- Я полностью с ним согласен и обращаю ваше внимание, что он ранее к суду не привлекался.
- Кто хочет добавить еще что-нибудь?
- Я рискую повториться, но мне хотелось бы задать один вопрос. Какую роль играет здесь комиссар Мегрэ? И что будет после того, как мы покинем этот кабинет?
- Я не обязан вам отвечать.
- Не означает ли это, что сейчас будет произведен еще один допрос, но уже не во Дворце правосудия, а в помещении уголовной полиции, куда я не имею доступа? Другими словами, что речь пойдет не об ограблении, а о совершенно ином деле?
- Сожалею, мэтр, но мне нечего вам сказать. Благоволите попросить ваших клиентов подписать черновик протокола, который к завтрашнему дню будет отпечатан в четырех экземплярах.
- Можете подписать, господа.
- Благодарю вас, мэтр.
Следователь встал и направился к двери; адвокат неохотно последовал за ним.
- Я выражаю несогласие…
- Оно занесено в протокол, - ответил следователь и обратился к жандармам:
- Наденьте заключенным наручники и отведите их в уголовную полицию. Можете пройти через внутреннюю дверь. Комиссар, задержитесь на минутку.
Мегрэ снова сел.
- Что вы об этом думаете?
- Думаю, что в данную минуту мэтр Гюэ информирует журналистов и раздувает дело как только может, так что в завтрашних, а может, даже в сегодняшних вечерних газетах, оно займет не меньше двух колонок.
- Это вас беспокоит?
- Затрудняюсь ответить. Еще недавно я сказал бы "да". Я намеревался провести между этими делами разделительную черту и не позволить газетчикам объединить их. Теперь же… - Мегрэ умолк, взвешивая все "за" и "против", потом продолжал:
- Быть может, так оно и лучше. Если создать замешательство, то не исключено, что…
- Думаете, один из этих четверых?..
- Не берусь ничего утверждать. В кармане у матроса, кажется, нашли нож, похожий на тот, которым совершено убийство на улице Попенкур. Этот матрос носит светлый плащ с поясом и коричневую шляпу. На всякий случай сегодня вечером я покажу его Пальятти на той же улице, при том же освещении, но это ничего не решает. Старуха со второго этажа тоже заявит, что узнала его…
- На что вы надеетесь?
- Не знаю. Ограблениями занимается улица де Соссэ. Меня же интересуют семь ударов ножом, стоивших жизни молодому человеку.
Когда Мегрэ вышел из кабинета следователя, журналистов уже не было: они ожидали его в том же, если даже не более многочисленном составе в коридоре уголовной полиции. Четверых подозреваемых видно не было: их отвели в кабинет и сторожили там.
- Что происходит, комиссар?
- Ничего особенного.
- Вы занимаетесь ограблением в Жуи-ан-Жозас?
- Вам прекрасно известно, что оно не имеет ко мне отношения.
- Почему этих четверых привели сюда, а не отправили на улицу де Соссэ?
- Ладно! Сейчас я все вам расскажу.
Комиссар внезапно решился. Гюэ, разумеется, сказал им о связи между этими делами. В газетах появится не особенно точная и тенденциозная информация, так не лучше ли рассказать правду?
- У Антуана Батийля, господа, была страсть, он записывал то, что сам называл человеческими документами. С магнитофоном на ремне он отправлялся в публичные места - кафе, бары, танцевальные залы, рестораны, даже в метро и незаметно включал аппарат. Во вторник вечером, около половины десятого, он находился в кафе на площади Бастилии и, по обыкновению, включил магнитофон. За соседним столиком сидели…
- Грабители.
- Трое из них. Дозорного там не было. Качество записи невысокое. Тем не менее можно разобрать, что речь идет о послезавтрашней встрече, а также о том, что какая-то вилла находится под наблюдением. Меньше чем через час, на улице Попенкур на молодого человека нападают и наносят семь ножевых ранений, одно из которых оказалось смертельным.
- Вы считаете, что это был один из четырех грабителей?
- Я ничего не считаю, господа. Моя работа заключается не в том, чтобы считать, а в том, чтобы собирать улики и добиваться признания.
- Нападавшего кто-нибудь видел?
- Двое прохожих, находившихся на определенном расстоянии, и дама, живущая напротив места преступления.
- Вы считаете, грабители поняли, что их разговор записан?
- Повторяю еще раз: я ничего не считаю. Это одна из возможных гипотез.
- Значит, один из них шел за Батийлем, пока они не очутились в достаточно пустынном месте и… Убийца забрал магнитофон?
- Нет.
- Как вы это объясняете?
- Никак.
- Прохожие, о которых вы упомянули… Речь, видимо, идет о супругах Пальятти? Видите, нам известно больше, чем кажется. Стало быть, эти Пальятти бросились вперед и помешали ему…
- Нет. Он нанес четыре удара. Отошел, потом вернулся назад и ударил еще трижды. Он вполне мог сорвать магнитофон с шеи у жертвы.
- Таким образом, тут ничего не ясно?
- Я собираюсь допросить этих господ.
- Всех вместе?
- По очереди.
- С кого начнете?
- С матроса Ивона Демарля.
- Как скоро вы закончите?
- Понятия не имею. Можете оставить здесь кого-нибудь одного.
- И пойти выпить пива? Прекрасная мысль! Спасибо, комиссар.
Мегрэ тоже охотно выпил бы пива. Он зашел в кабинет и позвал Лапуэнта, знавшего стенографию.
- Садись, будешь записывать, - буркнул он и обратился к Жанвье:
- Приведи-ка сюда того, чья фамилия Демарль.
Бывший матрос вошел со скованными руками впереди.
- Сними с него наручники. А вы, Демарль, садитесь.
- Что вы хотите мне устроить? Карусель? Имейте в виду я упрямый и не позволю…
- Скоро кончишь?
- Я спрашиваю, почему там, наверху, меня допрашивали в присутствии адвоката, а здесь я один…
- Это объяснит вам господин Гюэ при следующей встрече. Среди отобранных у вас предметов имеется складной нож…
- Значит, вы из-за этого притащили меня сюда? Да я уже лет двадцать таскаю его в кармане. Его подарил мне дружок, когда я еще рыбачил в Кемпере - до того, как поступил на трансатлантик.
- Давно вы им пользовались в последний раз?
- Я каждый день режу им мясо, как в деревне. Может, это не слишком элегантно, но…
- Во вторник вечером вы с двумя приятелями были в кафе "Друзья" на площади Бастилии.
- Вам видней. А я, знаете, назавтра уже не помню, что делал накануне. Котелок у меня не очень-то.
- Там были Мила, рамочник и вы. Вы разговаривали об ограблении, правда, обиняками; вам было поручено добыть машину. Где вы ее украли?
- Что?
- Машину.
- Какую машину?
- Вы, конечно, понятия не имеете, где находится улица Попенкур?
- Я не парижанин.
- Никто из вас не заметил, как за соседним столиком молодой человек включил магнитофон?
- Чего?
- Вы не вышли следом за этим молодым человеком?
- Зачем? Уверяю вас, это не по моей части.
- Ваши сообщники не поручали вам завладеть кассетой?
- Ну и дела! Теперь какая-то кассета! Это все?
- Все, - отрезал Мегрэ и обратился к Жанвье:
- Забирай его в свободный кабинет. Все сначала.
Жанвье должен был задавать ему те же вопросы, примерно теми же словами и в той же последовательности. Потом его сменит третий инспектор.
В данном случае Мегрэ не очень-то верил в успех, но это было единственным действенным средством. Такой допрос мог длиться часами. Однажды после тридцатидвухчасовой карусели человек, которого допрашивали в качестве свидетеля, признался в совершении преступления. А ведь полицейские несколько раз готовы были его отпустить - так ловко прикидывался он невиновным.
- Приведите Мила, - сказал комиссар Лурти, заглянув в инспекторскую.
Бармен знал, что он хорош собой, считал себя умней и опытней сообщников и, казалось, играл свою роль не без удовольствия.
- Вот как! Болтуна здесь нет? - спросил он, не увидев адвоката. - Вы считаете себя вправе допрашивать меня в его отсутствие?
- Это мое дело.
- Я сказал это просто потому, что мне не хотелось бы, чтобы из-за мелочи процедуру сочли незаконной.
- За что вы судились в первый раз?
- Не помню. Да к тому же у вас наверху есть мое дело. Вы лично мной никогда не занимались, но лавочку вашу я малость знаю.
- Когда вы заметили, что ваш разговор записывают?
- О каком разговоре и о какой записи вы говорите?
У Мегрэ хватило терпения задать все намеченные вопросы, хотя он и знал, что это бесполезно. Сейчас Лурти будет повторять их без передышки - так же, как это уже делает Жанвье. Настала очередь рамочника. На первый взгляд он казался робким, однако обладал не меньшим хладнокровием, чем остальные.
- Давно вы занимаетесь грабежом пустующих вилл?
- Как вы сказали?
- Я спрашиваю, давно ли…
Мегрэ было жарко, пот стекал у него по спине. Четверо подозреваемых явно успели сговориться. Каждый играл свою роль и не давал захватить себя врасплох неожиданными вопросами. Моряк-бродяга держался своей версии. Во-первых, он ни с кем не встречался на площади Бастилии. Во-вторых, во вторник вечером он искал, по его выражению, "хазу".
- В пустом доме?
- В незапертом… В доме или гараже…
В шесть вечера четверых мужчин отвезли на полицейской машине на улицу де Соссэ, где им предстояло провести ночь.
- Это вы, Грожан? Благодарю, что одолжили их на время… Нет, ничего я из них не вытянул. Это не мальчики из церковного хора.
- А я, что, сам не знаю? За ограбление во вторник они ответят - их взяли с поличным. Но насчет предыдущих, если только мы не найдем доказательства или свидетелей…
- Вот увидите, когда все появится в газетах, свидетели найдутся.
- Вы все еще считаете, что убийство на улице Попенкур дело рук одного из них?
- По правде говоря, нет.
- У вас есть какие-нибудь предложения?
- Нет.
- И что же вы намереваетесь делать?
- Ждать.
Так оно и было. Вечерние газеты уже опубликовали отчет о том, что произошло в коридоре судебных следователей, а также заявления, сделанные Мегрэ. "Убийца с улицы Попенкур?" Под этой шапкой была помещена фотография Ивона Демарля в наручниках у двери следователя Пуаре. В телефонном справочнике Мегрэ отыскал номер квартиры на набережной Анжу и набрал его.
- Алло? Кто у телефона?
- Камердинер господина Батийля.
- Господин Батийль у себя?
- Еще не вернулся. Он поехал к своему врачу.
- Говорит комиссар Мегрэ. Когда состоятся похороны?
- Завтра в десять.
- Благодарю вас.
Уф! Для Мегрэ день закончился, и он позвонил жене, что едет обедать.
- После чего пойдем в кино, - добавил он. Это - чтобы развеяться.
Глава 5
На всякий случай Мегрэ взял с собой молодого Лапуэнта. Они стояли в толпе на набережной напротив дома, соседнего с домом покойного: зевак собралось столько, что пробраться ближе не было никакой возможности. Многие приехали на машинах, главным образом в лимузинах с шоферами; одни автомобили стояли вдоль набережной между мостами Луи Филиппа и Сюлли, другие - по ту сторону острова, на Бетюнской и Орлеанской набережных. Утро выдалось в пастельных тонах, свежее, ясное, веселое.
Машины останавливались перед подъездом, затянутым крепом, люди входили в дом, склонялись перед гробом и возвращались на улицу, чтобы присоединиться позже к похоронной процессии. Рыжий фотограф без шляпы бегал взад и вперед, то и дело нацеливаясь объективом на лица зевак. Некоторые из них, оскорбленные в своих чувствах, делали ему резкие замечания. Он, не обращая внимания, невозмутимо продолжал работать. Многие, особенно те, кто на него ворчал, были бы удивлены, если бы узнали, что он не представляет ни газету, ни журнал, ни какое-либо агентство, а находится здесь по приказанию Мегрэ. Комиссар рано утром поднялся в криминалистическую лабораторию и вместе с Мерсом выбрал Ван Амма, самого лучшего и расторопного полицейского фотографа.
- Мне нужны снимки всех зевак: сначала перед домом покойного, потом перед церковью, когда внесут гроб, потом при его выносе и, наконец, на кладбище. Когда фотографии будут готовы, изучите их под лупой. Возможно, один или несколько человек будут присутствовать во всех трех местах. Они-то мне и нужны. Увеличьте и отпечатайте, но только их самих, без окружающих.
Мегрэ невольно искал глазами светлый плащ с поясом и темную шляпу. Маловероятно, чтобы убийца остался в этой одежде; ее описание дано во всех утренних газетах. Теперь убийство на улице Попенкур окончательно связалось с делом об ограблении. Газеты пространно рассуждали о роли уголовной полиции и о вчерашних допросах; были опубликованы и фотографии четверых арестованных. В одной из газет под снимком матроса Демарля в шляпе и плаще стояла подпись: "Убийца?"
Толпа перед домом была разношерстной. Здесь стояли те, кто явился отдать покойному последний долг и теперь ждал минуты, чтобы занять место в погребальном кортеже. У края тротуара находились в основном обитатели острова: привратницы и торговки с улицы Сен-Луи-ан-л'Иль.
- Такой милый мальчик! И такой застенчивый! Когда входил в магазин, обязательно приподнимал шляпу.
- Вот если бы только стригся малость покороче. Родителям - они ведь такие элегантные люди! - следовало сказать ему. Это отдавало дурным тоном.
Время от времени Мегрэ и Лапуэнт обменивались взглядами, и комиссару пришла в голову нелепая мысль: будь Антуан Батййль жив, с каким удовольствием потолкался бы он со своим микрофоном в этой толпе! Впрочем, будь он жив, толпы, разумеется, не было бы.
Подъехал катафалк и встал у обочины; позади него пристроились другие машины. Неужели в церковь Сен-Луи-ан-л'Иль, находящуюся в двухстах метрах, они поедут, а не пойдут?
Служащие похоронного бюро первым делом вытащили венки и букеты цветов, которыми украсили не только катафалк, но и три стоящие за ним автомобиля.
Среди ожидавших была еще одна категория людей, которые стояли отдельными группками - персонал фирмы "Милена". Многие девушки и молодые женщины были красивы и одеты с элегантностью, выглядевшей на утреннем солнце чуть-чуть агрессивно.
По толпе прошло движение, словно по рядам пробежала волна, и появились шестеро мужчин, несших гроб. Как только его задвинули в катафалк, из дому вышла семья покойного. Впереди шел Жерар Батийль с женой и дочерью. Лицо у него было осунувшееся, помятое. Он ни на кого не смотрел, но, казалось, удивился такому количеству цветов. Чувствовалось, что мыслями он где-то далеко и едва ли отдает себе отчет в происходящем. Г-жа Батийль держалась более хладнокровно, хотя и она несколько раз приложила платочек через легкую черную вуаль, закрывавшую ей лицо. Мину, которую Мегрэ впервые видел в черном, казалась еще выше и худощавее; она единственная обращала внимание на то, что происходит вокруг. Фотокорреспонденты, на этот раз настоящие, сделали несколько снимков. Из дому стали выходить тетушки, дядюшки, более отдаленная родня и, конечно, высокопоставленные служащие косметической фирмы.
Катафалк тронулся, за ним двинулись машины с цветами, следом пошли родственники, друзья, студенты, преподаватели и, наконец, соседи-коммерсанты. Часть зевак по мостам Мари и Сюлли направилась домой, другие проследовали к церкви. Мегрэ и Лапуэнт присоединились к последним. Пройдя немного, они увидели на улице Сен-Луи-ан-л'Иль толпу людей, которых не было на набережной Анжу. Церковь была уже почти полна. На улице слышался низкий рокот органа; гроб внесли в церковь и поставили на возвышение, усыпанное цветами. Многие остались снаружи. Служба началась при открытых дверях; солнце и утренняя свежесть проникали в церковь.
- Pater noster.
Преклонных лет священник, махая кропилом, обошел вокруг гроба, потом принялся кадить.
- Et ne nos inducat in tentationem…
- Amen!
Ван Амм продолжал трудиться.
- Какое кладбище? - вполголоса спросил Лапуэнт, наклонившись к уху комиссара.
- Монпарнасское: у Батийлей там фамильный склеп.
- Мы поедем?
- Пожалуй, нет.
У церкви за порядком следили многочисленные полицейские. Ближайшие родственники сели в первую машину. Затем расселась более дальняя родня и сотрудники Батийля; многие друзья семьи спешили к своим машинам, протискиваясь сквозь толпу. Ван Амм в последнюю секунду влез в маленький черный полицейский автомобиль, который ждал его в удобном месте. Толпа понемногу редела. На улице осталось лишь несколько небольших групп.
- Можно возвращаться, - вздохнул Мегрэ. Обогнув сзади собор Парижской Богоматери, они зашли в бар на углу Дворцового бульвара.
- Что будешь пить? - Белое вувре.
Слово "вувре" было написано мелом на витрине бара.
- Я тоже. Два вувре!
Около полудня в кабинете Мегрэ появился Ван Амм со снимками.
- Я еще не закончил, но мне хотелось показать вам кое-что уже сейчас. Мы втроем рассматривали снимки в сильную лупу, и вот что меня сразу поразило…
На первом, сделанном на набережной Анжу, виднелась лишь часть туловища и лица, поскольку в кадр влезла женщина, пытавшаяся протиснуться в первые ряды. Тем не менее на фотографии можно было четко различить мужчину в светло-бежевом плаще и темной шляпе. На вид ему было лет тридцать. Лицо неприметное; казалось, он хмурится, словно что-то рядом его раздражает.
- Вот снимок получше.
То же лицо, но уже увеличенное. Довольно пухлые, словно надутые губы, взгляд застенчивый.
- Это тоже на набережной Анжу. Посмотрим, будет ли он на фотографиях, снятых у церкви, - мы их сейчас печатаем. Эти я принес вам из-за плаща.
- Больше там никого не было в плащах?
- Многие, но только трое в плащах с поясом: пожилой бородатый мужчина и еще один, лет сорока, с трубкой в зубах.
- После завтрака принесите все, что найдете еще.
В сущности, плащ ничего особенного не означал. Если убийца Батийля прочитал утренние газеты, он знает, что в них есть его приметы. Зачем же в таком случае он станет одеваться так же, как в тот вечер на улице Попенкур? Потому что у него нет другой одежды? Или это вызов? Мегрэ позавтракал в "Пивной Дофина" вдвоем с Лапуэнтом: Жанвье и Люкас находились где-то в городе.
Раздавшийся в половине третьего телефонный звонок позволил Мегрэ немного расслабиться. Большая часть его тревог внезапно рассеялась.
- Алло! Комиссар Мегрэ?.. Сейчас с вами будет говорить господин Фремье, наш главный редактор. Не вешайте рубку.
- Алло! Мегрэ?
Они знали друг друга давно. Фремье был главным редактором одной из наиболее популярных утренних газет.
- Я не спрашиваю, как движется расследование. Позволил себе позвонить только потому, что мы получили занятное послание. Более того, оно пришло по пневматической почте (В Париже существует пневматическая почта для внутригородской корреспонденции), что для анонимки редкость.
- Слушаю вас.
- Вам известно, что сегодня утром мы опубликовали снимки членов шайки, арестованной в Жуи-ан-Жозас. Мой редактор настоял на том, чтобы под фотографией моряка поместить подпись: "Убийца?"
- Видел.