Вопрос был слишком безумным, чтобы я был в состоянии над ним размышлять. Поспешно закончив завтрак, я пошел к Кэллингуорту и попросил подменить меня в это утро. Он был рад оказать мне услугу (я сам часто откликался на подобные просьбы с его стороны). Затем, не теряя времени, я нанял кэб и поехал на Бейкер-стрит.
Было еще рано, когда я ступил на знакомый тротуар перед домом 221 Б и расплатился с возчиком. Глубоко вдохнув утренний воздух (хотя было еще очень сыро), я позвонил. Наша квартирная хозяйка миссис Хадсон открыла дверь тотчас же. По всему было видно, что она несказанно рада видеть меня.
- О, дорогой Ватсон, слава Богу, что вы зашли, - воскликнула она, схватила меня за рукав и без лишних слов буквально затащила в прихожую, чему я немало удивился.
- Что случилось? - начал я, но она остановила меня, приложив палец к губам, и с беспокойством посмотрела наверх. Холмс, однако, обладал острым слухом и, как скоро выяснилось, услышал какие-то звуки из нашего короткого разговора.
- Миссис Хадсон, если этот господин назовется профессором Мориарти, - голос, доносившийся сверху, был резким, но все же узнаваемым, - то проводите его ко мне - я им займусь! Миссис Хадсон, вы слышите меня?
- Вот видите, доктор, что происходит, - зашептала мне на ухо наша несчастная хозяйка. - Он заперся у себя, ничего не ест, целыми днями сидит с закрытыми ставнями, а ночью, после того как я запираю дверь и прислуга ложится спать, исчезает…
- Миссис Хадсон…
- Я поднимусь и поговорю с ним, - сказал я, обнадеживающе пожав ей руку, хотя, по правде сказать, не очень-то был уверен в успехе.
Итак, профессор Мориарти все-таки существует, по крайней мере в воспаленном воображении Холмса. Я поднялся по знакомой лестнице из семнадцати ступенек в мои бывшие апартаменты с тяжелым сердцем. Какой замечательный ум погибает здесь!
- Кто там? - спросил Холмс за дверью, когда я постучал. - Это ты, Мориарти?
- Это я, Ватсон, - ответил я, и лишь после того, как повторил это несколько раз, Холмс согласился приоткрыть дверь и стал со странным видом разглядывать меня через щелку. - Вы же видите, Холмс, это всего лишь я. Пустите меня.
- Не спешите. - Он уперся ногой в низ двери. - Мориарти мог принять ваш облик. Докажите, что вы Ватсон.
- Как? - изумился я, потому что не знал, по правде говоря, что может послужить для Холмса убедительным доказательством того, что я - это я.
Он немного подумал.
- Где я держу табак? - скороговоркой спросил он.
- В носке персидской туфли, - столь точный ответ слегка рассеял подозрения Холмса, и голос его потеплел.
- А почту?
- Она приколота кинжалом к каминной доске.
Холмс удовлетворенно хмыкнул.
- А какие первые слова я произнес при знакомстве с вами?
- "Вы служили в Афганистане, я полагаю". Ради всего святого, Холмс, довольно, - взмолился я.
- Ну хорошо, можете войти, - ответил он наконец.
Убрав ногу от двери, он открыл ее пошире и с силой затащил меня внутрь. Едва я переступил порог, он захлопнул за мной дверь и запер ее на несколько засовов и замков, ни один из которых не существовал в то время, когда я жил здесь.
С изумлением взирал я на все эти предосторожности и на то, как мой друг, приложив ухо к двери, прислушивался неизвестно к чему. Наконец он выпрямился и, повернувшись ко мне, протянул руку.
- Простите мне мои сомнения, Ватсон, - сказал он с улыбкой, так хорошо мне знакомой, - но я должен был удостовериться. Они не остановятся ни перед чем.
- Профессор и его шайка?
- Именно.
Он провел меня в комнату и предложил выпить чаю, который, очевидно, заварил здесь сам, используя для этой цели бунзеновскую горелку, стоявшую среди химических приборов на столе для опытов, и большую мензурку. Я согласился выпить чашку и сел, оглядывая комнату, пока Холмс готовил чай. Все было почти так же, как и тогда, когда мы вместе снимали эту квартиру, - везде такой же беспорядок, с той лишь разницей, что окна теперь были закрыты, а ставни - другие, сделанные, насколько я мог судить, из толстого листа железа. Эти ставни, как и многочисленные запоры на двери, составляли единственную перемену.
- Ну вот, старина, угощайтесь.
Не вставая с кресла у камина, Холмс протянул мне чашку с чаем. Рукав его халата мышиного цвета задрался, обнажив руку.
Она была испещрена следами уколов.
Не буду описывать содержание нашей грустной беседы, обо всем можно легко догадаться; мне не хотелось бы омрачать память об этом великом человеке, описывая в подробностях то действие, которое возымел на него ужасный наркотик.
Час спустя я покинул Бейкер-стрит - меня выпустили в окружающий мир почти с теми же предосторожностями, с какими впустили, - сел в другой кэб и вернулся домой.
Не успел я прийти в себя от потрясения, испытанного при виде недуга, поразившего Холмса, как меня уже подстерегала новая неожиданность. Едва я вошел, служанка сообщила, что меня хочет видеть один джентльмен.
- Разве вы не передали ему, что доктор Кэллингуорт согласился принять моих пациентов сегодня утром?
- Да, конечно, я говорила ему, сэр, - ответила девушка, - но этот джентльмен настаивал, что должен видеть именно вас. Мне было не очень-то удобно захлопнуть дверь у него перед носом, и я провела его в приемную.
- Ну это уж слишком, - подумал я с растущим раздражением и уже был готов устроить выговор служанке, но тут она робко протянула мне поднос.
- Вот его визитная карточка, сэр.
Я перевернул кусочек белого картона и вздрогнул, почувствовав, как кровь стынет у меня в жилах. Это была карточка профессора Мориарти.
Биографическое
С минуту я тупо смотрел на визитку, а потом, вспомнив, что служанка все еще стоит передо мной, сунул карточку в карман, вернул девушке поднос и прошел в кабинет.
Я боялся думать. Я не хотел думать. Я вообще на это не был способен. Пусть сей господин, кто бы он ни был и как бы себя ни называл, все мне объяснит, если сможет. В ту минуту я не имел ни малейшего намерения и дальше строить догадки.
Посетитель встал, как только я открыл дверь. Это был человек невысокого роста, лет шестидесяти, стеснительный. В руках он держал шляпу, а на лице было выражение испуга и удивления, которые сменила робкая улыбка, после того как я назвал себя. Он протянул мне худую руку, и мы обменялись коротким рукопожатием. Одет он был хорошо, хотя и недорого. В нем чувствовался человек образованный, который тем не менее совершенно неопытен в житейских делах. Я мог бы легко представить себе его в монастырской келье, где его близорукие голубые глаза имели бы лишь одно предназначение: разбирать древние пергаменты. Лысина лишь усиливала его сходство с монахом. На голове не было никаких признаков растительности, за исключением седого венчика на затылке и висках.
- Я надеюсь, что не слишком обеспокоил вас, - сказал он тихо и озабоченно, - но дело мое весьма срочное и сугубо личное, так что именно с вами, а не с доктором Кэллингуортом я хотел бы…
- Да-да, конечно, - перебил я его с резкостью, которая, насколько я мог заметить, его изумила. - Прошу вас, объясните мне, в чем дело, - продолжал я более спокойным тоном и жестом пригласил его сесть, а сам пододвинул кресло и расположился напротив.
- Даже не знаю, как и начать. - У него была неприятная привычка все время вертеть в руках шляпу во время разговора. Я попытался представить его таким, каким описал мне Холмс: коварным злодеем, дьяволом, неподвижно сидящим в центре паутины заговоров - самой зловещей из тех, что когда-либо сплетал человек. Однако его внешность и манера держаться не помогали воображению.
- Я пришел к вам, - заговорил профессор с удвоенной энергией и решимостью, - потому что знаю из ваших записок, что вы самый близкий друг мистера Шерлока Холмса.
- Имею честь быть таковым, - с достоинством подтвердил я, сдержанно кивнув. Я дал себе слово быть настороже; хотя внешность его и не показалась мне подозрительной, я не хотел, чтобы меня обвели вокруг пальца.
- Как бы это сказать, - продолжал он, завертев шляпой еще сильнее, - но мистер Холмс, он, мне кажется, преследует меня, по-другому не скажешь.
- Он преследует вас? - воскликнул я.
- Да, - поспешно подтвердил он, вздрогнув от неожиданности и словно не понимая вопроса. - Я знаю, что это выгладит глупо, но у меня просто нет слов. Понимаете, он простаивает ночи напролет перед моим домом.
Мориарти украдкой взглянул на меня. Ободренный тем, что я не взорвался от возмущения, он продолжал:
- Так вот, он стоит ночами перед моим домом - не каждую ночь, конечно, но несколько раз в неделю - это точно. Днем он ходит за мной по пятам. Мне кажется, ему нет дела до того, что я знаю об этом. Да, вот еще что: он шлет мне письма.
- Письма?
- Да-да, точнее, телеграммы: строку-другую, не более. "Мориарти, берегись! Твои дни сочтены". Или что-нибудь в таком роде. Он даже говорил обо мне с моим директором.
- С директором? Какого директора вы имеете в виду?
- Мистера Прайса-Джонса - директора школы Ройлотт, где я служу учителем математики.
Это была маленькая частная школа в западной части Лондона.
- Директор вызвал меня и потребовал объяснения по поводу обвинений Холмса.
- Ну и что вы ему сказали?
- Я заявил, что затрудняюсь ответить на них, хотя бы потому, что не знаю, о чем идет речь. Тут директор мне все и выложил. - Мориарти повернулся в кресле и устремил на меня свой голубой взор. - Дорогой Ватсон, ваш друг убежден, что я в некотором роде - он никак не мог подыскать нужное слово - глава преступного мира. Причем самый распоследний негодяй, - добавил он, беспомощно всплеснув руками. - А теперь скажите по чести, сэр, - разве я хоть капельку похож на такого человека?
Не пришлось даже совершать над собой усилий, чтобы сказать, что ничего похожего я не вижу.
- Что же мне делать? - жалобно заныл коротышка. - Я знаю, ваш друг - хороший человек, вся Англия воздает ему хвалу. Однако по отношению ко мне он совершил ужасную ошибку, и я стал невинной жертвой.
Я пребывал в глубокой задумчивости и промолчал.
- Доктор, меньше всего на свете я хотел бы причинить ему беспокойство, - продолжал жаловаться Мориарти. - Но я отказываюсь что-либо понимать. Если не предпринять что-то немедленно, чтобы положить конец этому… этому преследованию, мне не останется ничего другого, как обратиться к своему адвокату.
- Я думаю, до этого не дойдет, - тотчас ответил я, хотя, должен признаться, не имел ни малейшего представления, что делать дальше.
- Искренне надеюсь, что это так, - согласился он. - Именно поэтому я здесь.
- Мой друг неважно себя чувствует, - ответил я, пытаясь нащупать верный путь. - То, как он себя ведет, ни в коей мере не соответствует его обычной манере. Если бы вы знали, какой он, когда здоровье его в порядке…
- Но я знаю, какой он бывает тогда, - перебил меня профессор, к моему глубокому удивлению.
- Вот как?
- Именно так, и, должен вам заметить, Шерлок был весьма обаятельным молодым человеком.
- Вы знали Шерлока в юности?
- Ну да, конечно. Я учил его математике.
Я смотрел на профессора не отрываясь и даже приоткрыв рот от удивления. По тому, как менялось выражение его лица, я понял, что он-то предполагал, что все это мне давно известно.
Я ответил, что нахожусь в полном неведении и попросил его рассказать, что он знает.
- Знаю-то я как раз совсем немного. - Голос его звучал все более жалобно.
- Вы, случаем, не писали трактат о биноме Ньютона? - перебил я его.
Он с удивлением посмотрел на меня.
- Разумеется, нет. Да и кто может сказать что-либо новое о биноме Ньютона, когда все давным-давно известно?
- Прошу прощения, продолжайте, пожалуйста.
- Как вы уже знаете, я оставил университет и стал учительствовать в доме сквайра Холмса. Оба мальчика, Майкрофт и Шерлок, были моими подопечными…
- Простите, что снова перебиваю вас, - сказал я в большом волнении, ведь Холмс никогда не рассказывал мне о своих родственниках. - Где это было?
- Как где? Конечно, в Суссексе, в родовом поместье.
- Так, значит, Холмсы родом из Суссекса?
- Не совсем. То есть корни семьи Холмсов действительно там, но сквайр был вторым сыном в семье и не имел почти никаких шансов унаследовать поместье. Он жил с семьей в Северном Райдинге, графство Йоркшир. Там-то и родился Майкрофт. Потом старший брат сквайра, вдовец, умер, не оставив потомства, и отец Шерлока с семьей переехал в старинный родовой дом.
- Теперь мне все ясно. Там-то вы и встретились с Холмсом?
- Я был учителем у обоих мальчиков, - ответил Мориарти не без гордости, - и надо вам сказать, что учениками они были превосходными. Я бы и дальше занимался с ними, но случилось несчастье…
- Несчастье? Какое несчастье?
Мориарти изумленно взглянул на меня.
- Разве вы не знаете?
- Что я должен знать? Да говорите вы яснее, ради Бога! - В сильном волнении я подался вперед на самый краешек стула. Эти подробности были для меня неизвестными и настолько неожиданными, что я совершенно забыл о том, что происходит с Холмсом сейчас и о его тяжелом недуге, - слишком сильно было желание удовлетворить свое любопытство по отношению к его прошлому. Каждое новое слово, которое произносил этот человечек, оказывалось еще более ошеломляющим, чем предыдущее.
- Но, если Шерлок не рассказывал вам об этом сам, не знаю, удобно ли будет мне…
- Видите ли…
Я так и не смог уговорить Мориарти. Он твердил, что его обязывает молчать профессиональная этика. Мне никак не удавалось переубедить его. Чем сильнее я настаивал, тем непреклоннее он становился. Наконец он поднялся, оставаясь совершенно глух к моим уговорам, и поискал глазами свою трость.
- Поймите, я уже сказал все, что хотел, - упорствовал он, избегая смотреть мне в глаза и шаря вокруг в поисках трости. - Вы должны простить меня - нет, я не могу вести себя непорядочно и не стану. Я рассказал что мог, теперь у вас в руках есть все, чтобы разрешить эту дилемму…
Он ушел с решительностью, которую я едва ли мог в нем предполагать. Видимо, желание уйти взяло верх над застенчивостью. Профессор Мориарти удалился, оставив меня наедине с размышлениями о том, что же делать дальше. Стоило ли принимать всерьез его намеки относительно прошлого Холмса, полного неведомых трагедий? Может быть, события, представляющиеся профессору трагическими, на самом деле были просто неурядицами житейского свойства? Ведь он, как мне казалось, был натурой весьма чувствительной. Но я не мог долго предаваться подобного рода рассуждениям, так как Холмс находился на грани срыва, а профессор Мориарти предупредил, что может обратиться к адвокату (с огорчением должен признать, что такой шаг был бы вполне оправдан при нынешних обстоятельствах). Этого следовало избежать любой ценой. Холмс был человеком легкоранимым (в прошлом я неоднократно бывал свидетелем нервных срывов, правда, не кокаин был тому виной), и я даже не мог помыслить, чтобы подвергнуть друга такому испытанию.
По зрелом размышлении я решил, что Холмсу необходимо срочное лечение. Эту ужасную привычку надо было побороть, но для этого мне понадобится помощь. Из прошлого опыта я знал, что моих скудных знаний и средств не хватает, чтобы бороться с его пагубным пристрастием. В самом деле, то, что с трудом удавалось мне раньше, окажется недостаточным сейчас. В последние месяцы, пока мы виделись крайне редко, его ужасное пристрастие усилилось десятикратно. И держало Холмса мертвой хваткой. Уж если и тогда мне не удавалось вырвать его из ужасных объятий этого недуга, даже когда они на время ослабевали, что я мог поделать теперь, когда это стало граничить с помешательством?
Я взглянул на часы - было почти два пополудни. Полдня уже пролетело, и не имело никакого смысла возобновлять прием. Мэри должна вернуться от миссис Форрестер в пять, к тому времени мне надо быть на вокзале Ватерлоо, чтобы встретить ее.
А пока еще есть время, поеду-ка я в больницу Св. Варфоломея, разыщу Стэмфорда и спрошу совета - не рассказывая ему, конечно, всей подоплеки. Просто поставлю ему задачу, сказав, что это касается одного из моих пациентов.
Наверное, многие помнят, что Стэмфорд был моим ассистентом в больнице Св. Варфоломея, когда я еще учился в Лондонском университете, в 1878 году. Затем он и сам получил диплом в том же, достойном всякого уважения, учебном заведении и с тех пор работал в старой больнице, где когда-то в химической лаборатории представил меня Шерлоку Холмсу. Он не очень хорошо его знал и всего лишь свел нас вместе, услышав, что и он и я ищем компаньона, чтобы снять квартиру по сходной цене. Сегодня же мне не хотелось упоминать имя Холмса, если только это будет возможно.
Я снова отправился в путь, на этот раз захватив с собой немного хлеба и ветчины, приготовленных служанкой. Несмотря на ее возражения, я завернул ветчину в бумагу и засунул в карман, как часто делал Холмс, когда, поглощенный очередным расследованием, не имел времени, чтобы поесть по-человечески. Это воспоминание причинило мне боль. Я сел в кэб и отправился в больницу Св. Варфоломея по своему невеселому делу.
Многие из современных исследователей удивляются, почему Холмс и я так любили ездить в кэбах, надо признать, весьма дорогом средстве передвижения? Ведь путешествие в подземке обходилось бы значительно дешевле. Раз уж я взялся раскрыть все тайны, должен сказать, что подземка действительно была дешевле экипажей на конной тяге, которые предпочитали мы, и в некоторых случаях имела превосходство в скорости, однако многие из нынешних линий тогда еще не были достроены, а те, что действовали, не всегда могли доставить нас точно по назначению.