- Послушайте, - заговорил адвокат, в глазах его затаилась усмешка, - в конце концов, по закону вы должны доказать, что эти деньги не попали к преступникам, что их присвоил мой клиент. Да, да, не возражайте, - погрозил он пальцем в сторону инспектора, хотя тот и не думал возражать. - Вы же все время на это намекаете. Вот и подтвердите основательность ваших намеков. Это ваше дело, а не моего клиента доказывать свою невиновность.
Вискайт с трудом сдерживал ярость. Но что он мог сделать? Адвокат открыто смеялся над ним. Однако закон, этот дурацкий закон, который так мешает полиции, на его стороне! Попробуй докажи, что деньги в кармане у Зана... Попробуй уличи его.
Впрочем, то, чего не смог сделать многоопытный полицейский, сделал президент национальной футбольной федерации Рассел. Пригласив к себе доктора Зана (без адвоката), он сказал ему:
- Послушайте, Зан, зачем упрямиться? Вы же понимаете, что ваши дни как главы "Рапида" сочтены. Суд судом, но на вашем посту вы оставаться не можете. Вы, простите, взяточник. Еще эти двести тысяч.
- Какие... - попытался перебить Зан.
- Те самые! - в свою очередь, чуть не клюнув его длинным носом, перебил Рассел. - Вы сняли четыреста тысяч в первом окошке, а во втором в тот же день, в тот же час перевели двести в Женеву, а двести в Цюрих; первые на "номерной" счет похитителей, а вторые на свой собственный - именной!
- Откуда вы знаете? - испуганно спросил Зан. - Тайна вкладов...
- Чепуха! - засмеялся Рассел, подняв к потолку длинный нос. - Тайна вкладов! Это для полиции тайна и для налоговых инспекторов. А для меня нет. Вот что, Зан, - он заговорил деловым тоном, - все, слышите, все ваши дела у меня как на ладони! Имейте в виду. Короче говоря, так: вот бумага и ручка, пишите заявление об отставке и оставляйте себе эти двести тысяч. Или не пишите, по тогда я все, что знаю, сообщаю прокурору. Ну?
Некоторое время доктор Зан сидел молча, прикрыв глаза, держа в руке свои очки в золотой оправе. Потом он тяжело вздохнул и неторопливо начал писать. Закончив, протянул бумагу Расселу.
Тот внимательно прочел и спрятал листок в стол.
- Поверьте, - ласково сказал он, - поверьте, Зан, у вас теперь как гора с плеч, вы вздохнете свободно. Он же столько требует сил, этот "Рапид". Вот уж кем бы никогда не хотел быть, так это президентом футбольного клуба. Избави бог.
- Вы-то? - усмехнулся Зан, но тут же его лицо приняло заискивающее выражение. - Так я могу быть спокоен, я имею ваше слово?
- О чем вы? - недоуменно спросил Рассел.
- Ну, об этих... двухстах тысячах...
- Каких двухстах тысячах? - переспросил Рассел. - Не знаю, о чем вы говорите.
- Спасибо, господин Рассел. Я всегда знал, что вы человек слова. - Зан подобострастно пожал руку президента национальной федерации и вышел из кабинета.
"Двести тысяч, - размышлял Рассел, - двести тысяч! Гроши! Какой болван, какой мелкий жулик. Миллионы должен приносить "Рапид" умному руководителю, миллионы! А этот Зан - дурак и ничтожество, к тому же трус. Ничего, теперь у "Рапида" будет иной президент, и уж его дураком не назовешь".
Он улыбнулся.
Улыбался и комиссар Фабиан. Сегодня ему позвонил ни много ни мало сам министр! Поздравил. Оставалось лишь ждать заслуженной награды.
Вискайт тоже был доволен. Адвокат Зана пригласил его для неофициального разговора по делу своего клиента в ресторан. Когда же, веселые и подружившиеся до гроба, они вышли и добрались до стоянки машин, адвокат, положив в ладонь инспектора ключи и какие-то бумаги, сказал:
- От той вон, белой, - он неверным жестом указал на новенький "мерседес". - Люблю дарить друзьям. А ты друг, - язык у него слегка заплетался, но мыслил он, судя по всему, ясно. - Здесь все бумаги и квитанция из магазина об уплате... па твое имя... Так что порядок. Сам купил - сам езди.
Он весело рассмеялся и пошел качаясь к своему синему "мерседесу".
Сразу же протрезвевший от радости Вискайт, забыв поблагодарить, помчался к своему белому...
Глава X. УГОЛОВНОЕ ПРАВО И МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС
Судебный процесс по иску Бручиани привлек внимание не только газет, не только болельщиков футбола, но и всей общественности. Еще бы! Ведь из-за какого-нибудь неправильно назначенного штрафного газеты поднимали шум, а тут, можно сказать, пенальти в ворота самого знаменитого клуба, да и других клубов тоже. Скандал! Настоящий скандал, каких давно не переживал национальный спорт.
Судебные заседания проходили во Дворце правосудия.
Величественное, украшенное колоннами и статуями белое здание высилось на самой большой площади города. К дверям вела широкая мраморная лестница. В обычные дни по ней сбегали и взбегали адвокаты в черных мантиях, прокуроры, судебные работники. Они торопливо приветствовали друг друга и проносились мимо, собирались в кружок, словно голуби, которым высыпали зерно.
Но то были не голуби, скорее, коршуны, слетавшиеся к добыче. Иногда к величественной лестнице подкатывали сверкающие роскошные машины; шоферы в галунах распахивали дверцы, и из машин выходили элегантные солидные господа, похожие на сенаторов или министров (каковыми порой и являлись!).
То были обвиняемые. Преступники, вызванные в суд.
Во Дворце правосудия проходили лишь наиболее крупные процессы, а всякую мелкую шушеру судили в окружных, районных судах.
Преступники, похожие на министров, всходили по широкой мраморной лестнице, окруженные телохранителями, адвокатами, секретарями. Они улыбались и раскланивались. Толкая друг друга, пятясь перед ними, двигалась стена фоторепортеров, журналистов, протягивавших микрофоны.
Громкие процессы тянулись иной раз годами, а то и десятилетиями. И какой-нибудь обвиненный в убийстве молодой граф-повеса, выглядевший вначале на газетных фотографиях эдаким спортивным плейбоем, к концу процесса превращался в величественного старца. Уже сменились десятки судей, прокуроров, поумирали свидетели, а процесс все тянулся, убийца все затягивал его - апеллируя, не являясь на заседания под всякими предлогами, требуя вызвать свидетелей откуда-нибудь из Австралии или Японии.
Наконец, отдавал богу душу (не по причине пули, по причине старости) в окружении скорбящих родственников, всеми уважаемый и оплакиваемый.
Дело (разбухшее до десятков томов) закрывалось и сдавалось в архив, а на его месте возникало новое: скорбящие родственники начинали делить имущество усопшего...
И казалось порой, что мраморная Фемида, установленная у входа, кое-кому одобрительно подмигивает из-под закрывающей ей глаза повязки.
Перед величественным зданием Дворца правосудия в обычные дни со скучающим видом прохаживался один полицейский.
Но в те дни, когда начался "футбольный процесс", как его тут же окрестили газеты, перед зданием возникли портативные решетки. Целые кордоны полиции перекрыли лестницу и даже улицу. Попасть в зал простому смертному было практически невозможно, а тех, кого пускали, у входа обыскивали, словно судили не форвардов и голкиперов, а опасных террористов. Сами обвиняемые попадали в здание через таинственные входы, ведомые лишь сверхопытным репортерам, или приезжали в закрытых машинах под охраной полиции.
Что касается Бручиани, то его приезд напоминал приезд главы государства и неизменно вызывал сенсацию.
Сначала с треском и грохотом возникали полицейские мотоциклисты, перепоясанные белыми портупеями, в перчатках, крагах и шлемах, затем новая бронированная машина владельца ресторана "Сети" с дымчатыми стеклами. Бручиани выпрыгивал из машины как черт из коробочки и сломя голову мчался вверх по широкой белой лестнице, бросая по сторонам испуганные взгляды, словно за каждой статуей, начиная с беломраморной Фемиды, притаился наемный убийца. За ним поспешали свирепого вида телохранители, готовые залить свинцом всю площадь при малейших признаках опасности.
Далее неторопливо, стараясь не слишком приближаться к Бручиани, шествовали красивая как никогда Джина с распущенными по плечам волосами и адвокат Гор, маленький, лысый, похожий на обезьяну.
Щелкали фотоаппараты, стрекотали кинокамеры, репортеры окружали Гора. Многоопытные, они понимали, что задавать вопросы Бручиани бесполезно.
- Скажите, адвокат, на что надеется ваш подзащитный?
- На справедливость, только на справедливость, - лицо Гора выражало глубокую веру в мудрость судей.
- Какие доказательства есть у вас против футболистов?
- Они все будут предъявлены суду, - осторожно отвечал Гор.
- Вы не боитесь за жизнь вашего подопечного, а, адвокат? Ведь болельщики ему не простят...
- В нашей демократической стране честному человеку ничто не угрожает, - на лице Гора оскорбленное выражение.
- Честному? - шумели репортеры. - Но он же сам признал, что подкупал футболистов.
- Не путайте вульгарное и преступное взяточничество с обычным бизнесом, - туманно пояснял адвокат, исчезая за огромными, массивными дверями суда.
Наиболее хитрые журналисты тем временем брали в осаду прекрасную Джину.
- Скажите, пожалуйста, госпожа Бручиани, - звучал вопрос, - вы верите в невиновность вашего мужа?
- За всю нашу совместную жизнь он ни разу мне не солгал, - очаровательно улыбаясь, отвечала Джина.
- Это вам, - настаивал репортер, - а ей? - и он указывал пальцем в сторону беломраморной статуи Фемиды.
- Вы думаете, что если он не обманывает темпераментных женщин, то может обмануть холодных? - спрашивала Джина, устремив на журналиста взгляд своих синих с поволокой глаз.
Газетная братия взрывалась смехом, оживленными криками.
- Госпожа Бручиани, вы ведь компаньонка вашего мужа и по бизнесу, значит, делите с ним ответственность?
- Жена все должна делить с мужем, не только постель, - в голосе Джины звучал теперь вызов, на губах играла двусмысленная улыбка.
Репортеры, восхищенно охая, записывали этот диалог. А на следующее утро он появлялся на газетных страницах с сочувственными комментариями. Какая женщина! Преданная жена (это нравилось одним читателям), но при случае... если что... словом, понятно... (это нравилось другим)
Короче говоря, сердца журналистов Джина завоевала.
Но даже самым хитрым и проницательным из них невдомек было, что каждый свой приезд в суд, каждое слово, каждый ответ-"экспромт" на вопросы репортеров Бручиани, Гор и Джина тщательно готовили и репетировали накануне.
Судебный процесс в их стране почти всегда был фарсом, спектаклем, где подлинные доказательства и аргументы занимали лишь второе место, а на первом стояли ораторское искусство и казуистика адвокатов, богатство и связи обвиняемых, умение любым способом давить на прессу и общественное мнение.
Не оставалась в долгу и другая сторона. Пресс-атташе "Рапида" показал себя во всем блеске. Как только к зданию суда подъезжали футболисты, тут же у полицейских кордонов возникали толпы под сине-белыми знаменами, оравшие, дудевшие, свистевшие ничуть не меньше, чем на стадионах. Они несли огромные плакаты: "Судьи должны быть честными не только на футбольном поле!", "Не позволим забить пенальти в ворота "Рапида" жуликам и взяточникам!", "Да здравствует доктор Зан - апостол честности и чистоты!", "10 : 0 в пользу "Рапида" в матче с Бручиани!" и т.д.
Болельщики бесновались, шумели, кричали с начала заседаний и до конца. Репортеры охотились за всеми, у кого можно было взять интервью; полицейские свистели, требовали с помощью мегафонов соблюдать порядок...
Это снаружи Дворца правосудия.
Внутри все обстояло иначе.
Здесь в холодных мраморных коридорах гулко звучали неторопливые шаги, здесь разговаривали негромко, часто шепотом, и из-за плотно закрытых дверей судебных залов не доносилось ни звука.
В самом большом шел "футбольный процесс".
На приподнятой эстраде за гигантским массивным столом сидели судьи, а чуть левее присяжные. Эстраду отделяли от остального зала ширмы из толстого пуленепробиваемого стекла. Их сдвигали, когда судили террористов или особо опасных уголовных преступников. Но сейчас ширмы были раздвинуты, и судьи в своих черных мантиях представали во всем своем величии, а голый череп председателя, в котором отражался свет ярких ламп, сверкал как символ чистоты и справедливости.
Сбоку сидели секретари, стенографисты, какие-то клерки... По бокам эстрады помещались места для участников процесса, слева для прокурора, справа для адвокатов.
Прямо перед эстрадой возвышалась трибуна, на ее пюпитре покоилась поношенная толстая библия в черном кожаном переплете.
Публика располагалась на деревянных скамьях в некотором отдалении от эстрады, где восседали судьи. Публика на все заседания приходила приблизительно одна и та же - светские бездельники со связями, околоспортивные деятели, журналисты, наиболее влиятельные болельщики, кое-кто из бизнесменов, считавших, что могут почерпнуть в "деле" поучительное и для себя. Кто в этой толпе избранных был представителем "организации", сказать трудно, но что они присутствовали, можно было не сомневаться.
Однако если публика в основном не менялась, то нельзя было сказать того же о присяжных. Гор, адвокат Бручиани, твердо и последовательно отводил одного из них за другим.
Выглядело это так. Секретарь зачитывает список присяжных.
- Есть ли возражения, отводы? - спрашивает судья-председательствующий и тут же устремляет взгляд в сторону Гора.
- Есть, господин судья, - неизменно отвечает Гор, подняв руку, словно прилежный ученик. - У защиты возражение против введения в состав присяжных Зенона, Рабле, Кордона.
В зале ропот.
- Основания? - вздохнув, спрашивает судья, в глазах у него тоска.
- Видите ли, господин судья, - неторопливо, вслушиваясь в собственную речь, говорит Гор, - мы не можем в таком деле рассчитывать на объективность людей, для которых некоторые продажные футболисты являются образцом не только спортивной, но и гражданской доблести.
- Возражаю против слова "продажные", - взвивается адвокат "Рапида", - это еще надо доказать.
- Согласен, - судья кивает головой.
- Беру обратно "продажных", - соглашается Гор (в зале легкий смех), -но настаиваю на отводе.
- Основание? - раздраженно повторяет судья.
- Сын кандидата в присяжные Зенона ходит в школу в сине-голубой вязаной шапочке. Для каждого непредвзятого человека (Гор устремляет на судью многозначительный взгляд), подчеркиваю, непредвзятого, ясно, что если сын присяжного носит цвета "Рапида", то вряд ли его отец может быть объективным. Что касается Рабле, то тут необъективность еще очевидней. У кандидата в присяжные есть собачка, заметьте, такса, которую он назвал Рапид. Понимаете, господин судья (в голосе Гора звучат медные трубы невыразимого сарказма), - назвать таксу кличкой мужского рода! Таксу... Мужского! Нужны ли еще объяснения?
- Да, но назвать собаку Рапид - это свидетельствует скорее об отрицательном отношении к этому клубу, вы не находите, господин адвокат? - насмешливо спрашивает судья.
- Не нахожу, - в голосе адвоката торжество, - любимая кошка Рабле зовется Шанель. Между тем "Шанель" единственные духи, которые любит его жена. Вот показания владельца парфюмерного магазина, бывшей прислуги, посыльного и...
- Хорошо, хорошо, - перебивает судья, - а Кордона? Почему вы возражаете против Кордона?
- Но, господин судья, - возмущенно вскрикивает Гор, - кандидат в присяжные Кордона ничего не смыслит в футболе! Разрешите, я докажу это задав ему пару вопросов.
- Задавайте.
- Господин Кордона, - обращается Гор к растерянно моргающему присяжному, - вы ведь знаете, что в футбол играют с помощью мяча? Не так ли?
- Так, - отвечает, помедлив, Кордона. Лицо его выражает сосредоточенность, - он ищет, где подвох.
- Господин Кордона, - быстро спрашивает Гор, - а что такое мяч?
- Мяч... - Кордона круглыми глазами смотрит на адвоката. - Мяч... Не знаю... - неуверенно бормочет он. - Ну, это такой... такая...
Но Гор не дает ему договорить.
- Вот видите, господин судья! - торжествующе кричит он. - Как же может участвовать в таком процессе присяжный, даже не знающий, что такое мяч!
- Отвод принят, - озадаченно мямлит председательствующий.
Разумеется, Гор отводил присяжных не потому, что кое-кто из них не мог словесно определить, что такое футбольный мяч. Цель его была совсем иной. Он стремился подобрать такой состав, который бы максимально был выгоден его клиенту.
Но не дремали и адвокаты "Рапида". И хотя их интересы были прямо противоположны, но приемы весьма схожи.
- Играете ли вы на тотализаторе? - спрашивали они очередного кандидата в состав присяжных.
- Да, - отвечал тот.
- Ясно, - вопил рапидовский адвокат, - что такой человек будет защищать интересы букмекера!
(Если б кандидат ответил "нет", его отвели бы по причине незаинтересованности в футболе, непонимания сути дела.)
Наконец, после месяца споров, отводов, компромиссов состав присяжных был определен.
- Ну, - спросил Бручиани своего адвоката па очередном ночном совещании, когда они сидели в рабочем кабинете ресторатора втроем - он, Гор и Джина, - какие у меня шансы?
Некоторое время Гор молчал, жевал губами, наконец сказал:
- Давайте все-таки определим главную цель, программу-минимум и программу-максимум. А то мы все ходим вокруг да около.
- Это вы ходите вокруг да около, - проворчал Бручиани и почесал густые черные волосы, - вы, юристы, иногда так увлекаетесь болтовней, что забываете о главном.
- Главное, - Гор говорил сухо, он обиделся, - доказать, что не вы обманывали "их", - он ткнул пальцем в потолок, - а футболисты вас. Так? Вы для "них" делали все, что требовалось. И не ваша вина, если эти обманщики - Зан, Корунья, игроки тянули с вас деньги, а сами обязательств не выполняли. Так?
- Ну так, - нехотя согласился Бручиани. - Поймите, я не хочу, чтобы меня нашли в каменоломне, на дне озера, хоть в пляжной кабинке с пулей в затылке. Я не хочу, чтоб Джипа стала вдовой, даже безутешной, - добавил он иронически.
- Вот-вот, - закивал Гор, - надо, чтобы процесс убедил их, что вы делали все, о чем с "ними" договорились, - словом, что вы честный человек. Если же суд посадит вас за жульничество, то это не так уж страшно - за мошенничество против частного лица больше трех лет и штрафа не дают, поборемся за минимальный срок - шесть месяцев. Ну, а штраф, надеюсь, вас не разорит...
- Уж если кто и разорит меня, так только вы, - огрызнулся Бручиани.
- Спокойно, дорогой, - вмешалась Джина, - действительно, главное обелить себя перед "организацией", а судьи - черт с ними. Я буду ждать тебя, приходить к тебе в тюрьму за инструкциями, возьму управляющего...
- Никаких управляющих! - закричал Бручиани. - Знаю я твоих управляющих! И вообще я не желаю за решетку!
- Вот-вот, - подхватил Гор, - это программа-максимум: выиграть процесс или хотя бы обойтись без наказания. А программа-минимум - отделаться пустяками. Но главная цель - убедить в своей невиновности не суд, а "их", - он снова неопределенно ткнул пальцем в пространство.
- И тогда, кстати, экономия будет, - невозмутимо заметила Джина, наливая себе что-то в бокал, - можно отпустить телохранителей, продать этот твой танк и вообще жить спокойно.
- Да, - в голосе Бручиани звучала досада, - такой был бизнес! Все испортили. Придется переключиться на другое. Вот интересно, кстати, как там в конном спорте? Мне говорили, что...