– Кто-то, – продолжал эксперт, – когда мальчик был уже мертв, пытался развязать шарф и ослабил узел. Это, конечно, не мое дело, но я решил вам сказать.
– Вы имеете в виду, что это сделал убийца?
– Не знаю. Возможно, и убийца. Хотя душители, как правило, так не поступают. Увидев дело рук своих, они обычно теряют голову и сматываются. Это все, суперинтендент. До свидания.
Хедли пристально посмотрел медику вслед.
– Теряют голову и сматываются, – сказал он, переводя взгляд на шарф. – Однако не думаю, чтобы этот убийца потерял голову. Послушайте, Фелл. Я говорил вам, в чем состоит главное затруднение. Я говорил, что… Эй! Фелл! Проснитесь!
И действительно, вот уже несколько минут, как доктор Фелл, казалось, не слушал. Сперва он медленно переводил взгляд с одного конца корта на другой; затем, взглянув поверх высокой проволочной ограды, вновь опустил глаза и стал рассматривать узкую полоску травы за ней. Казалось, его заворожило упоминание об акробате. На его широком красном лице застыло отсутствующее, крайне не соответствующее ситуации выражение, похожее на усмешку. Наконец, с сосредоточенной рассеянностью он вынул сигару и зажал ее в уголке рта, словно стараясь изобразить из себя редактора отдела новостей какой-нибудь чрезвычайно крутой газеты.
– Я бодрствую, – возразил он. – Я размышлял… так вот, я размышлял о редком хладнокровии некой особы.
– А? Кто же эта особа?
– Бренда Уайт.
– Продолжайте, – заинтересовался Хедли. Доктор Фелл пожевал сигару.
– Давайте, – произнес он с крайне огорченным видом, – давайте восстановим, как мисс Уайт обнаружила тело. Предположим, что она говорит правду. В таком случае в двадцать минут восьмого она спускается сюда, чтобы… – Фелл помолчал. – Кстати, об этом я, кажется, не слышал. Зачем она все-таки спустилась сюда?
Хедли проявлял явное нетерпение:
– Ах, я не знаю. Чтобы забрать корзину для пикников или что-то в этом роде.
– Корзину для пикников? Почему она ей понадобилась?
– За ней ее послала Мария, – объяснил суперинтендент. – Звучит нелепо, но надо знать Марию. Затем следовало прихватить вешалки для одежды. Мария сушит на корте выстиранные вещи. Кстати, вот еще что: никак не могу понять, какое положение она занимает в этом доме. Волнуясь, называет хозяина по имени, но на ней вся стирка и глаженье. Отдает распоряжения даже девице Уайт, но получает их от других слуг. Ума не приложу, что она здесь такое.
Доктор Фелл, казалось, не слышал.
– Корзина для пикников, – задумчиво произнес он. Затем заглянул в окно павильона. Его взгляд лениво скользнул по двум скамейкам, ряду шкафов, потрепанному предмету, похожему на большой баул. – Я не вижу там никакой корзины. Девица ее забрала?
– Нет. Она увидела тело Дорранса и…
– И не побежала на корт, чтобы посмотреть, что случилось, – заключил доктор Фелл. Их глаза встретились.
– Хедли, – с громоподобной искренностью продолжал доктор Фелл, – я ничего не имею против милой леди. На вас явно произвели впечатление ее beaux yeux. Она – при том, что мне известно о ней – вполне может являть собой сочетание Флоренс Найтингейл и Элис Лайл. Но неужели вас ничуть не поражает ее нечеловеческое присутствие духа?
– Да, но…
– Минуту. Поставьте себя на ее место. Она приходит сюда за корзиной для пикников. После грозы еще довольно темно, а среди деревьев еще темнее. Неожиданно она наталкивается на тело человека, за которого намеревалась выйти замуж. Единственное, что она видит, и видит поразительно ясно, – задушенный человек, который лежит в конце цепочки неясных следов на песке. Знаете, как поступает в такой ситуации большинство людей? Естественным порывом – для кого угодно – было бы броситься вперед и посмотреть, что случилось. Ну?
– Я знаю, но…
– Так что же ей помешало подойти ближе, что заставило остановиться у двери корта? Потрясение? Страх? Отвращение? Это мы могли бы понять. Но она говорит – нет. Если я вас правильно понял, то даже в такую минуту она разглядела следы на корте. И в них ей что-то показалось странным. Она заметила, что они такого же размера, как ее собственные туфли. Она сравнила следы со своими туфлями и вспомнила, что оставила запасную пару в этом павильоне. И, сообразив, что перед ней ловушка, остановилась на сухой земле. – Доктор Фелл снова скосил глаза на широкую черную ленту своих очков. Затем добавил более мягко: – Это не просто невозможно. Это невероятно.
Хедли угрюмо кивнул.
– Да, да, все это я знаю, – проговорил он с заметным раздражением. – Мне это тоже пришло в голову. Первое, о чем я хочу спросить ее, – каким образом, едва взглянув на корт, она сразу узнала следы от своих собственных туфель. Но вы ведь понимаете, что это не улика? Приведите мне хоть один пример того, что девушка, которая весит сто фунтов, ступала бы так тяжело…
Его неуверенный взгляд остановился на боковом окне павильона. Он немного помолчал, а затем проговорил резко:
– Послушайте, Фелл. Интересно, что находится в этой штуковине?
– В какой штуковине?
– В этом старом бауле. Вот там, в углу.
– Не знаю. Вы заглядывали в него?
– Нет, но…
– Суперинтендент! – раздался громкий голос с теннисного корта. Один из полицейских, снимавших оттиски следов, сержант в штатском, поспешно поднялся с колен. – У меня кое-что есть, сэр, что может вас заинтересовать, – продолжал он.
Затем быстро прошел через уже высохший корт, открыл дверь и подошел к павильону, неся что-то на открытой ладони.
– Это кусок ногтя, сэр, – сообщил сержант. – Похоже, женский: во всяком случае, покрыт красным лаком. Сверкнул в свете прожекторов.
– Где вы его нашли? Рядом с телом?
– Нет, сэр. Между двумя цепочками следов. Следы убитого мы обозначили буквой А, женские следы буквой В и следы второго мужчины буквой С. Он лежал на земле между В и С, ближе к С, футах в двенадцати от проволочной двери.
Хедли осмотрел кусочек ногтя и взглянул на доктора Фелла, который, не глядя на суперинтендента, что-то пробурчал себе под нос.
– Положите его в целлофановый пакет, – сухо сказал Хедли. – Пакет надпишите. Также отметьте его местонахождение на плане, который вы чертите. – Он бросил на Фелла пылающий взгляд; он редко краснел, и темные с проседью усы и брови резко выделялись на жестком, бледном лице – но теперь кровь прилила к щекам. – Не знаю, сломан ли ноготь у девицы Уайт. Не заметил, хотя помню, что ногти у нее именно такого цвета. Но у нас скоро будет возможность проверить. И если эта молодая леди наплела мне кучу небылиц, то, клянусь Богом…
– Успокойтесь…
– Повторяю…
– Послушайте, – мягко возразил доктор Фелл. – Вот уже двадцать пять лет, как я пытаюсь привить вам принципы душевного равновесия. Но вы никак не поддаетесь. Вы всегда со страстью, чтобы не сказать буйно, бросаетесь в одном направлении. Но если вы случайно обнаруживаете некоторую шаткость вашей первоначальной идеи, то всегда столь же буйно бросаетесь в противоположном направлении. Тому, что на корте оказался этот кусочек ногтя, может найтись самое невинное объяснение.
– Хорошо бы ему найтись.
– К тому же, – продолжал доктор Фелл, который тоже понемногу распалялся, – в своих рассуждениях вы допускаете элементарную ошибку. Я хотел обратить на это ваше внимание еще тогда, когда вы ополчились на мое воображение. Впрочем, пока оставим это. Что вы намерены делать?
– Намерен? – прорычал Хедли. – Намерен? – Он достал из нагрудного кармана записную книжку и положил ее на крыльцо павильона. Рядом с ней он положил сине-белый шарф. Затем вынул карандаш, перочинный нож и открыл лезвие. – Кусок сломанного ногтя! Ноготь зацепился именно за этот шарф! Намерен? Я собираюсь немедленно вызвать сюда эту молодую парочку, вот что я намерен сделать. И если только они не выложат мне все на чистоту!… Отлично, инспектор. Пришлите их сюда.
Он принялся точить карандаш. Когда появились Хью и Бренда, нож все еще скрипел по грифелю, издавая резкие, неприятные звуки.
Глава 11
Замешательство
На сей раз ожидание перед самой калиткой отнюдь не благотворно подействовало на нервы Хью. Он понимал, что Хедли намеренно тянул время, и старался успокоиться. Они с Брендой ждали в присутствии констебля, который не был расположен вступать в беседу.
Подняв голову, они разглядывали звезды и почти не разговаривали; хуже всего было, когда мимо проносили тело Фрэнка, ярко освещенное фарами автомобилей, стоявших на подъездной дороге.
– Сюда, сэр, – сказал наконец констебль.
– Нам… нам войти вместе? – спросила Бренда, словно они стояли перед кабинетом дантиста.
– Да, мэм. Сюда, пожалуйста.
Входя в обширную зону, освещенную голубоватым сиянием прожекторов, Хью представлял себе не столько кабинет дантиста, сколько стадион или боксерский ринг; скажем, ринг в Национальном спортивном клубе. Он убеждал себя, что совершенно спокоен, но в груди его ощущалась неприятная пустота, а ноги слегка дрожали.
На всем пути к павильону за каждым их шагом следило множество глаз. Глаза отмечали каждое их движение. Поставив одну ногу на крыльцо павильона, суперинтендент Хедли затачивал карандаш, приставив его к колену. Он выпрямился, всем своим видом выражая беспредельную вежливость и учтивость; слишком подчеркнутую учтивость, подумал Хью. Нервы его напряглись до состояния предельной восприимчивости, и он всем своим существом чуял неладное. Хедли, чьи потемневшие глаза буквально сверлили собеседника и, казалось, жадно поглощали все, что находилось в пределах их видимости, приветствовал молодых людей с дружелюбной улыбкой и обменялся с Хью рукопожатиями.
– Добрый вечер, мистер Роуленд. Не имел удовольствия встречаться с вами с… позвольте, когда же мы виделись последний раз? Должно быть, на процессе миссис Джуел, не так ли?
– Вы правы, суперинтендент. На процессе миссис Джуел. Я был среди защитников.
– Да, конечно. Вы были среди защитников, – подтвердил Хедли, несколько изменив интонацию. – Сожалею, что мне пришлось снова побеспокоить вас, мисс Уайт. – Бренда сдержанно кивнула. – Но нам необходимо уточнить несколько незначительных деталей, после чего мы больше не станем вас тревожить. Думаю, ни один из вас прежде не встречался с доктором Феллом?
Хью знал, что при любых других обстоятельствах в глазах доктора зажглись бы огоньки. Его лицо засияло бы, как у старого короля Коля; от сдавленного смеха заколыхались бы многочисленные подбородки, спускавшиеся до жилета; он сорвал бы с головы широкополую шляпу и отвесил бы Бренде низкий поклон. Но сейчас он просто приподнял шляпу, показав копну седеющих волос, свесившихся на одно ухо. Он с некоторым беспокойством рассматривал незажженную сигару, которую держал в руке. До крайности обостренные чувства Хью отметили и кое-что еще.
И доктор Фелл, и Хедли как бы невзначай бросили взгляд на правую руку Бренды.
– Я бы хотел попросить вас сесть, – продолжал Хедли, – но мне пришла в голову одна мысль. Мы вынесем сюда одну из этих скамеек. – Он просунулся в узкую дверь павильона. – Вот так, – заключил он, с громким скрипом таща скамью по деревянному настилу крыльца. – Нет, нет, нет, сядьте там… оба. Я постою.
Они сели. Хедли снова взглянул на правую руку Бренды. "Все в порядке, – сказал себе Хью. Проклятый кусок ногтя благополучно лежал в правом кармане его брюк. – Но неужели они что-то заподозрили?"
– Прежде всего, – продолжал Хедли, держа на свету острие карандаша и внимательно разглядывая его, – должен вам сказать, что я снял показания с миссис Бэнкрофт. Поэтому от вас мне главным образом нужно… скажем, подтверждение. – Он отвел взгляд от карандаша и приятно улыбнулся.
– Можете называть это как вам угодно, – сказала Бренда.
– Хорошо! Так вот, насколько я понимаю, – Хедли снова принялся изучать карандаш, – сегодня днем мистер Роуленд попросил вас разорвать вашу помолвку с мистером Доррансом. Мистер Дорранс и миссис Бэнкрофт это слышали. И вы отказались. Это так?
Бренда не ожидала нападения с этого фланга. Краска стала медленно заливать ее лицо.
– Да, я отказалась… тогда.
– Понимаю. Вы имеете в виду, что позднее у вас был случай передумать?
– Полагаю, у меня всегда было намерение передумать.
– И, однако, вы передумали несколько позже?
– Да.
– Почему, мисс Уайт?
Бренда слегка повернулась и бросила на Хью взгляд, молящий о помощи. Но Хью на какое-то мгновение потерял пить разговора. Он как бы невзначай сунул правую руку в карман брюк, дабы убедиться, что кусочек ногтя находится на месте. Но его там не было. Хью охватила паника. Его там не было. Пальцы Хью нащупали бензиновую зажигалку, табачные крошки, застрявшие в швах кармана, – и больше ничего.
Выронил. Но, Боже мой, где? На корте, когда Китти застала его врасплох? Случайно вытащил из кармана, кладя туда? На корте… но где именно? Конечно, они знают, тают, наверняка знают. Хью посмотрел на корт и тут же почувствовал на себе взгляд потемневших глаз Хедли.
– Вижу, вы что-то нащупываете в кармане, мистер Роуленд. Вы хотите закурить? – Хедли вынул пачку сигарет. – Угощайтесь.
– Нет, благодарю.
– А вы, мисс Уайт?
– Нет, благодарю, не сейчас, – сказала Бренда и откашлялась, чтобы прочистить горло.
– Как угодно. Так вернемся к вопросу о том, что вы все же передумали.
И здесь Хью перебил его.
– Если не возражаете, суперинтендент, – сказал он на удивление спокойным голосом, – то я позволю себе предположить, что в этом вопросе мы едва ли можем вам помочь. Мисс Уайт не питала к Доррансу неприязни. Она всего лишь не хотела выходить за него замуж. Что до меня, то могу откровенно признаться, что я считал его свиньей. – И, слегка наклонив голову, добавил: – Любопытно, что думал о нем брат Мэдж Стерджес?
Стрела попала в самое яблочко. Хью это понял. Но отвлечь Хедли было не так-то просто.
– Он не слишком вам нравился, мисс Уайт? Вы не вышли бы за него даже ради пятидесяти тысяч фунтов?
– Нет, не вышла бы. Кроме того, я и так не увидела бы этих денег.
"Будь начеку", – крикнул Хью про себя.
– Вы не увидели бы этих денег? – переспросил Хедли. – Что вы имеете в виду, мисс Уайт?
– Все деньги были завещаны Фрэнку.
– Но, насколько я понимаю, вы наследовали вместе?
– Нет, нет, нет, – серьезно сказала Бренда. – Попросите адвокатов показать вам завещание. Дядя Джерри все устроил так, чтобы развод или раздельное проживание были исключены. Я хочу сказать, что если бы мы поженились, получили деньги и через неделю развелись, то остались бы ни с чем. Пятьдесят тысяч фунтов – это немалый капитал. Он вложен с прибылью от шести до восьми процентов и приносит около четырех тысяч годового дохода. Фрэнк должен был получать проценты до тех пор, пока мы не разведемся или не разъедемся. Конечно, теоретически это было совместное наследство, поскольку я должна была получать свою долю из этой суммы. Однако в действительности это не совсем так: Фрэнк твердо решил вложить все деньги в сеть ночных клубов, и ни один из нас не имел бы права трогать капитал до тех пор, пока другой…
Она замолчала.
– Понятно, – кивнул Хедли, внимательно рассматривая кончик карандаша. – Пока другой не умрет. Итак, теперь все принадлежит вам без каких бы то ни было ограничений. Это так?
Самообладанием (или видимостью самообладания) Бренды оставалось только восхищаться. Она вздернула подбородок и машинально отбросила волосы со лба. Затем положила ногу на ногу и стала быстро, резко и нервно качать носком туфли. Вот и все.
Хью четко видел все окружающие предметы: скамью, на которой они сидели, как двое школьников; ракетку Фрэнка, лежавшую почти у их ног; маленький павильон с горевшим внутри фонарем; даже край корзины для пикников, стоявшей за открытой дверью. Ему стоило некоторого усилия отвести от нее взгляд. Где же он потерял кусочек ногтя?
– Я не это имела в виду, – сказала Бренда. – Послушайте, к чему строить подобные предположения?
– Я не строил никаких предположений, мисс Уайт. Я лишь повторил то, что вы сказали. Вы знали об этом условии, мистер Роуленд?
– Да.
– Вы знали об этом. Понятно. – Хедли наконец остался доволен тем, как заточен карандаш. – Ненадолго оставим этот вопрос и вернемся к тому времени, когда все вы пришли сюда поиграть в теннис. Мистер Роуленд, если не ошибаюсь, кое-кто слышал, как вы сказали: "Если мы не будем осторожны, то еще до исхода дня случится убийство". И мисс Уайт с вами согласилась.
– Да.
– Что вы имели в виду?
Хью рассмеялся:
– Ничего, ровно ничего, суперинтендент. Если ваш осведомитель слышал и остальное, то вам известно: мы сошлись на том, что у всех перед грозой разыгрались нервы. – Он помолчал. – Вы способны это понять? Вы сами не страдали от жары? Не могли из-за нее поддаться искушению сказать или сделать нечто такое, чего говорить и делать не следует?
Хедли резко повернулся:
– Что вы имеете в виду, мистер Роуленд?
А кто его знает что. Только стрела вновь попала в самое яблочко.
– Ничего, ровным счетом ничего, суперинтендент. У меня нет никакой задней мысли.
– Вы стали играть в теннис, – продолжал Хедли. – Я хочу узнать об этом как можно подробнее. Вы и миссис Бэнкрофт играли против мисс Уайт и мистера Дорранса?
– Да.
– Мисс Уайт и мистеру Доррансу досталась южная сторона корта. Вам и миссис Бэнкрофт – северная; то есть та сторона, где впоследствии было обнаружено тело мистера Дорранса? Это так?
Хью вслед за ним перевел взгляд на корт.
– Да, так.
– Вы играли, пока…
– Пока не разразилась гроза, примерно до четверти седьмого.
– И, как мне сказали, во время игры вы вновь угрожали мистеру Доррансу?
– Не совсем так. Я пригрозил ударить его.
– Но вместе с тем вы употребили слова: "Мне бы очень хотелось убить вас"?
– Возможно. Не помню.
– Понятно, – сказал Хедли, не сводя с Хью тяжелого взгляда. – Во время игры произошло что-нибудь еще?
Приняв решение, Хью пошел ва-банк.
– Ничего такого, что мне бы запомнилось. Во всяком случае, ничего серьезного. – Он немного помолчал. – Если не считать того, что во время последнего гейма Бренда, подавая мяч, сломала ноготь на среднем пальце. Еще и поэтому она не горела желанием продолжать игру.
Молчание.
Молчание настолько полное, что Хью мог слышать, как трепещут крылышки мотылька, вьющегося вокруг фонаря в павильоне. Все собравшиеся смотрели на него во все глаза. И вновь ему потребовалось усилие, чтобы отвести взгляд от корзины для пикников.
– Похоже, вы почему-то мне не верите, – сказал Хью. – Я не знал, что это так важно. Но это правда. Ведь так, Бренда?
– Конечно правда, – ответила Бренда, изобразив легкий смешок. – Взгляните! – Она вытянула руку. – Если вы, мистер Хедли, когда-нибудь играли в теннис, то знаете, что удар приходится по среднему пальцу, когда держишь ракетку свободно. Когда ноготь обломился, было страшно больно, но потом я об этом забыла. Но почему вы спрашиваете?
Снова молчание.
Хедли зашел им за спину и направился по траве к другой стороне крыльца. Он поднял предмет, в котором оба узнали шарф Фрэнка Дорранса. Затем он вернулся и встал перед ними с шарфом в руках.
– Значит, – заявил он с довольным видом, – вы сломали ноготь, играя в теннис?