- Никого. Я хотел бы, чтобы вы позвонили в Йер. Наверное, в "Ковчеге" есть телефон? Вызовите Жинетту из отеля "Пальмы". Передайте ей от моего имени, что я был бы рад, если бы она приехала поболтать со мной.
- А где я вас найду?
- Не знаю, право. Наверное, в гавани.
Мегрэ с Пайком медленно пересекли площадь; люди провожали их взглядами. Можно было подумать, что они глядят на комиссара с недоверием; на самом же деле они просто не знали, как подойти к знаменитому Мегрэ. А он, со своей стороны, чувствовал себя "чужаком", как здесь принято говорить. Но он понимал, что нужно совсем немного, чтобы у каждого из них развязался язык, может быть, даже слишком развязался.
- У вас не сложилось впечатления, мистер Пайк, что мы находимся где-то очень далеко? Смотрите! Там видна Франция, до нее двадцать минут на лодке, а обстановка здесь для меня такая непривычная, словно я попал в сердце Африки или Южной Америки.
Ребятишки бросали свои игры, чтобы поглазеть на них. Они дошли до "Гранд-отеля", откуда видна была гавань, и Леша уже догонял их.
- Я не смог дозвониться до Жинетты, - доложил инспектор. - Она уехала.
- Вернулась в Ниццу?
- Вероятно, нет, поскольку она сказала хозяину отеля, что приедет завтра утром и успеет на похороны.
Мол, шлюпки всех цветов, большая яхта "Северная звезда", загромождавшая гавань у острого выступа скал…
Люди глядели на приближавшийся к берегу катер.
- Это "Баклан", - проговорил Леша. - Значит, скоро пять часов.
Мальчишка, на фуражке которого было написано золотыми буквами "Гранд-отель", ожидал возможных клиентов, стоя возле тачки, предназначенной для багажа. Белое суденышко приближалось, рассекая воду, и Мегрэ скоро различил на носу ее женский силуэт.
- Наверное, Жинетта спешит встретиться с вами, - сказал инспектор. - Все в Йере уже, должно быть, знают, что вы здесь.
Любопытно было смотреть, как люди в лодке постепенно увеличивались, а контуры их прояснялись, словно на фотопленке. Особенно странно было узнать Жинетту в этой толстой, исполненной собственного достоинства женщине, одетой в шелка и размалеванной.
Но в конце концов, разве сам Мегрэ не был стройнее, когда познакомился с ней в пивной на площади Терн, и не испытывала ли она сейчас такое же разочарование, глядя на него с палубы "Баклана"?
Ей помогли сойти на берег. Кроме нее и Батиста, капитана, в лодке были только немой матрос и почтальон. Мальчишка в фуражке с галуном хотел взять ее багаж, но она сказала:
- В "Ноев ковчег"!
Жинетта направилась к Мегрэ и вдруг смутилась, возможно, из-за м-ра Пайка, с которым была не знакома.
- Мне сообщили, что вы здесь. Я подумала, может, вы захотите поговорить со мной. Бедный Марсель!..
Она не называла его Марселеном, как другие. Не разыгрывала глубокого горя. Это была теперь зрелая женщина, упитанная и спокойная, с чуть заметной, немного разочарованной улыбкой.
- Вы тоже остановились в "Ковчеге"?
Леша взял ее чемодан. Она, по-видимому, знала остров и шла уверенно, неторопливо, как женщина, страдающая одышкой или не привыкшая к свежему воздуху.
- Если верить газетам, он был убит потому, что говорил о вас. Вы этому верите?
Время от времени она с любопытством и тревогой поглядывала на м-ра Пайка.
- Можете говорить при нем. Это мой приятель, коллега из Англии, он приехал провести со мной несколько дней.
Она с очень светским видом слегка поклонилась человеку из Скотленд-Ярда и вздохнула, взглянув на пополневшую талию комиссара:
- А я изменилась, не правда ли?
Глава 4
Помолвка Жинетты
Забавно было видеть, как она вдруг застыдилась и оправила юбку, потому что лестница была крутая, а Мегрэ поднимался вслед за ней.
Она вошла в "Ковчег", как к себе домой, и спросила самым естественным тоном:
- Найдется для меня комната, Поль?
- Придется тебе занять маленькую, возле ванной.
Потом она повернулась к Мегрэ:
- Вы не хотите подняться на минутку, господин комиссар?
Эти слова прозвучали бы двусмысленно в том доме, которым она управляла в Ницце, но здесь в них не было ничего особенного. Однако она неправильно поняла колебания Мегрэ, который из-за какого-то кокетства продолжал вести дознание, ничего не скрывая от м-ра Пайка. На мгновение на губах ее появилась почти профессиональная улыбка.
- Я ведь не опасна, вы знаете.
Странная вещь! Инспектор Скотленд-Ярда заговорил по-английски, может быть, из деликатности. Он сказал французскому коллеге только одно слово:
- Please.
Первой по лестнице поднималась Жожо с чемоданом.
Юбка у нее была коротенькая, и из-под нее выглядывали розовые трусики, обтягивавшие маленький зад. Видимо, это и побудило Жинетту снова оправить платье.
В номере кроме кровати можно было сесть на стул с соломенным сиденьем - комната была маленькая, полутемная, со слуховым окном. Жинетта сняла шляпу, со вздохом облегчения опустилась на край кровати и тут же, сбросив туфли на очень высоких каблуках, растерла наболевшие пальцы ног.
- Вам неприятно, что я попросила вас подняться? Внизу разговаривать невозможно, а идти куда-нибудь у меня не было сил. Посмотрите, как распухли у меня щиколотки. Можете закурить трубку, господин комиссар. - Жинетте было не по себе. Чувствовалось, что она говорит для того, чтобы выиграть время. - Вы не очень на меня сердитесь?
Хотя Мегрэ и понял, что она имеет в виду, он, тоже желая выиграть время, ответил:
- За что?
- Я прекрасно знаю, что вы были разочарованы. А все же я не так уж тут виновата. Благодаря вам я провела в санатории самые счастливые годы своей жизни. Мне ни о чем не надо было заботиться. Там был врач, который немного напоминал вас: он очень хорошо ко мне относился. Приносил книги. Я целые дни читала. До того, как я попала туда, я была совсем необразованная. И когда я чего-нибудь не понимала, он объяснял. У вас нет сигареты? Ну, ничего. К тому же мне лучше не курить. Я пробыла в санатории пять лет, и мне уже стало казаться, что я проведу там всю жизнь. Мне там понравилось. В противоположность другим, мне не хотелось уходить оттуда. Когда мне объявили, что я выздоровела и могу уехать, клянусь вам, я скорее испугалась, чем обрадовалась. Оттуда, где мы жили, видна была долина, почти всегда скрытая легкой дымкой, а порой густыми облаками, и я боялась спускаться туда. Я хотела бы остаться в качестве сиделки, но у меня не было необходимых для этого знаний, а чтобы мыть полы или помогать на кухне, не хватало сил. Что бы я стала делать там, внизу? Я привыкла есть три раза в день. И знала, что у Жюстины мне это будет обеспечено. - Почему вы приехали сегодня? - спросил Мегрэ довольно холодным тоном.
- Разве я вам сейчас не сказала? Сначала я поехала в Йер. Мне не хотелось, чтобы на похоронах бедного Марселя никто не шел за гробом.
- Вы все еще любили его?
Она немного смутилась.
- Мне кажется, я его по-настоящему любила. Я много говорила с вами о нем, когда вы заботились обо мне после его ареста. Знаете, Марсель был неплохой человек. В сущности, даже наивный, я сказала бы, застенчивый. И как раз потому, что был застенчивый, хотел вести себя, как другие. Но только он перехватывал через край. Там, в горах, я все это поняла.
- И вы его разлюбили?
- Мои чувства к нему изменились. Я видела других людей. Могла сравнивать. Доктор помог мне понять.
- Вы были влюблены в этого доктора?
Она несколько нервно засмеялась.
- Я думаю, что в санатории все более или менее влюблены в своих врачей.
- Марселен вам писал?
- Иногда.
- Он надеялся, что вы опять будете жить вместе?
- Первое время, кажется, да. Потом он тоже изменился. Мы оба изменились, но по-разному. Он очень быстро постарел, почти сразу. Не знаю, видели ли вы его с тех пор. Прежде он хорошо одевался, следил за собой. Был гордый. А потом… с тех пор, как он случайно приехал на побережье…
- Это он устроил вас к Жюстине и Эмилю?
- Нет. Я знала Жюстину понаслышке. Я сама явилась к ней. Она взяла меня на испытательный срок как помощницу, потому что для другого я уже не годилась. Там, в горах, мне сделали четыре операции, у меня все тело в рубцах.
- Я спросил вас, почему вы приехали сегодня.
Мегрэ неустанно возвращался к этому вопросу.
- Когда я узнала, что это дело ведете вы, я, конечно, подумала, что вы вспомните обо мне и велите меня разыскать. Это, разумеется, потребовало бы времени.
- Если я правильно понял, то с тех пор, как вы вышли из санатория, вы больше не общались с Марселем, но посылали ему деньги?
- Случалось. Я хотела, чтобы он мог иногда доставить себе какое-нибудь удовольствие. Он не показывал виду, но у него бывали трудные времена.
- Он вам это говорил?
- Говорил, что он неудачник, что всегда был неудачником, что не способен даже стать настоящим подлецом.
- Он говорил вам это в Ницце?
- Он никогда не приезжал ко мне в "Сирены". Знал, что это запрещено.
- Значит, здесь?
- Да.
- Вы часто бываете на Поркероле?
- Почти каждый месяц. Жюстина теперь слишком стара, чтобы самой проверять свои заведения, а господин Эмиль никогда не любил разъезжать.
- Вы ночуете здесь, в "Ковчеге"?
- Всегда.
- А почему Жюстина не предоставит вам комнату у себя? У нее же довольно большая вилла.
- Она никогда не позволяет женщинам ночевать под своей крышей.
Он понял, что затронул чувствительное место, но Жинетта все еще не поддавалась.
- Боится за сына? - пошутил он, раскуривая трубку.
- Это может показаться смешным, а между тем это правда. Она всегда заставляла его держаться за ее юбку; поэтому по характеру он и стал скорее похож на девицу, чем на мужчину. Она до сих пор обращается с ним, как с ребенком. Он шагу не смеет ступить без ее разрешения.
- А женщин он любит?
- Скорее боится. Я говорю, вообще. Знаете, у него нет к этому склонности. Здоровьем он никогда не отличался. Он все время лечится, принимает лекарства, читает медицинские книги.
- А еще почему, Жинетта?
- Что?
- Почему вы приехали сюда?
- Так я же вам сказала.
- Нет.
- Я подумала, что вы, наверное, заинтересуетесь господином Эмилем и его матерью.
- А точнее?
- Вы не такой, как другие полицейские, и все же… Когда случается что-нибудь мерзкое, всегда подозревают людей определенной среды.
- И вы считали нужным мне сказать, что господин Эмиль не имеет отношения к смерти Марселя?
- Я хотела объяснить вам…
- Объяснить что?
- Мы с Марселем остались добрыми друзьями, но о том, чтобы жить вместе, не могло быть и речи. Он об этом больше и не помышлял. Думаю, и не хотел этого. Понимаете? Он больше не имел никакого отношения к нашей среде. Послушайте, я сейчас видела Шарло…
- Вы его знаете?
- Я несколько раз встречала его здесь. Нам случалось есть за одним столом.
- Вы собирались повидать его сегодня на Поркероле?
- Нет. Клянусь, я говорю правду. Только меня стесняет ваша манера задавать вопросы. Прежде вы мне доверяли. Вы немного жалели меня. А теперь меня больше не за что жалеть, правда? Я теперь даже не чахоточная.
- Вы много зарабатываете?
- Меньше, чем можно было бы думать. Жюстина - страшная скряга. И сын ее тоже. Конечно, я ни в чем не нуждаюсь. Даже немного откладываю, но недостаточно, чтобы жить потом на ренту.
- Вы говорили о Марселе.
- Я уже не помню что!.. Ах да. Как вам объяснить? Когда вы его знавали, он пытался играть роль закоренелого преступника. Посещал в Париже бары, где можно встретить людей вроде Шарло и даже убийц. Делал вид, что принадлежит к их бандам, а они не принимали его всерьез.
- Значит, он был там на вторых ролях?
- Потом и это прекратилось. Он перестал встречаться с этими людьми, жил на своей лодке или в лачуге. Много пил. Всегда находил способ достать вина. Денежные переводы от меня тоже ему помогали. Но я знаю, что думают, когда человека вроде него находят убитым.
- Что именно?
- Вы тоже это знаете. Воображают, что это связано с определенной средой, что это сведение счетов или месть. А здесь совсем не то.
- Вы хотели сказать мне именно это, не правда ли?
- Я уже забыла, что хотела сказать. Вы так изменились! Простите, я имею в виду не внешность.
Мегрэ невольно улыбнулся ее смущению.
- Прежде даже у себя в кабинете на набережной Орфевр вы были не похожи на полицейского.
- Вы очень боитесь, чтобы я не заподозрил людей из вашей среды? Уж не влюблены ли вы, случайно, в Шарло?
- Конечно нет. Мне было бы очень трудно влюбиться в кого бы то ни было после всех перенесенных операций. И Шарло интересует меня не больше, чем другие.
- Ну а теперь договаривайте.
- Почему вы думаете, что я не все сказала? Даю честное слово, я не знаю, кто убил бедного Марселя.
- Но вы знаете, кто его не убивал.
- Да.
- Вы знаете, кого я мог бы заподозрить?
- В конце концов, вы все равно узнаете это, не сегодня, так завтра, если не знаете уже сейчас. Я сказала бы вам сразу, если бы вы допрашивали меня не так сухо. Я должна выйти замуж за господина Эмиля, вот что!
- Когда?
- Когда умрет Жюстина.
- А почему нужно ждать ее смерти?
- Я же вам толковала, она ревнует ко всем женщинам. Из-за нее он не женился, из-за нее, насколько мне известно, у него никогда не было любовницы.
- А все-таки он собирается жениться?
- Потому что страшно боится одиночества. Пока жива мать, он спокоен. Она ухаживает за ним, как за грудным младенцем. Но она недолго протянет. Самое большее - год.
- Это сказал врач?
- У нее рак, а для операции она слишком стара. Что до него, то он всегда воображает, что вот-вот умрет. Несколько раз на дню задыхается, боится шевельнуться, как будто малейшее движение может стать для него роковым.
- Потому он и сделал вам предложение?
- Да. Он вбил себе в голову, что у меня хватит здоровья, чтобы ухаживать за ним. Даже потребовал, чтобы меня осмотрело несколько врачей. Нечего и говорить, что Жюстина об этом ничего не знает, а то бы она давно выставила меня за дверь.
- А Марселен?
- Я сказала ему.
- И как он это принял?
- Совершенно спокойно. Он считал, что я правильно делаю, стараясь обеспечить себя под старость. По-моему, ему было приятно, что я буду жить здесь.
- Господин Эмиль не ревновал к Марселену?
- С чего бы? Я же вам сказала, что между нами ничего не было.
- Словом, вы об этом обязательно хотели поговорить со мной?
- Я подумала обо всех предположениях, которые вы могли бы сделать и которые не соответствовали бы действительности.
- Например, что Марселен мог шантажировать господина Эмиля, и тот, чтобы избавиться от него…
- Марсель не занимался шантажом, а господин Эмиль скорее умрет с голоду, чем решится зарезать цыпленка.
- Это точно, что вы в последние дни не приезжали на остров?
- В этом легко убедиться.
- Потому что вы все время были в своем заведении, в Ницце? Что ж, превосходное алиби.
- А мне оно нужно?
- Вы же сами утверждали, что я сейчас говорю как полицейский. Марселен все-таки мог стеснять вас. В особенности, если принять во внимание, что господин Эмиль - лакомый кусочек, очень лакомый. Если он женится на вас, он оставит вам после смерти приличное состояние.
- Да, довольно приличное. Теперь я сомневаюсь, правильно ли сделала, что приехала. Я не предвидела, что вы будете говорить со мною так. Я вам искренне во всем призналась.
Глаза у нее блестели, как будто она готова была заплакать, и Мегрэ созерцал теперь старое, плохо раскрашенное лицо, сморщенное в детской гримасе.
- Делайте что хотите. Я не знаю, кто убил Марселя. Это катастрофа.
- В особенности для него.
- Да, и для него. Но он-то, по крайней мере, спокоен. Вы меня арестуете?
Жинетта сказала это с чуть заметной улыбкой, хотя было видно, что она боится и говорит более серьезным тоном, чем ей хотелось бы.
- Пока не собираюсь.
- Мне нужно поехать на похороны завтра утром. Если вы желаете, я сразу же вернусь. Надо будет только послать за мной лодку на мыс Жьен.
- Может быть, пошлю.
- Вы ничего не скажете Жюстине?
- Не скажу, если не будет крайней необходимости. Но я ее не предвижу.
- Вы на меня сердитесь?
- Да нет.
- Нет, сердитесь. Я это сразу почувствовала, еще прежде чем сошла с "Баклана". Я-то вас тут же узнала. И разволновалась, потому что вспомнила целый кусок своей жизни.
- Период, о котором вы жалеете?
- Может быть. Не знаю. Иногда я спрашиваю себя об этом.
Она встала, вздохнув, не надевая туфель. Ей хотелось расшнуровать корсет, и поэтому она ждала, чтобы комиссар ушел.
- Делайте как знаете, - вздохнула она наконец, когда он взялся за ручку двери.
У него слегка сжалось сердце, когда он оставил ее одну, постаревшую, запуганную, в маленькой комнатке, куда заходящее солнце проникало сквозь слуховое окно, окрашивая все: и обои, и стеганое одеяло - в розовый цвет, похожий на румяна.
- Стаканчик белого, господин Мегрэ.
Игроки в шары на площади закончили партию и окружили бар, разговаривая очень громко, с сильным акцентом. В углу ресторана, у окна, м-р Пайк сидел за столиком напротив Жефа де Грефа; оба были поглощены игрой в шахматы.
Возле них на банкетке сидела Анна и курила сигарету, вставленную в длинный мундштук. Она оделась.
На ней было хлопчатобумажное платьице, но чувствовалось, что под ним та же нагота, как и под парео.
Тело у нее было мясистое, чрезвычайно женственное, настолько созданное для ласк, что ее невольно хотелось представить себе в постели.
Де Греф облачился в серые шерстяные брюки и морскую тельняшку в синюю и белую полоску. На ногах были туфли на веревочной подошве, как почти у всех на острове, как те, что купил себе безупречный м-р Пайк.
Мегрэ поискал глазами инспектора, но Леша не было видно.
Ему пришлось принять стакан вина, который придвинул Поль, а люди у бара потеснились, чтобы освободить ему место.
- Итак, комиссар?
С ним уже заговаривали, и он знал, что через несколько минут лед будет сломан. Несомненно, обитатели острова с утра только и ждали этого момента, чтобы познакомиться с ним. Их было довольно много, не меньше десяти, все в одежде рыбаков. Двое-трое выглядели посолиднее; вероятно, это были мелкие рантье.
Что бы там ни подумал м-р Пайк, надо выпить.
- Вам нравится наше местное вино?
- Очень.
- В газетах пишут, что вы пьете только пиво. А Марселен говорил, что это неправда, что вы не отказываетесь и от графинчика кальвадоса. Бедный Марселен! Ваше здоровье, комиссар.
Поль, хозяин, который знал, чего надо ждать в подобных случаях, не ставил бутылку на место и держал ее наготове в руке.
- Это правда, что он был ваш приятель?
- Да, я его знавал. Он был неплохой парень.
- Конечно. А правильно написано в газете, что он родом из Гавра?
- Правильно.