- Извините, - издали крикнула официантка, словно очень сожалела, что уже ничего не может для нас сделать, - но вы пропустили последний заказ.
- Думаю, надолго мы здесь не задержимся, - сказал Селдом, - но мне интересно знать, что вы думаете обо всем этом теперь, когда знаете, о какой серии идет речь.
- Все куда проще, чем мог бы вообразить любой математик, да? Не исключено, что это признак гениальности, но меня результат, честно сказать, несколько разочаровал. В конце концов, это всего лишь один, два, три, четыре, как и серия, которую вы показали мне в первый день. А вдруг здесь и нет никакой загадки, как мы вообразили, и он всего лишь ведет счет убитым им людям: первый, второй, третий?
- Да, - сказал Селдом, - но это худший из вариантов, ведь тогда он может продолжать убивать бесконечно. Нет, у меня остается надежда на то, что символы - вызов и он остановится, как только мы дадим ему знать, что разгадали его замысел. Инспектор Питерсен только что звонил мне. У него есть на сей счет некая идея, и, пожалуй, стоит попробовать ее реализовать, кажется, психолог такой план тоже поддерживает. Инспектор намерен самым решительным образом переменить свою стратегию относительно газетных сообщений: завтра же на первой полосе в "Оксфорд таймс" появится информация о третьей жертве. Там будет и рисунок - треугольник. Инспектор даст интервью, в котором расскажет о двух первых символах. Вопросы для беседы подготовят очень тщательно, дабы создалось впечатление, будто Питерсен пребывает в полной растерянности и не знает, как подступиться к этой загадке. Будто преступник явно его переигрывает. Тогда у последнего, по мнению психолога, появится столь необходимое ему ощущение одержанной победы. А в четверговом номере, в той же рубрике, где раньше публиковали главу из моей книги о серийных преступлениях, появится совсем небольшая заметка про тетрактис, которую я написал по просьбе Питерсена, - за моей подписью. Это послужит для него доказательством: по крайней мере один человек - то есть я - знает… И я могу угадать, каким будет следующий символ - символ очередной смерти. Возможно, тогда все осталось бы в рамках задуманного им с самого начала почти что персонального поединка.
- Хорошо, допустим, план удастся, - сказал я, не скрывая удивления, - допустим, по воле случая он прочтет вашу заметку в четверговом приложении… Допустим, по воле еще более капризного случая она его остановит… Но как удастся Питерсену поймать преступника?
- Питерсен считает, что это будет только вопросом времени. Судя по всему, инспектор возлагает большие надежды на список присутствовавших на концерте: какое-то имя в конечном итоге оттуда выплывет. Но при любом раскладе он готов испробовать любые средства, лишь бы предотвратить четвертое убийство.
- Самое интересное заключается вот в чем: теперь у нас вроде бы имеется все, чтобы предугадать его следующий шаг. Что я имею в виду? У нас есть три символа, как в серии Фрэнка, и мы просто обязаны выстроить некие предположения относительно четвертой жертвы. Связать тетрактис… Но с чем? Вот об этом-то мы до сих пор ничего и не знаем - какая связь существует между покойниками и символами. У меня из головы не выходит заключение врача, Сандерса, и мне кажется, тут и кроется повторяющийся элемент: во всех трех случаях жертвы продолжали жить, перевалив, так сказать, за пределы отпущенного им срока, за пределы своего века.
- Да, правда, - сказал Селдом, - я об этом как-то не подумал… - На краткий миг взор его затуманился, словно он вдруг почувствовал страшную усталость или на него разом обрушились все возможные дополнительные гипотезы, порожденные таким выводом. И он добавил не слишком уверенным тоном, точно вынырнув из забытья: - У меня появилось дурное предчувствие. Я посчитал удачной мысль напечатать в газете все три символа серии… Но пожалуй, от завтрашнего дня до четверга останется слишком много времени.
Глава 18
Я до сих пор храню номер "Оксфорд таймс" за тот понедельник, ведь газета стала сценой для спектакля, специально разыгранного для одного читателя-призрака. Глядя сейчас на выцветшую фотографию мертвого музыканта и нарисованные тушью символы и перечитывая заданные Питерсену вопросы, я вновь чувствую - вернее, мне опять чудится, - будто в мою сторону тянутся холодные пальцы, будто они касаются меня на расстоянии. Я опять и опять слышу дрогнувший голос Селдома, когда в пабе он прошептал, что, пожалуй, до четверга остается еще слишком много времени. Именно теперь, созерцая запечатленные на бумаге символы, я особенно четко представляю себе, какой ужас вызывали у него факты, свидетельствующие о том, что любые его догадки и гипотезы в реальной жизни вдруг начинают жить собственной таинственной жизнью.
Но в то солнечное утро я был далек от дурных предчувствий и с энтузиазмом, к которому, должен признаться, примешалась и доля гордости - а может и доля глупейшего тщеславия, - читал эту историю, хотя заранее знал даже мельчайшие детали.
Лорна позвонила мне совсем рано, в голосе ее звучало крайнее возбуждение. Она тоже только что прочла газету и желала - обязательно! - чтобы мы пообедали вместе и я рассказал ей абсолютно все. Она не могла простить себе - и мне, разумеется, тоже, - что накануне вечером сидела дома, а я поехал туда, на концерт. По ее словам, она меня просто ненавидит за это, но все-таки попытается в полдень удрать из больницы и посидеть со мной в "Парижском кафе" на Литтл-Кларендон-стрит, поэтому я должен под любым предлогом отказаться идти обедать с Эмили. Мы встретились в "Парижском кафе". Мы смеялись и болтали о преступлениях, мы ели crêpes с ветчиной, и нас охватило какое-то совершенно глупое и безответственное веселье, посещающее лишь влюбленных, которых ничто вокруг, кроме них двоих, не волнует. Я рассказал Лорне все, что сообщил нам Питерсен; музыкант перенес очень тяжелую операцию на легких и был обречен. Его врач считал чудом, что тот сумел еще столько времени протянуть.
- Абсолютно то же самое, что и в двух предыдущих случаях - я имею в виду смерть Кларка и миссис Иглтон, - сказал я и стал ждать, как Лорна отреагирует на мое маленькое открытие.
Лорна на миг задумалась.
- Нет, тут ты не совсем прав. Что касается миссис Иглтон… - отозвалась она наконец. - Я видела ее в больнице дня за два или за три до смерти, и она сияла от счастья, потому что результаты последних анализов показали явное улучшение ее состояния - лечение оказалось успешным, и болезнь начала отступать. Мало того, врач заверил ее, что она проживет еще много-много лет.
- Какая разница! - воскликнул я, словно замечание Лорны ничего в сущности не меняло. - Подумай сама, их разговор - врача и миссис Иглтон - происходил без свидетелей, и убийца вряд ли о нем знал.
- То есть, по-твоему, он выбирает людей, которые живут дольше положенного - вопреки диагнозу? Ты это хочешь мне доказать?
Ее лицо мгновенно потемнело, и она быстро указала пальцем на экран телевизора у стойки бара. Лорна сидела как раз напротив. Я повернулся и увидел улыбающееся лицо маленькой девочки с локонами, а ниже - номер телефона. Это было обращение о помощи, адресованное всей стране.
- Ты ее показывала мне в больнице? - спросил я.
Лорна кивнула.
- Сейчас она стоит первой в общенациональном списке - в очереди на трансплантацию, но жить ей осталось не больше двух суток.
- А отец? Как он? - спросил я, потому что хорошо запомнил его совершенно безумный взгляд.
- В последние дни я его что-то не встречала, думаю, ему пришлось снова выйти на работу.
Она протянула руку и сплела свои пальцы с моими, словно желая покончить с грустной темой и побыстрее отогнать прочь совершенно неуместное здесь облачко. Потом подозвала официантку и попросила принести еще кофе. Я стал объяснять ей - и даже набросал на салфетке схему, - в какой именно позе и где стоял ударник на сцене. Потом поинтересовался ее мнением относительно того, что может спровоцировать остановку дыхания. Лорна немного подумала, помешивая кофе.
- Я сразу вспомнила об одном способе, который не оставляет никаких следов: достаточно подкрасться сзади и сильно зажать жертве одновременно рот и нос. Это называется "смерть Бёрка". Уильям Бёрк - ты, наверное, видел его изображение в музее мадам Тюссо… Помнишь? Шотландец, владелец постоялого двора, убивший таким вот образом шестнадцать постояльцев. Зачем? Чтобы продать трупы в анатомический театр. А если у человека вдобавок еще и слабые легкие… Всего несколько секунд - и конец. По-моему, убийца именно так его и задушил - он ведь не подозревал, что луч света снова вернется к ударнику. А когда старик опять оказался на виду, убийца тотчас отпустил его, но дело было сделано: остановка дыхания и, наверное, остановка сердца. А потом весь зал наблюдал, как несчастный поднес руки к горлу, словно его душит призрак… Это типичная реакция человека, которому не хватает воздуха.
- Еще одна просьба, - сказал я. - Ты смогла бы поподробнее расспросить своего приятеля патологоанатома о результатах вскрытия Кларка? Инспектор Питерсен считает, будто нашел собственное объяснение случившемуся.
- Наверное, смогла бы, - отозвалась Лорна, - он уже несколько раз приглашал меня поужинать с ним. Ты полагаешь, мне следует принять приглашение и попытаться выведать у него что-нибудь интересное?
Я засмеялся, а потом быстро проговорил:
- Нет уж! Лучше я поживу с неразгаданной тайной.
Лорна, словно очнувшись, быстро глянула на часы.
- Ой, мне пора возвращаться в больницу, - всполошилась она, - но ты еще ничего не рассказал про серию символов. Надеюсь, это можно объяснить на доступном для меня уровне, я ведь успела совсем позабыть математику…
- Не страшно! Понимаешь, самое поразительное здесь - как раз простота разгадки или, вернее, решения. Серия - это всего лишь числа. Один, два, три и четыре… и символические обозначения этих чисел, принятые у пифагорейцев.
- Братство пифагорейцев? - спросила Лорна таким тоном, как будто название пробудило в ней какое-то смутное воспоминание.
Я кивнул.
- Мы их бегло изучали в курсе истории медицины. Они верили в переселение душ, правда? Насколько мне помнится, у них была в ходу весьма жестокая теория относительно душевнобольных людей, потом ее воплотили в жизнь спартанцы и врачи в Кротоне… Ум почитался высшей ценностью, и они утверждали, что умственно отсталые - это реинкарнация тех людей, что совершили в прошлых жизнях самые тяжкие грехи. Считалось, что надо дождаться, пока они достигнут четырнадцати лет - критического возраста для страдающих болезнью Дауна, и тех, кто выживал, использовали в качестве подопытных кроликов в медицинских экспериментах. Пифагорейцы первыми попытались осуществить пересадку органов… Кстати, у самого Пифагора часть ноги была сделана из чистого золота. И еще они первыми стали вегетарианцами, только вот им запрещалось есть бобы, - добавила она с улыбкой. - А теперь мне и вправду пора бежать.
Мы простились у дверей кафе; мне надо было возвращаться в институт и составлять первый отчет о выполненной в Оксфорде научной работе, так что я целых два часа перелистывал всякие бумаги и выписывал нужные цифры. Без четверти четыре я, как и каждый день, спустился в common room, где математики пили кофе.
В тот день народу собралось гораздо больше обычного, словно никто не остался у себя в кабинете. Я тотчас уловил какое-то особое возбуждение в общем гуле голосов. Когда я увидел их всех - слегка растерянных, явно выбитых чем-то неожиданным из привычной колеи и тем не менее безукоризненно вежливых, - я вспомнил фразу Селдома. Да, вот они передо мной, терпеливо и дисциплинированно дожидаются, пока им нальют кофе. Прошло две с половиной тысячи лет… Пылкие ученики Пифагора. На одном из столиков лежала раскрытая газета, и я не сомневался, что математики обсуждают загадку серии символов. Но, как выяснилось, ошибся. Эмили, вставшая за мной в очередь за кофе, сообщила, сверкнув очами, словно посвящала меня в секрет, пока доступный лишь избранным:
- Кажется, у него получилось. - По тону чувствовалось, что она и сама с трудом в это верит. И, заметив недоумение у меня на лице, пояснила: - Эндрю Уайлс! Вы что, ничего не знаете? Он попросил дополнительно два часа, кроме времени, отведенного на доклад на конференции по теории чисел в Кембридже. Его тема - гипотезы Шимуры-Таниямы. Представляете, если он добился-таки своего, значит, доказана теорема Ферма… Многие математики собираются ехать в Кембридж, чтобы лично присутствовать на его завтрашнем докладе. Возможно, это будет самый важный день в истории современной математики.
Я заметил, что в зал вошел Подоров. Вид у него был, как всегда, насупленный. Он глянул на очередь и, сев в кресло, решил полистать газету. Я направился к нему, с трудом удерживая в равновесии слишком полную чашку кофе и тарелку с muffin. Подоров оторвал глаза от газеты и с презрительной гримасой обвел взглядом присутствующих.
- Ну и что? Вы тоже записались на завтрашнюю поездку? Могу одолжить мой фотоаппарат, - раздраженно бросил он. - Все ведь просто мечтают иметь фотокарточку грифельной доски, на которой Уайлс пишет q.e.d..
- Я еще не решил, поеду или нет, - ответил я.
- А почему бы вам и не поехать? Дают бесплатный автобус, Кембридж очень красивый городок - в британском, конечно, духе. Вы там уже были?
Он рассеянно перевернул страницу, и глаза его наткнулись на крупный заголовок над сообщением о совершенных преступлениях и серии символов. Он прочел первые строки и снова посмотрел на меня. В глазах его мелькнуло что-то вроде тревоги и недоверия.
- А вы ведь и вчера обо всем этом уже знали, правильно я угадал? И когда же начались загадочные убийства?
- Первое случилось почти месяц назад, - сказал я, - но полиция только теперь решила сделать символы достоянием публики.
- А какую роль во всем этом играет Селдом?
- После каждого преступления послания приходят именно ему. Второе из них - с символом рыбы - появилось прямо здесь, его приклеили на стеклянную дверь института.
- Ах да. Что-то такое припоминаю. В то утро у нас и вправду была какая-то суета. Полиция приезжала, но я подумал, что кто-то разбил стекло.
Он снова углубился в газету и быстро прочел сообщение.
- Но здесь имя Селдома вообще не упоминается.
- Полиция, по всей видимости, решила сохранить это в тайне, но все три послания адресовались именно ему.
Подоров опять уставился на меня, и выражение его лица переменилось, будто в глубине души он над чем-то здорово потешался.
- Выходит, кто-то начал игру в кошки-мышки с великим Селдомом… Что ж, а вдруг и на самом деле существует высшая, божественная справедливость? И этот бог - математик, само собой разумеется, - сказал он как-то загадочно. - А какой вам представляется четвертая смерть? - спросил он внезапно. - О, она конечно же будет каким-то образом связана с древним и великим тетрактисом… - Он огляделся по сторонам, словно отыскивая источник вдохновения. - Помнится, Селдом увлекался боулингом, - добавил он, - по крайней мере в те давние времена. Тогда эта игра была почти неизвестна в России. В своем докладе он, если мне не изменяет память, сравнил вершины тетрактиса с расположением фигур перед началом партии. Существует такой прием, когда можно сокрушить все кегли сразу.
- Strike, - сказал я.
- Да, именно так. Великолепное слово, правда? - И повторил с очень сильным русским акцентом, сопровождая свои слова странной улыбкой, будто воображал этот неумолимый шар и летящие с плеч головы: -Strike!
Глава 19
К пяти часам мне удалось закончить первый - и весьма приблизительный - вариант отчета, но, прежде чем покинуть кабинет, я заглянул в электронную почту и обнаружил письмо от Селдома, в котором тот просил, чтобы я встретил его после окончания семинара у входа в Мертон-колледж, если, конечно, буду свободен в этот час. Я боялся опоздать, и мне пришлось идти довольно быстро. Поднявшись по ступенькам, ведущим к дверям маленьких аудиторий, я увидел через стеклянную дверь, что Селдом стоит у доски и обсуждает с двумя учениками какую-то задачу, хотя семинар уже завершился.
Когда ученики ушли, он жестом пригласил меня зайти и, складывая свои бумаги в папку, указал рукой на фигуру, оставшуюся на доске. Это был круг.
- Мы вспоминали геометрическую метафору Николая Кузанского: истина как окружность и человеческие попытки достичь ее - как последовательно вписанные в окружность многоугольники, у которых с каждым разом появляется все больше и больше граней, за счет чего их границы становятся все ближе к окружности, Это довольно оптимистическая метафора, потому что последовательные приближения позволяют угадать конечную фигуру. Однако существует иная возможность - она моим ученикам пока неведома, и она гораздо пессимистичнее, скажу даже, что она удручающе пессимистична. - Он быстро начертил рядом с кругом какую-то неправильную фигуру со множеством вершин и впадин. - Вы только вообразите, что формой своей истина напоминает очертание какого-либо острова, допустим Великобритании, с очень неровным берегом, с бесконечными выступами и углублениями. Если вы попытаетесь повторить здесь только что рассмотренный нами прием с вписанными многоугольниками, то столкнетесь с парадоксом Мандельброта. Конечная граница первой фигуры будет казаться все более и более недостижимой, с каждой новой попыткой будут появляться новые и новые выступы и углубления, и как бы мы ни старались, приближения нам не добиться. Точно так же истина не поддается нам, сколько бы мы ни старались к ней приблизиться. Что вам это напоминает?
- Теорему Гёделя? Многоугольники - это системы все с большим и большим количеством аксиом, но какая-то часть истины всегда будет оставаться вне досягаемости.