возникло в высшей степени странное объяснение. Потому что это не должно его удовлетворять!
Глупости, подумал Эллери. Во всей геометрии не найти более удовлетворительной фигуры, чем равносторонний треугольник. Он четок, замкнут, симметричен, уравновешен и закончен во всех отношениях.
Но несмотря на всю симметрию и законченность, он не должен был удовлетворить Джорджа Вашингтона!
Значит, симметрия и законченность существуют и за пределами холодной красоты цифр?
Забыв о времени, Эллери начал подвергать сомнению собственные постулаты.
Его обнаружили в половине одиннадцатого вечера неподвижно сидящим на культиваторе и тупо смотрящим в одну точку.
* * *
Эллери позволил увести себя в дом, позволил Никки снять с себя ботинки и носки и вернуть к жизни его окоченевшие ноги, позволил накормить себя приготовленным Мартой обедом, делая все это с равнодушием, которое встревожило не только девушек, но даже старого Тобайаса.
- Если это на него так действует… - начала Марта и повернулась к Эллери: - Бросьте это дело! Забудьте о нем! - Но ей пришлось встряхнуть его, прежде чем он ее услышал.
Эллери покачал головой:
- Они здесь.
- Где? - одновременно воскликнули девушки.
- В роще Вашингтона.
- Вы нашли их? - проскрипел, вставая, Тобайас Кларк.
- Нет.
Кларки и Никки обменялись взглядами.
- Тогда как вы можете быть уверены, что они зарыты здесь, Эллери? - мягко спросила Никки.
Эллери выглядел озадаченным.
- Будь я проклят, если знаю, откуда я это знаю. - Он усмехнулся. - Может быть, мне сообщил Джордж Вашингтон. - Прекратив усмехаться, Эллери вышел в освещенную камином гостиную и тщательно закрыл за собой дверь.
* * *
В десять минут первого Марта не выдержала.
- Он когда-нибудь собирается оттуда выйти? - спросила она, зевая.
- Никогда нельзя предугадать, что сделает Эллери, - ответила Никки.
- Ну, я больше не в состоянии держать глаза открытыми.
- Забавно, - сказала Никки. - Мне ничуть не хочется спать.
- Вы, городские девушки…
- Вы, сельские девушки…
Никки и Марта засмеялись, а когда они перестали смеяться, в кухне не слышалось ни звука, кроме тиканья напольных часов и храпа Тобайаса, доносившегося через потолок.
- Как бы то ни было, больше я не могу терпеть, - заявила Марта. - Вы остаетесь, Никки?
- Посижу еще немного. А вы идите спать.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Марта.
У двери Марта внезапно повернулась:
- Он сказал, что ему сообщил об этом Джордж Вашингтон?
- Да.
Марта быстро поднялась по лестнице.
Никки подождала пятнадцать минут, затем подошла к подножию лестницы и прислушалась. Она услышала сопение и храп ворочавшегося в постели Тобайаса и стоны со стороны комнаты Марты, как будто девушка видела дурной сон. Решительно выпятив подбородок, Никки направилась к двери гостиной и распахнула ее.
Эллери стоял на коленях у камина, опираясь локтями на пол и сжимая лицо ладонями. В этой позе его зад был значительно выше головы.
- В чем дело, Эллери?
- Никки, я думал, что вы давно уже спите. - Его лицо при свете огня казалось изможденным.
- Но что вы здесь делаете? Вы выглядите измученным.
- Так оно и есть. Я боролся с человеком, который мог согнуть подкову голыми руками. С человеком, сильным во всех отношениях.
- О ком вы говорите?
- О Джордже Вашингтоне. Идите спать, Никки.
- Вы боролись с Джорджем Вашингтоном?
- Пытался пробиться в его мозг. Это нелегкое занятие, так как он уже давно умер, а мертвецы упрямы. Почему вы не уходите?
Никки вышла, ежась, так как в доме было очень холодно.
* * *
Было еще холоднее, когда на рассвете нечеловеческий вопль, сопровождаемый грохотом, сотряс стены спальни Никки, заставив ее вскочить с кровати.
Но это был всего лишь Эллери, который колотил в дверь Марты Кларк, стоя в коридоре.
- Марта! Проснитесь, черт бы вас побрал, и скажите, где я могу найти в этом проклятом доме книгу - биографию Вашингтона, историю Соединенных Штатов, энциклопедический словарь - что-нибудь!
Огонь в гостиной давно испустил дух. Никки, Марта и Тобайас Кларк стояли в халатах вокруг дрожащего и растрепанного Эллери, энергично листающего "Энциклопедию фермера" издания 1921 года.
- Вот оно! - Слова вылетели у него изо рта, словно пули, оставляя за собой облачка дыма.
- Что, Эллери?
- То, что вы искали.
- Говорю вам, он спятил!
Эллери закрыл книгу с предельно умиротворенным выражением лица.
- Вермонт, - произнес он. - Штат Вермонт.
- Какое отношение имеет Вермонт к…
- Вермонт, - с усталой улыбкой объяснил Эллери, - не входил в Союз до 4 марта 1791 года. Это объясняет…
- Что объясняет? - воскликнула Никки.
- Объясняет, где Джордж Вашингтон зарыл свою шпагу и пятицентовую монету.
* * *
- Потому что, - продолжал Эллери, стоя за амбаром под быстро светлеющим небом, - Вермонт был четырнадцатым штатом, присоединившимся к Союзу. Четырнадцатым! Тобайас, вы не дадите мне топор?
- Топор? - пробормотал Тобайас и отошел, шаркая ногами.
- Скорее, Эллери! Я з-з-замерзаю! - взмолилась Никки, стуча зубами и подпрыгивая перед культиватором.
- Я ничего не понимаю, - пожаловалась Марта Кларк.
- Все очень просто, Марта… О, благодарю вас, Тобайас… Так же просто, как элементарная арифметика. Эту замечательную историю, дорогие мои, поведали мне числа - числа и их влияние на нашего первого президента, который, помимо всего прочего, был математиком. Это послужило для меня ключом. Оставалось только найти подходящий замок. Им оказался Вермонт - и дверь открылась.
Никки опустилась на сиденье культиватора. Она понимала, что в подобной ситуации торопить Эллери бесполезно и нужно предоставить ему свободу действий. Он заслужил это, думала Никки, видя, каким бледным и усталым выглядит Эллери после ночной борьбы с Джорджем Вашингтоном.
- Число было неверным, - торжественно заявил Эллери, опираясь на топор Тобайаса. - Казалось несомненным, что Вашингтон посадил двенадцать деревьев. Хотя "Дневник Симеона Кларка" нигде не упоминает число двенадцать, но доказательства выглядели неопровержимыми - двенадцать дубов находились на одинаковом расстоянии друг от друга, образуя равносторонний треугольник.
И все же, каким бы совершенным ни был треугольник, я чувствовал, что дубов не могло быть двенадцать, если только их действительно посадил Джордж Вашингтон в 1791 году от Рождества Христова 22 февраля по новому стилю.
Потому что до 4 марта того же года, когда Вермонт присоединился к Союзу, увеличив количество штатов еще на один, в стране существовало другое число, настолько важное, почитаемое и находившееся у всех на устах, что стало уже не числом, а неким священным символом. Оно затмевало собой все другие числа, словно Пол Баньян, и было запечатлено в количестве звезд и полос на новом американском флаге. Это было число, знаменосцем которого являлся Джордж Вашингтон - глава новой республики, рожденной кровью и мужеством ее граждан. Оно постоянно пребывало в сердцах, умах и на устах всех американцев.
Если Джордж Вашингтон, который не просто символизировал все это, но и обладал необычайным пристрастием к числам вообще, захотел посадить дубы в память о пребывании на ферме в 1791 году в свой день рождения, он выбрал бы из бесконечного ряда чисел только одно - число тринадцать!
Теперь рощу Вашингтона освещало солнце.
- Джордж Вашингтон посадил в тот день тринадцать деревьев и зарыл под одним из них медный футляр работы Пола Ривира. Двенадцать деревьев он расположил в виде равностороннего треугольника, и нам известно, что историческое сокровище не было спрятано ни под одним из них. Следовательно, он зарыл футляр под тринадцатым саженцем дуба, который за прошлое столетие успел вырасти, засохнуть и исчезнуть, не оставив ни корней, ни других следов.
Где же Вашингтон поместил тринадцатый дуб? Ибо в том месте, где он некогда стоял, зарыт медный футляр с его шпагой и первой монетой, отчеканенной в новом государстве.
Эллери с нежностью посмотрел на вишню, которую Тобайас Кларк посадил шесть лет назад в самой середине рощи Вашингтона.
- Где мог это сделать Вашингтон - землемер и геометр, все существо которого требовало полной симметрии? Очевидно, только в одном месте - в центре треугольника.
Эллери подошел к шестилетнему дереву и взмахнул топором Тобайаса. Но внезапно он опустил его и с удивлением произнес:
- Послушайте! Разве сегодня не…
- День рождения Вашингтона, - кивнула Никки.
Эллери усмехнулся и начал рубить вишневое дерево.
Март
ПРИКЛЮЧЕНИЕ С ИДАМИ МАЙКЛА МАГУНА
Он обсуждался на третьей сессии 65-го конгресса и был одобрен 24 февраля в 18.55, получив номер 254 (в палате представителей - 12 863).
Не было ничего тревожного в его названии: "Акт, обеспечивающий государственный годовой доход и служащий иным целям". Последние три слова могли вызвать кое у кого эффект "гусиной кожи", но едва ли что-нибудь более серьезное.
При чтении ничего не было понятно, пока вы не доходили до фразы: "15 марта или перед этим днем". Тогда все становилось ясным, как колокольный звон. Ибо единственное несчастье, которое обрушивается на всю Америку - urbs et suburbs - 15 марта или перед этим днем, - это подоходный налог.
Прежде чем перейти к Майклу Магуну и его необычной налоговой проблеме, желательно совершить краткий экскурс в область законов, касающихся не только Майкла, но и почти всех нас. Налоговое законодательство существовало и до, и после Акта о годовом доходе 1918 года, однако упомянутый Акт имел существенное отличие. Это был первый закон о подоходном налоге, который назначал судный день на 15 марта. Его предшественники назначали таковым 1 марта.
Почему же дата изменилась?
Для этого существовала причина, которую, однако, вам не смог бы объяснить налоговый инспектор, несмотря на все его познания.
Кто-то - министр финансов, конгрессмен из Индианы или Огайо, а может, более мелкий слуга народа, дорвавшийся до законодательного пирога и абсолютно лишенный чувства юмора, - вспомнил о Цезаре и окровавленных кинжалах, о грозных знамениях и приметах, о багровых облаках, скрывших луну над Капитолийским холмом. Он мог даже припомнить, что postridie idus - день следующий за идами - считался древними римлянами несчастливым.
И кто из нас, воздавая должное Цезарю, станет отрицать 16 марта, что римляне были правы?
* * *
Во всяком случае, для Магуна все сложилось крайне неудачно.
Майкл был частным детективом. Эти слова обычно ассоциируются с субъектами с прищуренными глазами, узкими бедрами и сигаретой в зубах, носящими сшитые на заказ костюмы от Финчли, галстуки от Сулки и тридцатидолларовые шляпы от Доббса, которые приканчивают пятерых громил и одного босса гангстеров во время каждого расследования, ведут себя с дамами как лисы в курятнике, носят на бедре полную фляжку виски и если разговаривают, то с оскорбительным лаконизмом, - словом, с героем Чандлера, воплощенным Богартом.
Увы! Майкл Магун был сутулым человеком с большими плоскостопыми ногами и карими глазами, которые щурились под стеклами очков в черепаховой оправе, придавая лицу удивленное выражение. Он носил шляпы от Эдамса, костюмы от Барни, обувь от У.Л. Дагласа, не курил и не пил - первое не позволяла астма, а второе - любящая жена, обладающая безошибочным нюхом ищейки. Майкл ни разу в жизни и пальцем не тронул ни одну из своих клиенток, не столько из-за отсутствия либидо, сколько из страха потерять лицензию. Уйдя из полиции четыре года назад, он только дважды стрелял из своего револьвера, причем в одном из этих случаев выстрел произошел случайно во время чистки оружия на черной лестнице собственного дома, когда соседская гордость и радость пульнула ему из рогатки в правую руку.
Ни в одном из своих дел Майклу Магуну не приходилось сталкиваться с таинственными толстяками с непроницаемыми лицами, с мальтийскими соколами или главарями гангстеров в роскошных пентхаусах. Большей частью он проводил время, следя за леди тридцати с лишним лет по поручению их ревнивых супругов или хватая на месте преступления продавцов, неравнодушных к кассам хозяев магазинов. По субботним вечерам Майкл водил жену в кино, а по воскресеньям отправлялся в "Маленькую Украину" на Фордем-роуд, так как обожал шашлык и борщ с кислыми сливками. Вечером в среду он играл в бинго.