Повернув налево, он остановился против двери глухонемого и, зная, что на звонок никто не ответит, повернул ручку. Дверь открылась. Мансарда фламандца была пуста.
Комиссар почти сорвал занавеску, за которой висела одежда, и осмотрел вещи, оказавшиеся в довольно ветхом состоянии.
Его взгляд фотографировал каждый угол комнаты. Осмотрев ее, он спустился на один этаж, подумал, опять вошел в лифт и нажал кнопку первого этажа.
Консьержку он застал на месте. На правой ноге у нее был надет башмак, а на левой - комнатная туфля.
- Вы не знаете, мадам, Клаас выходил сегодня утром?
Видя его таким возбужденным, она испугалась.
- Нет. Он еще не спускался.
- А вы не выходили из своей комнаты?
- Даже лестницу не убирала. Меня заменила соседка - у меня опять боли в пояснице.
- А Клаас не выходил сегодня ночью?
- Никто не выходил. Я открывала только нашим жильцам, возвращавшимся домой. У вас ведь есть дежурный у дома, он может сказать то же самое.
Мегрэ думал крепко, думал твердо, если употреблять выражения, которые он сам создал для своего собственного пользования.
- Скажите… Если я правильно понял, каждый жилец у вас располагает уголком чердака…
Точно. И в принципе каждый может снять еще комнату для прислуги.
- Я у вас не это спрашиваю. А подвалы?
- Перед войной было только два больших подвала, и каждый жилец устраивался так, чтобы держать свой уголь в каком-нибудь углу. Во время войны, когда антрацит стоил так же дорого, как черная икра, начались ссоры. То те, то другие заявляли, что их куча угля уменьшилась. Короче говоря, тогдашний хозяин сделал перегородки с дверьми и замками.
- Так что теперь каждой квартире положен отдельный подвал?
- Да.
- И Клаасу тоже?
- Нет. Ведь у него, собственно говоря, не квартира, а комната для прислуги.
- А Барийары?
- У них, конечно, есть.
- Ключи от подвалов у вас?
- Нет. У каждой квартиры свой замок и свой ключ.
- А вы видите, когда кто-нибудь спускается в подвал?
- Отсюда не вижу. Лестница, ведущая в подвал, находится напротив черной лестницы, в глубине.
Мегрэ снова вошел в лифт, молча глядя на Жанвье, следовавшего всюду за ним. У комиссара не хватило терпения звонить в дверь Барийаров, и он стал громко стучать в нее кулаком. Мадам Барийар, испуганная, открыла дверь.
- Где ваш муж?
- В кабинете. Он сказал, что вы не разрешили ему выходить из дома.
- Позовите его!
Появился Барийар, еще в пижаме и халате. Как он ни бодрился, вид у него был хуже, чем накануне, и держался он не так уверенно.
- Возьмите ключ от подвала.
- Но…
- Делайте, что вам говорят.
Все это происходило словно вне реальности, в мире снов или, скорее, кошмаров. Барийар, казалось, находился в состоянии шока.
- Идите.
Он втолкнул его в лифт и на первом этаже сухо приказал:
- В подвал!
Барийар становился все более хлипким, а Мегрэ все более жестким.
- Эта дверь?
- Да.
Единственная лампочка, очень слабая, освещала белую стену, двери со стершимися номерами; на облупленной краске угадывались нецензурные надписи.
- Сколько ключей от этого замка?
- У меня только один.
- У кого другой ключ?
- Откуда мне знать?
- Вы его никому не давали?
- Нет.
- Этим подвалом пользуетесь только вы?
- Мы уже несколько лет им не пользуемся.
- Откройте!
Руки торгового представителя дрожали.
- Ну, что же вы! Открывайте!
Дверь отворилась сантиметров на пятнадцать и дальше не пошла.
- Я чувствую, что-то мешает.
- Толкайте сильнее. Если нужно, нажмите плечом.
Жанвье внезапно сообразил, что комиссар предвидел именно такое развитие событий, и смотрел на него глубоко потрясенный.
- Немножко поддается.
Вдруг они увидели висящую ногу. Дверь еще приоткрылась, и появилась другая нога. Тело висело, сантиметров на пятьдесят поднимаясь над плотным земляным полом.
Это был старик Клаас в рубашке и старых брюках.
- Надень ему наручники, Жанвье!
Инспектор по очереди оглядел повешенного и Барийара. Барийар, увидя наручники, запротестовал.
Но взгляд Мегрэ давил на него, и, не в силах ничего прочесть в глазах комиссара, он перестал сопротивляться.
- Пойди за Жаненом на улицу. Там он больше не нужен.
Так же, как и наверху, Мегрэ осматривал узкую каморку, уходившую в глубину, и чувствовалось, что каждая подробность навсегда застревала в его памяти. Он коснулся пальцами нескольких инструментов, которые вытащил из мешка, затем, казалось, мечтательно погладил тяжелый стальной стол, вделанный в землю.
- Ты останешься здесь, Жанен, пока не приедут эти господа. Не пускай сюда никого. Даже коллег. Сам тоже ничего не трогай, понял?
- Понял, шеф.
- Пошли.
Мегрэ посмотрел на Барийара, который двигался как манекен. Силуэт его изменился от того, что руки он держал за спиной.
Они не воспользовались лифтом и прошли на пятый этаж по черной лестнице, где никого не встретили. Мадам Барийар, выйдя из кухни, вскрикнула, увидев мужа в наручниках.
- Господин Мегрэ! - бросилась она к комиссару.
- Сейчас, мадам. Сначала я должен позвонить по телефону.
Не обращая ни на кого внимания, он прошел в кабинет Барийара, где пахло табаком, и набрал номер судебного следователя Анселена.
- Алло! Да, это Мегрэ. Я идиот, мой дорогой следователь, и чувствую себя ответственным за смерть человека. Да, еще один труп. Где? Конечно, на улице Акаций,. Мне следовало понять это с самого начала. Я лазил по кустам вместо того, чтобы держаться основного следа. А главное, что уже многие годы этот третий элемент, если можно так выразиться, мучил меня. Простите, что буду краток. В подвале оказался повешенный. Врач, конечно, подтвердит, что повесился он не сам, что он был мертв или ранен, когда ему надели петлю на шею. Это старый человек. Могу я просить вас сделать так, чтобы прокуратура не слишком быстро взялась за дело? Я очень занят на пятом этаже и хотел бы, чтобы меня не беспокоили, прежде чем я не добьюсь результатов. Не знаю, сколько это займет времени. До скорого. О нет, нам сегодня не придется обедать у нашего симпатичного овернца.
Немного погодя он говорил со своим приятелем Мерсом, специалистом по идентификации личности.
- Нужна очень тщательная работа, не хотелось бы, чтобы ею занимались наспех. Необходимо, чтобы прокуратура и судебный следователь пришли покопаться в подвале. Вы увидите предметы, которые вас удивят.
Может быть, придется зондировать стены и рыться в полу.
Он встал, вздохнув, с кресла Барийара и пересек гостиную, где тот сидел на стуле напротив Жанвье, курившего сигарету. Мегрэ зашел в кухню и открыл холодильник.
- Вы позволите? - спросил он мадам Барийар.
- Скажите мне, комиссар…
- Через минуту, ладно? Я умираю от жажды.
Пока он открывал бутылку, она подала ему стакан, одновременно и послушная и испуганная.
- Вы думаете, что мой муж…
- Я ничего не думаю. Пойдемте со мной.
Ошеломленная, она последовала за ним в кабинет, где он запросто уселся на место Барийара.
- Садитесь. Успокойтесь. Ваша фамилия Клаас, не так ли?
Она колебалась, ее лицо от волнения покраснело.
- Да. Послушайте, господин комиссар, я полагаю, это не важно…
- С этой минуты, мадам, все стало важно. Не скрою, сейчас каждое ваше слово имеет значение.
- Моя фамилия действительно Клаас. Это моя девичья фамилия, записанная в моем удостоверении личности…
- Я вас слушаю…
- Но я не знаю, действительно ли это моя фамилия.
- Старик, живший в мансарде, ваш родственник?
- Не думаю. Я не знаю. Все это случилось так давно, тогда я была совсем маленькой девочкой…
- Что вы имеете в виду?
- Налет на Дуэ во время эвакуации. Поезда и опять поезда, откуда выходили люди, чтобы спрятаться за насыпью. Женщины несли окровавленных детей. Мужчины с повязками на руках бегали вдоль поездов. Наконец этот взрыв, похожий на конец света.
- Сколько вам было лет?
- Года четыре.
- Откуда взялась эта фамилия, Клаас?
- Я думаю, это фамилия моей семьи. Вероятно, я ее и произнесла.
- А имя?
- Мина.
- Вы говорили по-французски?
- Нет. Только по-фламандски.
- Вы помните название вашей деревни?
- Нет. Но почему вы не говорите мне о муже?
- Скажу в свое время. Где вы встретили старика?
- Точно не помню. То, что произошло перед самым взрывом и сразу после него, осталось смутным в моей памяти. Мне кажется, я шла с кем-то и кто-то держал меня за руку.
Мегрэ снял телефонную трубку и попросил мэрию Дуэ. Его соединили тут же.
- Господина мэра сейчас нет, - ответил секретарь.
Он очень удивился, когда Мегрэ спросил его:
- Сколько вам лет?
- Тридцать два года.
- А мэру?
- Тридцать три.
- Кто был мэром в сороковом году, когда в город вошли немцы?
- Доктор Нобель. Он оставался мэром еще десять лет после войны.
- Он умер?
- Нет. Несмотря на свой возраст, он еще принимает больных в своем старом доме на Гран-Плас.
Три минуты спустя Мегрэ уже говорил с доктором Нобелем по телефону.
- Извините меня, доктор. Говорит комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Речь идет не об одном из ваших пациентов, а о старинной истории, которая могла бы пролить свет на недавнюю драму. Ведь это вокзал в Дуэ бомбардировали в сороковом году средь бела дня, когда там стояло несколько поездов с беженцами, а сотни других беженцев ожидали на площади?
Доктор Нобель не забыл это ужасное событие.
- Я был там, господин комиссар. Это самое страшное воспоминание, которое может сохранить человек.
Все было спокойно. Приемная служба занималась тем, что кормила французских и бельгийских беженцев, которых поезда должны были везти на юг. Женщин с грудными детьми собрали в зале ожидания первого класса.
Там им раздавали рожки с молоком и чистые пеленки.
В принципе, никто не имел права выходить из поезда, но соблазн выпить что-нибудь был слишком велик. Короче говоря, повсюду было много народу. И вдруг, в тот момент, когда завыли сирены, вокзал задрожал, стекла стали лопаться, люди кричали, и невозможно было отдать себе отчет в том, что происходит. Это был налет вражеской авиации. Зрелище было кошмарное, всюду растерзанные тела, оторванные руки, ноги, те, кто ранен не смертельно, бегут, держась за грудь, за живот, с обезумевшими глазами. Мне повезло, меня не ранило, и я попытался превратить залы ожидания в приемные "Скорой помощи". Не хватало санитарных машин, кроватей в больницах. Срочные операции я производил на месте, в более чем неподходящих условиях.
- Не помните ли вы, случайно, высокого, худого человека, фламандца с израненным лицом, который от этого кошмара остался глухонемым?
- Почему вы о нем спрашиваете?
- Потому что именно он меня интересует.
- Представьте, я хорошо его помню. Я был в одном лице и мэром, и председателем местного Красного Креста, и ответственным за прием беженцев, и, наконец, врачом. В качестве мэра я пытался собрать воедино семьи, установить личность наиболее тяжело раненных и убитых, что не всегда было легко. Многих мы похоронили неопознанными, в частности, с полдюжины стариков, кажется, живших в доме для престарелых. Потом мы тщетно пытались узнать, откуда они родом. Среди всех этих ужасов в памяти у меня осталась одна семья - человек средних лет, две женщины, дети, трое или четверо, - всех их бомбой разорвало буквально на куски.
Именно возле этой семьи я увидел человека, голова которого представляла кровавую массу, и я велел перенести его на операционный стол, удивленный, что он не ослеп и что жизненные центры у него не повреждены.
Уж и не помню, сколько пришлось наложить швов, чтобы как-то поправить его лицо. В нескольких шагах от меня стояла маленькая девочка и спокойно следила за моими движениями. Я спросил, не отец ли он ей, но ответа не понял - она говорила по-фламандски. Спустя полчаса, когда я оперировал раненую, я увидел, как этот человек в сопровождении маленькой девочки выходил из вокзала. Это было довольно поразительное зрелище в царящем вокруг хаосе. Я наложил на голову раненого огромную повязку, с которой он ходил среди толпы. Человек не отдавал себе отчета и, казалось, совсем не занимался девчонкой, которая семенила за ним по пятам. Я попросил одну из помощниц вернуть человека, ведь он был не в состоянии никуда идти, прежде чем ему не сделают еще одну перевязку. Вот приблизительно все, что я могу сказать, господин комиссар. Потом я напрасно наводил о нем справки. Видели, как он блуждал среди развалин, возле санитарных машин. Один из моих помощников, кажется, видел высокого человека средних лет, немного сутулого, когда он взбирался на военный грузовик, солдаты помогли влезть в кузов и девочке. Так вы думаете, что нашли этого человека?
- Я в этом уверен.
- Ну и что с ним сталось?
- Его только что обнаружили повешенным, и в данный момент я сижу напротив бывшей маленькой девочки.
- Вы будете держать меня в курсе дела?
- Как только сам разберусь. Спасибо, доктор.
Мегрэ вытер пот со лба, выколотил трубку, набил табаком другую и тихонько сказал своей собеседнице:
- А теперь расскажите мне вашу историю.
Мадам Барийар смотрела на него большими тревожными глазами и грызла ногти, забившись в кресло, как маленькая девочка. Вместо того чтобы ответить, она обиженно спросила:
- Почему вы обращаетесь с Фернаном как с преступником, почему надели на него наручники?
- Мы поговорим об этом позже. А сейчас, если вы ответите искренне, у вас будет больше шансов помочь вашему мужу.
Молодой женщине не терпелось задать ему один вопрос, вопрос, который беспокоил ее уже очень давно, может быть, всю жизнь.
- Скажите, Жеф был сумасшедший? Жеф Клаас?
- А разве он вел себя как сумасшедший?
- Не знаю. Я не могу сравнить свое детство ни с каким другим, а его ни с каким другим человеком.
- Начинайте с Дуэ.
- Грузовики, лагеря беженцев, поезда, жандармы, допрашивавшие старика, - мне он тогда казался стариком. От него они ничего не добивались и начинали допрашивать меня. Кто мы такие? Из какой деревни?
Я не знала. Мы шли все дальше и дальше, и мне кажется, что однажды я увидела Средиземное море. Я вспомнила об этом позже и подумала, что мы добрались до Перпиньяна.
- Клаас пытался попасть в Испанию? Чтобы оттуда уехать в Соединенные Штаты?
- Откуда мне это знать? Он ничего не слышал, не говорил. Чтобы понять меня, он внимательно смотрел на мои губы, и я должна была повторять много раз один и тот же вопрос.
- Почему он тащил вас за собой?
- Я сама не отходила от него. Вероятно потому, что, потеряв всех родных, прицепилась к ближайшему человеку, который, быть может, походил на моего дедушку.
- Как это вышло, что он взял вашу фамилию? Ведь ваша фамилия действительно Клаас.
- Я узнала это впоследствии. Он всегда держал в кармане какие-то бумаги и иногда записывал на них что-то по-фламандски, так как еще не знал французского. В конце концов, после многих месяцев скитаний мы очутились в Париже.
Он не был беден. Когда ему нужны были деньги, он вытаскивал из-под рубашки одну или две золотые монеты, зашитые в широкий полотняный пояс. Это были его сбережения. Мы долго бродили по улицам, чтобы выбрать ювелирный магазин или лавку перекупщика, и он украдкой входил в нее, боясь, как бы его не схватили. Позже я узнала почему: евреям вменили в обязанность носить желтую звезду, пришитую к одежде. Он написал мне свою фамилию на куске бумаги, которую потом сжег: Виктор Крулак. Он был евреем из Латвии, родился в Антверпене, где, как его отец и дед, работал шлифовальщиком драгоценных камней.
- Вы ходили в школу?
- Да.
- А кто готовил еду? Жеф?
- Да. Особенно ему удавалось жареное мясо. Он не носил звезды и все время боялся. В комиссариатах ему устраивали всякие неприятности, потому что он не мог предъявить бумаги, необходимые для удостоверения личности. Один раз его отправили в какой-то сумасшедший дом, потому что приняли за безумного, но на следующий день он оттуда сбежал.
- Он хорошо к вам относился?
- Да. Он боялся меня потерять. Я уверена, что он думал, будто это Бог послал ему меня. Нас два раза не пропускали через границу, но тем не менее ему удалось попасть в Париж, и он снял меблированную комнату с маленькой кухней, сначала в районе Сакре-Кер, а потом в Сент-Антуанском предместье.
- Он не работал?
- В этот период нет.
- Как он проводил свои дни?
- Он бродил по улицам, наблюдая за людьми, учился читать по их губам, понимать их язык. Однажды, уже в конце войны, он вернулся домой с фальшивым удостоверением личности - наконец-то его многочисленные попытки увенчались успехом. Теперь он официально звался Жефом Клаасом, а я была его внучкой. Мы сняли квартиру побольше, недалеко от Ратуши, и туда стали приходить люди, давать ему работу. Сейчас я их уже бы не смогла узнать. Я ходила в школу, стала барышней, поступила продавщицей в ювелирный магазин на бульваре Бомарше.
- Это старый Жеф нашел вам место?
- Да. Он работал для разных ювелиров, производил починку, приводил в порядок старинные изделия.
- Таким образом вы и встретили Барийара?
- Да. Годом позже. Как торговый представитель он должен был приходить к нам раз в три месяца, но стал приходить чаще и в конце концов пригласил меня в кафе. Он был красивый, очень веселый, всегда в хорошем настроении. Он любил жизнь.
- Он знал, что вы внучка Жефа?
- Я сказала ему это. Поскольку он хотел жениться на мне, то попросил представить его дедушке. Мы поженились и стали жить вместе с Жефом в маленьком домике в Фонтэне-су-Буа.
- Вы никогда не видели там Пальмари?
- Нашего бывшего соседа? Не могу этого сказать… не помню. Фернан приводил иногда товарищей, приятных людей, которые любили посмеяться и выпить.
- А старик?
- Он проводил большую часть времени в хижине с инструментами, в глубине сада, где Фернан устроил ему мастерскую.
- Вы никогда ничего не подозревали?
- А что я могла подозревать?
- Скажите, мадам Барийар, у вашего мужа нет привычки вставать по ночам?
- Он никогда не встает.
- И не выходит из квартиры?
- А зачем?
- Вы пьете перед сном какую-нибудь настойку?
- Иногда из вервены, иногда из ромашки.
- Прошлой ночью вы не просыпались?
- Нет.
- Можете вы сводить меня в вашу ванную?
Ванная была небольшая, но довольно кокетливая и веселая, выложенная желтыми плитками. Над раковиной было углубление с аптечкой. Мегрэ открыл ее, осмотрел несколько флаконов, а один оставил в руке.
- Это вы принимаете такие таблетки?