- На Набережную Орфевр.
Они двинулись в путь. Было уже темно. В свете фар мелькали то деревья, то сельские домики и, наконец, серые улицы большого предместья.
Устроившись в углу, Мегрэ молча посасывал трубку. Жеф ван Гут тоже не открывал рта, и Невэ, удивленный этим необычным молчанием, ломал себе голову, что же могло произойти.
- Все удачно, шеф? - рискнул он наконец задать вопрос. Но, не получив ответа, умолк и продолжал вести машину.
Было уже восемь часов вечера, когда они въехали в ворота Дворца Правосудия. Свет горел только в нескольких окнах, но старый Жозеф был на своем посту.
В комнате инспекторов было почти пусто. Лапуэнт, поджидавший своего начальника, что-то печатал на машинке.
- Попроси, чтобы принесли бутерброды и пиво!
- На сколько человек?
- На двоих… Нет, впрочем, на троих. Ты мне можешь понадобиться. Ты свободен?
- Да, шеф.
В кабинете Мегрэ речник выглядел еще более длинным и тощим, черты его лица вроде бы еще больше обострились… - Можете сесть, мосье ван Гут.
При слове "мосье" Жеф нахмурился, усмотрев в этом какую-то угрозу.
- Сейчас нам принесут бутерброды.
- А когда я могу повидаться с консулом?
- Завтра утром.
Мегрэ сел за свой стол и позвонил жене:
- К ужину не вернусь… Нет… Возможно, мне придется задержаться… Очевидно, ей хотелось засыпать его вопросами, но она ограничилась одним-единственным. Зная, как волнует мужа судьба бродяги, она спросила:
- Он умер?
- Нет…
Госпожа Мегрэ даже не поинтересовалась, задержал ли он кого-нибудь. Раз муж звонит из своего кабинета и предупреждает, что проведет там часть ночи, значит, допрос либо уже начался, либо вот-вот начнется.
- Спокойной ночи!
Он с досадой посмотрел на Жефа.
- Я же просил вас сесть…
Ему было как-то не по себе при виде этой долговязой фигуры, застывшей посреди кабинета.
- А если я не желаю сидеть? Ведь это мое право. Хочу - стою, хочу - сижу, верно?
Мегрэ только вздохнул и стал терпеливо ждать, когда мальчик из кабачка "Дофин" принесет бутерброды и пиво.
Глава 7
Эти ночи, которые в восьми случаях из десяти неизменно оканчивались признанием обвиняемых, постепенно обрели свои традиции, свои правила, подобно театральным пьесам, сыгранным сотни раз.
Когда мальчик из кабачка "Дофин" принес бутерброды и пиво, дежурные инспектора сразу поняли, в чем дело.
Мерзкое настроение и с трудом сдерживаемый гнев не помешали фламандцу наброситься на бутерброды и залпом осушить первую кружку, искоса поглядывая на Мегрэ.
То ли из вызова, то ли в знак протеста, он ел неопрятно, чавкал, широко раскрывая рот, и, словно с палубы в воду, выплевывал на пол хрящики, попадавшиеся в ветчине.
Комиссар, внешне спокойный и благожелательный, делал вид, что не замечает этих выпадов, и не мешал речнику расхаживать взад и вперед по кабинету, как дикому зверю в клетке.
Прав ли был Мегрэ? Проводя дознание, пожалуй, самое трудное - это решить, в какой момент следует выдвинуть главный козырь. Но нет никаких установленных правил, которые могли бы точно определить, когда это сделать. Просто надо обладать интуицией.
Мегрэ не раз случалось приступать к расследованию, не имея никаких серьезных данных. И все-таки за несколько часов он одерживал победу. Бывало и наоборот, когда при наличии явных улик и десятка свидетелей приходилось биться целую ночь.
В каждом отдельном случае самое важное - найти правильный тон. Вот какие мысли одолевали Мегрэ, когда он, заканчивая свой скромный ужин, поглядывал на речника.
- Хотите еще бутерброд?
- Я хочу только одного - поскорее вернуться на баржу к моей жене.
Наконец ему наскучило шагать по комнате, и он остановился. Мегрэ понимал, что тут нельзя торопиться, что лучше всего вести допрос "под сурдинку": приветливо начать, ни в чем не обвиняя, незаметно подвести к одному якобы незначительному противоречию, потом к другому, наконец, добиться, чтобы обвиняемый совершил пусть даже не слишком грубую ошибку, но все-таки ошибку, и так мало-помалу затянуть узел.
Отослав Лапуэнта с каким-то поручением, Мегрэ остался с глазу на глаз с Жефом.
- Послушайте, ван Гут…
- Я слушаю вас уже не первый час, верно?
- Мы говорим так долго лишь потому, что вы не хотите откровенно отвечать.
- Может быть, вы собираетесь назвать меня лжецом?
- Я вовсе не обвиняю вас во лжи. Просто мне думается, вы чего-то недоговариваете…
- А что бы вы сказали, если бы я полез к вам с вопросами о вашей жене и детях?
- У вас было тяжелое детство… Ваша мать, должно быть, мало занималась вами?
- Слава богу, теперь уже и до матери добрались! Так знайте же, что она умерла, когда мне было всего пять лет. И это была на редкость порядочная женщина, святая, и если она сейчас смотрит на меня с небес…
Мегрэ старался ничем не выказывать нетерпения и с сосредоточенным видом смотрел прямо перед собой.
- Ваш отец женился вторично?
- Отец - это другое дело… Он здорово пил… - С каких лет вы стали работать?
- Я вам уже говорил. С тринадцати лет… - Есть у вас еще братья, кроме Хуберта? Или сестры?
- Есть сестра. Ну и что?
- Ничего. Просто мы знакомимся.
- В таком случае и я должен бы задавать вам вопросы.
- Извольте.
- Вам-то что, вы сидите в своем кабинете и считаете, что вам все дозволено.
С самого начала Мегрэ уже видел, что разговор будет долгий и трудный. Ван Гут не блещет умом, а известно, что трудно иметь дело с людьми недалекими. Они всегда упорствуют, отказываются отвечать, не колеблясь отрицают то, что утверждали часом раньше, и нисколько не смущаются, когда их тычут носом в собственные противоречия.
Если подозреваемый умен, то достаточно нащупать слабое место в его утверждениях, в его системе защиты, чтобы он не замедлил "расколоться".
- Думаю, что я не ошибаюсь, считая вас работягой. Тяжелый, недоверчивый взгляд исподлобья.
- Это верно. Я всегда много работал.
- Некоторые хозяева, наверное, злоупотребляли вашей молодостью, вашей добросовестностью. И вот вы встретили Луи Виллемса, который пил, как и ваш отец… Застыв посреди комнаты, Жеф смотрел на Мегрэ, словно животное, которое почуяло опасность, но еще не знает, с какой стороны ждать нападения.
- Я убежден, что если бы не Аннеке, вы не стали бы работать на "Зваарте Зваан" и перешли бы на какую-нибудь другую баржу.
- Мадам Виллемс тоже была славная женщина.
- Она не была заносчивой и властной, как ее муж…
- С чего вы взяли, что он был заносчивый?
- А разве это не так?
- Он был босс, хозяин, и хотел, чтобы все помнили об этом.
- Уверен, будь мадам Виллемс жива, она бы не противилась вашему браку с ее дочерью!
Фламандец не был умен, но обладал чутьем дикого зверя, и на этот раз Мегрэ слишком поторопился.
- Ага… Значит, вот что вы придумали… А ведь и я тоже могу выдумывать истории, верно?
- Ничего я не выдумываю. Такой мне представляется ваша жизнь. Впрочем, быть может, я и ошибаюсь… - Тогда плохи мои дела, если вы по ошибке упечете меня в тюрьму.
- Да выслушайте же меня до конца, черт возьми! У вас было тяжелое детство. Еще ребенком вы уже работали, как взрослый мужчина. Но вот вы встречаете Аннеке… Она смотрит на вас не так, как другие. В ее глазах вы не наймит, обязанный делать всю черную работу, а в ответ выслушивать только брань. Она видит в вас настоящего человека. Конечно, вы ее сразу полюбили. И будь жива ее мать, она наверняка бы порадовалась вашей любви… Наконец фламандец сел, правда, еще не в кресло, а на подлокотник, но и это был уже прогресс.
- Ну и что дальше? - спросил он. - Знаете, забавная получается у вас история.
- К несчастью, мадам Виллемс умирает. Вы остаетесь на барже втроем с ее мужем и Аннеке. Вы проводите с девушкой целые дни, и, даю голову на отсечение, Виллемс следит за вами…
- Это по-вашему так!
- Владельцу судна вовсе не улыбается, чтобы его дочь вышла замуж за парня без гроша в кармане. По вечерам, напившись, он становится омерзительным, грубым…
Наконец Мегрэ вновь обрел присущую ему осторожность и внимательно следил за выражением глаз фламандца.
- И вы думаете, что я кому-нибудь позволю поднять на себя руку?
- Уверен, что нет. Руку-то он поднимал, но не на вас, а на свою дочь. И не сомневаюсь, что как-то раз он застал вас вдвоем…
На какую-то минуту Мегрэ замолк, дымя трубкой. Наступила гнетущая тишина.
- Вы только что упомянули об одной очень любопытной детали. Виллемс сходил на берег чаще всего в Париже, потому что там у него была приятельница, с которой он вместе пьянствовал. В других городах он пил либо на барже, либо в каком-нибудь кабачке недалеко от набережной. Как и все речники, он, по вашим словам, вставал чуть свет, а укладывался спать рано. В Париже вы с Аннеке имели возможность оставаться вдвоем…
В соседнем кабинете послышались чьи-то шаги и голоса. В комнату заглянул Лапуэнт:
- Все в порядке, шеф.
- Подожди немного.
И допрос продолжался. В кабинете было не продохнуть от дыма.
- Возможно, однажды вечером он вернулся раньше обычного и застал дочь в ваших объятиях. Виллемс пришел в ярость, а в гневе он, конечно, бывал ужасен. Он мог вышвырнуть вас за дверь… мог ударить дочь… - Это все ваши выдумки, - упрямо повторил Жеф.
- На вашем месте я бы придерживался именно этой выдумки. Тогда смерть Виллемса можно было бы рассматривать почти как несчастный случай… - Это и был несчастный случай.
- Я сказал "почти". Я даже не утверждаю, что вы помогли ему свалиться в воду. Он был пьян. Не стоял на ногах. Может быть, в эту ночь шел дождь?
- Да… - Вот видите! Значит, доска была скользкая. Ваша вина лишь в том, что вы не сразу оказали ему помощь. Если, конечно, не совершили более тяжкого проступка и не столкнули его сами. Но было это два года назад, и в полицейском протоколе говорится о несчастном случае, а не об убийстве…
- Так в чем же дело? Почему вы стараетесь припаять мне убийство?
- Я пытаюсь только разобраться в этой истории. Предположим теперь, что кто-то видел, как вы толкнули Виллемса в воду. Этот человек мог находиться на набережной, хотя в ту минуту вы его и не видели. Он мог сообщить в полицию, что вы не сразу прыгнули в лодку, а довольно долго стояли на палубе, выжидая, пока хозяин захлебнется.
- А Аннеке? Может быть, она тоже все видела и молчала?
- Допускаю, что в два часа ночи она спала… Во всяком случае, человек, который ночевал в ту ночь под мостом Берси и видел вас, ничего не сообщил полиции. Бродяги не очень-то любят вмешиваться в чужие дела. Они по-иному смотрят на вещи, и у них свое понятие о справедливости… Теперь вы могли жениться на Аннеке, а так как на барже нужен был помощник, вы вызвали из Бельгии брата. Наконец-то вы были счастливы и, говоря вашим языком, сами стали боссом. С тех пор вы много раз заходили в Париж и, могу поклясться, избегали причаливать у моста Берси…
- Ошибаетесь, мосье! Я приставал там не менее трех раз…
- Лишь потому, что того человека там больше не было. Бродяги тоже меняют место жительства, и ваш незнакомец устроился под мостом Мари. И вот в тот понедельник он узнал "Зваарте Зваан", узнал вас… И я начинаю думать…
Мегрэ сделал вид, будто ему вдруг пришла в голову какая-то мысль.
- О чем же вы начинаете думать?..
- Я начинаю думать, уж не заметили ли вы его на набережной Рапэ, когда Виллемса вытащили из воды? Да! Почти наверняка вы должны были его заметить. Он подошел, но ничего не сказал. И вот в тот понедельник, когда он стал расхаживать вокруг вашей баржи, вы подумали, что он, может, что-нибудь сболтнул. Вполне возможно, что он и пригрозил вам…
Последнему комиссар сам не верил. Слишком уж это было непохоже на Тубиба. Но сейчас такая версия была ему необходима.
- Вы испугались… Но вдруг подумали: а почему бы и с ним не могло случиться то же самое, что и с Виллемсом?
- И я сбросил его в воду? Так, что ли?
- Допустим, что вы его толкнули…
Жеф снова поднялся. Теперь тон его стал спокойнее, жестче.
- Нет, мосье, вы никогда не заставите меня сознаться в том, чего не было. Все это ваши выдумки.
- Может быть, я в чем-то ошибся. В таком случае скажите мне…
- Я уже сказал.
- Что?
- Все это черным по белому записал тот коротышка, что приходил с судьей.
- Вы заявили тогда, что около полуночи услышали шум…
- Раз я сказал, значит, так и было.
- Вы еще сказали, что двое мужчин - один из них в светлом дождевике - вышли как раз в это время из-под моста Мари и направились к красной машине…
- Так она и была красная!
- И что они прошли мимо вашей баржи…
Ван Гут даже и бровью не повел. Мегрэ поднялся с кресла и отворил дверь.
- Входите, господа!
Оказывается, тем временем Лапуэнт отправился за страховым агентом и его другом-заикой. Он застал их втроем вместе с мадам Гийо за партией в белот, и мужчины беспрекословно последовали за ним. Гийо был в том же светлом дождевике, что и в понедельник вечером.
- Это те самые люди, что уехали на красной машине?
- Думаю, не одно и то же - видеть людей ночью, на плохо освещенной набережной, или в кабинете… - Они подходят под описание, которое вы дали.
Жеф пожал плечами, не собираясь ничего уточнять.
- Что ж, они действительно были в тот вечер на набережной Селестэн… Не угодно ли вам, мосье Гийо, рассказать, что вы там делали?
- Мы спустились в машине к самой воде… - На каком расстоянии от моста?
- Более, чем на сто метров.
- Внизу вы остановили машину?
- Да, мосье.
- А дальше?
- Дальше мы вышли из машины и подошли к багажнику, чтобы вынуть собаку.
- Она была тяжелая?
- Нестор весил больше, чем я: семьдесят два килограмма. В последний раз я взвешивал его два месяца назад у мясника… - У набережной стояла на причале баржа?
- Да.
- Итак, взяв свой груз, вы направились к мосту Мари?
Ардуэн открыл было рот, чтобы возразить, но тут, по счастью, вмешался его друг.
- Почему вы решили, что мы направились к мосту Мари?
- Потому, что так утверждает этот человек.
- Он видел, как мы шли к мосту Мари?
- Не совсем так… Он видел, как вы шли обратно.
Двое друзей переглянулись.
- Он не мог видеть, как мы шли вдоль баржи, потому что мы бросили собаку в воду у самой кормы. Я даже боялся, как бы мешок не зацепился за руль. И даже подождал, чтобы убедиться, что труп унесло течением…
- Вы слышали, Жеф?
Но тот, нимало не смущаясь, заметил:
- Это все его выдумка. А у вас была своя. Другие еще чего-нибудь навыдумывают, верно? А при чем тут я?
- Который был час, мосье Гийо?
Тут уж Ардуэн не мог удовольствоваться немой ролью и вмешался:
- По… по… почти… половина…
- Примерно половина двенадцатого, - прервал его господин Гийо. - Без двадцати двенадцать мы уже были в кафе на улице Тюрен.
- Ваша машина красного цвета?
- Да, у меня красная машина, "Пежо-403".
- И в номерном знаке есть две девятки?
- 7949, Л-Ф 75. Можете посмотреть технический паспорт…
- Не хотите ли, мосье ван Гут, спуститься во двор и опознать машину?
- Я хочу только одного - вернуться к жене.
- Как вы объясняете эти противоречия в показаниях?
- Объяснять - ваше дело, а не мое.
- Вы понимаете, какую вы допустили ошибку?
- Да, вытащил человека из воды.
- Но сделали вы это не по своей воле.
- Как - не по своей воле? Значит, я был вроде лунатика, когда отвязал ялик и взял багор?
- Вы забыли об одной детали: кроме вас, еще кое-кто тоже слышал крики бродяги… Виллемс - тот не кричал: видимо, от холодной воды его сразу же хватил удар. С Тубибом вы были осторожнее и сначала оглушили его. Вы были уверены, что он мертв или, во всяком случае, не справится с течением и водоворотами… Услышав крики, вы были неприятно поражены. И вы бы не пошевелили пальцем - пусть себе покричит, пока не отдаст богу душу, - если б не услышали голоса речника с "Пуату". Он видел, что вы стояли на палубе своей баржи. Тогда-то вы и сочли нужным разыграть роль спасителя!
Жеф только пожимал плечами.
- Когда я вам сказал, что вы допустили ошибку, я имел в виду не то, что вы бросились спасать человека. Я имел в виду ту историю, что вы рассказали, вернее, сочли нужным рассказать мне, чтобы рассеять подозрения. Вы ее тщательно продумали… Страховой агент и его друг, потрясенные, смотрели то на комиссара, то на фламандца, поняв наконец, что на карту поставлена человеческая жизнь.
- В половине двенадцатого вы вовсе не чинили мотор, как пытались нас убедить. Вы находились в таком месте, откуда видна набережная - либо в каюте, либо где-нибудь на палубе… Иначе вы бы не заметили красной машины. Вы видели, как бросили в воду собаку, и вспомнили об этом, когда полиция стала расспрашивать о случившемся. Вы решили, что машину не найдут, и заявили, будто видели двух мужчин, возвращавшихся из-под моста Мари.
- Я никому из вас не мешал говорить, верно? Они болтают что хотят, и вы тоже болтаете что хотите…
Мегрэ снова подошел к двери.
- Мосье Гуле, прошу вас!
Лапуэнт ввел в кабинет речника с баржи "Пуату", которая все еще разгружала песок у набережной Селестэн.
- В котором часу вы услышали крики на реке?
- Около полуночи.
- А не можете сказать точнее?
- Нет.
- Было больше половины двенадцатого?
- Наверняка. Когда все было кончено, я хочу сказать, когда тело вытащили на берег и пришел ажан, было уже половина первого. По-моему, ажан записал время у себя в блокноте. И, уж конечно, больше получаса не могло пройти с той минуты, как…
- Что вы на это скажете, ван Гут?
- Я? Ничего… Он тоже рассказывает по-своему. Верно?
- И ажан рассказывает?
- Ажан тоже может выдумать.
В десять часов вечера, когда три свидетеля ушли, из кабачка "Дофин" снова принесли поднос с бутербродами и с бутылками пива. Мегрэ вышел в соседнюю комнату и сказал Лапуэнту:
- Теперь твоя очередь…
- Что я должен у него спрашивать?
- Что хочешь… Такая уж у них была система. Случалось, они сменяли друг друга по три-четыре раза в течение ночи, задавая одни и те же вопросы, но несколько в ином разрезе, стараясь мало-помалу измотать подозреваемого.
- Алло! Соедините меня, пожалуйста, с женой.
Госпожа Мегрэ еще не ложилась.
- Не жди меня… не советую…
- Ты, кажется, устал. Трудный допрос?
Она почувствовала по тону, что настроение у него неважное.
- Он будет отпираться до конца, не давая ни малейшей зацепки. В жизни не встречал более упрямого негодяя.
- А как Тубиб?
- Сейчас узнаю… Он тут же позвонил в больницу и попросил к телефону ночную сиделку хирургического отделения.
- Спит. Нет, болей нет… После обеда его смотрел профессор и заявил, что теперь он вне опасности.
- Больной что-нибудь говорил?
- Перед сном попросил пить.
- А больше ничего не говорил?