– Наши едут, – сказал Званцев.
Пастух теперь сидел сникший и молчаливый и ничего не ответил. Ему было все равно и хотелось только лишь одного – побыстрее уйти отсюда.
К костру подошли следователь прокуратуры и криминалист с чемоданом в руке, в котором размещалось все его оборудование.
– Ну вы и забрались в дебри, – недовольно сказал следователь, здороваясь за руку со Званцевым. С пастухом он здороваться не стал.
– Да уж не за столом чаи гоняем, – в шутливой форме ответил Званцев.
Закончив осмотр трупа, Сонин подошел к костру и присел ближе к огню.
– Проклятый холод. До чего не люблю осень. Ночью прохладно, а днем жара, хоть загорай, – сокрушенно сказал капитан, а Званцев его слова воспринял по-своему:
– Да какая же это осень? Еще только конец августа. – Это прозвучало упреком.
Но капитан Сонин не ответил. Да и что, собственно, с того, август сейчас или сентябрь. По ночам теплей уже не станет.
– Может, вы бы меня отпустили? – попросил пастух у Сонина, считая его здесь самым главным. – Ну чего я тут высиживаю. И есть хочется.
Казалось, только теперь Сонин вспомнил про пастуха, даже подумал: "А и в самом деле, чего он с нами торчит? Списать данные, и пусть идет домой".
– Вы не видели убийцу? – спросил капитан, посчитав, что Ярыгин продержал пастуха здесь скорее для компании. Оставаться одному в лесу с трупом не хотелось, вот и наговорил деревенскому лаптю, будто он едва ли не самый важный свидетель. А какой из него свидетель, если он знать ничего не знает.
Ярыгин подал Сонину лист бумаги с объяснениями пастуха.
– Откуда мне видеть? Я же все рассказал, – показал мужик на Ярыгина. Тот в подтверждение кивнул головой.
– Может, мы отпустим человека? – обратился Сонин к прокурорскому работнику. – Чего ему тут сидеть. А завтра он явится на беседу.
Пастух попробовал отказаться, но Сонин категорично сказал:
– Явишься. Ты что, хочешь с нами тут до утра торчать?
– Нет, не хочу, – поспешил ответить мужик.
– Я не возражаю. Можно и отпустить. Только чтобы обязательно завтра пришел, – настойчиво сказал следователь, поглядев на часы. – Вернее, уже сегодня.
– Званцев, отвези его, – распорядился Сонин и тихонько шепнул на ухо старшине. – Заодно узнай, где живет.
Эксперт-криминалист щелкал фотоаппаратом, и в темноте далеко был виден отблеск яркой фотовспышки.
А на влажной от росы траве лежал труп молодой женщины. И в протоколе осмотра места происшествия человек, который еще несколько часов назад был жив, теперь значился трупом. И от мертвого тела уже исходил запах тления.
Капитан Сонин, следователь, криминалист и участковый отошли к костру греться, а этот застывший труп одиноко остался лежать в стороне, никому больше не нужный.
– Ты узнал ее? – спросил криминалист, присев на корточки рядом с Сониным. Он перематывал пленку в фотоаппарате.
– Да узнал, – ответил Сонин, вроде не желая обсуждать сейчас свои сведения об этой убитой. – Журналистка. С телевидения. Везде совала нос.
– Вот и досовалась, – высказал свое суждение участковый.
– Вполне может быть, – согласился с таким раскладом молодой прокурорский работник. – Возможно, убийство как-то связано с ее профессиональной работой. Последнее время она часто мелькала в сюжетах на криминальную тему. Могли отомстить мафиозные структуры. – Он посмотрел на Сонина, надеясь на его согласие. Все же, что ни говори, а у сыщика-капитана авторитета и опыта больше, и если бы удалось его склонить к такой мысли, возможно, это бы облегчило задачу по поиску преступника.
Но капитан молчал, курил сигарету и, прищурившись, смотрел на огонь.
Если б не этот труп, можно было подумать, что они собрались на посиделки у костра. Просто захотелось расслабиться и хоть чуть-чуть приблизиться к природе, чего им всем постоянно в городе не хватало, за исключением сельского участкового Ярыгина. Но рядом был труп женщины, и потому у всех у них были напряженные лица, и до усталости ли теперь?
– Утром надо будет идти на доклад к прокурору, а что говорить, не знаю. Никаких улик, – с сожалением промолвил следователь. К своей работе он относился ответственно, но сейчас ответственность не помогала. Он опять глянул на Сонина, на его мрачное лицо, и подумал, что капитан – скучный человек, с таким тяжело работать.
– Да, – сказал криминалист, – работы тут полно. А зацепки – никакой. Что думаешь делать, Алексей? – спросил он у Сонина.
– Ждать, – ответил капитан, понимая, что ответ не слишком убедителен, но ничего другого не оставалось. Конечно, придется поработать с агентурой, установить круг друзей и недругов убитой. И хорошо, если все эти меры окажутся эффективными. Все равно придется ждать, думал капитан, приходя к заключению, что тут особый случай. Третий труп в этом районе. И, возможно, будет еще и четвертый, и пятый. Но когда-нибудь преступник все-таки должен обозначить себя, каким бы хитрым он ни был.
Криминалист сидел недовольный, подставляя к огню то один, то другой бок и все равно замерзая.
– Вот повезло, нечего сказать. Тут до утра просидишь и прямиком на больничный с приступом радикулита.
– Не дает мне покоя мысль, – произнес Сонин. – Третье убийство, и опять здесь. Места здесь, что ли, плодородные?
Было над чем ломать голову.
– А может, простое совпадение? Да и где гарантия, что во всех случаях действовал один и тот же преступник? Ведь в тот раз тоже было все чисто, без единого следочка, – сказал следователь, с некоторым раздражением посмотрев на Сонина. Еще, мол, опытным считается.
Вся эта беседа скорее походила на спор, в котором, кроме Сонина и следователя прокуратуры, никто участия не принимал.
– Вот потому, что убийства совершены профессионально, чисто, я и думаю, что совершил их один и тот же человек. Человек опытный. А насчет следов вы не правы. Когда убили ту женщину, недалеко были следы автомашины. Экспертиза установила – "Жигули". – Капитан в подтверждение посмотрел на криминалиста, и тот сказал:
– Все правильно. Есть заключение.
– И на дороге тоже был след легковушки. По-моему – "жигулевский", – вмешался Ярыгин, словно до этого сидел и дремал и вот теперь проснулся.
– Нужна точность, лейтенант, – сказал следователь несколько раздраженно. – Ваше "по-моему" к делу не приляпаешь. Экспертиза – вот что надо сделать.
– Я сейчас по темноте лазить не буду. Вот рассветет, тогда и сфотографируем, и слепок сделаем, – пообещал криминалист.
– Слушай, Ярыгин, а может, кто из твоих дачников? – спросил Сонин. Вопрос прозвучал с укором, который сельский участковый посчитал крайне несправедливым. Территория у него на участке такая, что надо держать минимум двоих. Но, как всегда, народу не хватает и вкалывать ему приходится одному. Благодарности не жди, а нагоняй то и дело дают. "Хитрый Сонин. К чему клонит, хотя, может, он и прав", – подумал лейтенант и ответил уклончиво:
– Я затрудняюсь конкретно сказать. Всякое может быть. Тут только одних садоводческих товариществ двенадцать. В каждом по пятьсот-шестьсот домиков. Соответственно, и сброду всякого хватает. А в выходные дни тут такое творится… – Участковый сокрушенно махнул рукой. – То пьянка, то драки. А то и поножовщина между дачниками и деревенскими. Местные, видишь ли, к ихним бабам пристают. Надоело все, сил нету.
– Тяжеловато, – искренне поддержал его криминалист, сочувствуя, чем тронул лейтенанта.
На дороге между деревьями замелькали огни машин. Впереди ехал Званцев. А за ним фургон из морга, чтобы забрать труп.
Все разговоры прекратились как-то сами собой. Каждому хотелось побыстрее уехать отсюда и встретить рассвет уж если не дома в теплой постели, то хотя бы в своем рабочем кабинете.
Иногда на Сонина находила такая апатия, что хотелось лечь в постель и проспать лет сто, а то и двести. Чтобы потом, проснувшись, увидеть все новое.
Надоело видеть одни и те же лица, по утрам вставать по звонку будильника, а потом плестись на работу. Зайдя в кабинет, садиться за стол и часами перелистывать альбомы с фотографиями убийц и обезображенных жертв преступлений, копаться в картотеках и перечитывать горы протоколов и объяснений. Ведь столько всего этого было за время работы в милиции. Даже сам про себя он уже подумывал: "Старею, видать. Теряю боевую жилку. А как без настроения в нашей работе?" А от настроения, как считал капитан, в сыскной работе многое зависит. Когда на душе хорошо и думается легко, то все само собой получается. И работать тогда хочется.
Сегодня ему не хотелось браться ни за что. После бессонной ночи он чувствовал себя разбитым. Сидел и уже выкурил не одну сигарету, а обычного облегчения не испытывал.
В кабинет к нему зашел начальник отдела розыска майор Редькин. В милицию он пришел из агрономов, закончил академию, но кличка Агроном за ним так и осталась. Но майор дело знал.
– Слушай, Алексей, – сказал он, поздоровавшись.
Сонин отрешенно на него посмотрел.
– Ну?
– Что сказать-то хочу.
Капитан подвинул Агроному свободный стул.
– Садись и говори.
– Ваню Гоцелаву ты сажал?
Взгляд серых глаз капитана сразу сделался осмысленным. "Что это он заговорил про Ваню?"
– Я его взял по сто шестьдесят второй, за разбой. Там ему от семерки шло. Но, может, судья на милость червонец выписал. Я не интересовался, – ответил он.
– Разбой, говоришь? А сколько он отсидел?
Сонин наморщил лоб, прикидывая.
– Так. Да, думаю, года три он уже отмотал. А что ты им интересуешься? – Капитан уже смекнул, что весь этот разговор про Ваню не просто так.
Агроном взял со стола пачку сигарет и тоже закурил. Все это время Сонин терпеливо ждал, когда он соблаговолит ответить.
– А то интересуюсь, что твой Гоцелава на свободе уже целый год.
Сонин даже рот раскрыл, с трудом воспринимая то, что ему сказал майор Редькин.
– Постой, как на свободе? Ему минимум семерик должны были дать.
– Какой семерик? А три года за глаза не хочешь?
Капитан смотрел на Агронома оторопело, забыв про дымящуюся сигарету.
– Пошел не за разбой, а за грабеж, милок, – пояснил Редькин.
– По сто шестьдесят первой? – Сонин наконец вспомнил про сигарету, когда она стала жечь ему пальцы, и притушил ее в пепельнице.
– И получил по минимуму. Три года. Так что теперь он на свободе и, мало того, уже совершил преступление.
– Опять разбой? – спросил Сонин, переварив услышанное.
Майор покачал головой:
– Нет. Но это не меняет сути дела. В общем, слушай, только что пришла женщина и сделала заявление на Гоцелаву.
– Изнасилование?
– Что, – продолжил майор, не обращая внимания на вопрос капитана Сонина, – вышеназванный гражданин пытался ее задушить.
– Даже так, – вставил Сонин.
– Да. И у нее на шее остались кровоподтеки от его пальцев.
– Что, что, а отпечатки он обязательно оставит. Ты же знаешь его силу. Его и впятером не заломать, – сказал Сонин, припоминая, каким хорошим боксером был Гоцелава. Но, как часто случается со спортсменами, избрал другую дорогу в жизни, найдя применение кулакам не для состязаний, а для выколачивания денег. А дальше пошло. Один срок, потом второй. Последний раз он должен был сесть надолго, но, видно, деньги сыграли не последнюю роль в судьбе авторитетного преступника.
– Это еще не все, – сказал майор, готовя очередной сюрприз и ожидая реакции Сонина.
Но Сонин не стал лезть с расспросами, посчитав, что майор сам все расскажет. И Редькин продолжил:
– Он взял в заложницы женщину, с которой сожительствовал, и грозится придушить ее, если не дадут денег.
Капитан удивленно посмотрел на Агронома.
– А кто должен платить? Уж не я ли из своей зарплаты?
Не обратив внимания на иронию капитана, необидчивый майор продолжал:
– Деньги он требует с женщины, у которой жил. Она сейчас сидит у меня в кабинете, – сообщил Агроном.
– А она что, миллионерша?
– Торгует на рынке. Впрочем, может, и миллионерша. Я не знаю, да сейчас речь не об этом. Я вот подумал. У тебя ведь три трупа. И все задушенные – женщины. Смекаешь?
Сонин смекнул и сказал, не давая майору продолжить:
– Мысль твою я понял. Но это не тот случай. Даю гарантию. Тех трех нашли в лесу. От города почти километров за тридцать, если не больше. А Гоцелава не водит машину. Улавливаешь? У него дрожат руки. Последствия бокса, вина и наркотиков. Уверен, что он и сейчас требует деньги только для наркоты.
– Да они там, видать, все колются. И у заявительницы на руке я заметил следы от иглы.
– Очень даже может быть. Ей сколько лет? – спросил Сонин, никак из всего этого разговора не уловив для себя главного – зачем пришел Редькин? Только не для того, чтобы убедить Сонина, что Гоцелава сделал ему пару трупов, хотя все может быть.
– Ей – сорок три года.
– А дочке? – спросил Сонин.
Редькин от удивления вскинул брови. Сонин даже поморщился, такая привычка была у генерала Фенина, и кое-кто из приближенных старательно копировал его.
– Откуда ты узнал, что заложница – ее дочь? Я, кажется, тебе этого не говорил.
– Просто догадался. Интуиция. Так сколько дочуре годков?
– Мамаша говорит – двадцать, – ответил Редькин. Лицо его стало серьезным. Сонин догадался: "Сейчас перейдет к главному".
– Тогда понятно. Гоцелава сожительствует с обеими: и с мамой, и с дочуркой. Вот так.
Редькин встал, прошел к окну и посмотрел на улицу.
Сонин заметил, что майор волнуется.
– Наши сотрудники уже выехали по адресу. Но никакие уговоры не помогают. – Он обернулся, посмотрел Сонину в глаза. – Гоцелава может убить женщину.
– Ты хочешь, чтобы я из своей зарплаты выдал ему требуемую сумму?
Редькин покачал головой:
– Нет. Говорят, он тебя уважает, как порядочного мента.
Сонин чуть не сплюнул себе под ноги, так сделалось противно.
– Мент не бывает порядочным. И не должен им быть.
Редькин спорить не стал, хотя насчет порядочности у него было свое устоявшееся мнение.
– Иначе он никого не посадит. Просто не сможет, – продолжил капитан, не услышав возражений.
– Пусть так… Но…
– Ты хочешь, чтобы к нему пошел я и поговорил с ним?
– Надо попробовать. Может, удастся все же его уговорить. Комната с одним окном, стрелять туда сложно. Ты же знаешь, Гоцелава на все пойдет. И задушить женщину ему раз плюнуть.
– Знаю. Но точно так же он может придушить и меня. Мне с ним не справиться. Он сильнее.
– Если что, стреляй на поражение.
– Хорошенькое дельце, стреляй. А если у него в руке не будет оружия? Как я объясню прокурору, что стрелял в целях самообороны.
– Не беспокойся. Тебе ничего не придется объяснять. Мы тебя прикроем, и все будет нормально, ты, самое главное, заговори его, чтобы отвлекся от окна. А дальше будет работа спецназа.
– Понятно, решили: Сонин один, без семьи, пусть идет…
– Зачем ты так, Алексей?
– Действительно, зачем? И почему бы не попробовать. Майор хоть и недоговаривает, но прав. Семьи у меня нет, и сиротами никого не оставлю. Пожалуй, соглашусь. Ладно. Давай попробуем, – сказал Сонин.
Капитан достал из сейфа свой пистолет, проверил обойму и засунул его за спину под ремень.
– На, возьми мой пистолет, – отдал Редькин Сонину свой "макаров". – Когда будешь стоять перед дверью, отдашь мне, чтобы Гоцелава видел. Ну как будто без оружия, иначе не впустит.
– Какой ты молодец! – съехидничал Сонин. – А то бы я без тебя не додумался. Не первый год служу.
Гоцелава узнал Сонина сразу. Он глянул в дверной "глазок" и, не открывая дверь, возбужденно прокричал:
– А, сыскарь вонючий! Пришел по мою душу.
Сонин, стараясь держаться как можно спокойнее, ответил негромко, но так, чтобы Гоцелава слышал:
– Я пришел с тобой поговорить.
– Скажи, будут ему деньги, пусть выпустит женщину, – шипел рядом Редькин, прижавшись к стене, чтобы Гоцелава его не увидел. Этажом ниже разместился отряд спецназа из двадцати человек.
Старший отряда все чего-то суетился, отдавая какие-то приказания, и мешал Сонину.
– Слушай, скажи этому роботу, чтобы сбавил громкость, – сказал Сонин Агроному.
Редькин сполз по лестнице, прижимаясь к стене, и Сонин услышал, как он заматюкался на спецназовского командира. На этаже сразу сделалось тихо. А майор вернулся к Сонину.
– Попробуй войти к нему, – зашептал Редькин.
Сонин покосился на него: каков огурчик? Может, сам рискнешь?
– Ваня, ты делаешь большую ошибку. Может, самую большую в своей жизни, – громко заговорил капитан.
За дверью слышалось невнятное бормотание, всхлипы и, как показалось Сонину, стоны женщины.
Редькин присел, дернул Сонина за брючину.
– Попробуй войти… – начал было шипеть майор, но Сонин цыкнул на него:
– Пошел бы ты отсюда…
Майор сразу отстал.
– Ваня, я хочу с тобой просто поговорить. Понимаешь?
– Все вы, менты, козлы! – закричал Ваня. Он плакал.
Сонин догадался, что Гоцелава на пределе. А в этот момент от него можно ждать всего. "Лучше бы дать ему, что просит. Все равно с деньгами никуда не денется. Глядишь, и женщина уцелеет. А так, кто поручится за ее жизнь. И почему ее не слышно?" – думал Сонин.
– Послушай, Ваня. Давай сделаем так. Сейчас ты откроешь дверь, я войду, а женщина пусть выйдет. Ты согласен?
За дверью произошло какое-то замешательство, потом Гоцелава крикнул:
– Давай! Я согласен, если ты не обоссался еще. Входи. Только выброси свою пушку, чтобы я видел. – Голос у Гоцелавы сделался медлительным. Слова он произносил так, словно растягивал их, чтоб хватило надолго.
"Кажется, он укололся", – решил Сонин, забыв в этот момент, что преступник совсем легко может разделаться с ним. Кого, кого, а ментов он ненавидит люто.
Сонин встал в центр площадки, чтобы Гоцелава мог его хорошо видеть, достал из кобуры пистолет, вынул из него обойму и положил на пол.
– Смотри, Ваня. Я разрядил пистолет и положил его. Я пустой. Открой дверь.
– Ладно, – согласился Гоцелава. Он вроде немного успокоился, и у Сонина появилась смутная надежда: "Может, все-таки сумею убедить кретина сдаться".
Щелкнул замок, и металлическая дверь открылась на небольшую щель. Изнутри потянуло блевотным запахом. Сонин едва сдержался, чтобы не вырвало. Он замешкался, и вдруг из темноты высунулась здоровенная волосатая лапища, схватила капитана за ворот пиджака и втянула в квартиру. Сонину в этот момент показалось, что расстояние в два метра он пролетел по воздуху.
Все окна в квартире были предусмотрительно зашторены, и потому в комнатах царил полумрак.
"Вот тебе и наркоман. Соображает, что может стать мишенью для снайперов", – смекнул Сонин, обернулся и замер.
На диване лежала голая женщина. Лежала на животе, а в анальном проходе у нее торчала ножка от стула, перемазанная кровью. Судя по тому, что женщина не подавала признаков жизни, Сонин понял – она мертва.
– Ваня, – произнес он, вспомнив про свой пистолет.
Гоцелава вышел из темного коридора с обрезом от охотничьего ружья и оскалился.