- Это похоже на поиски без вести пропавшего наследника или… растратчика.
- К сожалению, не могу пролить свет на этот вопрос.
- О, я этого от вас и не жду. Наверное, вы переполнены очень важными и ужасными секретами.
- Возможно. - Шерман на секунду замялся, потом добавил: - Но только один секрет я считаю действительно важным.
Лиля ничего не ответила.
- Он касается вас, - продолжил Шерман.
- Меня? - удивилась Лиля.
- Вас, - повторил Шерман. Он понизил голос и со значением добавил: - И меня.
Подлинный смысл его слов нельзя было не понять.
Лиля на секунду опустила глаза, потом подняла голову и твердым голосом сказала:
- Мистер Шерман, я хочу, чтобы вы больше не говорили со мной таким… таким образом.
- Ничего не могу поделать. Вы не можете этого не понимать. Я люблю вас. - Голос Шермана дрожал от вожделения.
- Должна ли я говорить вам, что мне это надоело? - спросила Лиля, вставая из-за стола.
Шерман начал терять над собой контроль.
- Мистеру Джону Ноултону вы бы этого не сказали, - презрительно бросил он. - Но придет время, и вы не сможете сказать это и мне. Я хочу вас. Взгляните на меня. Разве я похож на человека, который не способен добиться того, чего он хочет? Вы будете, вы должны стать моей.
Это было так неожиданно, что лицо Лили залила краска. Потом она вдруг побледнела, и на несколько мгновений у нее отнялся язык. Они молчали; Шерман не успел произнести последнее слово, как уже пожалел о своем грубоватом по форме и слишком поспешном признании. Лиля первой пришла в себя.
- Мистер Шерман, - тихо сказала она, - если вы еще хоть раз будете разговаривать со мной таким образом, я поставлю об этом в известность мистера Догерти и мистера Дрискола. А теперь уходите.
И Шерман ушел.
Глава 4
Опасность
До того как начать действовать в соответствии с тем, что он узнал о Ноултоне, Дюмэн решил немного пораскинуть мозгами.
Дюмэну всегда казалось, что выяснять чью-то подноготную - значит совать нос куда не следует. У него могли быть на то свои причины, но давайте будем к нему снисходительными. Бродвей не единственное место на земле, где принято считать, что прошлое человека касается только его самого и нечего в нем копаться.
Кроме того, и Шерман признавал, что Ноултон лишь находится под подозрением. Никаких доказательств его вины не обнаружилось, он был, как и все, свободным гражданином. Дюмэн не хотел сгоряча нанести удар по невинному человеку, ведь тому придется носить клеймо позора, хотя его причастность к преступлению вовсе не доказана.
Но Дюмэн помнил и о Лиле. Ее надо было защитить любой ценой. А сам он разве не заметил ее повышенного интереса к Ноултону? Что, если она и на самом деле в него влюблена?
Вдруг Ноултон и правда такой, каким его представил Шерман? Тогда он точно погубит Лилю - бродвейские знатоки жизни считали, что любящая женщина для своего избранника сделает все. Поразмыслив, Дюмэн на следующий день рано утром - рано для него - решил принять меры предосторожности.
Сперва он поговорил с Догерти. Бывший боксер был очень удивлен.
- Ноултон мне нравится, - заявил он, - и, по-моему, ты напрасна его подозреваешь. Но ты знаешь, как я отношусь к мисс Уильямс. Она слишком многое для всех нас значит, потому любые случайности нужно исключить. Надо сказать Ноултону, что он здесь персона абсолютно нежелательная.
- Вот и я думать тошно так же, - согласился Дюмэн.
Он встретил Догерти на Бродвее, они разговаривали по дороге к отелю и вместе вошли в вестибюль. Швейцар кивнул им, как старым знакомым. Мисс Хьюджес проворковала "Доброе утро", а Лиля мило улыбнулась, когда они проходили мимо ее стола. В вестибюле никого не было, за исключением двух или трех незнакомых им людей, возможно коммивояжеров, которые сидели и читали газеты.
- Так и сделаем, - продолжил разговор Догерти. - Когда ты собираешься ему это сказать?
- Том! - опешил Дюмэн. - Ты и правда ждешь, что это я ему поговорю?
- А почему нет?
- Да ты что! Как я могу? Здесь есть такие факты:
Ноультон весит сто восемьдесят фунтов. Я вешу сто двадцать. Это абсурд. По-моему, я не трус, но хотель бы прожить еще год или два.
Догерти рассмеялся:
- Ладно. Я это сделаю. Скажу ему, что он плохо себя ведет, - без особой охоты добавил он. - Ноултон мне нравится.
Через несколько минут в вестибюль вошел Ноултон.
Он направился прямо к столу Лили, чтобы отправить телеграмму. Догерти и Дюмэн стояли всего в нескольких футах и слышали их разговор.
- Вы сегодня рано, - проворковала Лиля, пока Ноултон вытаскивал из своего пухлого бумажника купюру.
Он посмотрел на часы:
- Рано? Уже полдвенадцатого.
- Знаю. Но это рано для вас.
- Возможно, рановато, - согласился Ноултон. - А как вы поживаете этим приятным морозным утром?
- Хорошо, благодарю вас, - улыбнулась Лиля.
Ноултон повернулся и отошел от телеграфа.
- Господи, да что тут такого? - буркнул Догерти.
- Нишего, - согласился Дюмэн. - Но дело решенное. Никогда нельзя менять своих намерений. Он твой, иди за ним.
Экс-боксер пошел через вестибюль.
Ноултон окликнул его:
- Привет, Том!
- Доброе утро! - Догерти чувствовал себя неуютно.
- Как насчет партии в бильярд?
- Нет. - Догерти переступил с ноги на ногу. - Тут вот какое дело, Ноултон. Надо нам с тобой поговорить.
- Разговор будет долгий? - улыбнулся Ноултон.
- Достаточно.
- Тогда пошли в наш угол. Там будет удобнее всего. Привет, Дюмэн. Как дела? - Пока они шагали к облюбованному Странными Рыцарями кожаному дивану, Ноултон болтал о пустяках. Потом достал две сигары и протянул одну Догерти.
- Нет, спасибо, - последовал холодный ответ.
- Как? Не возьмешь сигару? Что случилось?
Догерти прокашлялся и сплюнул.
- Ну, - запинаясь, начал он, - все дело в том, что мы, то есть они… они считают, что ты должен уйти, то есть чтобы тебя здесь не было. О, черт бы побрал все эти дела.
- Не спеши, Том, - сказал Ноултон. - Произноси слово за словом по порядку.
Догерти перестал заикаться, и Ноултон наконец начал понимать, что он хотел довести до его сведения.
- Похоже, - прервал он Догерти, - ты пытаешься мне внушить, что я стал персоной нон грата. Другими словами, Странные Рыцари сочли необходимым изгнать своего недавно принятого собрата.
- Точно так. - У Догерти словно камень с сердца свалился. - Просто я не мог это правильно выразить.
Ноултон откусил кончик сигары и закурил.
- И теперь, - промолвил он в промежутке между затяжками, - вам нужно, чтобы я, пых-пых, исчез с лица земли, как это колечко дыма?
- Вопрос стоит не так. Этого мы вовсе не хотим.
- Ладно, какая разница? - махнул рукой Ноултон. - Давай дальше.
- Прежде всего, - начал Догерти, - здесь есть мисс Уильямс.
- Я и сам ее вижу, - серьезно заметил Ноултон. - Она отправляет телеграммы. Иногда и мои. Видишь, как играет свет на ее волосах? Ну и что в связи с ней?
- Тебе запрещается к ней подходить, - выразительно сказал Догерти.
- Надолго?
- Навсегда.
Ноултон выпустил к потолку очередной клуб дыма.
- Понятно. Что еще?
- Тебе нельзя оставаться в "Ламартине".
- М-м-м… Что-нибудь еще?
- Это все.
Ноултон поднялся, подошел к плевательнице, стряхнул пепел с сигары и вернулся обратно. Еще минуту он курил молча.
- А если я откажусь?
- Нас шестеро, - многозначительно промолвил Догерти.
- Значит, если я открою двери "Ламартина", то вызову неудовольствие Странных Рыцарей?
- Вызовешь.
- В таком случае, - Ноултон снова поднялся, - должен тебе сказать, что в ближайшее время Странные Рыцари будут испытывать неудовольствие четырнадцать раз в неделю. Мне будет очень больно доставлять столько беспокойства моим старым друзьям, но у меня нет другого выхода. - Он немного поколебался, потом добавил: Тебе следовало хорошенько подумать, прежде чем пытаться меня запугать, Догерти. - С этими словами он поднялся и ушел.
Догерти проводил глазами Ноултона, который подошел к табачному ларьку, потом направился к столу Лили, но вдруг изменил направление и вышел из отеля на Бродвей. После этого экс-боксер поспешил к Дюмэну.
- Я все ему сказал, - угрюмо доложил он.
- И что он? - спросил Дюмэн.
- То, что я сказал.
- Ну?
- Наши угрозы он не ставит ни в грош. Собирается делать все, что хочет. Хорошенькие нас ждут дела.
- На мое мнение, - возразил Дюмэн, - лучше сказать, что это его ждут хорошенькие дела. Мы показать ему, что с нами шутки плохо. Слушай, со мной есть одна идея.
Они сели на диван в своем углу и начали разрабатывать план войны.
В это время Ноултон быстро шел в свои комнаты на Тридцатой улице. Вид у него был озабоченный, он то и дело беспокойно оглядывался. Иногда на его губах появлялась веселая улыбка - возможно, когда он вспоминал о донкихотстве Странных Рыцарей.
Тротуары и мостовые были покрыты снегом - первым в этом году. С шумом проезжали машины, в морозном воздухе гул голосов смешивался со звуками клаксонов, лица прохожих от быстрой ходьбы были покрыты здоровым румянцем - это тепло человеческого тела встречало атаки наступающей морозной зимы.
Крепкие духом северяне и неугомонный большой город объединили свои усилия и при поддержке тусклого ноябрьского солнца встречали приход ежегодного врага - холодов.
Ноултон вошел в ту же дверь на Тридцатой улице, что и накануне, и поднялся по лестнице на второй этаж.
В прихожей он сразу тщательно запер за собой дверь, подошел к шкафу в углу прилегающей комнаты и достал из него небольшой черный портфель. Потом положил его на стол в центре комнаты. Руки его при этом немного дрожали.
- Дружище, - громко сказал он портфелю, - приходится признать, что они пытаются нас разлучить. В отеле только что разыгралась маленькая комедия. А режиссер ее - наш бесподобный мистер Шерман. И теперь весь вопрос в том, смогу ли я оставаться честным перед самим собой. Опасность, конечно, нешуточная. Но я настроен предпринять последнюю попытку. Доверимся судьбе. Если орел - я остаюсь, если решка - ухожу.
Он вытащил из кармана брюк монету и высоко подбросил ее в воздух. Она звякнула о крышку стола, упала на пол и выкатилась на середину комнаты.
Ноултон подошел и с интересом на нее посмотрел, потом поднял и положил обратно в карман. Затем он отнес портфель к шкафу и пристроил его на полке.
Когда он вернулся и сел в кресло у стола, его лицо было серьезным и обеспокоенным. Если бы его кто-то увидел в этот момент, то непременно сделал бы вывод, что Ноултон на грани душевного кризиса. Но вдруг он улыбнулся - мягко, даже нежно.
Проследим за его мыслями, и они приведут нас в "Ламартин".
Кроме обычных приезжих и праздношатающихся, мы увидим в вестибюле собравшихся в полном составе Странных Рыцарей. Шерман и Бут, вместе с еще двумя или тремя незнакомыми мужчинами, болтают с красоткой из табачного ларька. Вдалеке от них Дрискол и Дженнингс играют в бильярд, а Дюмэн и Догерти разрабатывают планы боевых действий. Лиля надевает шляпку и пальто, чтобы идти обедать.
Шерман покинул заигрывавшую с продавщицей сигарет компанию и направился к Дюмэну и Догерти.
- Ну? - многозначительно спросил он, останавливаясь рядом с ними.
Они вопросительно на него посмотрели.
- Пока Ноултон не показывается, - продолжил Шерман.
- Да, он шорт-те где, - сказал маленький француз.
- Что?
- Говорю: шорт-те где.
- Где это?
- Не знаю.
- О! - В глазах Шермана полыхнул дьявольский огонек. - Так ты с ним говорил?
- Да, - мрачно кивнул Догерти.
- И он отвалил?
- Похоже на то. Но он может вернуться.
- О! А что он сказал?
- По сути, он посылает нас к шорту, - передразнил Догерти француза.
Шерман ошеломленно отпрянул.
- К черту? Разве ты не сказал ему, что мы с ним разберемся? - требовательным тоном спросил он.
Но тут Дюмэн и Догерти поднялись и, не ответив ему, удалились в бильярдную, где разыгрывали партию Дрискол и Дженнингс. Шерман слегка покраснел, но ничего не сказал, проводив их презрительной усмешкой.
- Теперь мой ход, - процедил он сквозь зубы, когда все разошлись.
В течение следующего часа Дюмэн поговорил о Ноултоне по очереди со всеми Странными Рыцарями. Его немного удивило то единодушие, с которым они восприняли его предложение. Только Дрискол сказал в адрес Ноултона несколько добрых слов, но и его было нетрудно убедить.
Потом Дюмэн стал раздумывать, что же делать ему самому. Результаты этих размышлений неожиданно для него оказались неутешительными. Маленький француз был хорошо осведомлен о женских слабостях, но не имел представления об их силе. И в этот день ему было суждено расширить свои познания.
Когда все ушли, озабоченные, где бы пообедать, и вестибюль почти опустел, Дюмэн остался. Чуть раньше он поделился своими соображениями с Догерти в надежде на его моральную поддержку, потому что очень опасался, что они заварят кашу, которую потом будет не расхлебать.
"Ба! - сказал он себе. - Я останусь здесь. Буду сидеть и ждать. Это нетрудно".
Когда Лиля вернулась с обеда, он поспешил ей навстречу и помог снять пальто.
- Вы брали уроки галантности, мистер Дюмэн? - улыбнулась она.
- Такой вопрос есть оскорбление для француза, - со страдальческим видом сказал Дюмэн. - Нам не нужны уроки галантности, мы с ней рождаемся. Я настаиваю, чтобы вы приносили свой пардон.
- Но это уже не галантность! - возразила Лиля.
Дюмэн рассмеялся:
- Что ж, каждый иметь свой грех. Вам тоже не нужно меня обижать. Я ошень шуственный, то есть шувствительный. Но это не страшно. Именно сегодня я сделаль вам хорошую службу. Но я не жду полушать за нее награду - или даже благодарность. Однако, на мое мнение, вам следует об этом знать.
Лиля стрельнула в него глазами:
- Вы не должны так говорить, мистер Дюмэн. Вы очень добры и внимательны ко мне - все вы. И знаете, как я вам признательна. Я никогда не смогу вас должным образом отблагодарить.
Дюмэн ничего не ответил.
- Но что это за услугу вы мне оказали? - спросила Лиля.
- Ту, за которую, вы, возможно, не говорить мне "спасибо".
- Что же это?
- Убить еще одно шортово отродье - в шеловешеском облишье.
Она нахмурилась:
- Боюсь, что я вас не понимаю.
Дюмэн начал бормотать что-то вроде "муш-шины", "опасность" и "нужна заш-шита". Дело оказалось более трудным, чем это представлялось ему раньше.
- Но что же вы все-таки имеете в виду? - требовательным голосом спросила Лиля.
Коротышка-француз собрался с силами и словно прыгнул в омут с головой.
- Я имеет в виду, - выразительно сказал он, - что мы выгоняли Ноультон и просили ему держаться от вас далеко.
У Лили от неожиданности перехватило дыхание. Затем ее лицо начало предательски краснеть. С ее губ слетел легкий неуверенный смешок.
- Разве это было так необходимо? - осведомилась она, отчаянно стараясь говорить непринужденно.
- Мы думаем - было, - ответил Дюмэн, восхищенный ее самообладанием, а про себя подумал: "Как великолепно она держится. Мой бог! Вот это женщина!" - Знаете, - добавил он вслух, - мы узнавали о нем кое-что, не говорящее в его пользу. И конечно, мы его укоротили… укротили. Победили. Что это вы? - спросил он, увидев на лице Лили странную улыбку.
- Я просто подумала, - промолвила она, - что только очень хороший человек мог позволить себе сказать другому: "Нам с тобой не по пути". Вы так не считаете?
Дюмэн вздрогнул.
- Дело совсем не этот, - возразил он. - Мы думаль о вас. Все мы не ангелы, а вы - да.
- Но зачем же понадобилось прогонять Ноултона? - продолжала настаивать Лиля, пропустив мимо ушей комплимент. - Он действовал точно так же, как и остальные. Он добр ко мне - как и мистер Догерти, как и вы сами. Никогда не вел себя вызывающе…
Дюмэн открыл было рот, чтобы возразить, но ничего не сказал.
- Почему? - не унималась Лиля.
Дюмэн начал что-то бормотать о розах.
- Розы! - изумленно воскликнула Лиля. - Что вы имеете в виду?
- То, что вы забирать домой эти его розы. - В голосе Дюмэна звучала безнадежность. - И ничьи другие.
Все-таки он очень плохо разбирался в женщинах.
Выведывать их секреты таким образом не дано права никому. Конечно, это была ее собственная тайна. Лиля откинулась на спинку кресла и расхохоталась. Коротышка-француз взирал на нее с донельзя забавным выражением оскорбленного самолюбия.
- О! - воскликнула Лиля, как только вновь обрела способность говорить. - Мистер Дюмэн, вы и правда ребенок! Простите меня, но это и правда так смешно!
Это было слишком, и Дюмэн совсем пал духом.
- Том! - крикнул он голосом утопающего, который зовет на помощь.
Догерти поднялся с кресла, в котором его оставил Дюмэн, и подошел к ним. Француз в двух словах объяснил ему суть проблемы, сказав, что Лиля обижена тем, как они обошлись с Ноултоном.
- Не обижена, - прервала его девушка. - В общем-то все это меня мало волнует и только кажется несправедливым. Не понимаю, чем вам не угодил мистер Ноултон?
Догерти повернулся к Дюмэну и прорычал:
- Какого черта ты ей все рассказал?
Дюмэн не нашелся что ответить.
Догерти повернулся к Лиле:
- И вы думаете, что мы поступили с ним несправедливо?
- Да.
- Ну, вы не правы.
- Полагаю, что права.
Догерти несколько мгновений молча взирал на нее, потом тяжело вздохнул, сплюнул на пол и сказал:
- Мисс Уильямс, настало время нам понять друг Друга. Сейчас для этого самый подходящий момент.
- Я ничего не понимаю, - заявила Лиля.
- Сейчас все объясню. Только прошу вас вспомнить, как я… как мы к вам относимся. Вы знаете, что мы делаем - наверное, не так много, но все, что можем, - чтобы показать вам свои чувства. Мы рады воспользоваться для этого любой возможностью. В любом из нас не так уж много хорошего, но мы всегда стараемся проявить свои лучшие качества. А теперь о Ноултоне. Пока он был одним из нас, никаких вопросов не возникало. Он нас вполне устраивал. Думаю, и его отношение к вам всегда было очень хорошим. Но дело не в этом. Как мы заметили, он слишком много о себе возомнил. А этого допустить нельзя. Ноултон имел право покупать вам розы и оказывать знаки внимания, как и все мы. Но никому из нас не дозволено к вам прикасаться, и ему в том числе.
Вот и все дела. Если вы скажете, что думаете о Ноултоне не лучше, чем о любом другом из нас, мы признаем свою ошибку и извинимся. Вы понимаете, что мы держим себя в рамках приличия. Нам дозволяется быть рядом с вами и кое-что для вас делать. А сейчас мы просим у вас только одно: скажите, что вы не любите этого Ноултона.
Пока произносилась эта речь, Лиля постепенно теряла самообладание. Неужели ее тайна раскрыта? Она то и дело краснела и смущенно отводила глаза, а рука, поправлявшая локон у виска, дрожала. Наконец девушка нашла в себе силы для ответа.