Уивер продолжал говорить. Его глаза наполнялись слезами.
- Она была такая хрупкая. Незащищенная.
- Из-за ее глухоты?
- Нет. Из-за меня. - Когда голос Уивера дрогнул, жена глянула в его сторону, плотно сжала губы и вновь опустила глаза. - Я бросил ее мать, когда Елене было пять, инспектор. Вы это все равно узнаете, поэтому чем раньше, тем лучше. Она спала. Я собрал свои вещи, ушел и больше не возвращался. И я не мог объяснить пятилетнему ребенку, еще и глухому, что я покидаю не ее, что наша жизнь с ее матерью стала до того невыносимой, что я больше не могу терпеть. Мы с Глин были виноваты. Только не Елена. Но я ее отец. Я бросил ее, предал. Она боролась, она самоутверждалась в этой жизни, несмотря на свой дефект, все следующие пятнадцать лет. Гнев, смущение, неуверенность, страх. Они были ее демонами.
Линли даже не приходилось задавать вопросов, чтобы направлять рассказ Уивера в нужное русло. Казалось, человек только и ждал возможности предаться самобичеванию.
- Она могла выбрать Оксфорд - Глин настаивала, чтобы она поступила туда, потому что не хотела, чтобы Елена была со мной, - но она выбрала Кембридж. Понимаете, что это значило для меня? Все эти годы она жила в Лондоне с матерью. Я старался сделать для нее все возможное, но она держала дистанцию. Она позволяла мне быть ее отцом только внешне. И вот у меня появился шанс снова стать им, наладить наши отношения… - Уивер подыскивал подходящее слово, - отдать ей всю любовь, которую испытывал. И как я был счастлив, чувствуя, что между нами постепенно налаживается и крепнет связь, с какой радостью я смотрел, как Джастин помогает Елене писать сочинения. Когда эти две женщины… - Он опять запнулся. - Эти две женщины в моей жизни, Джастин и Елена, моя жена и дочь… - Уивер зарыдал. Это были тяжелые униженные мужские рыдания: одной рукой он прикрывал глаза, в другой сжимал очки.
Джастин Уивер не шевельнулась. Она казалась высеченной из камня. Потом из ее груди вырвался тихий вздох, она подняла глаза и уставилась на яркий огонь.
- Насколько я понимаю, вначале у Елены были трудности в университете, - обратился Линли к жене Уивера.
- Да. Процесс привыкания. Из Лондона, от матери сюда. - Она неуверенно глянула на мужа. - Ей потребовалось время, чтобы…
- Как она могла легко привыкнуть? - требовательно спросил Уивер. - Всю свою жизнь она преодолевала трудности. Она так старалась. Она хотела быть как остальные. - Он вытер лицо смятым носовым платком и продолжал сжимать его в руке; затем надел очки. - Но это было не важно. Абсолютно не важно для меня. Потому что она приносила радость. Такая невинная. Настоящий дар.
- Значит, ее неприятности не внушали вам беспокойства? Я имею в виду, вы не тревожились за вашу карьеру.
Уивер уставился на Линли. В мгновение ока выражение его лица изменилось: вместо чудовищной тоски на нем появилось недоверие.
- Боже, - прошептал Уивер, - на что вы намекаете?
- Я знаю, что вы были в списке претендентов на довольно престижную должность в университете, - пояснил Линли.
- Но какое это имеет отношение… Линли прервал его:
- Моя обязанность собирать и оценивать информацию, доктор Уивер. Для этого мне приходится задавать вопросы, на которые вы бы при других обстоятельствах предпочли не отвечать.
Уивер задумался, нервно теребя пальцами зажатый в руке носовой платок:
- Ничто в поведении моей дочери не внушало мне беспокойства, инспектор. Ничто. Ни одна черта ее характера. Ни один ее поступок.
Линли размышлял над его словами. Он думал о застывшем лице Уивера, потом сказал:
- У Елены были враги?
- Нет. И никто из ее знакомых не мог бы причинить ей зла.
- Энтони, - неуверенно произнесла Джастин, - ты не думаешь, что она и Гарет… Может быть, у них произошла размолвка?
- Гарет Рэндольф? - спросил Линли. - Президент "Глухих студентов"? - Когда Джастин кивнула, он продолжил: - Доктор Кафф говорил мне, что в прошлом году его попросили помогать Елене. Что вы можете сказать о нем?
- Если это он, я убью его, - подал голос Уивер. Джастин ответила на вопрос:
- Он будущий инженер, учится в Куинз-Колледже.
Уивер, обращаясь больше к самому себе, чем к Линли, проговорил:
- А инженерная лаборатория недалеко от дороги на насыпи. Там он проводит практические занятия. А также встречается со студентами, которым помогает. Это ведь в двух минутах ходьбы от острова Крузо? А до Коу-Фен одна минута бегом.
- Он ладил с Еленой?
- Они часто виделись, - ответила Джастин, - но это было одно из условий доктора Каффа и руководителей Елены. Гарет следил, чтобы она появлялась на собраниях "Глухих студентов". Он привлек ее к занятиям общества. - Она метнула в сторону мужа осторожный взгляд, прежде чем закончила: - Мне кажется, Елене очень нравился Гарет. Но не так, как она ему. А он и правда замечательный парень. Не думаю, чтобы он…
- Он занимается боксом, - продолжал Уивер, - он участник университетской команды. Елена мне говорила.
- Он мог знать, что в то утро она будет бегать?
- В том-то и дело, - ответил Уивер, - она не должна была бегать. - Он обернулся к жене. - Ты говорила, что она не будет бегать. Ты сказала, она звонила тебе.
В его словах слышалось обвинение. Джастин слегка отклонилась назад - почти незаметное движение, поскольку она сидела очень прямо.
- Энтони. - Имя мужа прозвучало как скрытая мольба.
- Она звонила вам? - удивленно переспросил Линли. - Как?
- По текстофону, - ответила Джастин.
- Что-то вроде видеотелефона?
Энтони Уивер зашевелился на стуле, перевел глаза на жену и поднялся:
- Он у меня в кабинете. Я вам покажу.
Уивер повел Линли через столовую, безупречную кухню со сверкающей утварью и по короткому коридору, ведущему в заднюю часть дома. Кабинет Уивера оказался маленькой комнатой с окнами, выходящими на задний дворик, и когда он включил свет, на улице заскулила собака.
- Ты кормила его? - спросил Уивер у жены.
- Он хочет в дом.
- Я не могу его видеть. Нет. Не пускай его, Джастин.
- Это всего лишь собака. Он не понимает. Ему никогда…
- Не надо!
Джастин замолчала. Она, как и прежде, осталась стоять у двери, когда Линли и ее муж вошли в комнату.
Кабинет был совсем не похож на остальные комнаты в доме. На полу лежал старый цветастый ковер. На провисших полках из дешевой сосны теснились книги. У картотеки стояли фотографии, а на стене висели наброски в рамках. Под единственным окном располагался стол Уивера - стального цвета, большой и уродливый. Кроме груды писем и стопки справочников, на столе стояли компьютер, монитор, телефон и модем. Именно это и называлось текстофоном.
- Как он работает? - поинтересовался Линли.
Уивер высморкался и сунул платок в карман пиджака.
- Я позвоню в колледж. - Он подошел к столу, включил монитор, набрал по телефону несколько цифр и нажал кнопку на модеме.
Через несколько минут экран компьютера разделился на две части тонкой горизонтальной линией. Внизу появились слова: "Дженн слушает".
- Коллега? - спросил Линли.
- Адам Дженн, мой выпускник. - Уивер быстро печатал. Слова появлялись в верхней части экрана: "Это доктор Уивер, Адам. Я демонстрирую действие текстофона полиции. Елена использовала его вчера вечером".
"Ясно, - появилось в нижней части экрана. - Мне оставаться на связи? Нужно показать что-то особенное?"
Уивер перевел на Линли вопросительный взгляд.
- Нет, достаточно, - ответил Линли, - теперь ясно, как он работает.
"Нет необходимости", - напечатал Уивер.
"Хорошо" - ответ. А через несколько секунд: "Я буду в колледже весь вечер, доктор Уивер. Завтра тоже. Буду здесь, сколько понадобится. Пожалуйста, не беспокойтесь ни о чем".
Уивер проглотил подступивший к горлу комок.
- Хороший парень, - прошептал он и выключил монитор. Все трое смотрели, как слова на экране медленно угасали.
- Какое сообщение прислала Елена вчера вечером? - спросил Линли у Джастин.
Та по-прежнему стояла у двери, прислонившись плечом к косяку и глядя на монитор, словно силилась вспомнить.
- Она только написала, что утром не будет бегать. Иногда у нее были проблемы с коленом. Я решила, что она хочет дать ему отдых на день или два.
- Когда она связалась с вами? Джастин наморщила лоб:
- Наверное, было начало девятого, потому что она попросила отца, но он еще не пришел с работы. Я сообщила ей, что ему пришлось ненадолго вернуться в колледж, и Елена ответила, что позвонит туда.
- Она позвонила?
Уивер покачал головой. Его нижняя губа дрожала, и он прижал ее указательным пальцем левой руки, словно пытаясь таким образом сдержать рвавшиеся наружу рыдания.
- Вы были одна, когда Елена звонила? Джастин кивнула.
- Вы уверены, что это была Елена? Прекрасная кожа на щеках Джастин будто натянулась.
- Конечно. Кто же еще?
- Кто знал, что вы вдвоем бегаете по утрам? Джастин перевела взгляд на мужа, потом снова на Линли:
- Энтони знал. По-моему, я говорила кому-то из коллег.
- Где?
- В "Юниверсити Пресс".
- А другие?
И снова она перевела взгляд на мужа:
- Энтони, ты кому-нибудь говорил?
Уивер по-прежнему глядел на компьютер, словно надеясь получить сообщение.
- Адаму Дженну, по-видимому. Да, точно, я говорил ему. Знали ее друзья. Жильцы на ее этаже.
- Кто-нибудь знал про ее текстофон?
- Гарет, - ответила Джастин, - конечно, она сказала Гарету.
- И у него тоже есть такой текстофон. - Уивер метнул взгляд на Линли. - Елена ведь не звонила, не так ли? Звонил кто-то другой.
Линли понял, что его собеседник жаждет решительных действий.
- Возможно, - согласился инспектор, - но также возможно и то, что Елена предпочла придумать отговорку, чтобы совершить пробежку одной. Это было бы необычно?
- Она бегала со своей мачехой. Всегда. Джастин промолчала. Линли поглядел на нее.
Она отвела глаза. Для него этого было достаточно. Уивер спросил у жены:
- Ты ведь не видела ее утром? Почему, Джастин? Разве ты не искала ее?
- Она мне позвонила, милый, - терпеливо ответила Джастин. - Я не ожидала увидеть ее. Но если бы и так, утром я не была у реки.
- Вы тоже бегали утром? - спросил Линли. - Когда это было?
- В наше обычное время. Четверть седьмого. Но я выбрала другой маршрут.
- Вы не были у насыпи?
Минутное размышление.
- Была. Но в конце, а не в начале. Я пробежала через город и пересекла насыпь с востока на запад. Я бежала к Ньюнем-роуд. - Быстро взглянув на мужа, Джастин слегка шевельнулась, словно набираясь смелости: - Честно говоря, я ненавижу бегать вдоль реки, инспектор. Мне это никогда не нравилось. Поэтому, когда у меня появилась возможность выбрать другой маршрут, я выбрала его.
Линли подумал, что это было самое большое откровение, на которое Джастин Уивер решилась в присутствии мужа и которое касалось ее отношений с его дочерью Еленой.
Сразу после ухода инспектора Джастин впустила собаку в дом. Энтони поднялся наверх. Он не узнает, что она это сделала. Рано утром она встанет и выпустит животное на улицу, прежде чем проснется Энтони.
Это было предательством по отношению к мужу. Джастин знала, что ее мать никогда бы не пошла наперекор желаниям отца. Но речь шла о собаке, испуганном, одиноком существе, которое чувствовало, что что-то не так, но не могло понять почему.
Когда Джастин открыла заднюю дверь, сеттер не бросился через лужайку, как обычно, а вошел неуверенно, словно понимал, что его присутствие в доме нежелательно. Пригнув к земле рыжую голову, собака с надеждой взглянула на Джастин. Дважды вильнула хвостом. Уши животного насторожились, потом повисли.
- Все в порядке, - прошептала Джастин, - заходи.
Стук собачьих когтей по полу, когда животное обнюхивало плитки пола на кухне, успокаивал. Во всех звуках, издаваемых сеттером, было что-то домашнее: в визге и рычании, когда он играл, в фыркании, когда копал землю и она попадала ему в нос, в долгом вздохе, когда устраивался спать в своей корзине, в тихом урчании, когда собака хотела привлечь чье-то внимание. Она была так похожа на человека, что Джастин не переставала удивляться.
- Думаю, собака пойдет Елене только на пользу, - сказал Энтони перед приездом дочери в Кембридж в прошлом году. - У Виктора Карптона недавно ощенилась сука. Я возьму Елену с собой, пусть сама выберет щенка.
Джастин не возражала. В душе она тоже мечтала об этом. Хотя и протест прозвучал бы вполне уместно, поскольку собаке - источнику суматохи и грязи - предстояло жить в доме на Адамс-роуд, а не в Сент-Стивенз-Колледже с Еленой. Но Джастин вспыхнула от радости. Кроме голубого попугая, слепо привязанного к матери Джастин, и выигранной на празднике золотой рыбки, которая в первую же ночь выбросилась из налитого доверху аквариума и приклеилась к нарциссу на обоях за буфетом, когда девочке было восемь лет, у Джастин никогда не было настоящего домашнего любимца - собаки, следующей за ней по пятам, кошки, свернувшейся у нее в ногах в кровати, или лошади, чтобы ездить по пустым аллеям Кембриджшира. Родители считали, что держать в доме животных негигиенично.
Они являлись переносчиками бактерий. Бактерии - это неприлично. А после того, как родители Джастин получили наследство ее двоюродного дедушки, приличия были для них на первом месте.
Энтони Уивер был для нее символом разрыва с прежней жизнью, ее вызовом приличиям и утверждением взрослой. У Джастин перед глазами стояла мать, произносящая дрожащими губами: "О чем же ты думаешь, Джастин? Он же… еврей". Она по-прежнему почти физически испытывала жгучее чувство удовлетворения, глядя, с каким испугом ее побледневшая мать приняла известие о скорой свадьбе. Реакция отца была более спокойной.
- Он сменил фамилию. Он преподаватель в Кембридже. У него стабильный доход. Конечно, он уже был женат, и мне было бы приятнее видеть рядом с тобой кого-нибудь помоложе. И все-таки он неплохая партия. - Отец скрестил ноги и взял в руки трубку и "Панч", который давно избрал для себя как подобающее чтение для джентльмена в воскресный вечер. - Я чертовски рад, что он сменил фамилию.
Но сменил фамилию не сам Энтони, а его дед. Он словно вновь родился - не Вайнер из Германии, а британец Уивер. Конечно, Уивер - не совсем благородная фамилия, но тогда дед Энтони этого не понимал, как не понимал и того, что его акцент и его профессия никогда не позволят ему преодолеть грань между ним и представителями того класса, к которому он так стремился. Сливки общества не имели обыкновения близко общаться со своими портными, несмотря на близость магазинов последних к Савил-Роу.
Энтони рассказал все это Джастин вскоре после того, как они встретились в "Юниверсити Пресс", где она, тогда помощник редактора и недавняя выпускница Даремского университета, занималась подготовкой к печати книги об эпохе правления Эдуарда III. Энтони Уивер был ответственным редактором этого тома собрания сочинений, написанных тяжеловесным языком исследователей Средневековья. В течение последних двух месяцев подготовки проекта Джастин и Энтони работали бок о бок, иногда в ее маленьком офисе в "Юниверсити Пресс", но чаще в его комнатах в Сент-Стивенз-Колледже. А в свободное время Энтони рассказывал о своем прошлом, дочери, первом браке, работе и своей жизни.
Джастин никогда не встречала человека с таким подвешенным языком. Живя в мире, где общение заключалось в легком поднятии бровей или движении губ, она влюбилась в его желание говорить, в его быструю теплую улыбку, в то, как он глазами побуждал ее к разговору. Тогда Джастин хотелось только слушать Энтони, и прошедшие девять лет она это и делала, пока ограниченный мир Кембриджского университета не стал для него тесен.
Джастин смотрела, как ирландский сеттер вытащил из своей корзины старый черный носок, приготовившись терзать его на полу.
- Только не сегодня, - прошептала Джастин. - Иди в корзину. - Она похлопала собаку по голове, теплый язык ласково лизнул в ответ ее пальцы, и Джастин вышла из кухни. В столовой она задержалась, чтобы снять со скатерти нитку, а в гостиной выключила газ и смотрела, как языки пламени быстро исчезали среди углей. Затем Джастин пошла наверх.
Энтони лежал на постели в полутемной комнате. Он снял ботинки и пиджак, и Джастин по привычке поставила их в ящик, а пиджак повесила на вешалку. После этого она повернулась к мужу. Свет из коридора блестел на дорожках слез, которые ползли по его вискам и исчезали в волосах. Его глаза были закрыты.
Джастин хотела ощутить жалость, печаль или сочувствие. Она хотела чувствовать что угодно, только не тревогу, которая впервые охватила ее, когда он днем уехал из дому и оставил ее наедине с Глин.
Она подошла к постели. Это была модная кровать из датского тика с боковыми столиками. На каждом из них стояла приземистая медная лампа, похожая на гриб, и Джастин включила одну рядом с мужем. Он поднял правую руку и прикрыл глаза. Левая рука потянулась к ней.
- Ты мне нужна, - прошептал он, - останься со мной.
Сердце Джастин не дрогнуло, как дрогнуло бы год назад, и плоть не откликнулась на его призыв. Ей бы хотелось воспользоваться моментом, как поступили бы на ее месте другие женщины, выдвинуть маленький ящичек в его столе, вытащить коробку противозачаточных таблеток и сказать: "Выброси их, если я тебе нужна". Но Джастин этого не сделала. Запас надежды и терпения она истощила уже давно. Осталось только то, что обычно остается, когда все хорошее ушло. Казалось, целую вечность Джастин переполняли гнев, недоверие и желание отомстить, которое еще не было удовлетворено.
Энтони повернулся на бок. Он усадил ее на кровать и положил голову ей на колени, обняв ее за талию. Механическим жестом Джастин погладила его волосы.
- Это сон, - произнес Энтони, - она придет к нам в выходные, и мы снова будем вместе. Мы поедем в Блэкни. Или будем тренироваться в стрельбе для охоты на фазанов. Или просто будем сидеть и разговаривать. Но мы будем одной семьей. Все вместе. - Джастин видела, как по его щеке покатились слезы и капнули на ее серую шерстяную юбку. - Я хочу, чтобы она вернулась, - прошептал он, - Елена, Елена.
Джастин произнесла единственные искренние слова, которые можно было сказать в такой ситуации:
- Я сожалею.
- Обними меня. Пожалуйста. - Руки Энтони скользнули под жакет и крепко обхватили ее. Через мгновение Джастин услышала, как он прошептал ее имя. Он прижал ее к себе и начал вытягивать блузку из-за пояса юбки. Руки у него были теплые. Они нащупывали застежку ее бюстгальтера. - Обними меня, - снова попросил Энтони. Он скинул жакет с плеч Джастин и губами нащупал ее грудь. Сквозь тонкий шелк блузки она почувствовала его дыхание, потом его язык и затем зубы, прикусившие сосок. Грудь Джастин напряглась. - Просто обними меня, - шептал Энтони, - обними. Пожалуйста.
Джастин знала, что секс - вполне нормальная, жизнеутверждающая реакция на горестную утрату. Но она не могла не задаваться вопросом, не занимался ли он уже сегодня таким жизнеутверждением.