Ленч прошел не слишком весело, так как за столом их было всего трое: Джарелл, Уимен и Сьюзен. Сьюзен произнесла за все время слов тридцать, например: "Хотите сметаны, мистер Гудвин?". Когда я заявил, что в три меня ждет помощник окружного прокурора, надеясь, что это может пощекотать чьи-нибудь нервы, Уимен пощекотал большим и указательным пальцами свой тонкий прямой нос, возможно, желая этим меня оскорбить, в чем я, правда, не уверен, а Сьюзен заметила, что, по ее мнению, для детектива сущий пустяк беседовать с помощником окружного прокурора, а вот она бы напугалась до полусмерти. Джарелл за столом промолчал, но, когда ленч был окончен, отвел меня в сторонку и поинтересовался подробностями. Я сказал ему, что, раз комиссар полиции пообещал, что власти не станут вмешиваться в его личные дела, в этом ничего нет страшного. Я скажу, что принадлежу к числу личных дел Джарелла, а поэтому отказываюсь распространяться.
Что я и сделал. Задержавшись по пути, чтобы позвонить Вульфу (он любит знать, где я провожу время), я немного опоздал, явившись в приемную в пятнадцать ноль две, а там меня продержали ровно час семнадцать минут. Когда в четыре девятнадцать меня провели к Мандельбауму, я был не в настроении говорить ему что-либо еще, кроме правды, а именно: что он совсем облысел и здорово растолстел с тех пор, как мы с ним виделись в последний раз, но он меня прямо-таки удивил. Я полагал, он станет угрозами либо лаской вытягивать из меня, что же я все-таки делал у Джарелла, но он этой темы даже не коснулся. Очевидно, совещание Джарелла с комиссаром не прошло даром. Сразу же извинившись за то, что заставил меня ждать, Мандельбаум пожелал узнать, что я видел и слышал, когда вошел в среду днем в студию и застал там Джеймса и Л. Ибера с миссис Уимен Джарелл. Видел ли я, чтобы о нем кто-нибудь что-нибудь говорил.
Я процитировал то, что было сказано между Ибером, Сьюзен и мной. Он какое-то время потел, стараясь вытянуть из меня, что было сказано в моем присутствии об Ибере и его появлении в доме, но тут я сказал себе: "Пас". Кое-что я действительно слышал, главным образом за ленчем, что и пересказал Вульфу, но из этих фраз никак нельзя было заключить, чтобы кто-то желал либо намеревался его убить. Поэтому я не видел никакого смысла в том, что их занесут в протокол.
Вернувшись в двадцать минут шестого на территорию, где мне велено было наводить страх, я обнаружил, что в гостиной вовсю идет игра в бридж, но только за одним столиком: Джарелл, Трелла, Уимен и Нора Кент. Стек сообщил мне, что ни Лоис, ни Роджер еще не возвращались, а миссис Уимен Джарелл находится в студии. Проходя по коридору, я обнаружил, что дверь в студию открыта, и вошел туда.
Комната была освещена лишь светом из коридора от телевизионного экрана. Сьюзен сидела в том же самом кресле, что и тогда, на том же самом месте. Обстановка была точно такой же, как и в прошлый раз, и мне стало даже интересно. Если меня снова околдуют, я смогу выскочить за дверь и спастись бегством. Чтобы не загораживать ей экран, я обошел кресло сзади и занял место рядом.
Мне хотелось смотреть на нее, на ее профиль, а не на экран, хотелось, чтобы она смогла сполна испытывать на мне свои чары, однако Сьюзен могла истолковать это иначе, поэтому до самого конца передачи "Мы вас спрашиваем" я не отводил глаз от экрана. Когда началась коммерческая программа, Сьюзен повернулась в мою сторону:
– Новости будете слушать?
– Да. Я не знаю, как сыграли в бейсбол.
Этого я в тот день так и не узнал. Передачу вел Билл Брэндейдж, тот самый, который крутит глазами, притворяясь, будто подыскивает нужное слово, хотя у него под носом бумажка, о чем знают все. Я слушал одним ухом, пока он распространялся насчет бюджета, секретаря Даллеса, расследования в сенате и так далее, потом навострил оба:
"Сегодня днем в машине, припаркованной на Тридцать девятой авеню, в районе Седьмой авеню было обнаружено тело Корея Брайэма, человека, хорошо известного в кругах высшего общества. По данным полиции, он умер от пулевого ранения в грудь. Тело находилось на полу машины между передним и задним сиденьями, под ковриком. Его обнаружил мальчик, заметив торчащий наружу ботинок, и сообщил полицейскому. Окна в машине были закрыты. Оружие не обнаружено. Мистер Брайэм жил в Черчилль-Тауэрс. Он был холост, вращался в высших кругах и в мире развлечений".
Сьюзен сжала мою руку с неожиданной для нее силой, но тут же спохватилась, сказала: "Прошу прощения". Я потянулся через нее и выключил пульт дистанционного управления, который лежал на кресле с другой стороны от нее.
– Корей Брайэм?! – воскликнула она. – Он сказал Корей Брайэм, я не ослышалась?
– Нет. – Я встал, включил свет и вернулся на свое место. – Пойду доложу мистеру Джареллу. Пошли со мной?
– Что? – Она запрокинула голову. В ее глазах был ужас. – О да, конечно же. Скажите им. Сами скажите.
В гостиной игра шла в полном разгаре. Я подождал, пока закончат кон.
– Черт побери, я потерял даму, – заявил Джарелл. – Что-нибудь новое, Гудвин? – повернулся он в мою сторону.
– Это не связано с моим посещением Окружной прокуратуры, – успокоил его я. – Обычная рутина; когда я видел в последний раз Джима Ибера, а я-то и видел его всего один раз. Теперь у меня наверняка спросят, когда я видел в последний раз Корея Брайэма. У вас тоже. У всех до единого.
Ко мне обратилось три лица: Джарелл, Трелла и Уимен. Нора тасовала карты. Никто из них не проронил ни слова. Затягивать молчание смысла не имело, поэтому я изложил им все, что знал.
– Господи! Да не может быть! – воскликнул Джарелл. Нора перестала тасовать карты и не отрываясь смотрела на меня. Трелла тоже не сводила с меня своих синих глаз. Уимен спросил:
– Надеюсь, вы не шутите?
– Какие там шутки. Там была ваша жена, я хочу сказать, в студии. Она все слышала.
Уимен отодвинул стул, встал и вышел. Джарелл спросил:
– Обнаружено в машине? Чьей машине?
– Не знаю. Пересказываю все дословно. У меня к этому способности. – Что я и сделал, разумеется, не пытаясь копировать манеру Билла Брэндейджа, а только его слова. И заключил своими: – Теперь вам известно ровно столько же, сколько и мне.
– Вы сказали, что он был убит, – заговорила Трелла. – Там не говорится, что он был убит. Он мог застрелиться сам.
Я покачал головой…
– Оружие не обнаружили.
– К тому же он не сумел бы забраться под коврик, – вмешалась Нора. – Решив застрелиться, Корей Брайэм проделал бы это в столовой "Пингвина".
Она сказала это слово не злобно – обычная констатация факта.
– У него не было семьи, – сказала Трелла. – Мне кажется, мы были его самыми близкими друзьями. Отис, может, нужно что-то сделать?
– Я вам больше не нужен, – сказал я. – Виноват, что прервал вашу игру. В случае чего – я с Вульфом, – известил я Джарелла.
– Нет, – отрезал он. – Вы нужны мне здесь.
– Скоро вам будет не до меня. Сначала ваш бывший секретарь, теперь ваш приятель Брайэм. Боюсь, власти все-таки вмешаются, мне же лучше не путаться у них под ногами.
Я смотался, причем незамедлительно. Сюда мог в любую минуту пожаловать лейтенант Роуклифф (такие поручения обычно выполняет он), которого мне всегда невыносимо хотелось дернуть за ухо, но сейчас для этого не время. Прежде чем дергать кого-то за ухо, того же Роуклиффа, мне нужно было переговорить с Вульфом.
Я застал его в одиночестве (Орри на воскресенье отпускали). В руке он держал книгу, заложив пальцем нужную страницу, только книга его не интересовала. Он повернулся в мою сторону, и я понял, что самое подходящее название для его вывески – "Надвигающийся шторм".
– Итак, вижу, вы уже все знаете, – сказал я на полпути к его столу.
– Да, буркнул он. – Где тебя носило?
– Я смотрел телевизор в обществе Сьюзен. Мы вместе услышали эту новость. Потом я довел ее до сведения Джарелла, его жены, Уимена и Норы Кент. Лоис и Роджер Фут отсутствовали. Ни один из присутствующих не завизжал. Далее я заявил, что иду получать от вас инструкции. Если бы я задержался там, я бы так и остался в неведении относительно того, пора или нет выпускать из мешка кота. Вы-то хоть знаете про это?
– Нет.
– Что – не знаете или еще не пора?
– И то, и другое.
Я обошел вокруг его стола и уселся в кресло.
– Невероятно. Выразись подобным образом я, и вы бы заявили, что у меня разболтались винтики. Только я обычно выражаюсь предельно ясно. Желаете побеседовать с Кремером?
– Нет, я буду говорить с мистером Кремером тогда, когда это будет необходимо.
Тучи надвигающегося шторма стали рассеиваться.
– Арчи, я рад, что ты пришел. Ты был мне нужен для того, чтобы я мог сказать это "нет". Теперь, когда я его сказал, могу спокойно почитать. – Не буду ни с кем говорить по телефону и не впущу к себе никого до тех пор, пока у меня не появится больше фактов.
Он опустил глаза в книгу и углубился в чтение.
Я был тронут, что он обрадовался моему появлению, но, признаться, счастливым себя не чувствовал. Уж лучше бы я остался там и дернул этого Роуклиффа за ухо.
Глава 11
Первый раз почти за целую неделю я спал в собственной постели.
Это был очень интересный период, вечер в воскресенье и часть понедельника. Думаю, вы обратили внимание на слова Вульфа, что он ни с кем не собирается ни встречаться, ни разговаривать, пока у него не будет больше фактов. Не могу вам сказать, каким образом он собирался добыть эти факты (ведь он сам заявил, что ни с кем не хочет держать связи). Может, при помощи телепатии, а может, собирался провести спиритический сеанс. Однако к двенадцати дня в понедельник стало ясно, что он имел в виду совсем другое. Он хотел сказать, что ему не нужны факты. Если бы факт предстал перед его глазами, он бы их закрыл, если бы он стал лезть ему в уши, он бы заткнул их пальцами.
Итак, как я вам уже сказал, это был очень интересный период. Перед вами был практикующий частный детектив с единственным источником дохода от случайной продажи рассады орхидей, с авансом в десять тысяч долларов наличными, который лежал у него в сейфе, с клиентом-мультимиллионером, одержимым навязчивой идеей, с превосходным гонораром в будущем, стоило ему пошевелить мозгами и сделать сногсшибательное открытие. Он между тем избегал находиться в одной комнате со мной из страха, что я могу ему что-либо сообщить. Он не связывался по телефону с Джареллом, не включал ни радио, ни телевизора. Я даже подозреваю, что в понедельник утром он не читал "Таймс", хотя не могу в этом поклясться: он обычно читает ее за завтраком, который Фриц доставляет к нему в комнату на подносе.
Все говорило о том, что Вульф паникует. Он до смерти боялся, что в любую минуту может всплыть факт, который вынудит его послать меня с дарами к Кремеру, а это для него хуже мороженого с мускусной дыней или редьки с устрицами.
Я понимал, какое у него было состояние, я даже сочувствовал ему. Разговаривая по телефону с Джареллом, я изо всех сил старался удержать его на расстоянии, вдалбливая ему, что Вульф, дескать, погружен в глубокие раздумья. Дела были не так уж и плохи. Как я и ожидал, лейтенант Роуклифф навестил семейство Джарелл, однако во время своего визита не слишком напирал на тот факт, что двое из довольно близких Джареллу людей, его бывший секретарь и друг дома, в течение последней недели превратились в прах. Разумеется, он не прочь был это сделать – Роуклифф мог брызгать слюной даже перед самим Святым Петром – да у него не было вещественных доказательств.
Без десяти двенадцать в понедельник зазвонил телефон, и меня пригласили как можно скорей пожаловать к окружному прокурору. Вульф все еще сидел в своей оранжерее. Обычно он спускался в одиннадцать, но в то утро он там засиделся из опасения, как бы я ему кое-что не сообщил. Я связался с ним по внутреннему телефону и доложил, где меня искать, вышел на Девятую авеню и взял такси.
На этот раз мне пришлось прождать всего несколько минут. Мандельбаум был по обыкновению вежлив, даже встал, чтобы пожать мне руку. Кресло, на которое он мне указал, было, разумеется, обращено к окну.
От меня ему нужно было то же самое, что и в прошлый раз, а именно: что я видел и слышал у Джарелла, только теперь касающееся не Джеймса Л. Ибера, а Корея Брайэма. Мне пришлось признать, что в настоящий момент это уже относится к делу, так что говорить мне пришлось больше, чем в прошлый раз, поскольку Брайэм обедал у Джарелла в понедельник, даже остался играть в бридж. То же самое повторилось в среду, к тому же я мог в разное время слышать замечания в его адрес. Мандельбаум был терпелив и дотошен, но к хитростям не прибегал. Правда, он несколько раз просил меня повторить тог либо иной эпизод, однако это настолько давно вошло в его практику, что перестало быть хитростью. Я не упомянул лишь об одной из моих встреч с Брайэмом, на совещании в кабинете Вульфа в пятницу вечером. К моему удивлению, он об этом тоже не заикнулся. Мне казалось, что им пора уже и до этого докопаться, однако, выходит, не успели еще.
Когда стенографистка, которой он велел отпечатать мои показания, вышла, я встал с кресла:
– Она с этим долго провозится, а мне нужно выполнить парочку поручений. Зайду чуть попозже и подпишу. Если вы, конечно, не возражаете.
– Разумеется, нет. При условии, что вы сделаете это сегодня. Скажем, в пять.
– Договорились.
Уже возле двери я обернулся:
– Кстати, вы, должно быть, обратили внимание на то, что я не подтвердил свою репутацию острослова.
– Совершенно верно. Очевидно, вы выдохлись.
– Надеюсь, что дело не в этом. А в том, что моя голова была слишком уж занята одним сообщением, которое я только что услышал. Про пули.
– Какие пули?
– Ну, про те две пули. Разве вы еще ничего не знаете? Пуля, которой был убит Ибер, и та, что сразила Брайэма, вылетела из одного револьвера.
– Я полагал, это держится… – он прикусил язык. – Откуда вы про это узнали?
Я улыбнулся.
– Знаю, что это держится в тайне. Не беспокойтесь, я не проговорюсь. Наверное, даже не скажу об этом мистеру Вульфу. Но долго такое не удержишь – слишком уж горячо. Типу, который мне это сказал, оно прямо-таки жгло язык. Ну да он меня хорошо знает.
– Кто это? Кто вам об этом сказал?
– Кажется, это был комиссар Мэрфи. Шутка, разумеется, что свидетельствует о том, что я обретаю прежнюю форму. Итак, загляну до пяти подписать показания.
У меня в руках был факт, причем добыл я его, ничем не рискуя. Если бы оказалось, что он не подтвердился – я бы узнал об этом по реакции Мандельбаума, – что ж, меня могли и разыграть. О'кей, я красиво его подцепил. Знал бы Вульф, с чем я приду домой, он бы скорей всего заперся у себя в комнате, не подходил бы к телефону, и мне бы пришлось орать ему через дверь.
Он только что уселся за ленч: филе окуня, запеченное в масле, лимонном соке и миндале, который мне пришлось с ним разделить. Даже не существуй этого табу не говорить за столом о деле, я бы все равно не осмелился испортить ему трапезу. Но как только мы очутились в кабинете и Фриц принес нам кофе, я начал:
– Мне страсть как не хочется заводить этот разговор сразу после ленча, но, по-моему, вы все-таки обязаны быть в курсе дела. Так вот: мы уже на раскаленной сковородке. В самом пекле. По крайней мере, таково мое мнение.
Обычно, прежде чем поставить чашку на стол, он делает три глоточка обжигающего кофе, на этот раз он сделал всего два.
– Мнение?
– Да, сэр. Мандельбаум больше часа вытягивал из меня все, что я видел и слышал про Корея Брайэма. Я сказал, что загляну чуть позже подписать показания, встал и уже на ходу кое-что ему сказал. Можете создать свое собственное мнение. Передаю дословно.
Что я и сделал. Слушать он меня начал с нахмуренным видом, под конец же он стал просто свирепым.
– Если угодно, можете злиться за то, что я выудил этот факт. Не проделай я этого номера, все бы оттянулось на день-два, не больше. Однако вы умеете злиться и в то же самое время шевелить мозгами, я это уже наблюдал. Похоже, сейчас самое время ими пошевелить.
Вульф фыркнул.
– Он простофиля. Ему следовало догадаться, что ты берешь его на пушку.
– Совершенно верно, сэр, так что можете злиться на него.
– Это делу не поможет. И мозги от этого не зашевелятся быстрей. Это настоящая катастрофа. Остается решить одно: стоит ли, прежде чем действовать, проверять тот факт, и если стоит, то как.
– Присутствуй вы при этой сцене, вы вряд ли бы сочли нужным его проверять. Да видели бы вы его физиономию, когда он говорил: "Я полагал, это держится…" – и вдруг прикусил язык.
Вульф положил ладони на стол и уставился в пространство. Это не предвещало ничего хорошего, поскольку вовсе не значило, что он шевелит мозгами. (Когда он ими шевелит, он откидывается на спинку кресла и закрывает глаза, а если слишком усердно шевелит, втягивает и вытягивает губы.) Выходит, в настоящий момент он бездельничал. Сидел и ждал, когда ему поднесут пилюлю, после которой во рту долго остается неприятный привкус. На это у него ушло целых три минуты.
Наконец он переложил ладони со стола на подлокотник кресла и сказал:
– Очень хорошо. Твой блокнот. Письмо мистеру Джареллу. Отправить немедленно с курьером. Или лучше отнеси его сам.
Он сделал глубокий вдох.
– Дорогой мистер Джарелл. Сопровождаю мое послание чеком на десять тысяч долларов, тем самым возвращая аванс, который вы мне выдали. Сумма издержек была невелика, поэтому я не стал ее вычитать.
Абзац. Выяснились некоторые обстоятельства, ввиду которых я должен довести до сведения соответствующих властей информацию, которую получил, действуя в ваших интересах, в частности, касающуюся пропажи вашего револьвера марки "боудоин" тридцать восьмого калибра.
Он замолчал, я поднял глаза от блокнота. Его губы были плотно сжаты, сбоку на шее подергивалась жилка.
– Нет. Не надо. Порви.
Мне самому это не больно нравилось. Я вырвал из блокнота две страницы, разорвал их на три части и швырнул в мусорную корзину.
– Соедини меня с мистером Кремером, – велел Вульф.
Это мне совсем не нравилось. Вероятно, он решил, что промедление может нам дорого обойтись, и собрался расколоться еще до того, как об этом будет поставлен в известность клиент. Разумеется, неэтичным такой поступок не назовешь – ведь дело идет о двух убийствах, но слабоволием назвать можно. Я соединил его с Кремером, который, судя по его тону, тоже был не в настроении. Он сказал Вульфу, что может уделить ему всего одну минуту.
– Этого может оказаться больше чем достаточно, – ухмыльнулся Вульф. – Полагаю, вы помните наш разговор в субботу, то есть позавчера?
– Помню. Ну и что из того?