Но он выехал из гаража и поддался засасывающему течению улицы. Она увлекла его к, северу, в сторону Палисэйдс - фешенебельные дома, породистые собаки, модно одетые худые женщины и толстые дети. В этом районе жили сенаторы и члены кабинета, и при обычных обстоятельствах два или три званых вечера, устроенных обладателями накрахмаленных рубашек, были бы здесь уже в полном разгаре. Но сегодня все было отменено из-за взрывов. Однако вечера, без сомнения, должны были вскоре возобновиться. В знак траура все оденутся в черное и будут носить нарукавные повязки, ходить с мрачным видом и пылать справедливым гневом, но после короткого перерыва обеды продолжатся, потому что правительство по-прежнему функционирует, а большая часть его работы совершается именно на таких обеденных собраниях.
Он проехал мимо дома Декстера Этриджа. Окна были слабо освещены, на переднее окно падал отсвет включенного внутри цветного телевизора. Лайму было приятно увидеть признак нормального состояния вещей - где-то в подсознании он чувствовал свою ответственность в отношении избранного вице-президента после того, как он обратился к нему на ступенях Капитолия: это в чем-то роднило их.
Апартаменты Бев располагались в ультрамодной башне из стекла. Как административный помощник спикера она получала хорошие деньги и знала, как их со вкусом потратить. Передняя комната была просторной: полностью белые стены, эскизы Бери Ротшильда, солидная добротная мебель спокойного цвета, не загромождающая пространство. Лайм постучал, отпер дверь своим ключом, бросил плащ на стул и позвал Бев.
Она не ответила. Он обошел комнаты - там было пусто; он прошел на кухню, смешал два коктейля и уже шел с ними в гостиную, когда вошла Бев в плаще и с тяжелой коричневой сумкой для продуктов.
- Привет. - У нее был радостный вид. Когда он взял у нее пакет, она наклонила лицо, и он ощутил ее дыхание на своих губах.
Он отнес покупки на кухню. Бев стянула перчатки, сбросила с плеч плащ и сняла шарф, потрескивая волосами. Они ровно легли ей на плечи, на концах завиваясь кверху.
Она заметила коктейли и, прежде чем идти на кухню, сделала большой глоток, потом бесцеремонно оттолкнула его в сторону и начала разгружать бумажный пакет. Лайм уперся плечом в косяк двери.
- Нам бы хватило того, что оставалось.
- Если бы у меня хоть что-нибудь было. - Она стояла на цыпочках, ставя что-то в холодильник; икры ног напряглись, платье туго обтянуло ребра и грудь. Она повернулась и, поняв, что он рассматривает ее, быстро исподлобья взглянула на него.
- Проваливай отсюда, - сказала она, смеясь над ним. Он хлопнул ее по заду, вернулся на диван и взял свой стакан.
В течение нескольких минут Бев яростно щелкала и звенела на кухне, а затем появилась, неся поднос и столовое серебро.
- Я думал, ты ела.
- Пусть это будет десерт. У меня есть настроение погрешить. - Она сервировала стол.
- Тушеный шницель с яйцом подойдет?
- Да. Отлично.
Она подошла к кофейному столику и наклонилась к нему, чтобы зажечь сигарету; он скользнул взглядом по линии, плавно переходящей от горла в манящую смуглую ложбинку между грудями. Она наблюдала за ним - улыбающаяся, с полуприкрытыми глазами, теплая и томная. Выпрямилась, выдохнула дым в потолок, поднесла свой бокал ко рту. Было слышно, как лед зазвенел о ее зубы.
- В таком случае, все в порядке.
Он лениво прикрыл глаза, оставив узкую щелочку, и Бев приняла вид сюрреалистической субстанции в красных тонах. Когда она вышла на кухню, он закрыл глаза и снова услышал щелканье дверцы холодильника и грохот чего-то еще.
- Вставай, Рип Ван Винкль.
Он открыл глаза. В комнате было темно: она потушила весь свет, только на столе горели две свечи. Он хмыкнул и поднялся, она засмеялась над ним с возбужденной развязностью; это смутило его. Она взяла его за руку и повела к столу.
- Это "Уорнер Бразерз", 1947, но именно это мне и нравится.
- Вино?
- Сервировка, дурачок. Будем пить "Моро".
- Шабли с телятиной?
- Почему бы и нет? У меня есть сардины.
- Сардины - для десерта.
- Я же сказала, что у меня буйное настроение.
Он попробовал телятину.
- Чертовски хорошо.
- Конечно. Этого следовало ожидать.
- Ты ведешь себя так, как будто за этим что-то кроется. Чем я должен расплачиваться за такое внимание?
- Ничем. Я просто дразню тебя.
Она наклонилась вперед, держа бокал обеими руками. Мягкое теплое свечение исходило от ее глаз и кожи.
- Что произошло с твоим замечательным крутым юмором? Помнишь, как ты при переходе заполнял бумаги для Дефорда: дата рождения 19 июня 1930, вес семь фунтов две унции, рост 21 дюйм?
- Это было до того, как я узнал Дефорда.
- А как насчет тех сотен подписных карточек, которые ты заполнил на имя и адрес Дефорда? Он, должно быть, начал получать пару сотен журналов и каталогов каждую неделю.
- Я считал, что ему нужно получать больше информации.
- Ты ничем подобным не занимался уже целый год.
- Я полагаю, тебе это надоело, - сказал он.
- Ты говоришь, что уже слишком стар для подобного.
- Мне это просто наскучило.
- Ах, тебе просто наскучило.
- Верно. - Он отодвинул от себя пустую тарелку и протянул руку к бутылке с вином, чтобы снова наполнить бокалы.
- Во всяком случае, у тебя хороший аппетит. - Она подняла свою рюмку под этот тост жестом, который не был в ходу с тех пор, как Чарльз Бойер перестал играть романтические роли: глаза полуприкрыты, влажные губы приоткрыты. Внезапно она рассмеялась:
- Я чувствую, что я немного пьяна. Или навеселе - я никогда не улавливала четкой разницы. Прошлой ночью я видела фильм по телевизору - держу пари, я могу поставить тебя в тупик. "Великое восстание Сиу". Ты знаешь, кто написал сценарий?
- Ради Бога.
- Это было внушающее ужас зрелище. Кто бы ни написал это, у него хватило ума взять псевдоним. Сценарий был написан, как показывали огромные пылающие красные буквы, Фредом С. Доббсом.
Секунды две он обдумывал ее слова, а затем рассмеялся. Она выглядела задетой и обиженной. Лайм воспроизвел сердитое ворчанье Хемфри Богарта:
- Пофлуфайте, никто.
- Я не думала, что ты сообразишь.
- Кто-то в самом деле использовал имя "Фред С. Доббс" для псевдонима?
- Честное скаутское.
Он опять засмеялся. Доббс был персонажем Богарта в "Сокровищах Сьерра-Мадре" - тип, способный на все ради золота.
Они отнесли тарелки в раковину. Лайм поймал ее, протянув руки через стойку с посудой. Она схватила его за галстук и потянула его голову вниз; ее язык был очень горячим. Они оставили свечи гореть и перешли в спальню. Лайм сел и начал расшнуровывать ботинки, следя за ней. Так как она презирала нижнее белье, то оказалась обнаженной раньше его; она расстегнула пуговицы на его рубашке и руками потянула его на постель. Он занимался с ней любовью неторопливо и умело.
Они зажгли одну сигарету на двоих.
- Как ты меня находишь?
- У тебя то, что надо, точно там, где надо.
- Произнеси это с убеждением, дорогой. - У нее был яркий, нестерпимо сияющий взгляд.
Лайм свирепо затянулся табачным дымом, и у него закружилась голова.
- Да, - в его тоне сквозило раздражение.
- В чем дело?
- Я не знаю. Неважно.
Ее ноги запутались в скрученных простынях, она брыкнула ими, освобождаясь.
- Поскучай тут немножко. - Она скрылась в ванной. Лайм лежал на спине; живот равномерно поднимался и опускался в такт его дыханию, вокруг него расходился во все стороны дым.
Она вернулась, села на край кровати и взъерошила ему волосы.
Он сказал:
- Извини.
- За что?
- За то, что беру на себя слишком много, я думаю. Я не собираюсь все время изображать Гамлета.
- Тебе просто не повезло, вот и все. То, что произошли взрывы, нельзя исправить.
- От этого никому не легче.
- Что тогда говорят в таких случаях?
Лежа на подушке, он покачал головой.
- Было бы полнейшей наивностью верить, что существует ответ на любой вопрос. В данном случае другого ответа, кроме как уничтожить всех подозреваемых террористов, нет.
- Это слишком жестоко.
- Не совсем так. Это стандартная процедура почти во всем мире. Здесь мы все еще делаем вид, что тоталитарные решения неприемлемы, но жизнь нас учит. - Он рассеянно улыбнулся. - Революции не саморазрушаются автоматически. Надо убивать их.
- Но тебе едва ли хочется делать это самому.
- Несколько лет назад я запомнил одно высказывание. Цитата, своего рода обличение. В дословном переводе: "земля вырождается, налицо признаки того, что цивилизация движется к закату. Свирепствуют взяточничество и коррупция, кругом насилие. Дети больше не уважают своих родителей и не подчиняются им…"
- Какая-нибудь важная персона у русских?
- И близко не попала. Это надпись на ассирийской дощечке, возраст которой около пяти тысячи лет.
Она забралась в кровать и тесно прижалась к нему, положив кулачки ему на грудь и согнув колено у него на животе. Бедро высоко поднялось, волосы разметались по подушке.
- Мой милый Обломов.
- Все в порядке.
- Ты слишком осторожен, Дэвид, ты - большой мрачный медведь, но трагедия не в том, что ты страдаешь, а в том, что ты не чувствуешь.
- Поэтому тебе не следует слишком беспокоиться обо мне.
- Ты родился с верой в идеалы, но все, чему тебя учили, оказалось сейчас бессмысленным.
- Да, доктор, - пробормотал Лайм.
- В действительности ничто не имеет значения, не правда ли?
- Кажется, все дело именно в этом, доктор.
- Вот что я хочу сказать, - произнесла она. - Для тебя имеет значение то, что ничего не имеет значения.
В этом все дело, Дэвид, - и это отправная точка.
ЧАСТЬ II
ПОХИЩЕНИЕ
ПОНЕДЕЛЬНИК, 10 ЯНВАРЯ
10:35, континентальное европейское время.
Небо было цвета выжатого лимона, и над отелем вырисовывались неясные очертания Пердидо; сдуваемый с ее вершины снег образовывал маленькие бурные вихри. Одиннадцать тысяч футов горы и ничего, кроме неба. Дом был огромный, он обладал тяжеловесной массивностью, но не внушал того ощущения безыскусной простоты, которое, очевидно, должен был производить. Немцы построили его только в прошлом году - немцы, которые построили в Испании все. Они проложили дорогу в город, выстроили Пердидо Спа из стали Круппа и пластика, который используют в отелях "Хилтон", и постарались придать ему вид гигантской колоды. Это было отвратительно.
Лайом МакНили стоял перед домом на открытой деревянной площадке размером с футбольное поле. В обычное время она была бы заставлена маленькими столиками и оккупирована обедающими лыжниками, но сегодня туристов не было. Премьер Перец-Бласко раскошелился, и испанская казна выделила сумму, достаточную, чтобы снять Пердидо Спа на время лыжной прогулки новоизбранного президента Фэрли. Столы были убраны, и на их месте расположился морской вертолет Фэрли на лыжах с поникшими неподвижными лопастями винта.
Первоначально Фэрли планировал покататься здесь на лыжах, но теперь, после взрывов, он потерял интерес к этому занятию. Однако план испанской поездки нельзя было быстро и легко изменить. Фэрли выжидал здесь, по пути, отдыхая.
Рано утром, из Мадрида в черном лимузине прибыл Торрес, министр иностранных дел. Как адъютант и главное доверенное лицо Фэрли, МакНили встретил Торреса и сопровождавших его людей около машины и быстро проводил их в банкетный зал, который был специально отведен в отеле для приемов Фэрли.
С Торресом приехали его личный переводчик, двое чиновников, очевидно, мелкие сошки, и приземистый громила по имени Доминикес, который оказался начальником гражданской гвардии. МакНили представил помощников и Мейера Рифкинда, который руководил отрядом секретной службы, приданным Фэрли, и все они маленькой группой расселись на одной стороне огромной пустой комнаты. Все чувствовали себя натянуто и нерешительно, как гости, задержавшиеся после шумного вечера, оборвавшегося час назад.
Но Торрес был легок в общении, и они уладили график визита Фэрли в Мадрид. Доминикес проделал большую часть подготовительной работы, и в основном оставалось только согласовать действия секретной службы с мерами, принимаемыми испанскими силами безопасности.
Подобные визиты всегда требовали сложной и обширной подготовки. Точное место прибытия, точное время приземления вертолета, где он будет встречен Перец-Бласко и охраной в штатском, маршрут автомобильного кортежа от вертолета до дворца. Доминикес вместе с Мейером Рифкиндом более часа детально изучал карты. Здесь - похожий на обрубок палец ткнул в карту - Перец-Бласко и Фэрли сделают "незапланированную" остановку, чтобы выйти из лимузина и пожать руки людям из толпы. Гвардейцы заранее очистят квартал, проверят витрины каждого магазина, каждое окно и крышу, располагаясь таким образом, чтобы держать под прицелом все пространство.
Здесь, вдоль бульвара, будут установлены телевизионные камеры, которые снимут движение кортежа. На этом месте будут сделаны отличные фотографии Фэрли и Перец-Бласко, которые "случайно" остановятся, чтобы попробовать свежих жареных каштанов у уличного торговца.
Все это являлось выдумкой, игрой в индивидуальную дипломатию.
Лимузин поведет сотрудник гвардии, а рядом с ним на переднем сиденье будет агент секретной службы Соединенных Штатов. Еще два агента, также объединенные в пару, разместятся на откидных сиденьях лимузина лицом к высоким особам. По бокам процессию будут прикрывать гвардейцы в подтянутой форме и тяжелых треугольных шляпах. Впереди и сзади поедут машины с людьми из службы безопасности.
В три пятнадцать кортеж автомобилей подъедет к дворцу Эль-Пардо. Фэрли и Перец-Бласко выйдут из машины, гвардейцы образуют вокруг них клинообразное прикрытие, они войдут во дворец, сопровождаемые сзади веером из агентов секретной службы.
Там пройдет легкий полуденный завтрак. Перец-Бласко и Фэрли вдвоем расположатся на возвышении; приемлемо ли это для МакНили? Перец-Бласко представит почетного гостя (копия его короткой приветственной речи будет прислана). Затем Фэрли выступит с короткой речью - может ли Торрес получить сейчас ее копию? Затем высокие лица и репортеры разойдутся в разные стороны; Фэрли и глава испанского государства удалятся со своими помощниками для беседы с глазу на глаз…
В положенный момент с широкой лестницы спустился Клиффорд Фэрли в своем домашнем жакете - том самом, с заплатами на локтях. Улыбаясь собравшимся, тепло пожал всем руки, сел и завязал непринужденную беседу.
Протокол был соблюден, и Торрес, наконец, собирался уезжать. Они все вышли из отеля на площадку и, проходя к лестнице мимо вертолета, МакНили рассеянно улыбнулся пилоту. Люди из секретной службы пристально изучали углы, тени, склон горы, даже небо: им платили за то, чтобы они делали только свою работу, и они делали ее профессионально. Фэрли, Торрес и свита спустились к автомобильной трассе. Подъехал лимузин, и агенты гвардии вытянулись по стойке "смирно". Позднее, пытаясь вспомнить последовательность событий, МакНили с большим трудом выделял движения, которые он видел. Машина с репортерами остановилась позади лимузина Торреса; помощники и охрана забрались внутрь, пока Торрес и Доминикес говорили прощальные слова - все это после обычных заверений для прессы: обсуждение было очень полезным, все идет гладко, мы ожидаем откровенного обмена мнениями в Мадриде…
Несколько служащих отеля подошли, наблюдая за ними, к краю площадки. Там же были пилот вертолета и запасной пилот, которые курили сигареты и поглядывали на свои часы, чем-то озабоченные. Теперь Торрес и его люди сидели в длинном автомобиле. Он был сконструирован как раз для таких случаев. Двухканальное радио, пуленепробиваемое стекло, запоры на дверях, которые могли быть открыты только изнутри. В эпоху политических похищений технология безопасности требовала тщательной продуманности. С верха переднего сиденья поднялся толстый стеклянный экран и со щелчком закрепился на потолке; Торрес на заднем сиденье наклонился вперед, улыбаясь, махая рукой и что-то говоря в открытую дверь, пока она не захлопнулась, и величественный автомобиль тихо соскользнул вниз по горной дороге.
Когда МакНили и Фэрли подошли к платформе, пилоты военно-морской авиации брели назад к вертолету, стоящему на площадке; позднее МакНили это хорошо вспомнил. Команда журналистов расходилась после безуспешной попытки выведать что-нибудь у новоизбранного президента.
Фэрли направился к лестнице в отель; вокруг него, как пастушьи собаки, теснились агенты секретной службы. "Нет, - подумал МакНили, - как прилипалы". Это начинало действовать Фэрли на нервы: он любил пространство, любил развернуться, и не любил людей, стоящих на его пути. Он был из тех, кому важна возможность уединиться. Ему теперь придется привыкнуть к этому.
МакНили стоял на площадке рядом с вертолетом. "Что если"… - подумал он и попытался представить снайпера с дальнобойной винтовкой, вглядывающегося в телескопический прицел где-нибудь в одном из островков соснового леса наверху.
Покушения всегда были так просты в исполнении. Если человек действительно намеревается убить тебя, существует единственный на земле способ остановить его - убить его первым. И если ты не Знаешь о том, кто он, не знаешь даже о его существовании - у тебя нет никаких шансов.
Нездоровые мысли. Именно это место внушало их: мавзолейная атмосфера огромного пустого отеля, желто-серое небо с едва пробивающимися лучами солнца, холодный сухой ветер, непреклонная отчужденность гор.
Позднее он спрашивал себя, не испытал ли он предчувствие, сбывшееся в слегка искаженном виде: своего рода экстрасенсорное восприятие, предвидение, необычная восприимчивость к зловещим предзнаменованиям этого дня. Он никогда особенно не доверял таким ощущениям, в конце концов, снайпера там не было.
Он повернулся к двери, опасаясь простуды, думая о том, чтобы пойти в свою комнату и часок поработать. Но стремление к уединению никогда не отличало МакНили; лучше всего он работал среди шума и беспорядка. Большие пустые комнаты навевали на него уныние, и ноги сами бы вынесли его опять на открытый воздух, поэтому он вообще не вошел внутрь.
Вместо этого он завязал беседу с двумя пилотами вертолета, офицерами военно-морского флота - с ними было легко общаться: хорошие манеры и внешность, наряду с их авиационным мастерством, определили, что выбор пал на них. МакНили сам в возрасте девяти лет начал клеить модели самолетов, и восхищение авиацией никогда не покидало его.
- …сорокапятифутовый винт. Мощность? Около тысячи лошадиных сил, крейсерская скорость сто тридцать миль в час. Мы без труда доберемся сегодня до Мадрида часа за полтора, и еще останется горючего на сорок пять минут.
- Обычно для таких случаев используют "13-J", не так ли?
- Обычно. Но та машина поменьше, у нее не тот потолок, что у нашей птички. - Андерсон говорил о машине с гордостью, как о личной вещи.