Он шагнул в сторону, все еще выпячивая подбородок. Ева колебалась. Она любила Тоби и в другое время ободрила бы его, но сейчас его душевные страдания, вполне искренние, несмотря на всю свою цветистость, не могли ее тронуть. Она выбежала мимо него в холл и закрыла за собой дверь.
Яркий свет в холле на секунду ослепил Еву. Когда ее глаза привыкли к нему, она увидела дядю Бена Филлипса, который, покашливая, приближался к ней.
- Уходите? - осведомился дядя Бен.
"Еще один! Ради бога, только не это!"
Дядя Бен выглядел так, словно хотел незаметно подкрасться и выразить сочувствие. Одной рукой он почесывал седеющую голову, а в другой держал мятый конверт, словно не зная, что с ним делать.
- Э-э… совсем забыл, - добавил он. - Вам письмо.
- Мне?
Дядя Бен кивнул в сторону парадной двери:
- Нашел в почтовом ящике десять минут назад. Очевидно, его бросил туда отправитель. На конверте ваше имя. - Мягкий взгляд голубых глазах устремился на нее. - Может быть, это важно.
Еву не заботило, важно это или нет. Она взяла письмо, взглянула на имя, написанное на конверте, и спрятала его в сумочку. Дядя Бен сунул в рот пустую трубку и стал шумно ее посасывать - казалось, он собирается с духом, прежде чем заговорить.
- Я мало что значу в этом доме, - внезапно произнес он. - Но… я на вашей стороне.
- Спасибо.
Но когда старик протянул к ней руку, Ева инстинктивно отпрянула, и он застыл, как будто она ударила его по лицу.
- Что-нибудь не так, дорогая?
- Нет. Простите.
- Вроде перчаток, а?
- Каких перчаток?
Дядя Бен снова обратил на нее свой мягкий взгляд:
- Когда я возился с машиной, на мне были коричневые перчатки. Меня удивило, что это вас встревожило.
Ева повернулась и выбежала из дома.
На улице было темно. Мягкий сентябрьский вечер бодрил сильнее, чем весенний. Бледный свет фонарей проникал сквозь листву каштанов. Ева словно вырвалась на волю после удушливой атмосферы виллы "Бонер". Но ей вряд ли было суждено долго оставаться на свободе.
Коричневые перчатки. Коричневые перчатки. Коричневые перчатки…
Ева прошла через калитку и остановилась в тени ограды. Ей хотелось побыть одной - вдали от вкрадчивых голосов и пытливых глаз, - запереться в темном ящике, где никто не сможет ее видеть.
"Ты дура, - сказала себе Ева. - Почему ты не рассказала им о том, что видела? Почему не рассказала, что кто-то в этом доме, носящий коричневые перчатки, гнусный лицемер? Из-за лояльности к ним? Из страха, что они еще сильнее отшатнутся от тебя при таком обвинении? Или всего лишь из-за преданности Тоби, который при всех своих недостатках, по крайней мере, честен и прям? Но теперь ты больше не обязана проявлять к ним ни капли лояльности, Ева Нил".
Наибольшее отвращение у нее вызывали крокодиловы слезы. Конечно, нельзя винить всю семью. Все, кроме одного, были так же, как она, потрясены и ошеломлены. Но кто-то, с укором смотревший на Еву, смог совершить убийство столь же хладнокровно, как смешать салат.
И все Лозы - если смотреть в корень, то именно это пробуждало самый жгучий гнев в душе Евы - были готовы поверить, что она - обычная проститутка, которую они, будучи чертовски широко мыслящими, готовы милостиво простить. Конечно, они были расстроены, имея на это все основания. Но Ева ненавидела покровительственное отношение к себе.
А тем временем что ее ожидает?
Вероятно, тюрьма.
Не может быть! Этого не могло произойти!
Только два человека, случайно или намеренно, проявили достоинство, вызывающее у нее теплое чувство к ним. Одним из них был ничтожный повеса Нед Этвуд, который никогда не пытался быть "приятным", но который, теряя сознание, произнес ложь, полагая, что это поможет ей. Другим был этот доктор. Ева не могла вспомнить ни его имя, ни то, как он выглядит. Но она помнила выражение его лица, темные глаза, блестящие ненавистью к лицемерию, острый ум и ироничный голос, вызывавший в гостиной Лозов эффект, подобный взрыву бомбы.
Вопрос в том, поверит ли полиция Неду Этвуду, когда он скажет чистую правду.
Нед был болен и без сознания. "Он вряд ли поправится". Из-за грозящей ей опасности она забыла об этом. Будет ли какая-нибудь польза, если она бросит вызов всему племени Лозов и отправится к Неду? Ведь сейчас она не может ни позвонить ему, ни отправить письмо…
Письмо…
Стоя в прохладной тени на рю дез Анж, Ева открыла сумочку и уставилась на скомканный конверт. Потом она твердым шагом пересекла улицу, остановилась под фонарем неподалеку от калитки своего дома и обследовала запечатанный серый конверт с ее именем, написанным мелким почерком по-французски, доставленный неизвестно кем и брошенный в почтовый ящик дома, где она не проживала. Обычный с виду конверт не выглядел зловещим. Тем не менее, вскрывая его, Ева чувствовала сердцебиение и сухость в горле. Внутри находилась краткая записка по-французски и без подписи:
"Если мадам желает узнать кое-что важное для нее в ее теперешнем затруднительном положении, пусть придет в дом номер 17 на рю де ла Арп в любое время после десяти. Дверь открыта. Добро пожаловать".
Над головой шелестели листья, отбрасывая на серую бумагу дрожащие тени.
Ева подняла взгляд. Перед ней была ее собственная вилла, где ждала Иветт Латур, чтобы приготовить ей обед в отсутствие кухарки. Ева сложила записку и спрятала ее в сумочку.
Она едва коснулась кнопки звонка, когда Иветт, деловитая и бесстрастная, как обычно, открыла дверь изнутри.
- Обед мадам готов уже полчаса, - сказала Иветт.
- Я не хочу никакого обеда.
- Но мадам должна пообедать. Это необходимо для поддержания сил.
- Почему? - осведомилась Ева.
Пройдя мимо горничной, она повернула к лестнице через маленький холл с его часами и зеркалами и сделала несколько шагов, прежде чем повернуться и задать вопрос. Еще никогда Ева не ощущала так остро, что в доме нет никого, кроме нее и Иветт.
- Я спросила почему? - повторила Ева.
- Нам всем необходимо поддерживать силы, - с неожиданным добродушием ответила Иветт. - Не так ли, мадам?
- Почему вы заперли заднюю дверь у меня перед носом в ночь, когда убили сэра Мориса Лоза?
Теперь можно было четко расслышать тиканье часов.
- Мадам?
- Вы меня слышали.
- Слышала, мадам, но не поняла.
- Что вы рассказали обо мне полиции? - Ева чувствовала, как сжалось ее сердце, а щеки начали краснеть.
- Мадам?
- Почему мой белый кружевной пеньюар не вернулся из чистки?
- Увы, мадам, не знаю. Иногда они принимают вещи на неопределенный срок… Когда мадам будет обедать?
Брошенный вызов разбился, как одно из фарфоровых блюд сэра Мориса Лоза.
- Я уже сказала, что не хочу обедать, - сказала Ева, шагнув на первую ступеньку. - Я буду у себя.
- Может быть, принести мадам сандвичи?
- Да, пожалуй. И кофе.
- Хорошо. Мадам будет выходить снова этим вечером?
- Возможно. Не знаю. - И Ева побежала наверх.
Камчатные занавеси в ее спальне были задернуты, а над туалетным столом горел свет. Ева закрыла дверь. Она запыхалась, чувствуя пустоту в груди; у нее подгибались колени, а кровь, казалось, приливала скорее к голове, чем к щекам. Опустившись в кресло, она попыталась расслабиться.
"Дом номер 17 по рю де ла Арп. Дом номер 17 по рю де ла Арп. Дом номер 17 по рю де ла Арп…"
В спальне не было часов. Ева выскользнула в коридор и принесла часы из соседней комнаты. Они тикали зловеще, как бомба с часовым механизмом. Ева поставила их на комод и отправилась в ванную вымыть руки и лицо. Когда она вернулась, тарелка с сандвичами и кофейник уже стояли на боковом столике. Ева не могла ничего есть, но она выпила немного кофе и выкурила множество сигарет, покуда стрелки часов ползли от половины девятого к девяти, половине десятого и десяти.
Однажды в Париже Ева посетила процесс по делу об убийстве. Нед повел ее туда, считая это забавным развлечением. Больше всего Еву удивил непрекращающийся крик в зале. Несколько судей в мантиях и шапочках с плоским верхом орали на подсудимого не меньше обвинителя, вынуждая его признаться.
Тогда все это действительно казалось какой-то неприятной иностранной забавой. Но для мрачного человека, впивавшегося грязными ногтями в края скамьи подсудимых и кричащего в ответ, это отнюдь не было забавой. Когда его приводили в зал суда, два замка звякнули на двери в коридор, пахнувший креозотом. Ева вновь ощутила этот запах. Он напомнил о том, что может произойти с ней. Ева была так поглощена этими видениями, что едва слышала звуки на улице.
Но она услышала звонок в дверь.
Внизу забормотали голоса. Потом Ева услышала быстрые шаги Иветт по ковру, устилающему лестницу. Горничная постучала в дверь спальни.
- Внизу много полицейских, мадам, - сообщила она. В ее голосе слышалось удовлетворение как после выполнения нелегкой задачи, от которого у Евы пересохло во рту. - Сказать им, что мадам сейчас спустится?
Голос звенел в ушах Евы несколько секунд после того, как Иветт умолкла.
- Проводите их в переднюю гостиную, - услышала Ева собственный голос. - Я спущусь через несколько минут.
- Хорошо, мадам.
Когда дверь закрылась, Ева встала, подошла к гардеробу и достала короткую меховую накидку, которую застегнула на шее. Потом она заглянула в сумочку убедиться, что там есть деньги, погасила свет и выскользнула в коридор.
Стараясь не коснуться ненадежного лестничного прута, Ева побежала вниз так легко, что никто ее не слышал. Она точно рассчитала все движения Иветт, как будто могла представить их себе. Бормотание голосов теперь доносилось из передней гостиной - дверь была приоткрыта, и Ева увидела спину Иветт, которая подняла руку гостеприимным жестом, обращаясь к представителям закона. Хотя Ева разглядела усы и глаз одного из полицейских, они едва ли могли ее заметить. Через две секунды она прошла через темную столовую в еще более темную кухню.
Снова, как и в ночь убийства, Ева отперла пружинный замок задней двери, но на сей раз закрыла ее за собой. Поднявшись по ступенькам в пахнувший росой задний сад, покуда луч маяка шарил у нее над головой, она поспешила по дорожке к задней калитке. Спустя еще три минуты, никого не потревожив, кроме собаки, сидящей на цепи в одном из соседних садов, она остановила такси на бульваре дю Казино.
Рю де ла Арп, дом 17, - сказала водителю Ева.
Глава 13
- Это здесь?
- Да, мадам, - ответил шофер такси. - Рю де ла Арп, дом 17.
- Это частный дом?
- Нет, мадам, цветочный магазин.
Улица, как выяснилось, находилась в нефешенебельной части Ла-Банделетт, неподалеку от набережной. Большинство английских финансовых воротил, посещавших Ла-Банделетт, презирало этот район, так как он выглядел (и был) точной копией Уэстон-супер-Мер, Пейнтона или Фолкстоуна.
Днем это был жужжащий улей из маленьких улочек и лавок, где бойко торговали сувенирами, игрушечными лопатками, ведерками и мельницами, пестрящий желтыми вывесками "кодака" и благопристойными семейными барами. Но осенними вечерами большая часть этих улочек становилась темными и сырыми. Рю де ла Арп, вьющаяся между высокими домами, поглотила такси. Когда машина остановилась у темного фасада магазина, Ева ощутила паническое нежелание выходить.
Она сидела, держа руку на полуоткрытой дверце и глядя на водителя при тусклом свете счетчика.
- Цветочный магазин? - переспросила Ева.
- Да, мадам. - Шофер указал на белую эмалированную надпись, едва видимую на темной витрине. "В "Райском саду" большой выбор цветов". - Сейчас он закрыт.
- Вижу.
- Мадам желает, чтобы я отвез ее куда-нибудь еще?
- Нет. Этого достаточно. - Ева выбралась из автомобиля и задержалась. - Вы, случайно, не знаете, кому принадлежит этот магазин?
- Владельца я не знаю, - подумав, ответил водитель. - Но управляющую знаю очень хорошо. Ее зовут мадемуазель Латур - короче, мадемуазель Прю. Очень приятная молодая дама.
- Латур?
- Да. Мадам нехорошо?
- Нет. У нее есть родственница - сестра или тетя - по имени Иветт Латур?
Водитель уставился на нее.
- Честное слово, мадам, это уж чересчур! Сожалею, но я знаю только магазинчик - хорошенький, как сама мадемуазель Прю.
Ева почувствовала устремленный на нее в полумраке любопытный взгляд.
- Мадам желает, чтобы я подождал ее здесь?
- Нет. Хотя, возможно, лучше подождите.
Ева хотела задать следующий вопрос, но передумала. Круто повернувшись, она быстро направилась через тротуар к цветочному магазину.
"Лакомый кусочек, - думал шофер такси, глядя ей вслед, - и наверняка англичанка! Может быть, мадемуазель Прю завела шашни с ее дружком, и мадам приехала сюда отомстить? - В таком случае, старина Марсель, тебе лучше убраться отсюда поживей, пока в тебя не плеснули купоросом. Хотя, если подумать, англичане редко орудуют купоросом. Правда, они тоже бывают буйными, как я видел однажды, когда мистер напился, а миссис устроила ему головомойку. Да, пожалуй, здесь будет кое-что интересное и без смертельного исхода. Кроме того, она задолжала мне восемь франков и сорок су".
Мысли Евы были далеко не так просты.
Она остановилась у двери магазина. Рядом находилась чисто вымытое окно, сквозь которое мало что можно было разглядеть. Над темными крышами появился край луны, который отражался в окне, делая стекло непрозрачным.
"В любое время после десяти. Дверь открыта. Добро пожаловать".
Ева повернула ручку и открыла дверь. Звякнул колокольчик, но больше ничего не произошло. Внутри было темно и тихо. Оставив дверь распахнутой, она не без страха, но ободряемая мыслью о таксисте снаружи вошла в магазин.
На нее пахнуло влажной, ароматной прохладой. Лавка была небольшой. У окна справа свисала с потолка на цепочке накрытая тканью птичья клетка. Лунный свет падал на пол, демонстрируя лишь смутные очертания усыпанной цветами комнаты и отбрасывая на одну из стен тень похоронного венка.
Пройдя мимо прилавка и кассы, Ева заметила полоску желтого света под тяжелой портьерой, прикрывавшей проход в заднюю комнату. В тот же момент мелодичный девичий голос окликнул по-французски из-за портьеры:
- Кто там?
Шагнув вперед, Ева отодвинула занавесь.
Единственное слово, которым можно было охарактеризовать представившуюся ей сцену, было "уютная". Маленькая аккуратная гостиная с довольно безвкусными обоями буквально дышала уютом.
Над камином висело зеркало, окруженное деревянными полочками, а в очаге ярко горели круглые угли, называемые французами boulets. На центральном столе стояла лампа под абажуром с бахромой. На диване красовались куклы. Семейная фотография в рамке висела над пианино.
В кресле возле лампы сидела мадемуазель Прю собственной персоной. Ева никогда не видела ее раньше, но месье Горон и Дермот Кинросс узнали бы ее сразу. Она была одета со вкусом и выглядела приятной и дружелюбной. Скромный взгляд больших темных глаз был устремлен на Еву. На столе перед ней стояла корзина с рукоделием, а в данный момент девушка перекусывала нитку, зашивая розовый эластичный пояс для подвязок. Эта деталь более всего создавала непринужденную домашнюю атмосферу.
Напротив сидел Тоби Лоз.
Мадемуазель Прю поднялась, отложив иголку, нитку и пояс.
- Значит, вы получили мою записку, мадам? - сказала она. - Очень хорошо. Пожалуйста, входите.
Последовало долгое молчание.
Следует с сожалением признать, что первым побуждением Евы было рассмеяться Тоби в лицо. Но это не казалось смешным.
Тоби сидел неподвижно. Он как зачарованный уставился на Еву, будучи не в силах отвести взгляд. Его лицо медленно заливал багровый румянец - казалось, оно вот-вот лопнет. Оно так явственно выражало угрызения совести, что, глядя на Тоби, казалось невозможным не испытывать к нему жалость.
"Я в любую минуту могу сорваться, - думала Ева. - Но сейчас этого нельзя допустить".
- Вы написали эту записку? - услышала она собственный голос.
- Очень сожалею, - ответила Прю с печальной улыбкой. - Но, мадам, приходится быть практичной.
Подойдя к Тоби, она чмокнула его в лоб.
- Бедняжка Тоби. Я так долго была просто его маленькой подружкой и до сих пор не смогла заставить его понять… А теперь нужно говорить откровенно, не так ли?
- Да, - кивнула Ева. - Безусловно.
Хорошенькое личико Прю вновь стало спокойным и сдержанным.
- Уверяю вас, мадам, я не какая-нибудь потаскушка. Я девушка из хорошей семьи. - Она указала на фотографию над пианино. - Это мой папа. Это моя мама. Это мой дядя Арсен. А это моя сестра Иветт. Если я поддалась слабости - что ж. Разве это не привилегия каждой женщины, которая считает себя человеческим существом?
Ева посмотрела на Тоби. Он начал подниматься, но снова сел.
- Но по простоте душевной, - продолжала Прю, - я думала, что у месье Лоза честные намерения, предполагающие брак. А потом объявляют о его помолвке с вами. Нет, нет, нет! - В ее голосе послышался упрек. - Я спрашиваю вас. Разве это честно? Разве это порядочно? Разве это достойно? - Она пожала плечами. - Моя сестра Иветт в ярости. Она говорит, что найдет способ не допустить этот брак и вернуть меня в объятия месье Лоза.
- В самом деле? - отозвалась Ева, начиная многое понимать.
- Но я не такая. Я за мужчинами не гоняюсь. Плевать мне на них! В море хватает рыбы и без Тоби. Но мадам, как женщина, согласится со мной, что по справедливости мне полагается маленькая компенсация за потерю времени и насилие над моими природными чувствами.
Тоби наконец обрел дар речи.
- Ты написала эту записку… - начал он.
Прю не обратила на него внимания, ограничившись рассеянной улыбкой. Ее куда больше интересовала Ева.
- Я попросила у него эту компенсацию, чтобы мы могли расстаться друзьями. Я желала ему добра и даже поздравила с будущим браком. Но он отказал мне, заявив, что пребывает в стесненных обстоятельствах. - Взгляд Прю свидетельствовал, что она об этом думает. - Потом умер его папа. Это очень печально… - Прю казалась искренне огорченной, - поэтому я не беспокоила Тоби целую неделю, только выражая ему сочувствие. Кроме того, он говорил, что, став наследником своего папы, сможет быть щедрым со мной. Однако вчера он сказал, что дела его папы в беспорядке, денег осталось немного, а мой сосед месье Вейль, антиквар, требует платы за разбитую табакерку стоимостью - можете себе представить? - в семьсот пятьдесят тысяч франков!
- Эта записка… - снова начал Тоби.
Но Прю опять обратилась к Еве.
- Да, я ее написала, - признала она. - Моя сестра Иветт об этом не знает. Это моя собственная идея.
- Почему вы написали ее? - осведомилась Ева.
- Нужно ли об этом спрашивать, мадам?
- Нужно.
- Но это должно быть очевидно каждому разумному человеку, - укоризненно промолвила Прю. Наклонившись, она погладила Тоби по голове. - Я очень люблю бедняжку Тоби…
Упомянутый джентльмен вскочил на ноги.