- Верность для вас не пустое слово?
- Разумеется, нет. Послушай, если человек влюблен, вся его жизнь вертится вокруг другого человека. Если этого нет, значит, речь идет не о любви. О чем-то еще. Возможно, о чем-то лучшем, более практичном. В любви по определению заложены несправедливость, нестабильность, паранойя. И мужчины здесь хуже женщин. Женщина может трахаться сотню раз, а потом один раз отказаться, и мужчина затаивает на нее зло. Но, с другой стороны, если она не хочет трахаться, когда у тебя возникает такое желание, это первый шаг вниз с вершины любви. Послушай, тут никаких отговорок быть не должно. Никаких головных болей. Ничего. Как только телка начинает отказывать тебе в постели, все кончено. Начинай искать замену. Не воспринимай отговорки всерьез.
Я спросил его о женщинах, которые могут получать по десять оргазмов на один мужской. Озано отмахнулся:
- Женщины кончают не так, как мужчины. Для них это процесс, растянутый во времени. Не то что у мужчин. У мужчин это пик, когда действительно выплескиваются мозги. Мужчины трахаются. Женщины - нет.
Конечно, он и сам не верил всему, что говорил, но я его понимал. Такой уж у него был стиль - преувеличение и излишняя резкость.
Я переключил его на вертолеты. Он утверждал, что через двадцать лет об автомобилях забудут, у каждого будет вертолет. Для этого требовались лишь незначительные технические усовершенствования. Перестали же люди ездить по железным дорогам, как только новая конструкция рулевого управления и тормозов позволила женщинам водить автомобили.
- Да, это очевидно, - кивнул он, открыто давая понять, что в это утро он настроен говорить только о женщинах. И сел на своего любимого конька: - Нынешние молодые люди избрали правильную тактику. Они говорят своим девицам: "Конечно, трахайся с кем хочешь, я все равно буду тебя любить". Это все слова. Послушай, любой парень, который знает, что его девка трахается со случайными знакомыми, считает ее последней тварью.
Я изумился. Великий Озано, книгами которого зачитывались американские женщины. Ярчайшая звезда на литературном небосклоне Америки. Самый непредубежденный ум. То ли я упустил главное, то ли он мешок с дерьмом. Я заметил, как его домоправительница гоняет детей.
- Вы даете вашей домоправительнице большую власть.
Озано ничего не упускал. Он знал, какие чувства вызвали у меня его слова. Может, поэтому он и сказал мне правду, поведал историю о домоправительнице. Только для того, чтобы подразнить меня.
- Она моя первая жена. Мать троих моих старших детей, - и рассмеялся, увидев, как изменилось мое лицо. - Нет, я ее не трахаю. И мы прекрасно ладим. Я плачу ей чертовски хорошее жалованье, но не алименты. Она единственная моя жена, которой я не плачу алименты.
Конечно же, он хотел, чтобы я спросил почему. Я оправдал его надежды.
- Потому что, когда я написал книгу и стал знаменитым, у нее поехала крыша. Она ревновала меня к моей славе, к тому, что я оказался в центре внимания. Она хотела внимания сама. Один молодой человек, поклонник моего таланта, уделил ей это внимание. Она клюнула. Она была на пять лет старше его, но женщиной была очень сексуальной. Она действительно влюбилась, я готов это признать. Только не понимала, что он трахал ее лишь для того, чтобы унизить великого Озано. Она попросила развод и половину денег, которые принесла мне книга. Я не возражал. Она пожелала оставить себе и детей, но я не хотел, чтобы они общались с подонком, в которого она влюбилась. И сказал, что она получит детей, когда выйдет за него замуж. Он трахал ее два года и просаживал ее деньги. О детях она забыла. Вновь стала молодой. Да, она приезжала повидаться с ними, но в основном занималась тем, что путешествовала по миру на мои бабки да жевала член этого подонка. Как только деньги кончились, он ее бросил. Она пришла ко мне и потребовала детей. Но теперь у нее не было ни единого шанса получить их. Она же бросила их на два года. Она закатила жуткий скандал, утверждая, что жить без них не может. Я взял ее в домоправительницы.
- Это самая кошмарная история, какую я когда-либо слышал, - прокомментировал я.
Зеленые глаза сверкнули. И тут же Озано заулыбался.
- Возможно. Но поставь себя на мое место. Мне нравится, когда вокруг носятся мои дети. Почему отец никогда не получает детей? Кто это придумал? Ты знаешь, что отец так и не может прийти в себя, если у него отнимают детей? Если женщине надоедает семейная жизнь, мужчина остается без детей. И мужчины это терпят, потому что закон держит их за яйца. Так вот, я этого не терплю. Оставляю себе детей и снова женюсь. А когда жена начинает мешать мне жить, избавляюсь от нее.
- А как насчет ее детей? Какие чувства они испытывают, зная, что их мать - домоправительница?
Зеленые глаза опять сверкнули.
- О черт! Я же не унижаю ее. Домоправительница она больше для других жен. На самом же деле она гувернантка на контракте. У нее есть дом. Я - ее лендлорд. Я думал о том, чтобы давать ей больше денег, купить ей отдельный дом, сделать ее независимой. Но она такая же сучка, как и все остальные. Она вновь станет наглеть. Вновь найдет себе какую-нибудь шваль. Я не против, но она доставит мне массу хлопот, а мне нужно писать книги. Поэтому я держу ее на коротком поводке. Обеспечиваю ей, между прочим, очень высокий уровень жизни. И она знает: шаг в сторону - и я вышибу ее пинком под зад на улицу, где ей придется бороться за кусок хлеба. Так что живем мы мирно.
- Почему вы так настроены против женщин? - улыбнулся я.
Озано рассмеялся.
- Ты говоришь это человеку, который женился четыре раза. Черт, да мне даже не нужно это отрицать. Ну ладно. Я действительно настроен против феминисток. Но только в одном аспекте. Нынче из большинства женщин дерьмо так и прет. Может, это не их вина. Слушай, если какая-нибудь телка отказывается трахаться с тобой два дня подряд, гони ее вон. Если только ее не увезут в больницу на машине "Скорой помощи". Даже если у нее на манде сорок швов. Мне без разницы, нравится ей это или нет. Иногда мне это тоже не нравится, но я все делаю как надо, у меня все должно стоять. Это твоя работа: если ты кого-то любишь, то обязан оттрахать ее по полной программе. Господи, никак не пойму, почему я снова и снова женюсь? Даю себе зарок, что больше этому не бывать, но всегда попадаю в западню. После свадьбы они меняются только к худшему.
- То есть вы не думаете, что существуют какие-то условия, при которых женщины могут обрести равноправие?
Озано покачал головой.
- Они забывают, что возраст бьет их сильнее, чем мужчин. Пятидесятилетний мужчина может найти себе множество молодых телок. А вот пятидесятилетней женщине жизнь не кажется раем. Безусловно, как только они войдут во власть, они протащат закон, по которому мужчинам пятидесяти или даже сорока лет будут отрезать лишнее, чтобы на деле обеспечивать равноправие. Так работает демократия. Из нее тоже прет дерьмо. Слушай, женщинам и так неплохо живется. Им не на что жаловаться.
В старину они и не знали, что у них права членов профсоюза. Их нельзя было уволить, как бы плохо они ни работали. Не справлялись со своими обязанностями в постели. На кухне. Да кто может как следует оттянуться с женой после двух лет супружеской жизни? А если может, она - шлюха. Теперь вот они хотят равноправия. Пусть получат. Я бы дал им равноправие. Я знаю, о чем говорю, я женился четыре раза. И мне это стоило больших денег.
В тот день Озано искренне ненавидел женщин. А месяцем позже я раскрыл утреннюю газету и прочитал, что он женился в пятый раз. На двадцатипятилетней актрисе из маленького театра. Вот вам и здравый смысл самого великого из американских писателей. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь буду работать у него и останусь с ним до его последнего дня, который он встретил холостяком, но переполненным любви к женщине, к женщинам.
Еще при нашей первой встрече я разглядел его тайну сквозь густую завесу слов. Озано был без ума от женщин. Он знал, что это слабость, и всячески стремился избавиться от нее. Не вышло.
Глава 13
Наконец-то я мог ехать в Лас-Вегас, чтобы встретиться с Калли. Впервые за три года, прошедших с того времени, как Джордан, выиграв четыреста двадцать тысяч долларов, покончил с собой.
Мы оставались на связи, Калли и я. Он звонил мне пару раз в месяц, на Рождество присылал подарки мне, моей жене и детям, вещички из магазина сувениров в отеле "Ксанаду", где, я это знал, покупал их с большой скидкой, а то и получал бесплатно. Но мне все равно было приятно. О Калли я Вэлли рассказывал, о Джордане - нет.
Я знал, что Калли достиг многого, потому что его секретарь брала трубку со словами: "Приемная помощника президента". Мне оставалось только гадать, как он сумел так высоко подняться всего за три года. Изменилась и его манера разговора: голос стал более искренним, теплым, вежливым. Голос актера, играющего другую роль. По телефону речь шла о том, кто крупно выиграл или проиграл, да еще он рассказывал о всяких забавных происшествиях в отеле. О себе не говорил ни слова. Обычно кто-то из нас упоминал Джордана где-то к концу разговора, а может, упоминание Джордана означало, что пора ставить точку. Но без него мы, похоже, обойтись не могли.
Вэлли собрала мой чемодан. Я собирался провести в Лас-Вегасе уик-энд, поэтому на работе пропускал только один день. И я чувствовал, что в будущем смогу прикрыться журнальной статьей, объясняя копам, каким ветром меня занесло в Вегас.
Улетал я рано утром, так что Вэлли паковала чемодан уже после того, как дети пошли спать. Захлопнув крышку, она мне улыбнулась.
- Господи, как это было ужасно, когда ты улетал в прошлый раз! Я думала, что ты не вернешься.
- Я не мог не улететь, - ответил я. - В Нью-Йорке я просто не находил себе места.
- С тех пор все изменилось, - промурлыкала Вэлли. - Три года тому назад у нас вообще не было денег. Знаешь, мне приходилось обращаться к отцу за деньгами, и я очень боялась, что ты об этом узнаешь. И ты вел себя так, будто разлюбил меня. Та поездка все изменила. Ты вернулся другим человеком. Не злился на меня, проявлял больше терпения в общении с детьми. И начал писать для журналов.
Теперь улыбнулся я.
- Ты же помнишь, я вернулся победителем. С несколькими тысячами долларов. Может, если бы я вернулся без гроша в кармане, о переменах к лучшему не стоило и мечтать.
- Возможно, - пожала плечами Вэлли. - Но ты действительно стал другим. Тебе хорошо со мной, хорошо с детьми.
- В Вегасе я понял, что уехал от своего счастья.
- Да брось ты! - отмахнулась она. - Там столько красивых шлюх.
- Они слишком дорого стоили. Деньги мне требовались для игры.
В любой шутке, конечно же, есть доля правды. Если бы я сказал ей, что не смотрел на других женщин, она бы мне не поверила. Но у меня были на то веские причины. Чувство вины не отпускало меня ни на секунду. Плохой муж, плохой отец, не способный обеспечить близким достойную жизнь. Нет, я просто не мог добавить к этой тяжелой ноше еще и груз неверности. А потом, в постели мы идеально подходили друг другу. Я не хотел менять Вэлли на кого бы то ни было. И надеялся, что в этом наши мнения полностью совпадали.
- Ты собираешься сегодня поработать? - спросила она. В действительности она хотела знать, займемся ли мы любовью, чтобы успеть подготовиться. А уж потом я обычно вставал с постели и работал на кухне, тогда как Вэлли выключалась сразу и спала до утра. Со сном у нее все было в порядке. В отличие от меня.
- Да, - кивнул я, - хочу поработать. Все равно не усну. Будоражат мысли о предстоящей поездке.
До полуночи оставалось совсем ничего, но она пошла на кухню, сварила мне кофе, сделала несколько сандвичей. Я мог работать до трех, а то и четырех часов ночи, но утром все равно просыпался раньше нее.
Бессонница - это бич писателей, особенно если работа ладится. Лежа в постели, я никогда не мог отключиться от мыслей о романе, над которым работал. В темноте персонажи становились такими реальными, что я забывал жену, детей, окружающий мир. Но сегодня у меня была другая причина для бодрствования, не имеющая отношения к литературе. Я хотел, чтобы Вэлли уснула и я мог спокойно вытащить из тайника деньги, полученные от призывников.
Из дальнего угла стенного шкафа в спальне я достал пиджак "Чемпион Вегаса". Три года я к нему не прикасался. Яркие цвета чуть поблекли в темноте стенного шкафа, но пиджак по-прежнему смотрелся неплохо. Я надел пиджак и прошел на кухню. Вэлли коротко глянула на меня и воскликнула:
- Мерлин, ты его не наденешь!
- Мой счастливый пиджак, - ответил я. - А кроме того, он очень удобен в дороге. - Я знал, что она повесила пиджак к дальней стенке, чтобы я его не нашел и не надел. Выбросить пиджак она не решилась. Теперь он оказался весьма кстати.
Вэлли вздохнула.
- Ты суеверен.
Она ошибалась. Суеверия не имели ко мне никакого отношения, хотя я и считал себя магом. Но речь шла о разных вещах.
После того как Вэлли поцеловала меня и пошла укладываться, я выпил кофе и уселся за рукопись, которую принес из спальни. Редактировал ее чуть больше часа. Заглянул в спальню. Чтобы убедиться, что она спит, легонько поцеловал в губы. Она не пошевельнулась. Теперь мне очень нравилось, когда она целовала меня перед тем, как заснуть. Этот простенький, но очень милый поцелуй, казалось, отгораживал нас от жестокости и предательства мира, в котором нам довелось жить. И часто, лежа в постели, ближе к утру, не в силах заснуть, я легонько целовал ее в губы в надежде, что она проснется и скрасит мое одиночество, придя в мои объятия. Но я понимал, что в тот вечер одарил ее поцелуем Иуды, чтобы убедиться, что она не проснется, когда я буду доставать деньги.
* * *
Я закрыл дверь спальни, на цыпочках прокрался к стенному шкафу в прихожей, в котором стояла большая коробка со всеми моими старыми рукописями, в том числе и оригиналом романа, над которым я работал пять лет, который принес мне три тысячи долларов. Я дорылся до самого дна и достал рыжеватую папку, перевязанную тесемкой. Отнес ее на кухню. Пил кофе и считал деньги. Набралось чуть больше сорока тысяч долларов. В последнее время их поток резко увеличился. Клиент пошел более состоятельный. Двадцатки, примерно семь тысяч долларов, я оставил в папке. Тридцать три тысячи сотенными разложил по пяти длинным конвертам, которые взял на письменном столе. Конверты рассовал по карманам пиджака "Чемпион Вегаса". Застегнул карманы на "молнию" и повесил пиджак на спинку стула.
Утром, обнимая меня на прощание, Вэлли могла почувствовать, что в карманах что-то лежит, но я бы сказал ей, что это набросок статьи, над которой я собираюсь поработать в самолете.
Глава 14
Когда я вышел из самолета, Калли ждал меня у дверей здания старого аэропорта, до которого мне пришлось идти пешком. Новый терминал только строили - Вегас рос. Вместе с Калли, который за это время заметно продвинулся по служебной лестнице.
Он даже выглядел по-другому, стал выше, стройнее. И смотрелся очень эффектно в костюме от Сая Дивора и белой рубашке. Изменил он и прическу. Я удивился, когда он обнял меня и воскликнул: "Все тот же Мерлин!" Посмеялся над моим пиджаком "Чемпион Вегаса" и предложил немедленно его снять.
Он поселил меня в люксе с баром, набитым бутылками, и цветами на столиках.
- Похоже, у тебя большая власть, - прокомментировал я.
- Дела идут неплохо, - подтвердил Калли. - Я перестал играть. Теперь я по другую сторону столов. Ты знаешь.
- Да, - кивнул я. Новый Калли заинтриговал меня. Я уже не знал, следовать ли мне первоначальному плану. Не знал, можно ли ему доверять. За три года с человеком могло случиться всякое. В конце концов, мы знали друг друга лишь три недели.
Но, когда мы выпивали, он сказал с неподдельной искренностью:
- Малыш, я чертовски рад тебя видеть. Думаешь о Джордане?
- Постоянно, - ответил я.
- Бедный Джордан, - вздохнул Калли. - Уйти, выиграв четыреста тысяч. Вот это и заставило меня бросить игру. И знаешь, со дня его смерти мне во всем сопутствует удача. Если не наломаю дров, стану в этом отеле первым человеком.
- Правда? А как же Гронвелт? - полюбопытствовал я.
- Сейчас я его первый заместитель. Он мне полностью доверяет. Доверяет мне, как я - тебе. Раз уж об этом зашла речь, мне бы тоже не помешал помощник. Если захочешь переехать с семьей в Вегас, получишь у меня хорошую работу.
- Спасибо, - ответил я. Его слова меня тронули. И в то же время мне хотелось знать причину его привязанности ко мне. Я прекрасно понимал, что он не из тех, кто легко сходится с людьми. - Насчет работы сейчас я тебе не отвечу. Но я приехал, чтобы попросить тебя об услуге. Если ты ничего не сможешь сделать, я пойму. Только ответь мне сразу, чтобы потом мы могли хорошо провести эту пару дней.
- Отвечу как на духу, - улыбнулся Калли.
Я рассмеялся.
- Ты бы сначала выслушал.
На мгновение Калли вроде бы рассердился.
- Какая разница! У тебя возникли проблемы. Если я смогу помочь, нет вопросов.
Я рассказал ему о манипуляциях с призывом. О том, что беру взятки и у меня с собой тридцать три тысячи баксов, которые я хочу надежно спрятать на тот случай, если афера с Армейским резервом станет достоянием общественности. Калли слушал внимательно, не отрывая взгляда от моего лица. А потом широко улыбнулся.
- Чего ты лыбишься? - полюбопытствовал я.
Калли рассмеялся.
- Слушай, ты говорил, как католик, признающийся на исповеди в совершении убийства. Черт, да любой на твоем месте поступил бы так же, будь у него хоть один шанс. Но, должен признаться, я удивлен. Не могу представить себе, как ты говоришь парню, что за услугу надо бы заплатить.
Я почувствовал, что краснею.
- Я никого ни о чем не прошу. Они сами приходят ко мне. И я никогда не беру деньги вперед. А после того как я выполняю свои обязательства, они могут или заплатить мне, или послать меня к черту. Мне без разницы. - Я улыбнулся: - Так что до матерого взяточника мне далеко.
- Хорош преступничек, - хмыкнул Калли. - Во-первых, я думаю, что волнуешься ты зря. Мне представляется, что эта история может тянуться вечно. Даже если поднимется шум, ты при самом худшем раскладе потеряешь работу и получишь условный срок. Но вот насчет того, чтобы припрятать денежки, ты прав. Эти феды - настоящие ищейки, они заберут у тебя все, что найдут.
Меня интересовала только первая половина сказанного им. В кошмарных снах я видел, как меня сажают в тюрьму, а Вэлли и дети остаются одни. Вот почему я ничего не рассказывал жене. Не хотел, чтобы она волновалась. Не хотел, чтобы изменилось ее мнение обо мне. Не хотел запятнать образ чистого, непродажного творца, каким она меня видела.
- А почему ты думаешь, что я не сяду в тюрьму, если меня поймают за руку? - спросил я.
- Это преступление по разряду "белых воротничков". Черт, ты же не обчистил банк, не пристрелил владельца магазина, не ограбил вдову. Ты брал бабки у молодых парней, которые хотели облегчить себе жизнь и сократить время службы. Господи, это же бред какой-то! Платить деньги за то, чтобы попасть в армию. Никто в это не поверит. Присяжные обхохочутся.
- Да, мне тоже кажется, что это забавно, - признал я.
Калли вдруг стал серьезным.
- Ладно, говори, чего ты от меня хочешь. Все будет сделано. А если феды выйдут на тебя, обещай, что немедленно мне позвонишь. Я тебя вытащу. Хорошо?