Немногим позже, после часа в прошлую ночь, в вестибюле дома на Восточной Двадцать девятой улице было обнаружено тело женщины. Ее задушили с помощью какого-то шнура, что-то вроде веревки, но не слишком тонкой. Опознать ее оказалось непросто, поскольку сумочку унесли. Как позднее выяснилось, она жила в соседнем доме, так что, в конце концов, нам не понадобилось много времени. Ее звали Маргрет Фомоз. Она работала служанкой в доме мисс Присциллы Идз на Семьдесят четвертой улице. Как стало известно, в этом доме она находилась с утра до вечера, а жила на Двадцать девятой улице со своим мужем. Обычно она возвращалась домой около девяти часов, но вчера вечером позвонила мужу и сказала, что задержится и не придет до одиннадцати. По его словам, она казалась расстроенной. На все его вопросы Маргрет ответила, что обязательно все расскажет, когда придет домой.
– Значит, она была убита около одиннадцати?
– Пока неизвестно. Здание на Семьдесят четвертой улице – частный дом, переделанный на роскошные квартиры, по одной на каждом этаже. За исключением квартиры мисс Идз, которая занимает два этажа и имеет собственный, отдельный от всех лифт. Он так хорошо работает, что при нем нет обслуживающего персонала. Поэтому никто не мог видеть, кто приходил и кто уходил от мисс Идз. Судебный эксперт считает, что все произошло между половиной одиннадцатого и полуночью.
Кремер снова взглянул на часы. Он сунул сигарету в левый угол рта и прижал ее зубами. Кремер никогда их не раскуривал.
– Я был дома и лежал еще в постели, – продолжал он, – когда мне сообщили о происшедшем. Роуклифф к тому времени уже направил на место четырех человек – обычная формальность. Около четырех утра один из них, по имени Ауэрбах, решил, что имеет неплохие мозги и стоит им дать шанс отличиться. Ему в голову пришла мысль, что он почему-то никогда не слышал раньше, чтобы похитители сумочек душили свои жертвы. К тому же всякая попытка к изнасилованию здесь исключалась. Он стал задавать себе вопрос, что же послужило поводом к убийству? Ее сумочка или она сама?
Согласно показаниям мужа убитой, она никаких порочащих связей не имела, да и в сумочке ничего особенного не было. Но в списке содержимого сумочки, составленного с помощью того же мужа, один предмет показался Ауэрбаху заслуживающим более пристального внимания. Это были ключи от квартиры, в которой работала миссис Фомоз.
– О, этот парень далеко пойдет и в один прекрасный день может занять ваше место.
– Он был бы рад сделать это и сейчас. Итак, он отправился на Семьдесят четвертую улицу, позвонил в апартаменты мисс Идз и не получил никакого ответа.
Он прошел к швейцару и приказал ему открыть дверь квартиры. Когда они вошли туда, то увидели тело Присциллы Идз между ванной и холлом. Ее ударили по голове кочергой, которая валялась тут же, а потом задушили чем-то тоже похожим на веревку. Шляпа лежала возле трупа. Жакет был на убитой. Так что, возможно, убийца уже поджидал, когда Присцилла вошла. Обо всем этом мы узнаем значительно больше, когда найдем шофера такси, на котором она приехала, что не представляет больших трудностей, особенно после тех сведений, которые я получил от тебя. Судебно-медицинский эксперт считает, что это убийство произошло между часом и двумя.
– Значит, домой она приехала не сразу. Как вы уже знаете, я посадил ее в такси примерно без двадцати двенадцать.
– Да. Ауэрбах связался с Роуклиффом, и мальчики горячо принялись задело. Качество полученных отпечатков было, конечно, ниже среднего, так как она, я полагаю, очень внимательно следила за чистотой – пыль везде была вытерта. Вершиной улова оказалась лишь коллекция отпечатков на багаже хозяйки. Когда было установлено, что отпечатки принадлежат тебе, Роуклифф сразу же позвонил мне, и я решил перед визитом к прокурору забежать сюда, по пути в нижнюю часть города. Роуклифф представления не имеет, как ему вести себя с Вульфом, а ты всегда оказываешь на него такое же действие, как пчела на собачий нос.
– Ну что ж, как-нибудь и я вам расскажу, какое действие он оказывает на меня.
– Лучше не стоит. – Кремер опять посмотрел на часы. – Я не возражал бы против того, чтобы все-таки перекинуться хоть словечком с Вульфом. Но я прекрасно знаю, как он отреагирует, если поймет, что его беспокоят по такому пустяковому делу, как убийство какой-то женщины, так что я удовольствуюсь на сей раз теми сведениями, которые получил от тебя.
– И заметьте, я ничего не скрыл.
– Поверю, для разнообразия. – Он встал. – Особенно учитывая то, что у Вульфа в настоящее время нет клиента и пока не предвидится, насколько я понимаю. Он будет от всего этого совсем не в восторге, поэтому я тебе не завидую. Ну что ж, я ушел. Я думаю, ты понимаешь, что, как свидетель, ты должен находиться поблизости.
Я согласился с ним и, проводив, пошел было в кабинет, но, дойдя до двери, вдруг передумал, круто повернулся и направился к лестнице. Поднявшись на два этажа выше, я прошел в Южную комнату и, встав посредине, огляделся вокруг. Фриц еще не успел побывать здесь, и комната была все в том же виде, в каком ее оставила Присцилла: со сложенным покрывалом на одной из кроватей. Я подошел поближе, приподнял покрывало и подушку, заглянул под них и снова опустил.
Потом я подошел к большому бюро, стоящему в простенке между окнами, и принялся открывать и закрывать ящики. Не то чтобы я был не в своем уме.
Опыта детектива мне было не занимать, но произошло убийство, и этот случай меня слишком заинтересовал. Я хотел знать о нем как можно больше. В этот момент я находился именно в той комнате, где несчастная Присцилла собиралась ночевать. Я ни в малейшей степени не надеялся найти здесь что-нибудь, что могло бы помочь расследованию, поэтому и не был разочарован, ничего не обнаружив. Но кое-что я все же получил. На полке в ванной комнате лежала зубная щетка и бывший уже в употреблении носовой платок. Я взял их и унес в свою комнату, где положил на туалетный столик. Они до сих пор у меня в ящике, где я храню коллекцию различных профессиональных реликвий, напоминающих мне о том или ином деле, с которым мне приходилось сталкиваться.
Не было никакой нужды подниматься в оранжерею и затевать перебранку с Вульфом, поэтому я спустился снова в кабинет, уселся за письменный стол, разобрал и вскрыл утреннюю почту и принялся за свои обычные дела. Несколько позже я вдруг обнаружил, что вношу дату прорастания цимбидиум хлофордианум на карточку цимбидиум неувелоу. Я решил, что у меня нет таланта к подобной канцелярской работе, разложил все бумаги обратно по соответствующим папкам, сел на стул и уставился на свои пальцы. Существовало четыре тысячи вопросов, ответы на которые я хотел бы знать. Были и определенные люди, которых стоило бы расспросить, хотя бы сержанта Пэрли Стеббинса или Лона Коэна из "Газетт". Но, в конце концов, это был кабинет Ниро Вульфа и его телефон.
В одиннадцать часов он наконец спустился вниз, вошел в кабинет, прошел к своему огромному письменному столу, уселся поудобнее в кресло и принялся просматривать тонкую пачку поступившей за сегодняшнее утро корреспонденции, которую я положил. Там не было ничего особенно интересного и, конечно, ничего срочного. Он поднял голову и сказал, словно только что меня заметил:
– Было бы очень похоже на тебя, если бы ты в десять часов поднялся ко мне наверх за инструкциями, как это было условлено.
Я кивнул:
– Знаю. Но Кремер ушел отсюда только спустя пять минут после десяти, и я знал, какова будет ваша реакция. Вы хотите услышать подробности?
– Начинай.
Я сообщил ему все, что узнал от Кремера. Когда я закончил, он хмуро посмотрел на меня из-под прикрытых век. Мы надолго замолкли.
Наконец Вульф заговорил:
– Ты все рассказал Кремеру?
– Да. Вы же сами сказали, чтобы я все выложил.
– Значит, Холмер скоро узнает, если еще не узнал, о нашей стратегии. Я не думаю, что нам стоит тратить усилия на то, чтобы связаться с ним. Он ведь желал получить свою подопечную живой и невредимой, а теперь об этом не может быть и речи.
Я с ним не согласился и выразил это, хотя и в очень мягкой форме.
– Но ведь он, – сказал я, – наш единственный контакт, каким бы раздражительным он ни был. И мы могли бы начать с него. Ведь нужно же нам с чего-то начинать?
– Начать? – Вульф был мрачен. – Что начать? И для кого? У нас ведь нет клиента, а значит, и начинать нечего.
Самым простым и приятным для меня было бы рявкнуть во весь голос. Но я подумал: "А что потом?" – и умерил свою злость, заговорив ровным голосом:
– Я не отрицаю того, что в этом деле можно придерживаться одной точки зрения, но есть и еще по крайней мере одна. Она, эта женщина, была здесь и искала себе убежище, а мы выгнали ее одну в ночь. И вот теперь она убита. Я считаю, что есть вещи, которые вы, при вашем уважении к себе, о котором вы толковали вчера так много, не можете выносить. Я думаю, что у вас есть какая-то отправная точка для расследования этого убийства. И клиент – ваша порядочность.
– Вздор!
– Может быть. – Я продолжал оставаться совершенно спокойным. – Я хотел только подробно объяснить вам, почему я считаю, что мы должны поймать парня, который убил Присциллу Идз. Но я не хочу тратить ваше драгоценное время и свои слова на дальнейшие размышления. Ведь это не принесет вам никакой пользы?
– Нет.
– И вы не хотите даже обсуждать этот вопрос?
– А почему я должен его обсуждать? – Он махнул рукой. – Я ведь не связан никакими обязательствами, ни словами, ни деньгами. Ведь так?
– О'кей. – Я встал. – Думаю, мне понятно, что происходит. Но вы должны отдавать себе отчет в том, что это дело близко меня касается, в отличие от вас.
Если бы вчера, прежде чем выпроваживать Присциллу, я узнал, чего она хочет, разве была бы она сейчас в морге? Я очень сомневаюсь в этом. Когда вы спустились вниз и я сообщил вам о ней, вы велели мне вывести ее из дома до обеда. Если бы я это сделал, была бы сейчас она в морге? Конечно нет. То, что она не ушла отсюда до полуночи и решила идти домой, совсем не важно, но я считаю – вина здесь лежит на мне. Может быть, она просто решила поменять одежду и багаж, а может быть, прекратить эту игру. Во всяком случае, она пошла домой, и вот что из этого получилось. И теперь это уже моя личная проблема.
– Арчи, – сказал Вульф недовольно, – ни один мужчина не может считать себя ответственным за отсутствие того дара, который он обычно разделяет со своими коллегами, а именно – предвидения. Конечно, нельзя утверждать, что незнание не может стать причиной страданий. Это вульгарная софистика. Однако то, что нельзя винить себя за незнание будущего, – сущая правда.
– И все же это остается моей личной проблемой. Я могу смириться с отсутствием предвидения, но не намерен терпеть того, что какой-то чертов убийца может быть благодарен мне, пославшему жертву прямо к нему. Я, конечно, уйду от вас, если вы предпочитаете такой выход, но я хотел бы знать ваше мнение и просил бы вас принять решение незамедлительно… Жалованья, разумеется, я не возьму. На мое место вы можете взять Сола. Я перееду в отель, но вы, я полагаю, не будете возражать против того, чтобы я иногда забегал в ваш дом.
Он вытаращил на меня глаза:
– И ты собираешься заняться расследованием убийства мисс Идз в одиночку?
– Этого я пока еще не знаю. Мне, конечно, может понадобиться помощник, но я могу и сам стать помощником.
– Пф! – Голос Вульфа был полон презрения. – Вздор! – сказал он. – Неужели Кремер такой уж неспособный работник? Или его люди ничего не умеют делать? Неужели они настолько никчемны, что ты станешь работать за них? Услышать такое от тебя? – Он покачал головой. – Нет, так не пойдет, Арчи. Ты пытаешься принудить меня принять неприемлемое для меня решение. Я не возьмусь за слишком крупную и дорогостоящую операцию без каких-либо шансов получить гонорар лишь потому, что тебя уязвили обстоятельства. С твоей стороны было бы просто безумием пытаться раскрыть это дело. Да и к чему?
Я был слишком занят своими мыслями, чтобы отвечать на его вопросы. Сняв пиджак, я вытащил из ящика письменного стола кобуру и надел ее на себя. Потом я вытащил "марли" 38-го калибра и коробку с патронами, зарядил пистолет, сунул его в кобуру и надел пиджак. Это было впечатляющим ответом Вульфу. Однако я проделал все это не только для Вульфа. На основе печального опыта прошлых лет я знал, что не стоит выходить из дома на расследование безоружным. Так что я, главным образом, действовал так из-за осторожности.
Я посмотрел на Вульфа:
– Я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы дать понять каждому, что теперь я работаю не на вас. Некоторые, конечно, могут мне не поверить, но тут уж я ничего не смогу поделать. Я еще вернусь сюда за вещами, а если не смогу сделать этого допоздна, то позвоню вам и скажу, в каком отеле остановился. Если вы к этому времени предпочтете меня уволить, ну что ж, тем лучше. У меня нет больше времени обсуждать эту проблему, потому что я хочу перехватить одного необходимого мне для дела парня еще до обеда.
Вульф сидел плотно сжав губы и мрачно смотрел на меня. Я повернулся и вышел. Проходя через прихожую, я прихватил свою соломенную шляпу. Нельзя сказать, чтобы я любил людей, болтающихся летом в шляпах, но мне необходимо было придать себе соответствующий вид. Спустившись по лестнице на семь ступенек, я повернул на восток, как будто твердо знал, куда мне нужно было идти.
Я прошел по Десятой авеню, свернул к нижней части города и на углу Тридцать четвертой улицы зашел в аптеку. Там я заказал напиток с шоколадом и яичным желтком и стакан воды. Конечно, не существовало никакого парня, которого мне нужно было бы поймать до обеда. Мне просто хотелось поскорее уйти из дома. Раз не было никакой надежды склонить Вульфа на мою сторону, то это было просто необходимо. Разумеется, я не винил патрона, так как у него, в отличие от меня, не было личной проблемы. На ближайшее время я мог найти лишь одно применение моему времени и способностям. Мне необходимо было обнаружить, кто был убийцей, к которому я послал Присциллу Идз, усадив ее в такси. Я должен был узнать его точный адрес и захватить с чьей-либо помощью или без нее.
Я не мечтал о славе детектива и участии в шествии по Бродвею на белом коне с головой преступника на острие копья. Я хотел только обрести чью-нибудь помощь в этом деле. Она была мне необходима. Я мог пойти к инспектору Кремеру, объяснить ему все и предложить свои услуги на тот случай, если он захочет взять меня в качестве консультанта на это расследование. Я, может быть, так бы и сделал. Но вовсе не хотел, чтобы тупица Роуклифф отдавал бы приказания. Ничто в мире не может оправдать человека, добровольно отдающего себя в руки Роуклиффа. Поэтому такую возможность я тотчас же отмел. Но что тогда? Если я отправлюсь в апартаменты Присциллы, меня туда попросту не пустят.
Если свяжусь с Перри Холмером, то он даже не станет со мной разговаривать. Я находил изъяны в любом своем плане.
Покончив с напитком и со стаканом воды, я зашел в телефонную будку, набрал номер "Газетт" и вызвал Лона Коэна.
– Прежде всего, – сказал я ему, – этот звонок сугубо личный. С Ниро Вульфом он не связан никоим образом. Учти это и будь любезен сообщить мне все факты и выводы и даже слухи, прямо или косвенно связанные с мисс Идз и ее убийством.
– Газете это будет стоить денег, сынок, – сказал он. – Каждая моя минута – золото. Я сейчас очень занят.
– Я тоже. Но я не могу ждать, когда выйдут газеты. У нее остались какие-нибудь родственники?
– В самом Нью-Йорке нет, насколько мне известно, но имеется парочка теток в Калифорнии.
– Ты имеешь какие-нибудь сведения, которые можешь сообщить по телефону?
– И да и нет. Но вообще-то в этом деле нет ничего особенно выдающегося. Тебе известно о завещании ее отца?
– Мне абсолютно ничего неизвестно.
– Ее мать умерла, когда она была еще совсем ребенком, а отец – когда ей было пятнадцать. Звонкая монета, ценные бумаги, которые он ей оставил, а также страховка не были чем-то выдающимся, но он оказался владельцем девяноста процентов капитала корпорации "Софтдаун" – полотенечно-текстильного дела стоимостью в десять миллионов долларов. Опекуном был назначен его друг и юрист Перри Холмер. Восемьдесят процентов дохода от вверенного попечению имущества отходило к Присцилле. На двадцать пятый день ее рождения ее собственностью должно было стать все. В случае ее смерти раньше этого срока капитал стал бы собственностью служащих корпорации. Их имена указаны в списке, который является частью завещания, с указанием отходящей каждому суммы. Большая часть капитала попадет сейчас к кучке заправил, насчитывающей менее дюжины человек. Она убита за шесть дней до своего дня рождения. Тебе, конечно, эти сведения кажутся не имеющими выдающегося значения.
– Нет, нет. Теперь я готов держать пари, что это далеко не так. Чертов дурак! Я, конечно, имею в виду ее отца. А как насчет парня, за которым она была замужем? Я слышал, она с ним убежала. От кого она убегала, если ее отца уже не было в живых?
– Не знаю… может быть, от поверенного; он ведь был ее опекуном.
– Вряд ли. Ведь она встретила будущего мужа во время своего путешествия на юге. Я думаю, что в Нью-Йорке об этом знают очень мало.
– А что ты имел в виду, когда сказал мне, что Вульф никоим образом не связан с этим делом?
– Именно это и имел в виду.
– Ага! – Лон задумался. – Полагаю, ты зашел к приятелю… Передавай ему привет. Он приготовил что-нибудь стоящее?
– Пожалуй, да. Я куплю тебе бифштекс у Пьера в семь тридцать.
– Это лучшее предложение, которое я сегодня получил. – Он с шумом вдохнул воздух. – Я надеюсь, что смогу им воспользоваться. Позвони мне в семь.
– Идет.
Я повесил трубку, открыл дверь будки, достал носовой платок и вытер лицо. В будке было слишком жарко. Я нашел манхэттенскую телефонную книгу, выбрал нужный мне адрес, вышел на улицу и взял такси, чтобы направиться в восточную часть города.
Глава 5
Штаб-квартира корпорации "Софтдаун" на Коллинз-стрит, 192, в центре бывших джунглей, между Сити-Холл-парком и Гринвич-Виллидж, занимала не кабинет и даже не этаж, а целое здание. Все четыре этажа его фасада были когда-то сложены из кровавого цвета кирпичей, но, чтобы узнать об этом, вам пришлось бы использовать долото или пескоструйный аппарат. Тем не менее две огромных, чисто вымытых витрины на первом этаже, по обеим сторонам входа, сверкали на солнце. За одной из витрин в боевом порядке расположился обширный набор полотенец самых различных расцветок и размеров.
За другой находилось умопомрачительное приспособление, к одному из перекладин которого была прикреплена пластинка, гласившая: "Лебедка Харгривса. 1768". Обе створки двойной двери были открыты, и я вошел.
Широкий, уходящий вглубь коридор по всей длине был разделен перегородкой. С левой стороны от нее шла вереница дверей, а с правой – открывался большой холл, заставленный целой армией столов с грудами товаров. В помещении находилось всего пять или шесть человек. Первая дверь за перегородкой была открыта. На ней висела табличка: "Справочная". Но сидящая за конторкой старая женщина показалась мне настолько недружелюбной, что я прошел мимо и повернул направо, туда, где, почесывая ухо, стоял плотный, румяный человек. Я показал ему мою лицензию с фотографией и рявкнул:
– Гудвин, детектив. Где босс?
Он едва бросил на меня взгляд и проскрипел: