– В этом-то все и дело, – Джонни подошел к дверям, ведущим на балкон. – Ее звали Беверли Трент. Во всяком случае, такой она выбрала себе псевдоним. Какие формы! Чудо, а не женщина.
– Обитательница твоего гарема?
– Ну, можно сказать, да.
– Можно сказать или так оно и было?
– Было, было! Я-то ее не любил. А Беверли хотела, чтобы я остался с ней навсегда. Она мне быстро надоела. Я велел ей убираться и больше не приходить. Она закатывала истерики, звонила среди ночи, проникала в студии, где я работал, в рестораны, где я ел. Устраивала жуткие сцены. Наконец, она оказалась на вечеринке, на которую ее никто не приглашал, и покончила с собой в моей постели.
– Без твоей помощи?
– Сукин ты сын, – процедил Джонни.
– Называй меня, как хочешь, если это поможет тебе выговориться, – сигарета Квиста потухла. Нахмурившись, он положил ее в пепельницу.
– Я устроил вечеринку, – продолжал Джонни. – Экспромтом. Кто-то сказал, что шампанское нельзя считать алкогольным напитком, это, мол, просто шипучая вода, и его можно пить, сколько влезет. Я предложил выяснить, кто сможет выпить больше всех, и назначил приз тому, кто дольше других продержится на ногах: тысячу долларов, чтобы сыграть в рулетку в Лас-Вегасе. Примерно двадцать мужчин и женщин вызвались участвовать в этом конкурсе. Шампанское ставил я. Действовало лишь одно правило: каждый выпивал свой бокал, прежде чем все наполняли их вновь. Некоторые очень быстро выбыли из игры, – Джонни хихикнул, вспомнив что-то забавное. – Все шло нормально, но тут появилась Беверли. Она где-то накурилась марихуаны и сразу стала вопить, негодуя, что ее не пригласили. Выставить ее мне не удалось. Чтобы побыстрее от нее отделаться, я добавил в шампанское добрую порцию бренди. После двух бокалов она, пошатываясь, вышла из комнаты. Я подумал, что ее потянуло в туалет, но она не вернулась, и я облегченно вздохнул. Пьянка затянулась далеко за полночь. Наконец на ногах осталась лишь одна девчушка, игравшая в каком-то телесериале. Я дал ей новенькую хрустящую ассигнацию в тысячу долларов, посадил в такси и отправил домой. Устал ужасно. Поднявшись в спальню, я увидел, что Беверли, совершенно голая, лежит на моей кровати и решил, что она отключилась. Ее одежда валялась на стульях и на полу. На ночном столике стоял пустой флакончик из-под снотворного. Подойдя к кровати, я обнаружил под головой Беверли записку: "Для меня это единственный способ навсегда остаться в твоей жизни". Тут я испугался. Попытался прощупать пульс. Безрезультатно. Она умерла. Во флакончике было пятьдесят таблеток. Одному богу известно, сколько она приняла. Судебный эксперт сказал потом, что этой дозы хватило бы, чтобы убить лошадь.
– Судебный эксперт? Ты обратился в полицию? – спросил Квист.
– О боже, дружище, если бы все было так просто. Я как раз закончил картину. Помнишь, "Тропою славы"? Сыграл в ней католического священника. В тот фильм я вложил миллион долларов. На пороге старости мне хотелось создать себе новый образ доброго, приветливого Джонни Сэндза. Я представил себе газетные заголовки: "Оргия в доме Джонни Сэндза", "Женщина-самоубийца", "Бывшая подруга…" и так далее. Отличная реклама для католического священника, для моего нового образа. Крошка Беверли действительно могла войти в мою жизнь и остаться в ней навсегда.
Поэтому я принял меры, чтобы обезопасить себя. У меня были друзья, которым я мог доверять (их благосостояние в немалой степени зависело от меня): Луи Сэйбол, мой голливудский агент, получавший комиссионные с каждой моей картины, и Макс Либман, адвокат, ведущий мои дела вне шоу-бизнеса. Они приехали, и мы попытались найти выход из создавшегося положения. Мы кое-как одели Беверли и выволокли ее к машине. Со стороны могло показаться, что кавалеры помогают идти пьяной женщине. Мы отвезли покойницу в Лос-Анджелес, в ее квартиру. Время было раннее, пять утра, никто не встретился нам на пути. Дверь мы открыли ключом Беверли, уложили тело на кровать и оставили на столике пустой флакон из-под снотворного.
Ее нашли через день или два. Полиция объявила, что Беверли Трент покончила жизнь самоубийством. Да так оно, собственно, и было. Никто не заявил, что видел, как мы перевозили Беверли из моего дома в ее квартиру, да если бы кто-то и видел это, мы бы выкрутились: перепила, мол, на вечеринке. Ко мне приходил полицейский. Кто-то все-таки вспомнил, что она была у меня в гостях. Я сказал ему, что до прихода ко мне Беверли накурилась марихуаны, а потом куда-то исчезла. Полицейский прекрасно понял, какой вред нанесет мне причастность к этому делу, тем более, что никакого преступления я не совершал.
– Ты заплатил ему? – поинтересовался Квист.
– Я ему кое в чем помог, – без тени смущения ответил Джонни.
– И что дальше?
– Прошел год. А потом мне позвонил незнакомый мужчина. Он знал все – от А до Я. Даже о записке, которую видели только я, Луи, Макс и умершая Беверли. Но, как оказалось, о ней знал еще и этот мужчина.
– Шантаж?
– Совершенно верно. По сто тысяч долларов ежегодно. Я платил в течение двух лет.
– Однако!
Джонни печально покачал головой.
– Именно так, дружище. И тогда я встал перед выбором.
– То ли послать этого шутника к черту и пойти на публичный скандал, то ли до конца жизни изображать из себя дойную корову. Вот почему я ушел со сцены.
– Ты отказался платить?
– Наотрез.
– Но скандала не было?
– Пока нет, – Джонни помрачнел.
– И ты так и не знаешь, кто он такой?
– Нет.
– Как ты ему платил?
– Наличными. Поверишь ли, но я оставлял деньги в верхнем ящике стола в собственном доме. Он забирал их, когда там никого не было. Я пытался выследить его, но ничего не получилось. Деньги лежали неделями, потом я сдавался, и он преспокойно забирал их. Вот так я покинул сцену.
Дрожащей рукой Джонни вдавил окурок в пепельницу и вновь закурил.
– А потом меня попросили выступить на благотворительном вечере фонда борьбы с респираторными заболеваниями, – усталые глаза Джонни заблестели. – Ты можешь представить, Джулиан, что значит для меня отказ от дела всей жизни. О боже, как я люблю петь! И я еще пою, отлично пою. Это не похвальба. Я знаю, что говорю. Я начал мечтать о "Мэдисон Сквер Гарден", как о празднике! Я снова почувствовал себя молодым, бросил пить и курить, регулярно занимался в спортивном зале.
– А потом позвонил шантажист.
Джонни кивнул.
– Он потребовал, чтобы я отказался от участия в благотворительном вечере. Я послал его куда подальше. Ведь я собирался петь бесплатно, хотел помочь больным людям. Даже если бы он устроил скандал, это не отпугнуло бы зрителей. "Ты еще пожалеешь", – предупредил он, но я решил стоять на своем. Я ждал, что он обратится в какую-нибудь газету, но пресса молчала. Затем, когда в самолете объявили, что на борту бомба, я чуть не умер от страха, Джулиан. Я знал, что она подложена для меня.
– Но бомбы не оказалось.
– Совершенно верно. Ложная тревога понадобилась для того, чтобы я опоздал на концерт.
– Это возможно.
Джонни оперся о спинку кресла.
– Мы вернулись в Чикаго.
– Мы?
– Я и Эдди Уизмер. Он со мной уже двадцать восемь лет. Эдди пытался достать билеты на ближайший рейс, связаться с тобой. А пока я сидел в зале ожидания, стало известно, что в мужском туалете застрелили человека, – Джонни глубоко вздохнул. – Луи Сэйбола, моего голливудского агента. Он помогал мне перевезти тело Беверли.
Глаза Квиста превратились в щелочки.
– А сегодня утром машина сбила другого твоего приятеля, Макса Либмана?
Джонни кивнул.
– По всему выходит, что следующей жертвой стану я, не так ли?
3
Прозвенел звонок входной двери.
Квист встал, чтобы открыть ее. Без предварительной консультации с ним швейцары впускали в дом только четверых: Лидию Мортон, Констанс Пармали, личную секретаршу Квиста, Дэна Гарви и Бобби Гилларда – его главных помощников.
На пороге в легком ситцевом платье стояла Лидия, в ее темно-фиолетовых глазах вспыхивали веселые искорки.
– Я подумала, что мы можем позавтракать пораньше, – улыбнулась она. – Мне что-то не спится. Войдя, она помахала рукой колдующему у бара Джонни.
– Привет, Лидия, – поздоровался тот.
– Свари нам, пожалуйста, кофе, – попросил Квист. – И пока будешь на кухне, прикрой за собой дверь. Нам с Джонни нужно кое-что обсудить, прежде чем мы решим, посвящать тебя в это дело или нет.
Сэндз проводил Лидию восхищенным взглядом.
– Потрясающая женщина, – выдохнул он.
Квист достал из серебряного ящичка новую сигару.
– Вопрос номер один, Джонни. Почему ты здесь, а не в полицейском участке? Почему ты обратился ко мне, а не к фараонам? – он раскурил сигару.
С бокалом в руке Сэндз вновь закружил по комнате.
– Рано или поздно нам придется совершить последнее путешествие. В рай или в ад, или в небытие. Но я туда не тороплюсь. Я не хочу умирать.
– Так попроси полицию защитить тебя.
Сэндз глубоко вздохнул.
– Кто позвонил в авиакомпанию, чтобы предупредить о бомбе в самолете? Неизвестный. Но этот звонок вернул меня в аэропорт, и я находился там, когда застрелили Луи. Что делал Луи в чикагском аэропорту? Я не знаю. Что делал Макс Либман в Нью-Йорке? Понятия не имею. Он собирался сказать мне об этом при встрече. Организационный комитет благотворительного вечера арендовал для меня автомобиль. Этим утром я приехал на нем из "Гарден" в отель, оставил его прямо у входа и отдал ключи швейцару. Это было примерно за пятнадцать минут до того, как Макса нашли на проезжей части. Никто не видел, как он погиб. Его мог сбить я, и, – ставлю четыре доллара против одного – при осмотре автомобиля, на котором я приехал в отель, будут обнаружены следы столкновения. Обратись я в полицию, им тут же дадут знать, что у меня был повод для убийства и возможность для его совершения.
– Что за повод?
– Все замыкается на шантажисте. Я скрыл истинные факты смерти Беверли. Я заплатил двести тысяч, чтобы они не выплыли наружу. Два человека, знавшие правду, мертвы. Допустим, я решил, что шантажист – один из них, и для верности укокошил обоих.
– Ты думал, что один из них – шантажист?
– Таких мыслей у меня не было. Они оба – мои друзья, – губы Джонни сжались. – Мне пятьдесят восемь лет, дружище. Возможно, меня ждет даже обвинение в убийстве. Потом суд. Мое прошлое вывернут наизнанку. Вспомнят Беверли, моих четырех жен, десятки других женщин и еще бог весть что. Возможно, пока мои адвокаты будут добиваться отмены приговора суд решит отправить меня за решетку. Возможно, им это удастся, возможно и нет. Ничего этого не нужно, Джулиан. Лучше я выпрыгну из твоей лоджии. Я хочу жить. Я хочу петь и смешать с дерьмом этого шантажиста. Я хочу развлекаться. Если бы история с Беверли стала достоянием широкой публики, я бы смог вывернуться. Показания Луи и Макса обелили бы меня. Я больше не играю католического священника. Но теперь меня могут обвинить в трех убийствах, а это уж чересчур, Джулиан.
– Итак, ты не хочешь обращаться в полицию. Но твой шантажист выложил все, что ему известно. Нет?
– Возможно, он подождет, чтобы увидеть мою реакцию. Несколько часов или дней, или недель. А не попытаться ли нам опередить его?
– А где был Эдди Уизмер? Он же всюду сопровождает тебя.
– Остался в "Гарден". Помогал считать выручку от вечера.
– Джонни, у меня рекламная компания, а не детективное агентство, – напомнил Квист.
– Твои сотрудники в десять раз умнее частных детективов. Ты знаешь мир, в котором я живу. Я твой клиент. Если ты начнешь подбирать информацию, касающуюся меня, это никого не удивит. У тебя налаженные связи с прессой, радио, телевидением. Ты лучше других знаешь, как нейтрализовать распространяющиеся слухи. Проводимое тобой расследование не омрачит мне жизнь. От фараонов этого ждать не приходится.
Квист нахмурился.
– Если я соглашусь, Джонни, все подробности этой истории станут известны по меньшей мере четверым. Ты пойдешь на такой риск?
– Кому именно?
Квист кивнул в сторону кухни.
– Лидии. Она не только близкий мне человек, но и ведущий специалист моей компании. Дэну Гарви, моему заместителю. Бобби Гилларду, ты виделся с ним в "Гарден". Конни Пармали, моей личной секретарше, ты ее знаешь.
– Ты тренер, Джулиан, и сам набираешь команду.
– Наверное, мне следует проверить, все ли у меня в порядке с головой, но ты мой друг и мой клиент.
Лицо Джонни озарила широкая улыбка.
Приемную "Джулиан Квист Ассошиэйтс" украшали картины современных художников. "Экспозиция" довольно часто менялась. В понедельник, через день после благотворительного вечера, посетители могли полюбоваться произведением Роя Лихтенштейна, Лэрри Белла и Дона Эдди.
К сожалению, клиентам не удавалось по достоинству оценить мастерство художников, потому что, войдя в приемную, они не могли оторвать глаз от мисс Глории Чард, восседавшей за уставленным телефонами полукруглым столом. Курьеры приносили письма, адресованные другим фирмам, чтобы лишний раз взглянуть на нее. По той же причине в приемную заскакивали посыльные с молочными коктейлями и кофе, хотя их ждали совсем в иных местах. Слово "нет" мисс Чард произносила гораздо чаще, чем любая другая женщина. Впрочем, одному или двум сотрудникам она могла бы ответить "да", а своего босса просто боготворила.
В тот понедельник Квист появился в приемной около десяти утра.
– Привет, дорогая, – поздоровался он. – У меня сегодня полно дел, и я не хочу никого видеть, кроме Дэна, Лидии и Бобби.
– У меня записана дюжина телефонов, по которым вам нужно позвонить, а доктор Лэтем уже ждет.
– Скажи, что я приму его завтра. Сегодня я на месте только для Джонни Сэндза. Если он позвонит, сразу же соедини его со мной.
– Я слышала, что он всех потряс. В газетах пишут, будто Фонд собрал миллион двести сорок тысяч долларов.
– Джонни их заработал, – улыбнулся Квист и, по коридору, прошел в свой кабинет.
Только он приоткрыл дверь, как его личная секретарша, мисс Констанс Пармали, стройная светловолосая женщина в очках с дымчатыми стеклами вышла из своей комнаты.
– Сегодня мы будем заняты от зари до зари, дорогая, – определил Квист распорядок дня. – Дэн и Лидия приедут с минуты на минуту. Тех, кто ждет в приемной, направь к нашим молодым дарованиям. И принеси машинку для стенографирования.
– Доктор Лэтем…
– Предложи ему подумать над тем, как осуществить пересадку головного мозга, – прервал ее Квист. – Я приму его завтра. Пусть позвонит вечером, чтобы узнать точное время встречи.
– У вас ленч с Джадом Уолкером.
– Отменить. Скажи, что я очень люблю его. Сожалею. Мы увидимся на следующей неделе.
Мисс Пармали исчезла. Квист едва успел повесить пиджак в угловой шкаф, выбрать и раскурить сигару, как в кабинет вошли Дэниэл Гарви и Лидия Мортон.
Внешне Дэн Гарви – был полной противоположностью Квиста: темноволосый, неулыбчивый, всегда строго одетый. Оба они ростом были чуть выше шести футов, при этом Гарви на сорок фунтов тяжелее, но в нем не было ни унции жира. Не так давно Дэн считался восходящей звездой профессионального американского футбола, однако травма колена перечеркнула его спортивную карьеру. Он мог бы сниматься в кино, но предпочел поступить на работу в "Джулиан Квист Ассошиэйтс". Казалось, его козырь – грубая физическая сила, и мало кто знал о его принадлежности к "Фи-бета-каппа".
Мисс Пармали принесла машинку для стенографирования и села за стол Квиста.
– Доброе утро, ученики, – начал Квист. – Тема сегодняшней лекции совершенно секретна. Конни, расшифровка мне не потребуется. Нужна будет только стенограмма, которую можно подшить к делу. Ее нужно хранить отдельно от папки Сэндза.
– Мы будем говорить о Джонни Сэндзе? – спросил Гарви.
– Да.
– Что ж, поздравим себя и примемся за работу. Мы уже потрудились для него на славу. Утренние газеты сообщают, что сумма пожертвований составила миллион с четвертью долларов.
– В газете было что-нибудь еще, Дэниэл?
– Он пел до половины четвертого утра.
– Джонни опоздал, потому что его самолет вернулся в Чикаго. Предположение, что на борту бомба, не подтвердилось, – добавила Лидия. Она и виду не подала, что все воскресенье обсуждала с Джонни и Квистом планы дальнейших действий.
– Умница, – кивнул Квист.
Мисс Пармали подняла голову.
– В туалете чикагского аэропорта застрелили голливудского агента Джонни Луи Сэйбола.
– Молодчина, – улыбнулся Квист.
– Я созванивалась с ним месяц назад, когда мы готовили биографию Джонни для буклета к благотворительному вечеру, – пояснила мисс Пармали.
– Какие еще газетные заметки могли бы иметь отношение к Джонни? – спросил Квист.
– В Лос-Анджелесе живет семь миллионов человек, – заметил Гарви. – Если ты полагаешь, что великий Джонни Сэндз так или иначе связан с каждым из них, то тебя может заинтересовать сообщение, переданное по коротковолновому полицейскому радиоканалу. В воскресенье, около четырех утра, на Мэдисон-авеню задавили насмерть Макса Либмана, адвоката из Голливуда.
– Да будет тебе известно, Дэниэл, что Макс Либман – близкий друг Джонни. Этот уик-энд оказался тяжелым для его друзей. Слушай внимательно… – и Квист пересказал историю, приключившуюся с Джонни Сэндзом.
Пальцы мисс Пармали так и порхали над машинкой для стенографирования. Гарви, сердито хмурясь, расхаживал по кабинету.
– Вот такие дела, – закончил Квист. – Джонни попросил ему помочь.
– Хочешь совет? – спросил Гарви.
– Нет, Дэниэл. Мне нужны не советы, а информация. Я хочу знать, что привело Луи Сэйбола в чикагский аэропорт именно в тот момент, когда там находился Джонни. Я хочу знать, каким ветром Макса Либмана занесло в Нью-Йорк, почему он позвонил Джонни и сказал, что хочет с ним встретиться. Я хочу знать, повреждена ли взятая напрокат машина Джонни. Нужно выяснить все, что возможно, о полицейском, который пять лет назад помог Джонни замять некоторые подробности смерти Беверли Трент. Я хочу знать обо всех, кто присутствовал на вечеринке с шампанским. Джонни смог назвать лишь с десяток имен. Тогда пьянки шли у него сплошной чередой. Эдди Уизмер, его "шестерка", возможно, сможет перечислить всех гостей.
– Шестерка? – переспросила мисс Пармали.
– Мальчик на побегушках: принести кофе, сбегать за сэндвичами, заказать билет на самолет. В общем, "чего изволите?" – пояснил Гарви. – Всегда на подхвате и готов исполнить любое желание, – он взглянул на Квиста. – Так ты не хочешь выслушать меня?
Тот улыбнулся.